«Говорю противоположное тому, что подразумеваю» — как по мне, это пример самого ёмкого определения иронии из учебников. А вот пример из жизни: попал в пробку, опаздываешь, грызёшь себя... и вдруг кто-то из пассажиров дружелюбно возглашает: «Хорошо стоим!». Пробка не исчезает, но досаду вдруг начинает теснить улыбка. Психологи утверждают, что умение иронизировать помогает жить. Ирония — очень удобное приспособление — как лестница — для того, чтобы подняться повыше над ситуацией, преодолеть барьер неудачи. Правда, с лестницы можно и грохнуться. А ирония? Сколько у неё ступенек и какие из них самые скользкие? И как это проверить? По-моему, только на личном опыте.

В школе по пионерской карьерной лестнице я добралась до звания «председатель совета дружины». Сверстники меня побаивались, некоторые, возможно, уважали, но большинство, скорее всего, отгораживались презрением к выскочке. Впрочем, командирская позиция нивелировала все издержки. Но как только нахлынула пора отрочества, весна вместо привычного задорного рвения привнесла новые невнятные мечты... Мне вдруг захотелось быть не официальным лидером, а настоящей душой компании. С этой мыслью я записалась в спортивную школу, не имея никаких спортивных данных. Мои ровесники с ухмылкой встретили появление «пионерской элиты» на спортплощадке и вскоре шёпотом (всё-таки начальство) присвоили мне прозвище: «основная». Не ведая, они использовали антифразу — самую простейшую конструкцию иронии — когда слово употребляется в смысле резко противоположном: смельчаком называют явного труса, скелетиной — пухленькую девушку, а основной — ту, которая, ну, никакая в спорте.

...Ирония — вещь жестокая.

Но желание стать «своим человеком» среди сверстников было настолько сильно, что я подавила обиду и на следующий день, зайдя в раздевалку, выдала: «Привет! Ваша Основная — пришла!». И случилось чудо — в мою сторону повернулись первые дружелюбные улыбки.

...Самоирония — вещь чудодейственная!

Иронизируя над самим собой, я отнимаю хлеб у другого. Я удерживаю ситуацию в своих руках. Самокритика всегда менее болезненна, чем критика. Так говорят психологи. Мой опыт им не перечит.

Весной нашу спортшколу пригласили на районный турслёт, и все чемпионы и чемпионки вечером собирались у моей палатки с надписью «Редколлегия. Тяжеловесы» — послушать пересказ сэлинджеровской истории «Человек, который смеялся». Я таки нашла своё место и в их среде, и в их сердце!

В литературе ироничные писатели стали моими наставниками. В толстую синюю тетрадь я списывала ироничные фразы, чтобы разобрать их устройство и овладеть этим искусством влияния на мир. Ведь ироничных любят, ироничных уважают, ироничными восхищаются. И перед сном, аккуратно заворачивая синюю обложку, я читала выписанные примеры:

«Оригинальная конструкция, заря автомобилизма. Видите, Балаганов, что можно сделать из простой швейной машины Зингера? Небольшое приспособление — и получилась прелестная колхозная сноповязалка».

Всё с этой иронией понятно! С напускным серьёзным видом (ведь с древнегреческого «ирония» переводится как «притворство») нужно расхваливать предмет, который следует обругать. Или наоборот. Делов-то!

...Ирония — вещь нехитрая.

В институте я нашла настоящую дружбу. Мы спелись с первых минут знакомства, потому что на мой вопрос: «Ты киевлянка?» — Аня ответила: «Ага. Столбовая. Боярская. Короче, из Боярки». А уже через полчаса одногруппники у нас спрашивали: «Вы сёстры? Или одноклассницы?». А мы с невозмутимыми лицами объясняли: «Нет, мы тёзки: Маша и Даша».