— Почему ты сердишься и обижаешься? Не лучше ли успокоиться и простить? — спросил Учитель.

— А почему я должен делать ему одолжение и прощать его, он же… — хотел было оправдаться ученик.

— Прости, что перебиваю тебя, — сказал Учитель. — Позволь задать тебе два вопроса, и тогда я отвечу на все твои «как» и «почему».

Ученик утвердительно кивнул.

— Тебе хорошо, когда ты сердишься и обижаешься? — спросил Учитель.

— Нет, конечно же, — ответил ученик.

— Так кому же ты делаешь одолжение, когда благодаря незлобию, спокойствию и прощению делаешь себе хорошо?

Человек хотел было что-то сказать, но, открыв рот, так и не смог произнести ни слова. Он стоял, потупив глаза в землю.

— Помни, от тебя зависит что ты выберешь: обиду или прощение, страдание или счастье. Выбор за тобой, — сказал Учитель.

— Но скажите, как можно не обижаться? Это же так трудно!

— Помни: каждый раз, когда ты хочешь ударить кого-то хлыстом осуждения или обиды, то, замахиваясь, ты в первую очередь бьёшь самого себя.

Источник

Пошел я выносить мусор - гляжу, на лестничной площадке стоит коробка из-под ботинок. А на коробке черным маркером крупно написано: "ХОМЯК".
Вряд ли, думаю, террористы стали бы ради взрывчатки держать свои ботинки где придется. И подписали бы непременно с ошибкой. А тут так определенно названо то, что в коробке находится, и грамотно... Наверное, думаю, это правда.
Открываю и вижу: правда, хомяк.
Небольшой, рыжий и очень лохматый - ангорский, может быть, если хомяки бывают ангорскими, как кошки. А с хомяком - кусочки салфетки, шелуха от семечек и монетка в копейку. На счастье, наверное.
Очень шустрый хомяк. Мои пальцы обнюхал - усы так и ходят - и собрался из коробки вылезти. Но это я ему не позволил, крышку закрыл и принес его в квартиру.
Не может живой хомяк, думаю, жить в коробке на лестнице - и у себя его оставить не могу. Киса обязательно его съест.
Киса, серая кошка, по натуре страстная охотница. То голубей выслеживает, то воробьев... Как такая личность стерпит в доме хомяка?
Поставил я коробку на пол, положил туда крупы с макаронами, чтобы хомяк не скучал, и принялся по телефону звонить всем, кому мог бы хомяк понадобиться. Но как-то так вышло, что никто не хочет брать - то на дачу уехал, то кошка, то собака дома, то бабушка грызунов боится... Только и пообещал один знакомец отдать старую птичью клетку, чтобы хомяку можно было где-то от Кисы укрываться.
Раз такое дело, пошел я к нему за клеткой. Придется, думаю, хомяку пока у меня пожить, пока народ с дачи не приедет и все это как-нибудь не решится.
Ходил минут сорок, не больше. Возвращаюсь домой, собираюсь хомяку новоселье устроить, открываю коробку - ни хомяка, ни крупы, ни макарон. А в углу прогрызена аккуратная круглая дырка.
И Киса на книжном шкафу сидит, делает такое лицо, будто знать ничего не знает.
Ну, крупу с макаронами я нашел. Хомяк их разделил на кучки и попрятал по всей квартире про черный день: кучку - под диван, кучку - под шкаф, кучку - за холодильник... А вот куда он сам делся - совершенно непонятно. Я везде, куда дотянуться мог, смотрел с фонариком - пропал хомяк. Не иначе, как Киса, петербуржская интеллигентная кошка, его поймала и съела, как дикая деревенская мышебойка - даже шкурки не осталось.
Пожалел я хомяка, вымел его тайные запасы, и решил, что кроме Кисы, никаких других живых существ в доме нет. Но ошибся.

Дней через пять сидел я вечером в кухне с ноутбуком. Работал и ждал, когда чайник вскипит. И Киса дремала рядом, на табурете.
И вдруг слышу тихий-тихий шорох - словно мышь на цыпочках идет. Шелестит этот шорох от газовой плиты к мусорному ведру.
Я тут же вспомнил про хомяка и осторожно заглянул за край стола. И вижу: идет хомяк вдоль стены, делово и бдительно, как шпион, очень целеустремленно. Дошел до трубы, что под раковину ведет, вскарабкался на нее, по трубе добрался до мусорного ведра и начал внимательно его изучать. Я картошку чистил и жарил, кожуру выкинул, а ведро неплотно закрыл: хомяк поднатужился, крышку еще дальше сдвинул - и вытащил ленточку кожуры.
Вот тут, думаю, ты и попался, голубчик.
Только хотел накрыть его, стал вставать - а хомяк кувырнулся на пол и поскакал за плиту. Бежит, голову задирает, а картофельная кожура за ним тащится, как убитая зебра за львом.
Я чуть-чуть не успел. Хомяк кожуру за плиту утащил, где его нипочем не достать - и стал там пировать, даже слышно, как хрустит.
Ладно, думаю. Все теперь про тебя знаю. Не будет тебе больше кожуры. Поглядим, что будешь делать, когда проголодаешься.
И все, никакого ему мусора. Что ни понадобится выкинуть - сразу выношу. А хомяк живет за плитой и явно чем-то сыт. Иногда слышу, как он там что-то уплетает и похрустывает.
Наверное, думаю, он крупу и макароны и за плиту отнес. Питается старыми запасами.
Но я снова ошибся.

Он имел отношение к террористам, этот хомяк. Я его про себя называл Лохматым - самая бандитская кличка, вроде Кривого или Бешеного. И он никого не боялся, этот Лохматый - ни Кисы, ни меня. Он нас обоих использовал.
Когда хомяк понял, что я ему прикрыл доступ к шелухе, обрезкам моркови, яблочным семечкам и всякому такому, что можно в мусоре найти, он решил заняться Кисой вплотную.
Не знаю, как он с ней договорился. Может, ее просто поразило его нахальство. Но Киса его не трогала - ни разу не попыталась поймать. Он мимо нее проходил, небрежно обернувшись, словно бросал через плечо: "Здорово, крошка!" - а она его только взглядом провожала, пораженно. А проходил он к ее мисочке.
И Киса, городская интеллигентная кошка, шокированная до глубины души, смотрела, как этот бандит пихает за щеки ее сухарики для кошек с чувствительным желудком. А Лохматый набивал себе полный рот, забивал защечные мешки так, что они кончались где-то около хвоста - и нес к себе на хазу, за плиту.
Через некоторое время хомяк совсем потерял совесть и перестал стесняться. И я накрыл его ладонью, когда он совершал очередное ограбление кошки.
Я был очень доволен, что Лохматый будет жить в птичьей клетке. От такого беспардонного и отпетого хомяка всего можно ожидать: вдруг он провода прогрызет? Я ему в клетку угощение для грызунов положил, и капустный лист, и листья одуванчика, и витаминизированные семечки, и колесо поставил, чтобы Лохматый не зачах с тоски в заключении - но это все, что осчастливило бы любого хомяка, конкретно этому пришлось не по душе.
Он был крайне свободолюбив, этот хомяк.
Побег он начал планировать сразу: ощупывал дверцу, ползал по прутьям и тряс их, пробовал на зуб. Я был уверен, что никуда ему не деться - разве можно прогрызть металл зубами? - но настоящее стремление к свободе никакой решеткой не остановишь.
Лохматый сбежал через неделю, когда вычислил, как открывается замочек на дверце клетки. Клетка-то, оказывается, была не рассчитана на хомяков: дверца запиралась маленьким проволочным засовом - и этот засов Лохматый ухитрился отодвинуть. Никакая канарейка бы так не сумела.
Хомяк выбрал момент исключительно точно: меня не было дома. В свое убежище за плиту унес и спрятал неправедно добытое с журнального столика печенье, мармеладину - и, я думаю, немало кошачьих сухариков. И снова принялся вести антиобщественный образ жизни, промышляя мелким воровством и настоящим разбоем. Стал очень осторожен.

Попался Лохматый исключительно по вине соседей сверху.
У них трубу прорвало, и вода потекла с потолка ко мне на кухню. Обыкновенный аврал с ведрами и тряпками. Пока соседи устраивали дела и вызывали водопроводчика, я подставил под капли большую пластмассовую банку из-под протертой клюквы.
В эту банку и попался хомяк.
Не знаю, как он туда попал. Может, хотел пить, может, по свойственному ему любопытству и тяге к риску решил посмотреть, что это за посудина стоит на неподобающем месте, и нет ли в ней чего замечательного. Как бы то ни было, он соскользнул с ее края и плюхнулся в воду.
Хорошо, что у соседей починили трубу, и воды натекло немного. Я нашел Лохматого утром, стоящим на задних лапках в воде по грудь; передними лапками он опирался на стенку банки. Вид у него был отчаянный, как у матроса тонущей подводной лодки, и от холода он мелко трясся.
Я потом его вытирал салфетками и феном грел - такой он был мокрый и жалкий, я боялся, как бы он не просудился и не заболел. Я недооценивал Лохматого.
Этот хомяк был неприхотлив и закален. После той ужасной истории он даже ни разу не чихнул. Попав в клетку, он немедленно начал планировать новый побег.

Лохматый прожил у меня долго. Я уже не хотел отдавать его знакомым из уважения к силе его личности. За свою жизнь он сбегал раз десять, не боясь ни кошки, ни громких звуков, ни моих шагов. Он был готов на все ради свободы, этот хомяк, явно рожденный в неволе у других хомяков, рожденных в неволе. Он был по натуре искателем приключений и аферистом.
А вы говорите, хомяки глупые...

Мадам Дано была очень, очень серьезной дамой и убежденно всем доказывала, что жизнь трудна, а счастье недостижимо. Кстати, она носила совсем другую фамилию, а «мадам Дано» ее прозвали за то, что все ее фразы неизменно начинались со слов: «Да, но…». Например, на слова «хорошая нынче погодка!» она тут же отвечала: «Да, но уже к вечеру она может испортиться», на сообщение о чьей-то свадьбе, поджав губы, говорила: «Да, но сейчас молодые семьи так часто распадаются…», на пожелание доброго здоровья – «Да, но кто застрахован от болезней, ведь может и кирпич на голову упасть?».

Но однажды на вокзале она познакомилась с месье Дану. У них завязался разговор, и мадам Дано по привычке стала жаловаться на жизнь. Но месье Дану тоже получил свое прозвище не просто так: он был весельчак, балагур, любил жизнь и на все ее каверзы и препоны предпочитал не сердиться, а удивляться: «Да ну?».

- С тех пор, как умер мой муж, я совершенно одинока, — удрученно говорила мадам Дано.

- Да ну?! – удивлялся месье Дану. – Ни за что не поверю, что такая чудесная женщина может быть одинока! Я думаю, мужчины просто столбенеют от восторга и предпочитают восхищаться вами издалека.

- Да, но… — по привычке начала мадам Дано и замолчала: слова месье Дану показались ей не лишенными очарования.

Польщенная мадам Дано продолжала:

- Жизнь меня не баловала, постоянно ввергая в суровые испытания…

- Да ну?! – всплеснул руками месье Дану. – То-то я чувствую в вас необычайную внутреннюю силу! Вот это жизнь вас натренировала!

- Да, но… — мадам Дано прислушалась к себе и точно ощутила что-то непонятное – может быть, даже внутреннюю силу.

- И еще – я так скучно живу, — доверительно призналась она. – Дом… прогулка… магазин… и все!

- Да ну?! – изумился месье Дану. – Тогда наша встреча – это судьба! Ведь я работаю униформистом в цирке-шапито! Сегодня мы развернемся на площади, и уже вечером я приглашаю вас на представление! Надеюсь, вы любите цирк?

- Да, но мой возраст… — застеснялась мадам Дано.

- Да ну?! – изумился месье Дану. – О каком возрасте вы говорите? Цирк – это любовь на все времена! Подумаешь, возраст!

- Да, но… — начала мадам Дано, но потом засмеялась и махнула рукой. Ей очень хотелось в цирк, ведь она там не была целых сто лет… – Ай, да ладно! В цирк так в цирк!

И вот вечером мадам Дано сидела в первом ряду, на приставном кресле, куда ее усадили по контрамарке, и вовсю хохотала и хлопала в ладоши, чувствуя себя маленькой девочкой. А один униформист в перерывах между номерами посылал ей воздушные поцелуи, и от этого сердце замирало и сладко ныло – совсем как в молодости!

… Через неделю цирк готовился уезжать.

- Как жаль, что вы нас уже покидаете… — огорченно проговорила мадам Дано, которая не пропустила ни одного представления.

- Да ну?! Это легко исправить! Поступайте в наш цирк, и мы вместе отправимся путешествовать по миру!

- Да, но… что я буду там делать? Я ведь ничего не умею!

- Да ну?! Наверняка вы умеете считать и сможете продавать билеты! Короче, вы приняты!

- Да, но униформисты не могут принимать такие решения, – усомнилась мадам Дано.

- Да ну?! Видите ли, униформист я для души, а вообще-то я директор этого цирка. В свободное от работы время! Так что быстренько за вещами, нас ждет Большое Цирковое Путешествие!

Если в ваш город приедет цирк-шапито, обязательно обратите внимание на кассиршу. Эта пожилая дама распространяет вокруг себя веселье и хорошее настроение. Ее зовут мадам Зато. Это не настоящая фамилия, а прозвище, потому что на любые жизненные невзгоды и неудачи она смотрит с оптимизмом и всегда находит, что противопоставить им. Моросит дождик? Зато грибов будет море! Сломались дужки у очков? Зато получилось чудное пенсне! Вся жизнь проходит на колесах? Зато у нее много друзей, радости и смеха, и можно делиться этим с людьми, которые приходят покупать билеты!

Может, вы не поверили, что такие чудеса случаются в жизни? Скажете: «Да, но…». Да ну, все равно не поверю, что вы такие зануды! Зато весело и вселяет надежду на чудо!

РЕКЛАМА

 

«Снег этого года» (Юрий Левитанский)

Философские стихи о зиме и нашей жизни

Эдуард Асадов. Пока мы живы, можно всё исправить...

Проникновенные стихи о любимых

Забавные снимки, сделанные в лесу с помощью фотоловушек

А у них там бывает очень даже весело!

«Первый снег» (Леонид Филатов)

Удивительные стихи о начале зимы и человеческих чувствах

РЕКЛАМА

 

РЕКЛАМА

 

Развалины амфитеатра на холме Ларисса и город Аргос

РЕКЛАМА

 

Развалины древнеримского театра в Пловдиве

Раннее утро в Варанаси

Фигуры божеств в храмовом комплексе Лунмынь (495–898 гг.) вблизи Лояна

РЕКЛАМА

 

Сфинксы в луксорском храме Рамзеса

Закат над Триполи (Ливия) — вид с моря

Глинобитные строения Таос-Пуэбло

РЕКЛАМА

 

Великая пирамида Чолулы с церковью Богородицы Избавительницы на вершине

Вид на Куско

Вид на Куману из замка Сан-Антонио

Крупнейший город Зеленого континента на закате

 

РЕКЛАМА

 

 

При создании фрески “Тайная вечеря” Леонардо да Винчи столкнулся с огромной трудностью: он должен был изобразить Добро, воплощённое в образе Иисуса, и Зло — в образе Иуды, решившего предать его на этой трапезе. Леонардо на середине прервал работу и возобновил её лишь после того, как нашёл идеальные модели.

Однажды, когда художник присутствовал на выступлении хора, он увидел в одном из юных певчих совершенный образ Христа и, пригласив его в свою мастерскую, сделал с него несколько набросков и этюдов. Прошло три года. “Тайная вечеря” была почти завершена, однако Леонардо пока так и не нашёл подходящего натурщика для Иуды. Кардинал, отвечавший за роспись собора, торопил его, требуя, чтобы фреска была закончена как можно скорее.

И вот после многодневных поисков художник увидел валявшегося в сточной канаве человека — молодого, но преждевременно одряхлевшего, грязного, пьяного и оборванного. Времени на этюды уже не оставалось, и Леонардо да Винчи приказал своим помощникам доставить его прямо в собор, что те и сделали.

С большим трудом его притащили туда и поставили на ноги. Он толком не понимал, что происходит, а Леонардо запечатлевал на холсте греховность, себялюбие, злочестие, которыми дышало его лицо.

Когда он окончил работу, нищий, который к этому времени уже немного протрезвел, открыл глаза, увидел перед собой полотно и вскричал в испуге и тоске:

— Я уже видел эту картину раньше!
— Когда? — недоуменно спросил Леонардо.
— Три года назад, еще до того, как я все потерял. В ту пору, когда я пел в хоре и жизнь моя была полна мечтаний, какой-то художник написал с меня Христа.

Источник