Оксана Афанасьева — последняя любовь Владимира Высоцкого, самый близкий человек последних двух лет его жизни. Она, по существу, главный независимый свидетель событий, происходивших в последние месяцы и дни жизни В. В. В предлагаемом интервью она впервые рассказывает об истории их отношений.

— Вы познакомились с Высоцким в конце 1977 года. Насколько я знаю, это хорошее время в жизни Владимира Семеновича...

— Да, я познакомилась с ним в довольно благоприятный момент — он неплохо себя чувствовал, не пил вообще, все в его жизни стабилизировалось. К этому времени Володя уже утвердился в качестве знаменитого человека — он мог открывать двери любых кабинетов. Володя был уже немного в другом статусе, более высоком.

Странно, но в первый же вечер было ощущение, что мы давным-давно знаем друг друга и прожили рядом много лет. Хотя Володя был старше меня на 22 года, но этой возрастной грани я абсолютно не чувствовала.

Мне тогда было 18 лет, и естественно, у меня возникла масса проблем. Можете себе представить, я влюбилась в человека, который значительно старше меня... Что тут началось! Все родственники «встали в стойку»... «Бедная девочка, что она делает! Боже мой, у него же столько женщин!» И вначале я честно говорила: «Вы знаете, я познакомилась с таким замечательным человеком...» — но потом все это пришлось скрывать.

— Но вернемся к знакомству. Чем, прежде всего, вас поразил Высоцкий?

— Вы знаете, уже прошло много времени — и я изменилась, и многое вокруг изменилось... А тогда у меня, наверное, было немного детское восприятие. Тогда для меня были очень привлекательными две личности — Высоцкий и почему-то Григорий Распутин. Скорее всего, за счет таинственного ореола и громадного количества мифов, которыми были окружены эти имена. Такие странные люди, про которых толком никто ничего не знал...

А когда я впервые увидела Володю, меня поразила седина на висках. Я до сих пор отчетливо это помню.

— Тогда, в самом начале, Высоцкий не давил величиной своей личности?

— Он не давил, он — притягивал. У меня был жених, я должна была выйти замуж, но я поняла, что все это не то... Когда мы познакомились, Володя пригласил меня в театр, естественно, с подругой...

— Знаете, Владимир Семенович, мы не можем прийти. Вернее, Женя не может...

— Ну, и прекрасно, что Женя не может — приходи одна.

— Я, к сожалению, тоже не могу — иду в другой театр, с другой своей подругой...

И мы договорились, что Володя после «Гамлета» подъедет за мной, и мы куда-то поедем. И я сидела в другом театре, смотрела какой-то спектакль... У меня в руках была программка, и я все время ее мяла, мяла, мяла... Я жутко переживала. И даже не помню, какой спектакль я тогда смотрела... А подруга это увидела и говорит: «Ты что, с ума сошла, это же такой интересный человек. Многие мечтают с ним познакомиться... Тебя приглашает Высоцкий!» И в этот момент я решилась... В конце концов, что тут такого страшного!?

Володя подъехал... Я была у него в гостях, мы пили чай, вели всякие светские разговоры — все было очень мило... Володя, естественно, за мной ухаживал.

И когда я приехала домой, то поняла, что замуж ни за кого я выходить не хочу, что лучше я останусь одна, и что два часа общения с Володей можно поменять на всю оставшуюся жизнь. В этот вечер для меня было решено все. Я совершенно ни на что не надеялась и ни на что не рассчитывала, у меня и в мыслях не было, что когда-нибудь мы будем вместе жить. Я даже не ожидала, что Володя будет беспокоиться, звонить — во всем этом он был очень трогательным.

В общем, таких людей больше нет, и никогда уже не будет. К сожалению... И все это у нас довольно долго длилось. Наверное, Володе было приятно и интересно. Естественно, я понимала, что ему нравлюсь. В общем, все наши встречи тогда носили романтически-платонический характер. Даже мои родители стали это понимать, и уже относились к нашим встречам совершенно по-другому.  

— А с кем из своих друзей Высоцкий вас тогда познакомил?

— Сразу же Володя познакомил меня с Севой Абдуловым, с Валерой Янкловичем — у них тогда были преимущественно деловые отношения, которые еще не стали дружескими. Конечно, Валера очень помогал тогда, но близости, которая возникла потом, еще не было. Тогда же я познакомилась с Иваном Бортником, с Бабеком и его кругом людей, с Вадимом Тумановым. Когда Володя меня познакомил с ним, то сказал: «Ты понравилась Вадиму. И вообще, тебя „приняли“, что бывает очень редко».

Родители... Ну, конечно, приходилось видеться и с Ниной Максимовной, и с Семеном Владимировичем. Они ко мне относились, скажем так, настороженно... Это было естественно. Нина Максимовна вначале вообще приняла меня в штыки. Она совершенно не понимала, как между нами что-то может быть... Но потом, когда были уже очень тяжелые времена, то Нина Максимовна поняла, что без меня не обойтись. И как-то смирилась с моим присутствием.

— Вам удавалось видеть Высоцкого работающим?

— Конечно. Постоянно! Он часто не мог заснуть и говорил мне: «Я закрываю глаза и вижу белый лист бумаги. И слова, слова, — как «бегущая строка». Знаете, как бывает, если долго едешь по дороге и закроешь глаза... У тебя все время перед глазами эта дорога.

У Володи часто бывало такое состояние... «Просто бегут какие-то слова, слова и строчки...» Он их видел физически и мог считывать. Наверное, что-то у него складывалось в подсознании, а потом он это просто считывал. И если он находил что-то нужное, то вставал и записывал.

— А как он работал с магнитофоном?

— Я этого не видела. Но если у него что-то получалось, то мог разбудить ночью: «Послушай!» А если в квартире было много народу, то будил всех!

Причем, у Володи могло быть сразу несколько вариантов одной песни. Он мог спеть какую-то песню, а потом сказать: «А еще есть вот такой вариант...» И уже на публике он «пристреливал» эти разные варианты. Учитывал реакцию публики... Иногда бывало, что некоторые вещи ему самому страшно нравились:

«Вот послушай, здесь у меня внутренняя рифма!» Я ничего в этом не понимаю, а Володя говорил, что это так редко и так красиво. Но все, что он делал, я воспринимала восторженно. И вообще, я тогда считала Володю гением... И сейчас считаю!

— Ему это было дано или он сам себя сделал?

— Конечно, это от Бога... Только от Бога.

— Как вы считаете, Высоцкий понимал, что он — Высоцкий?

— Володя прекрасно знал свое предназначение. Прекрасно понимал свою величину, — и к себе относился с большим уважением. Володя считал себя гениальным и неоднократно говорил об этом.

— На концертах вы, разумеется, бывали?

— Конечно... Володю можно было слушать сто... тысячу раз! — и каждый раз это было удивительно. Как правило, у него была своя определенная программа, но каждый раз Володя работал по-новому. И меня всегда поражала отдача, с которой он работал. И не только на концертах...

Громадное количество друзей со своими проблемами, которые должен был решать Володя. И он занимался этим с той же отдачей... Меня это потрясало... «Володя, ну, нельзя же все делать всем?! Ну надо же хоть немного экономить свое время! Ну полежи ты хотя бы один день дома на диване с закрытыми глазами!» А люди понимали, что Володя своим друзьям отказать не мог. Он мог, конечно, иногда сказать «нет», но близким друзьям — никогда. Знаете, наверное, Володя понимал, что некоторые вещи ему сделать легче. Другой тоже может, но потратит на это гораздо больше времени и сил. Володя тоже тратил и время, и силы, и нервы — но он мог зайти в один кабинет вместо пяти. Володя очень много делал для друзей.

— Давайте вернемся к концертам. Какой из них вам запомнился особенно?

— Конечно, первый. Это был концерт в Метрострое... Песни, которые я давно знала, звучали «живьем» совсем по-другому. Я помню, что хохотала как ненормальная... Рядом со мной сидела женщина— так она просто сползала вниз, от смеха у нее текли слезы! От этого я еще больше заводилась... Вообще, народ Володю принимал, ну, как явление природы— или как явление Христа... Какая-то безумная любовь и громадный интерес к личности... Просто не с чем сравнить!

— Оксана, а как складывался день Высоцкого? Попробуйте описать...

— Володя все время был в движении. Он мог заскочить домой на одну секунду — глотнуть чаю — и мчался куда-то дальше. Все время в движении, — и в этом смысле все дни были похожими. А чтобы Володя целый день просидел дома?

— Такого практически не было... Скорее, это была мечта— закрыть дверь, отключить телефон, — но это было так редко! Причем, у него дома это не получалось никогда. Володя приезжал ко мне, на улицу Яблочкова, — вот там он мог немного отдохнуть.

Однажды было очень смешно... Я ехала домой на такси, и таксист мне говорит: «О-о! Сюда Высоцкий часто ездит! У него здесь «баба» живет... У него два "Мерседеса"— то на одном приедет, то на другом...» Так что Володя на нашей улице незамеченным не прошел.

И еще один смешной случай... Около нашего дома были жуткие ухабы — яма какая-то... Володя нашел рабочих, заплатил им — они заасфальтировали не только эту яму, но и всю дорогу.

В нашем доме жили нормальные простые люди... У нас не было стукачей, которые бы куда-то там писали... И все эти люди очень трогательно относились к Володе. Когда он приезжал, весь наш подъезд затихал. Однажды ко мне осторожно постучали в дверь: «Оксана, там какие-то хулиганы вокруг Володиной машины крутятся. Так мы поставили караул, чтобы не дай Бог...» То есть люди заботились, чтобы Высоцкого не обворовали, посты какие-то выставляли.

— А как Высоцкий относился к своим машинам?

— Гордился и любовался ими. Когда он купил маленький «Мерседес», я его почему-то не полюбила. И вот однажды мы едем в этой машине, Володя ее так погладил и говорит: «Ну, прости меня... Я все равно тебя больше люблю». А машина действительно была красивая... Однажды зовет меня на балкон: «Ну, поди сюда, посмотри! Как просто и как красиво!»

Водил машины очень лихо... Очень! Однажды мы ехали в туннеле около американского посольства. Я вижу, что он едет по встречной полосе. Вцепилась во что-то, и потихоньку сползаю вниз... Ну, думаю, все! Это наша последняя поездка! Володя увидел:

— Ты что?

— Володя, ты же едешь по встречной полосе!

— Да? О-о...
 

Однажды на машине мы ездили в Ленинград...

— Вообще, расскажите о поездках по другим городам...

— Однажды Володя в очередной раз уезжал на гастроли в Минск. Я поехала его провожать.

— Ксюша, ну поехали со мной...

— Ты что, Володя... Мне же завтра в институт...

— Ну, поехали...

— А, ладно!

Володя заплатил проводнице и мы вошли в вагон. Настроение было прекрасное — начали разговаривать с проводницами... А они оказались женщинами веселыми и разговорчивыми. Одна говорит Володе:

— Ой, вы так похожи на одного артиста! Вот только не вспомню на кого.

— Да, ему все говорят, что он на артиста похож.

— На какого?

— Да этот, как его... В Театре Моссовета работает, фамилию вот забыла...

А Володя не артист. Он — зубной техник.

— Да? Зубной техник! Вы-то мне и нужны. Открыла рот и показывает: «У меня вот этот зуб болит, а этот шатается». Володя показывает мне кулак, а сам со знанием дела заглядывает в рот проводнице... «Да, действительно. С этим зубом у вас непорядок».

У нас была потрясающая поездка в Ленинград... Знаю запись, которая была сделана у Ласкари... Так вот, в Ленинград я ехала на практику, а Володя оттуда должен был лететь в Италию. И он решил меня проводить, устроил меня в гостиницу... Да, там меня допрашивали в Госбезопасности! Очень смешно было... Сначала за мной ходил какой-то странный тип. А потом горничная мне сообщает: «Тут с вами хотят поговорить». Заходит человек, показывает мне удостоверение КГБ и начинает «пытать». Стал задавать разные вопросы — что, зачем, почему? А все кончилось тем, что он предложил мне выйти за него замуж... Но все-таки польза от него была, он помог мне достать билет на Москву.

Так вот, мы приехали в Ленинград, Володя устроил меня в гостиницу и днем должен был улететь. Я поехала в Пулково его провожать. И мы там потерялись... Слышу, объявляют по радио, что Володя ждет меня в медпункте. И там я разрыдалась, сидела и так плакала...

— Ну, перестань, Оксана... Ну, что ты плачешь... Что тебе привезти?

— Да ничего мне не надо... Ну, хорошо, привези мне наперсток.

— Ты что издеваешься!? Буду я там ходить и искать тебе наперсток.

— Володя, ну, правда, мне нужен наперсток! Я же шью целыми днями, и дома, и в институте. А наши наперстки... Ну, ладно, привези мне слона.

Мне нравились такие смешные надувные игрушки. Да, еще в аэропорту мне залезли в сумку и увели очки.

Володя улетел. И прошло дня три... Вдруг звонит какой-то человек и говорит, что должен мне что-то передать. Я в полном недоумении. Встречаюсь с этим человеком, он мне передает слона, очки и целый мешок наперстков... Штук, наверное, 500! Володя прилетел, тут же все это купил... Потом нашел нашу группу, которая должна была лететь в Ленинград.

Мы вместе с Володей были у Ласкари, — вот у Кирилла было нормальное человеческое общение. То есть, такое общение, которое Володя ценил больше всего. Он еще в поезде сочинял специально для Кирилла какое-то стихотворение — очень смешное! Тут же мне читал, веселился! Потом он спел его и подарил Ласкари.

— Вообще, Высоцкий охотно пел в любой компании?

— Смотря в какой компании... Отказывал, да еще как отказывал. Знаете, Володя любил рассказывать одну историю... Он был в одной компании, за столом в основном сидели летчики. Они начали приставать: спой да спой. На что Володя ответил: «А вы давайте полетайте, а потом я попою». А вот дома он пел охотно, когда бывали Валера, Вадим, Сева...

— А что больше всего вас поражало в Высоцком?

— Володя был такой человек... Все, что я ни делала, у него вызывало бурный восторг! Чего теперь в моей жизни нет вообще. Даже когда он раздаривал свои вещи... «Нет, этого я тебе не отдам — здесь Ксюша подшивала...» Если я что-то рисовала... «Гениально! Потрясающе!» Когда я что-то шила, то Володя говорил: «Нет, Ксюша, тебе надо ехать во Францию к Сен-Лорану...»

А с другой стороны, если вам Володя что-то делал, это должно было вызывать бурную реакцию. Реакцию удивления и восторга! И если такой реакции не было, он обижался, расстраивался... А когда это было — все в порядке!

— Ваш любимый спектакль в театре?

— «Гамлет»... Конечно, «Гамлет». Я видела этот спектакль раз 17— и всегда это были разные спектакли. А один раз... В Москве была Марина, и мы с Володей не виделись, наверное, неделю. Но так как все мои подруги хотели посмотреть «Гамлета», то я пришла с одной из них в театр. Мест не было, и нас посадили на стульях в проходе. Идет спектакль, действие в разгаре... И вдруг сзади кто-то тянет меня за юбку. Просто самым наглым образом! Поворачиваюсь, чтобы этого человека как следует одернуть... И вдруг вижу — это Володя... «Иди сюда, иди сюда». Народ, конечно, обалдел — вдруг увидели Гамлета, который только что был на сцене! А Володя всем показывает: «Тихо, тихо...» Я говорю: «Ты с ума сошел!» А он: «Я же не знал, что ты придешь... Чувствую, что-то не то — какое-то странное состояние... И вдруг понимаю, что ты сидишь в зале. Начинаю искать глазами — увидел тебя! Ну, и побежал в зал...»

— Мне уже говорили, что Высоцкий во время спектакля видел весь зал, каждого человека...

— Да, да... Я ему даже говорила: «Ты же вживаешься в образ, ты же не должен никого замечать». Он отвечал: «Даже когда я говорю какой-то кульминационный монолог, я все равно вижу весь зал, слышу каждое слово, каждый шорох, каждый вздох... И если в зале мои знакомые, то могу сказать, кто где сидел». Действительно, это было так.

— Отношение к Высоцкому в театре?

— Почти все его не любили, и все очень завидовали! Веня Смехов... Впервые в театр меня привел именно он. Веня лечил зубы у моей тети — я была тогда еще совсем маленькая — и он стал меня приглашать в театр. Веня очень болезненно отнесся к тому, что мы с Володей стали общаться. Однажды он увидел меня в театре и говорит: «Давай я тебя подвезу...» А недалеко стоит Володя, ждет меня. — «Я не могу, потому что...» И показываю на Володю. — «А, ты с самим! Ну, где уж моим «Жигулям» против его «Мерседеса». Вот так. На уровне старшей группы детского сада.

— А телевизор часто смотрел?

— Да... Ложился вот в такой позе на диван, включал телевизор и смотрел все подряд.

— Ну, Володя, ну что ты там такое смотришь? Это же невозможно — целый день!

— Не мешай! Я пропитываюсь ненавистью!

— Я знаю, что Высоцкий хотел поменять свою квартиру на Малой Грузинской.

— Не столько квартиру, сколько этот дом! Он очень хотел жить в доме на Сивцевом Вражке. Двухэтажный кирпичный розовый дом. Если заезжать с Бульварного кольца — второй дом слева... На чердаке он мечтал сделать студию... А дом на Малой Грузинской он не любил из-за людей, которые там живут. Володя называл его «гадюшник». Но поменяться он не успел...

— И еще о том, что Высоцкий не успел сделать — снять свой фильм...

— Этим своим фильмом Володя просто бредил... Он очень хотел, чтобы все люди, которые были ему близки и интересны, работали в этом фильме. Чтобы всех объединило одно общее дело. Он хотел написать свой сценарий, рассказать свою историю — он хотел сделать свое кино. И когда Володя получил телеграмму о том, что его утвердили режиссером этого фильма— он был так счастлив! Он испытывал такой восторг!

А потом, когда главный редактор объединения «Экран» сказал: «Как! Высоцкий снимает фильм?! Кто это придумал? Нет и все!» И это так подкосило Володю. Я даже не ожидала, что он будет так переживать. И вот после этого Володя запил. Состояние его было очень тяжелое. Он часто говорил: «Я или скоро умру, или уеду на год в Америку».

— А сам Высоцкий боролся с болезнью?

— Конечно. Он очень переживал, что приходилось просить, унижаться. Ведь в последнее время с большинством людей он общался именно из-за этого. Его окружали совершенно не те люди. Володя сам часто говорил, что все его друзья умерли давно — Вася Шукшин, Лева Кочарян... Говорил, что он остался один.

А то количество наркотиков, которое он себе делал... Другой бы давно уже умер. Володя действительно был очень одаренным физически... Необыкновенной силы. Он от меня все это скрывал вначале... И это было очень редко, чаще всего после тяжелого изматывающего спектакля. Чаще всего после «Гамлета», потому что «Гамлет» его выматывал совершенно. И Володя делал себе укол, просто чтобы восстановить силы. И никаких таких эффектов — как у наркоманов — у него не было. Он как-то мне рассказывал, что первый раз ему сделали наркотик в Горьком, чтобы снять синдром похмелья.

— А это быстро прогрессировало?

— Очень! Но самое отвратительное, что он иногда делал себе какой-то химический наркотик — сильный и разрушительный.

— А про остановку сердца в Бухаре вы знали?

— Как знала?.. Я была в Бухаре...

— Вы были в Бухаре?!

— А кто Володю откачивал? Я его откачивала... В принципе, Володя сразу же хотел, чтобы я поехала. Но потом мы договорились, что я прилечу в Бухару... Но уже через день звонит Янклович: «Все, Володя заболел! Немедленно вылетай! Сначала полетишь до Ташкента, а потом до Заравшана».

Лечу в аэропорт... Билетов нет. Разгар лета, а еще только начался Афганистан— и везут эти первые — страшные черные гробы. То есть — ужас! Кое-как долетела до Ташкента... А как я добиралась до Заравшана — это целая отдельная история.

Приезжаю. Жара такая, что каблуки вязнут в асфальте... За колючей проволокой работают заключенные, на улицах ни одного прохожего — пустой город. Прямо на улице останавливаю «Запорожец»: «Ребята, вы не знаете, где живет Высоцкий?»

Они говорят, что у Высоцкого сейчас концерт, а один из них показывает мне паспорт, в котором через две страницы Володин автограф. Приезжаем к этому кинотеатру, я захожу... Володя без голоса, что-то говорит... Петь он не мог, что-то рассказывал...

Потом Бухара. Там была самая настоящая клиническая смерть. Я ему дышала, а Толя Федотов делал массаж сердца... Володя, когда очнулся, сказал: «Я вас видел и чувствовал... Но как в кино. Ты дышишь, а Толя массирует...»

А через полчаса Володя был как ни в чем не бывало. Уже подошли Гольдман, Валера, Сева и говорят: «Да... Наверное, все три концерта ты, Володя, не отработаешь... Один придется отменить». Вот сволочи! Тут я устроила скандал: «Какие концерты! Вы что, с ума сошли! Он же умирал... Никаких концертов!»

А Володя как-то так... «Да, наверное, надо...» Я чувствовала, что он на моей стороне, но отказать им он не мог.

— Почему не мог?

— Ну, он же всех их собрал, они на него рассчитывали... Ведь все на Володе зарабатывали... Он мог заработать в любом месте, а они — нет. А тут — все билеты проданы, верный заработок.

В Москву Володя вернулся в хорошей форме, но потом... Самое тяжелое началось как раз в его день рождения. Какая-то жуткая депрессия. Я очень хорошо это помню, потому что у меня было какое-то страшное предчувствие. Как раз перед Новым годом я видела сон, который и рассказала Володе... А мы верили в предчувствия, в сны, в судьбу — и часто об этом говорили. Причем относились к этому довольно серьезно. Так вот мне приснился сон...

Лето, страшная жара, солнце просто испепеляющее — и абсолютно пустая Москва. Честное слово! Такое ощущение, что город эвакуирован или объявлена воздушная тревога. Я иду по Москве все быстрее и быстрее, а по Садовому кольцу уже бегу... От площади Восстания бегу к Володиному дому.

И вдруг вижу — к его дому, огибая зоопарк, стоит очередь, все люди в черном. И эта очередь делает такой звук: «м-м-м-м». Сжав губы, тихо-тихо. Я бегу и спрашиваю: «А что случилось? Что это — война?» И один мужчина в черном пальто и черной шляпе поворачивается и говорит: «Неужели вы не знаете, что это год белой обезьяны и повышенной солнечной активности!» Я понимаю, что что-то случилось, и бегу к Володиному дому...

И когда умер Володя, все было именно так... Была жуткая жара, и почти пустой город. И когда рано утром 28 июля мы подъезжали к дому — выносили гроб — был остановлен транспорт, а у дома стояли люди в черном. И вот с того времени у меня было какое-то постоянное беспокойство, депрессия... А Володя мне говорил: «Ксюша, ты должна меня поддерживать... Все время от тебя шли какие-то хорошие импульсы. А теперь с тобой что-то происходит тяжелое, и мне страшно...» В общем, мы друг от друга были в какой-то тоске.

Потом он сделал гемосорбцию — очистку крови — было ужасное состояние... А весной улетел в Париж, как раз перед гастролями в Польше. И когда Володя был в Париже, я места себе не находила, — и не могла понять, отчего же это происходит. Однажды ночью со мной просто случилась истерика — я то плакала, то хохотала... В семь утра приехала моя тетя и сказала, что умер папа. А я чувствовала, что будет еще что-то более страшное и ужасное... Уж, казалось бы — ну, все! — умер отец... — куда страшнее! И я занималась всеми этими похоронными делами, — не самыми приятными в этой жизни, — а Володя в Париже лежал в госпитале...

Вначале он постоянно звонил, потому что был автомат, но потом этот автомат ликвидировали. А Володя все равно — и к себе домой, и ко мне. И Валера Янклович, который в это время жил в Володиной квартире, говорил мне: «Я устал врать... Володя все время звонит и спрашивает: „Что случилось? Где Ксюша?“ Он там что-то почувствовал и очень беспокоится... Я ему вру, что ты на даче или в институте...» А я сказала Янкловичу, что потом все объясню сама.

Когда мы похоронили отца, Валере позвонил Миша Шемякин, он тоже спрашивал: «Что случилось, Володя очень волнуется?» Янклович ответил: «Да нет, все нормально... У нее трудные экзамены, и она готовится на даче». И когда после похорон я первый раз вошла в свою квартиру, тут же раздался звонок: «Наконец я тебя поймал! Что случилось?» Я чувствую, что он в какой-то панике, но не могу врать — у меня льются слезы, комок в горле... «Володя, ты знаешь, умер мой папа. Я только что его похоронила...» Он сказал: «Все, вечером я буду в Москве». И Володя прилетел, пробыл в Москве сутки — и улетел в Польшу...

— Высоцкий вернулся из Польши, его встречали Янклович и Шехтман, а как он себя чувствовал?

— Тогда умер Колокольников и у Володи начался тот последний запой, из которого он уже практически не выходил. Тогда Федотов пытался вывести его... Они заперлись в квартире, он положил Володю под капельницу... Но мне уже казалось, что ничего из этого не получится.

А вообще, то, что делал Федотов... Знаете, мне тогда было 20 лет — совсем девчонка — и сейчас, наверное, многие вещи я бы делала по-другому, но все же... Так вот Федотов... Я говорю ему: «Толя, как может выносить организм, если, предположим, человеку говорят— стоять! — и тут же — лежать! Но ведь невозможно...» А он говорит: «Да ладно... Все нормально, все отлично! Он еще нас с тобой переживет». Федотов брался за все, он настолько был в себе уверен, что, наверное, за счет этой уверенности он и вызывал какое-то доверие. Но мне кажется, что это была ложная уверенность...

— А когда вы впервые столкнулись с этими тяжелыми состояниями?

— Впервые... Мы прожили год — Володя вообще ничего не пил. Он мог выпить глоток или два шампанского и больше ничего! А первый запой... Я так тяжело это переживала... Физически у меня было такое ощущение, что из меня вытягивают жилы! Я видела и знала многих алкоголиков... Папа у меня был пьющий — даже запойный человек... Вот папа в таком состоянии становился злым. А Володя совершенно другим. Сначала у него было такое очень хорошее настроение... Потом, он тоже мог немного помучить... Что-то закрадывалось ему в душу. А ведь мучают чаще всего тех, кто ближе всех... «Вот, я старый для тебя... Я не могу тебе ничего дать в этой жизни...» В общем, все, что его волновало — начинало вылезать на белый свет. Но и это было недолго...

А потом... Потом ничего, кроме безумной жалости, отчаяния и горя — я уже ничего не чувствовала. И мне так хотелось ему помочь! Когда Володя пил и ему было очень плохо — в такие моменты он был совершенно «никакой»... Тут же звонили мне. А у меня был еще институт, и надо было заниматься. И приходилось жить на два дома... Ведь в такие моменты Володя никому не был нужен. Конечно, все— взрослые люди, у всех свои проблемы, у каждого — своя жизнь. И пока Володя нормальный и здоровый, и может что-то сделать — он нужен всем. Но как только ему становилось плохо... Да, все приходили, но приходили отметиться... Вот— мы друзья, и мы пришли. Один посмотрит журнальчики, другой — пластиночки послушает, третий чайку попьет на кухне... Они пришли, отметились — и ушли, — а я оставалась. Ведь никто не хотел ни сидеть с ним, ни возиться... Захожу — Володя падает в коридоре, а друзья мне говорят: «Да ладно, он прекрасно себя чувствует! Это он при тебе начинает „понты гнать“... Чтобы ты его пожалела...»

— В общем, вам на себе приходилось...

— В последнее время — да. Ему было очень плохо! Очень! Я уходила буквально на одну минуту — мне звонили соседи: «Оксана, Володя не дает никому спать. Приезжайте».

Было время, когда я вообще не спала несколько дней, Володя мне не давал... И все это время — последние дни — как страшный сон... Как один страшный сон. Он все время держал меня за руку — крепко-крепко. Когда Володя умер, у меня несколько дней на руке был черный синяк— отпечаток его пятерни...

— Ну хоть кто-то мог остановить все это?.. Марина Влади?

— Не знаю... В последнее время у Володи испортились отношения с Мариной...

Мое отношение к Марине... Она— Володина жена, Володя ее любит— значит, это очень хороший человек.

Вообще, все люди, которые были близки Володе, которых он принимает и держит около себя — это замечательные люди, и они этой близости достойны. И Марина — прежде всего...

Но в последнее время Володя наших отношений не скрывал, он даже их афишировал. Володя мне говорил: «Ну, хочешь, я разведусь с Мариной... Хочешь, я сейчас ей позвоню и скажу, что мы разводимся...» Я умоляла его не делать этого... Я страшно переживала и понимала, что Марина для него — несмотря на все сложности в их отношениях — человек близкий и нужный. И ломать их отношения ни в коем случае нельзя.

— В последний день он все время был дома?

— Да... Хотя, может быть, он поднимался к Нисанову, но я этого не помню. В квартире была мама... Но Володя меня вообще не отпускал. Каждую секунду я должна была быть рядом... А Володя же ничего не ел. Утром я все же сходила на рынок, купила клубники и немного покормила его клубникой со сливками.

Кто-то пришел, надо было сделать чай... А Нина Максимовна говорит: «Нет, нет, я сама сделаю, вы идите к Володе». Володя ходил, стонал, орал... И я ходила вместе с ним. Потом я сделала ему ванну, — 37,5 градусов... Это снимает боль. Его же ломало, он все время метался — не мог себе места найти.

— А Федотов приехал позже?

Да, он приехал... Или нет? Они же сидели все вместе на кухне, выпивали... Володя тогда лежал еще в кабинете. Я сидела около Володи, а Толя подошел и говорит: «Ты иди, поспи хоть часа два, а я с ним побуду». Я не видела, как он его перетащил в гостиную. Ушла в спальню и сразу заснула. К тому времени Володя затих, я подумала, что он заснул. Когда он там рычал, я еще не спала... Толя все время ему что-то колол... И когда он затих — заснула и я. Все это длилось не больше часа... Толя переставил кровать, перенес Володю в гостиную. Наверное, чтобы он был поближе к нему. Ведь Толя тоже заснул на диване в гостиной... А когда он проснулся, то увидел, что Володя мертвый.

— А потом, ночью, вы уехали домой?

— Я никуда не уехала, я осталась. Толя ведь истерик— ничего не мог делать... Я позвонила Боровским, позвонила Янкловичу. Все стали приезжать... Приехала мама. И друзья не нашли ничего лучшего, как послать меня встречать маму. Я пошла, встретила Нину Максимовну, сказала, что умер Володя...

Да, часов, наверное, в 10 приехал папа... Замечательный Володин папа... Мы сидели в кабинете, и папа начал отбирать книги, которые он заберет с собой. Стоя спиной ко мне, он говорил:

— Оксана, я думаю, вам не стоит приходить на кладбище...

— Почему же?

— Ну, вы, наверное, будете бросаться в могилу...

— Знаете, Семен Владимирович, я в ваших советах не нуждаюсь. Я сама решу, приходить мне на кладбище или нет.

А еще папа подошел к Давиду Боровскому и сказал: «Я знаю, что Володя дал Ксюше три тысячи, пусть она вернет их». А позже родные еще долго выясняли — откуда у меня кооперативная квартира? А у меня — никакая не кооперативная квартира — обыкновенная нормальная квартира.

— У вас остались письма или записки Высоцкого?

— Да, у меня есть какие-то Володины наброски, даже рисунки... Володя пробовал меня рисовать. Есть какие-то варианты песен. В общем, все, что Володя писал у меня дома, — это и осталось. — Но опубликовать надо когда-нибудь... — Да, может быть, когда-нибудь... Это настолько мое, что я пока не хочу, чтобы это читали другие. У меня даже сохранилась запись телефонного разговора с Володей — совершенно случайно один мой приятель записал это на магнитофон. Очень трогательный разговор... Все это — моя память.

Знаете, я никуда не хожу и никуда не рвусь. Ведь необязательно ходить на все эти сборища, чтобы вспомнить Володю. Я просто каждый день его помню... Не бывает дня, чтобы я не думала о нем. А собираться раз в год на день рождения и еще раз — в день смерти, и нести при этом всякую фигню... Мне кажется, что Володя в гробу переворачивается. Не знаю... Но я думаю, что все это должно быть внутри — в сознании, в памяти, в поступках.

А почему я все это вам рассказываю... Знаете, когда из ситуации или из события изъята одна часть — один человек — то правды не получается... Или это будет не вся правда.

Из: Валерий Перевозчиков. «Правда смертного часа. Посмертная судьба»

На фото: Владимир Высоцкий и Оксана Афанасьева у Вячеслава и Егора Зайцевых. 1979