Тяжело живется последнее время Варьке. С тех пор, как умерла мама, плохо ей, холодно. Но еще хуже стало, когда папа привел новую маму. Не знаю, за что невзлюбила она ее, Варьку. Вот вчера на мороз выгнала. За что?
Варька и понять не может.
И печально работает ее головенка. Думает, думает. Вот и теперь, побила больно. И есть не дает. А голодно...
И напрасно ищет выхода бедная девочка. Отцу жаловаться еще хуже. Он не слушает. Тоскливо смотрит Варька в окно: не придет ли избавление?
— Варька, — слышится сердитый голос, — Зажги лампадку. Варька торопливо срывается с места и, точно ожидая удара, торопится зажечь огонь перед иконой. Загорелась лампадка, и нечаянно взглянула на икону Варька.
Видит, смотрит на нее Владычица, так ласково смотрит...
— Вот Она, добрая... Мать Небесная... Ей пожалуюсь,— вдруг решила она.
И, забившись в угол, грифелем стала что-то черкать на обломке грифельной доски...
Кончила, улыбнулась Владычице тихонько, без шума, вскочила на стул и положила обломок перед иконой.
— Ты чего?.. Ложись спать, — снова окликнула мачеха. Варька, голодная, но отчего-то счастливая, юркнула под одеяло, в свою кровать, около белой, недавно выбеленной, хорошей, как называла ее Варька, стены.
Наступала ночь. Близился большой храмовой праздник в селе Казанская, и нужно, чтобы был порядок.
Не доверяя девочке, мачеха зашла посмотреть на лампадку.
— Чай масло не налила, лентяйка, — ворчала она, поднимаясь к иконе. — Так и есть... Ишь ты... И она уже собиралась дать лишний толчок, как увидела доску.
— Что это она тут наложила? Она медленно стала читать каракули.
— Нет, тут темно. На кухню пойду...
«Матушка небесная,—читала она, — Ты, говорят, всем мама... А у меня мамы нет. Бог взял. Чужая мама меня бьет и есть не даст. Возьми меня к себе, Матерь Божия. Есть хочется... Возьми...».
Что-то комком подступило к горлу женщины. И на глазах туман какой-то. Торопливо, точно кем-то подгоняемая, подошла она к иконе Казанской. И показалось ей, что, сурово и гневно смотрит на нее Владычица.
«Сердится за нее», — подумала она и взглянула на сундук, где лежала девочка.
Взглянула и даже присела от испуга. Какая-то чудная, сияющая женщина в белом, стояла за убогой постелью и покрывала девочку своей одеждой. Что это было? Чудо? Может быть, и нет. Может быть, это соседский барчук из своей комнаты, как раз напротив, шутя, или нечаянно, направил на стену свой волшебный фонарь.
Но все равно, это было чудо. Ведь, если и барчук, так Ее воля направила его руку. А главное чудо: видение и письмо растопили сердце женщины.
Тихо, на цыпочках, вышла она. Сбегала куда-то и осторожно сунула под подушку Варьки — маленькую куклу и белую, румяную, большую булку с сахаром... А той плохо спалось с голоду. Вот она открыла глаза. — Что это... Кто это? — схватилась она за булку. И увидела, что в стороне плачет ее «чужая мама». Теперь не чужая — ее мама!