https://thequestion.ru/questions/53/pravda-li-chto...ource=vk&utm_medium=social

Найти ноль

Один учитель математики мучился с одним из своих учеников: и не глупый вроде ученик, но почерк у него был такой неразборчивый, что невозможно было разобрать даже цифры.

Однажды учитель рассказал об этом своему другу психологу. И даже показал ему тетрадку этого ученика. Психолог долго листал её и тоже удивлялся, как можно так писать. Но вдруг его лицо засияло:

— Смотри, — сказал он и ткнул пальцем на одну из страниц, — какой правильный и идеальный ноль он написал!

Учитель заглянул в тетрадь. Действительно, ноль был безупречный.

На следующий день учитель похвалил ученика, показав в его тетради идеально написанную цифру. Ученик долго рассматривал её, слушая похвалы учителя. А через несколько недель все остальные цифры и знаки в его тетради стали ровнее, как бы следуя примеру случайно найденного в тетради безупречного нуля.

Невыдуманные истории от IVANOV_PETROV о том, что даже «интеллектуально слабый» человек может стать великим учёным и философом.

Часто возникает интересный сюжет: гении, которые плохо учились в школе, более того, были интеллектуально слабыми по школьным меркам. Сюжет интересный, но е2-е4 приводит к Эйнштейну, о котором есть миф, что он слабо учился. Далее е7-е5 сообщается, что это выдумка, идут ссылки, спор о том, кто тут врет, и тема закрыта, а жаль. Дело ведь не в Эйнштейне.

Может быть, кто-то расскажет интересные истории. Для разминки — два великих схоласта. Фома Аквинский заканчивал неаполитанский университет, преподавали у него отличные мастера, его профессор-наставник провел известный диспут о том, что первично — форма или функция, то есть для того быку рога, чтоб бодаться или он бодается, потому что у него есть рога. Все аргументы потом использовались через 800 лет в спорах адаптационистов с их противниками. Так вот, в университете Фома получил позорное прозвище «тупоголовый бык». Не быстро он усваивал материал.

Величайшим схоластом XVII в. был Суарес, это человек, который во многом определил, как будут думать Декарт и Лейбниц, о его гениальности и величайшей учености написано очень много. Он в 16 лет приехал в Саламанку и провалился на экзаменах. 
Вступительное собеседование показало, что он слишком интеллектуально слаб, чтобы учиться в университете. Не знаний мало, не «не выучил», а именно интеллектуально слаб. Суарес отправился в Вальядолид и попробовал там. Его экзаменовал другой профессор, по иронии его однофамилец — тоже Суарес, и опять нашел, что абитуриент интеллектуально недостаточен и не может учиться. Суарес молил о возможности учиться в университете, и проф из Вальядолида написал в Саламанку, чтобы этого слабака, если можно, взяли хоть для испытания в качестве исключения. Суарес опять поехал в Саламанку, подал просьбу от влиятельного профа из Вальядолида и был зачислен. 

Чуда не произошло. Он был самым слабым студентом потока, не понимал лекций, не мог их пересказать, не мог участвовать в диспутах, не понимал первоисточников. Интеллектуальная слабость. Ему назначили в репетиторы самого одаренного студента курса, чтобы вечерами тот разбирал с ним материал. Не помогало, туповатенький студент не тянул.

И тогда он обратился к ректору Гутьерресу с вопросом, не следует ли ему уйти из универа. Ректор напомнил ему старый принцип Ora et labora, посоветовал молиться и трудиться. В качестве особенного педагогического средства ректор рекомендовал ему кроме обязательной молитвы Христу молиться еще деве Марии — и не терять надежду. 

Слабачок занимался как святой. Читал первоисточники, читал материалы, по которым профессора читали лекции (профильные монографии), сам разбирал вопросы еще до лекций, лекции пересказывал, разбирал по аргументам... и, конечно, особенно молился Богородице. 

В 17 лет он стал первым студентом курса, а потом — признанным лидером всех интеллектуалов XVII в. Его вызвали в Рим как образцового теолога, на его лекции в иезуитской коллегии ходил сам папа — не проверять, а слушать. Его стиль лекций был не «эффектным», толпе он не очень импонировал, а вот желающие серьезно учиться отмечали, что в отличие от прочих профессоров он говорил особенно ясно и убедительно. Особенностью его педагогического стиля было то, что он считал важнейшим именно достичь понимания студентов: лекция — для студентов, они должны понять, а другие цели — сделать лекцию блестящей, превзойти коллегу и пр. — не считал важными. По его книгам учились поколения студентов, и даже те, кто ругал схоластику, Суареса поминали с уважением: это голова. 

Всю жизнь отличался слабым здоровьем, страдал от болей в груди, так что голоса сильного не было. Записаны его последние слова: «Никогда не думал, что смерть будет так сладка». (Pensaba que este era el fin... Nunca hubiera creido fuera tan dulce el morir)
(Elorduy E. 1948. Fama de sanctidad de Suarez // Razon y Fe. Num. extraordinario.)

http://www.livejournal.com/magazine/215313.html

Сегодня родители заботятся не столько о знаниях, сколько о баллах по ЕГЭ. Но тем больший прессинг испытывает неуспевающий школьник. Для родителей это род несчастья, для ребенка – клеймо, крест, который он должен нести долгие годы. Беда, если всю жизнь. Раньше это означало, что ребенок не талантлив, заторможен в развитии, ленив. Теперь – приговор неудачнику. Не перемахнешь планку теста – и вся жизнь под откос. Неизвестно, что хуже.

Это, говоря мягко, а также жестко, не так. Просто, как выражаются то ли вообще в Одессе, то ли у Бабеля, обуйте очки.

До чего же мы все горазды на ответ!.. На ответ — без всякой за него ответственности... Только бы не выдать своего невежества! Кто из нас имеет мужество открыто признать: «Я этого не понимаю... это вне сферы моих познаний... для меня это темно...» и пр. Кто из нас достаточно скромен и терпелив, чтобы послушаться советов другого, спокойно поучиться у него уму-разуму, не испытывая скуки или втайне даже чувствуя себя уязвленным?.. Среди нас есть те, кто «знает всё», и те, кто «всё знает лучше», и едва ли сыщется один, кто вместе с Сократом признает честно лишь то, что он ничего не знает.
Как легкомысленны в ответах люди в большинстве своем!.. Порою кажется, они, как автоматы, несут в себе обойму готовых знаний и трактовок: достаточно нажать на нужную кнопку — и ответ выскакивает с быстротой щелчка. Этот дешевый, лишенный содержания ответ зачастую есть не что иное, как жалкое измышление. Один изобретает, другой хватается за изобретаемое и передает дальше. А приглядеться поближе — это всего лишь общее место, пустые фразы, достойный сожаления продукт современного всезнайства. Из таких вот общих мест, из такого конгломерата пошлостей выстраивает современный мир — страшно сказать! — целые «мировоззрения», которым следуют, которые воспринимаются всерьез и восхваляют...
Сегодняшнее человечество зашло в тупик полуобразования и пожинает теперь свои плоды. Полуобразование означает смерть истинной культуры: оно «знает» то, чего в действительности не знает, и при этом даже не догадывается о том, что не знает, полагая, что для него непостижимого нет. Вот тут-то и приходит полный конец истинномузнанию. Человек становится претенциозным, самонадеянным, самоуверенным, не замечая того, что черпает свои мнения из чужого источника, что сам к познанию не причастен вовсе, что он превратился в шарманку, которая воспроизводит чужой мотив. Полуобразование живет безжизненной банальностью, лишенной предметной глубины внешнего и внутреннего мира; впадает в самомнение; становится приверженцем пустых идей мнимой культуры. Ей изменяют воля к истине и достоверность знаний. И какова тогда цена ответу без этой воли и без этой достоверности?..
Вот почему был прав Сократ. Кто хочет истины, тот должен прежде всего знать о своем незнании. Никаких иллюзий! Никаких амбиций на этот счет! Право на ответ надо прежде завоевать. Путь каменист, тернист и труден. Не надо стыдиться своего невежества. Надо раствориться смиренно в нем и осознать его. Что я знаю? Почти ничего. Скорее — совсем ничего. А если даже и знаю что-то, то только потому, что предмет сам засветился мне навстречу и даровал свой свет. Может быть, я не достоин нести этот свет и даровать другим. Может, я только искажу его. А может, потому совсем не важно, что я — знающий, что я знаю его. Важно то, что он на самом деле «таков» и что я могу показать его. Если то, что я показываю и передаю дальше, действительный свет, то это не мой свет, а свет, исходящий от сияющего предмета. А то, что именно я его показываю, не столь уж существенно.

Иван ИЛЬИН
Из книги «Взгляд в даль», 1945
Перевод с немецкого З.Г. Антипенко

Вилли БРЕЙНХОЛСТ

Об искусстве установить уровень умственного развития ребенка и, главное, об искусстве избежать попыток ребенка проделать то же самое с родителями

«Что же касается глупости, то она действительно нечто нестерпимое: она ведет себя мелко, близоруко, самоуверенно, претенциозно; она воздействует вредно, зачастую просто опустошающе. И такое выносить — из мнимой терпимости? Почему? Для чего? Такая терпимость сама не что иное, как разновидность глупости. Убрать ее! Выполоть, искоренить, растоптать! А вы, господин профессор, конечно, молчите и стоите на стороне глупости?»

"КАКОЙ ЖЕ Я ОСЁЛ!"

Как часто нам, психологам и педагогам, приходится быть серьезными! Еще бы, столько чужих проблем нужно с честью разрешить! Однако серьезность имеет оборотную сторону — утомление и «приедание». Может быть, сказочная практика имеет «рецепт» и на этот случай?
Конечно! И доказательство этому — произведения Э. Лира, Л. Кэрролла, Д. Хармса, Е. Клюева и других замечательных «абсурдистов». 
Однако уважающий себя специалист возразит нам: «У людей проблемы, а вам все смешно!» Нам не смешно, нам грустно, оттого что страдание становится привычным.

Артур Гиваргизов: "Я верю в летающие виолончели..."

Детского писателя Артура Гиваргизова (автора «Записок выдающегося двоечника», «Мы так похожи», «Про королей и вообще» и множества других книг) я впервые увидела на одной из детских площадок книжной выставки-ярмарки. Артур разыгрывал с детьми свои пьесы, он так вошел в роль уже знаменитого двоечника Сережи Гаврилова, что его юные читатели чуть ли не пищали от восторга. Захотелось познакомиться. В итоге сделали интервью.

- Как Вы относитесь к тому, что Вас называют «непедагогичным» писателем?

- Если «непедагогичным» - с иронией, то отличное слово, настраивающее на нужный лад. Если - «с серьезным видом» - звучит фальшиво. Слышится равнодушие или непонимание. Опять оправдываться, объяснять, что всем нам необходим отдых от серьезности? Что это такая вот карнавальная непедагогичность, которая сближает учителей и учеников... Все уже давно об этом знают. Вообще долгими объяснениями можно «убить» и книжку и автора. Как же я могу относиться к тем, кого считаю или неискренними или... заблуждающимися, как к неискренним или заблуждающимся? Но и активным борцом становиться не хочется, нет для этого способностей и энергии.