Андрей Малахов рассказывает Сергею Минаеву,есть ли жизнь после Первого канала и что он написал в письме Константину Эрнсту.

CЕРГЕЙ МИНАЕВ:В твоей квартире дали отопление?

АНДРЕЙ МАЛАХОВ: Да, через три часа после того, как я написал в твиттере обращение к Собянину, дома стало тепло.

С.М.: Кажется, это первый случай, когда коммунальные службы города отреагировали так быстро.


А.М.: Я не могу утверждать, что это первый случай такой быстрой реакции. Я бы и не стал просить помощи, но у меня в гостях мама, которая возвращалась из санатория. Мы только что вылечили ее бронхит — три недели под капельницей в больнице. Когда я зашел в квартиру, я понял, что если сейчас мама вернется из санатория в этот адский холод, я, наверное, повешусь прямо здесь, у меня уже не будет сил справиться с этой ситуацией.

С.М.: Ты часто пользуешься в быту такими возможностями, как обращение в твиттере, звонок Собянину?

А.М.: Очень редко. Когда Капков работал в правительстве Москвы, можно было обратиться к нему, и любой вопрос решался очень быстро. Я помню, как на Остоженке, где я живу, соседка захватила квартиру, которая была опечатана пятнадцать лет. Она въехала туда и сказала, что теперь здесь будет фирма по разведению страусов. И специально прописала там трех маленьких внуков, чтобы ее никто не мог выселить.

С.М.: Это был самозахват?

А.М.: Конечно. И я ее выселял. Я написал письмо в мэрию Москвы: квартира опечатана, что происходит? Мне отвечают: ничего не происходит, дом собирались расселять, вот поэтому квартира стоит опечатанная. Я говорю: можете ли вы мне ее продать? С Первого канала тогда даже отправляли письмо официальное. И все долго тянулось, какие-то подписи надо было собирать. Но тут уборщица в подъезде мне сообщает: никаких проблем, Ракова (Анастасия Ракова, вице-мэр Москвы. — Esquire) живет по соседству, я убираю в ее подъезде, хотите, дайте мне бумагу, я у нее подпишу.

С.М.: Это лишний раз доказывает мою теорию, что страной на самом деле управляют люди, от которых ты этого не ожидаешь: уборщица, менеджер автосалона…

А.М.: Как тот человек, который двенадцать лет следил за заброшенной взлетной полосой в поселке Ижма! (Сергей Сотников, бывший начальник аэропорта в Республике Коми, закрытого в 2003 году, продолжал поддерживать порядок на взлетно-посадочной полосе, куда 7 сентября 2010 года аварийно приземлился самолет Ту-154, при этом никто не пострадал. — Esquire). Кино же можно снимать о человеке, который всю жизнь ждет своего случая. У меня была одна история. В Новый год я ехал из Петрозаводска в Сортавалу в каком-то занюханном поезде: света нет — и вдруг входит проводница: «Ой, здрасьте, рада вас видеть, я вас так ждала», — признается она мне. Открывает какую-то тетрадку с моим портретом и просит: поставьте автограф. Я начинаю листать, а там наклеены портреты Софии Ротару, Аллы Пугачевой, и вдруг попадается Ален Делон. Я говорю: «Я, конечно, дам вам автограф, но объясните мне, как вы в этом поезде без белья, без света ждете Алена Делона?» Она отвечает: «Ну вы же появились здесь!» И мне нечем парировать. Мы еще часа два потом проговорили с ней.

С.М.: Меня всегда поражал твой уровень эмпатии. Основная задача интервьюера или телеведущего — сохранять интерес к собеседнику. Сыграть это трудно. Тебе же всегда были интересны не только звезды шоу-бизнеса, но и простые люди.

А.М.: В чем был успех ток-шоу долгие годы? К каждому сюжету я относился как к историческому документу. Любой выпуск моей программы, которую, образно говоря, найдут в капсуле времени, зайдя на iCloud спустя сто лет, будет документом времени: о чем люди переживали, что их волновало, как они общались между собой.

С.М.: Раз в неделю готовить эфир как слепок эпохи еще возможно, но как это делать в ежедневном режиме?

А.М.: На площадке ты сливаешься с гостями и становишься частью людей, частью истории конкретной семьи. Это важно — проживать вместе с людьми событие из их жизни.

С.М.: Я терпеть не могу «бытового людоедства», а в твоих передачах его было предостаточно: простые люди совершают довольно циничные поступки — из-за жилплощади или небольшого повышения по службе.

А.М.: Я не обвиняю их. Мы можем требовать чего-то от людей, когда уровень их жизни выше, чем счет за кварт-плату, а не когда каждая копейка важна, и человек живет от пенсии до пенсии. Конечно, когда уровень жизни поднимается, человек начинает задумываться о духовном, о том, что читать, какое искусство вешать на стену. Но когда это уровень людей голодных, не живущих, а выживающих, еле переживающих холодное лето 2017-го, которое не принесло урожая, сложно от них что-либо требовать и заставить их жить по‑другому. Я два дня назад зашел в магазин «Дикси», люди в очереди стояли 15 минут. Я мог потребовать еще одну кассиршу, но мне было интересно наблюдать. Вся очередь стояла из-за того, что женщина у кассы взяла с полки пельмени, и ей казалось, что у них специальная цена, а в чеке ей выбили полную стоимость, без учета промо. Это драматургия жизни. Десять человек на кассе, и она рассказывает о своей жизни, как живет от пенсии до пенсии, и потратить эти лишние 38 рублей она себе позволить уже не может. Вот история для студии!

С.М.: Ты молодой успешный миллионер, ведущий, и эти простые несчастные люди, которые приходят к тебе в студию, — у вас же ничего общего нет.

А.М.: У нас есть общая страна.

С.М.: У вас очень разные страны. У нее пельмени дороже на 38 рублей, а у тебя вопрос, какое искусство повесить на стену. Как вы сходитесь? Ты — небожитель, глянцевый, красивый человек, которого она видит только по телевизору, и вот она в этом телевизоре оказывается.

А.М.: Этот глянцевый, как ты говоришь, человек помогает ей достучаться до местных властей и рассказать им о том, как ей живется, и почему у нее нет света или пандус для ее ребенка-инвалида не могут сделать десять лет.

С.М.: Выходит, ты ощущаешь себя посредником?

А.М.: Скорее всего, да.


С.М.: Главным событием этого телесезона стал твой уход с Первого канала и переход на «Россию». Каким был твой последний разговор с Константином Эрнстом?

А.М.: Сначала было письмо, потом — длинный разговор.

С.М.: Ты написал Эрнсту письмо?


А.М.: Я ему мог написать смс, но на канале я проработал двадцать пять лет. Я пришел, когда еще не было Константина Львовича. Мне завели трудовую книжку, где написано было: «Останкино». У меня еще советская трудовая книжка с одной записью. Я посчитал, что в XXI веке люди не пишут друг другу писем, а стоило бы. Письмо — ты его можешь перечитать, ты видишь почерк, оно не напечатано.

С.М.: Ты написал от руки?

А.М.: Да. Это другая энергетика. На пяти страницах я объяснил, как я вижу ситуацию. Хотел дать ему возможность посмотреть на ситуацию моими глазами.

С.М.: Довольно романтично. Что ты хотел сказать этим письмом?

А.М.: Вопрос заключался в том, что когда ты приходишь в компанию, в проект и начинаешь с того, что подаешь кофе, очень сложно объяснить руководству потом, что ты, может быть, растешь и видишь себя топ-менеджером. Ну или хотя бы рядовым менеджером. А тебя все равно воспринимают «сыном полка». Многие из тех, кто остался в телевизионном бизнесе, на других передачах, прошли школу именно нашего ток-шоу. Например, Лена Летучая работала у нас редактором. Для руководителя очень важно замечать в людях эти перемены. Человек вырос и готов к следующему шагу.

С.М.: Ты был готов стать продюсером, а этого не заметили?

А.М.: Я хотел быть продюсером этого ток-шоу. Я все-таки делал его шестнадцать лет. Я же вижу своих коллег, которые работают на канале. Они продюсеры. В какую-то минуту, когда «Пусть говорят» стало чуть ли не национальным достоянием, меня примиряло с действительностью только то, что я посредник и делаю доброе дело. При этом я на должности у государственного телеканала и понимаю, что эта программа принадлежит стране.

С.М.: Что изменилось? Программа перестала быть социально значимым проектом? Или перестала принадлежать стране?

А.М.: Нет, просто все решили за меня. Появились новые продюсеры, новая студия, не в «Останкине». Я приходил в «Останкино» как в храм телевидения, я вырос там за двадцать пять лет, начиная с «кофе» и заканчивая ток-шоу. И всего этого разом не стало.

С.М.: Возвращаясь к вашему разговору с Константином Львовичем…

А.М.: У нас был тридцатиминутный диалог.

С.М.: За тридцать минут Эрнст не нашел слов, чтобы удержать лучшего ведущего канала?

А.М.: Нет, он нашел слова, но мы расстались на том, что еще раз подумаем, куда движется канал, как он может выглядеть в будущем и про мою роль на этом канале. Во второй раз мы, к сожалению, так и не встретились. Когда я ехал на эту встречу, девочка-редактор, работавшая у меня, позвонила и спросила, с какого подъезда я буду заезжать, чтобы выставить камеру. А я не хотел встречаться под камерами, поэтому и не доехал.

С.М.: Ваша встреча должна была проходить под камерами?

А.М.: Так, во всяком случае, я понял. Я просто ехал на встречу. Костюм, галстук, подстригся — а тут редакторша позвонила и спросила, к какому подъезду выставлять камеру… Молодые редакторши, знаешь, убьют все на свете, это понятно давно: весь мир зависит от них, от их идиотизма и от уровня их образования.

С.М.: То есть вполне возможно, что тебя «ушла» с канала редакторша, фамилии которой никто не узнает?

А.М.: Я знаю ее фамилию, и она мне еще 50 тысяч рублей осталась должна. Но ладно, сам факт. Вселенная сама должна решить, куда упадет шар, понимаешь?

С.М.: Бог телевидения явился тебе в образе этой редакторши, которая сказала: «Все, Андрюш, закончили».

А.М.: С ней, кстати, связана удивительная история — на уровне легкого сумасшествия. Мы готовили программу, посвященную детскому дому. Какая-то летучка в семь вечера, и она говорит: «А у нас завтра будет Светлана Медведева (жена премьер-министра Дмитрия Медведева. — Esquire)». Я спрашиваю: «Как это?» — «Да я позвонила в Белый дом, она сняла трубку, я ее пригласила, и она ответила: «Очень хорошо». И она придет к нам на программу». Я отвечаю: «Прекрасно, только я не очень в это верю». Утром приезжаю на работу. Там кладут новую плитку. Я спрашиваю: «Что происходит?». Мне отвечают: «Медведева едет в «Останкино». Я поднимаюсь наверх, и как раз звонит Тимакова (Наталья Тимакова, пресс-секретарь Дмитрия Медведева. — Esquire): «Кто позвал Светлану Медведеву в эфир?»

С.М.: То есть Медведева в самом деле собиралась в эфир?

А.М.: Она собиралась ехать к нам, потому что ей понравилась история. Иногда в этой вселенной что-то срабатывает.

С.М.: Ты написал еще одно — прощальное — письмо.

А.М.: У меня личных претензий к Константину Львовичу нет. Я его безмерно уважаю, считаю его одним из самых больших профессионалов на телевидении. Это человек, который был для меня по сути отцом в телевизионном мире все эти годы.

С.М.: Олег Добродеев (глава ВГТРК. — Esquire) предложил тебе быть продюсером?

А.М.: Да, моим партнером стал один из самых известных производителей и продюсеров страны — Александр Митрошенков. Я стал генеральным продюсером программы.

С.М.: В этом сериале «Малахов и другие» кроме Эрнста и Добродеева есть еще один герой — Борис Корчевников. У него было свое ток-шоу, которое можно назвать клоном «Пусть говорят». И вот ты приходишь, а ему приходится уйти…

А.М.: Корчевников еще до моего появления, где-то в апреле, получил назначение на должность гендиректора телеканала «Спас», и все знали, что он дорабатывает сезон и уходит.

С.М.: Никакой драмы не было? Ты спокойно пришел на канал, на площадку, с которой он уже выходил?

А.М.: С ним-то как раз было самое простое и комфортное общение. Даже мама Бориса позвонила мне: «Андрей, я звоню вам сказать, что я очень счастлива, это, наверное, лучшее, что могло случиться с проектом, что после Бориса пришли туда вы». Я не ожидал такого звонка. И это было мое желание — начать свой первый эфир с программы о Борисе. Мне кажется, когда ты приходишь в проект, у которого уже есть своя история, конечно, нужно сделать оммаж этим людям, которые здесь работали, творили, — это очень важно.

С.М.: Твой первый серьезный эфир на ВГТРК — это интервью с Максаковой. Ты уже говорил, что тебе не давали его сделать на Первом канале.

А.М.: Это правда. Дружил — это громко сказано, но я общался с Машей еще до ее переезда с супругом на Украину. Когда была свадьба, мы готовили эфир — людям интересно увидеть, как проходят свадьбы, кто как выглядит, что на столах. У Маши была первая свадьба в Госдуме того созыва. И вдруг они уезжают. Я звоню: у нас лежат кадры со свадьбы, вы готовы были идти к нам в эфир, давайте ваше первое интервью из-за границы сделаем у нас в программе, будет бомба. Но на канале мне говорят: нет, это не ваша тема, даже не трогайте. Ну хорошо, не трогаем. Дальше, когда на телеканале «Россия» их история превратилась в сериал с неплохими рейтингами, мне предложили: давайте теперь вы.

С.М.: Я посмотрел пару выпусков этого, как ты выражаешься, сериала. В нем обсуждали предателей, сбежавших на Украину, сколько миллионов украл убитый супруг Максаковой, зачем она вообще с ним уехала. У тебя вышло совершенно другое интервью с ней.

А.М.: Программа все-таки называется «Андрей Малахов. Прямой эфир», и это мой взгляд на ситуацию. Я понимал, что она вдруг превратилась в персонажа мыльной оперы, и мне хотелось показать, как я вижу эту ситуацию. С ее стороны это большой роман, большая любовь. Максакова убеждает меня, что это было взаимно, а я думаю, что муж мог использовать ее как палочку-выручалочку в своей ситуации. Но она настолько чувственная, в ней столько любви, что она, конечно, бежит за ним.

С.М.: Ты не побоялся в Киев ехать?


А.М.: У меня было специальное письмо от РПЦ, что я еду. «Подстраховочная» бумага. Я был готов, что меня могут развернуть. Но я не был в Крыму, и у меня не было никаких программ про Украину.

С.М.: Тебе вообще не интересны политические сюжеты?

А.М.: Интересны, но если они сделаны нетривиально, если это, например, интервью с Оливером Стоуном. Человек берет интервью у одного из главных политиков в мире, у Владимира Путина, и мне хочется узнать его впечатления. Как это было, что осталось за кадром, какие-то неожиданные стороны. Примерно так же когда-то Ирина Зайцева делала программу «Герой дня без галстука», и герои выглядели немного не такими, какими мы их знаем.

С.М.: С кем бы ты хотел сделать интервью? Три человека, которые тебе интересны и с которыми ты не встречался.

А.М.: Президент Франции с его супругой — я считаю, это очень интересно. Наталья Ветлицкая. И, если взять актеров, — Наталья Негода (сыграла главную героиню в фильме «Маленькая Вера». — Esquire), тысячу лет ее никто не видел. Депутатов? Не знаю, ни один депутат в России уже не показывает, как он живет. Давайте скажем честно: это абсурд

С.М.: Как ты считаешь, почему они это не афишируют?

А.М.: Потому что есть две разные России: жизнь, которую они провозглашают с трибун, и жизнь, которой они на самом деле живут.

С.М.: Возможно, они боятся, что если ты покажешь их по телевизору, то потеряется сакральный смысл власти?

А.М.: Еще лет десять назад всех их показывали, и ничего не терялось. Сейчас у меня возникает только один вопрос: может, у них действительно такие дворцы, что это просто показывать нельзя?


С.М.: Я наткнулся на большую дискуссию в фейсбуке по поводу грядущих выборов. Кто-то написал: «Ну зачем вы обсуждаете Собчак, Навального? Вы понимаете, что единственный кандидат, за которого завтра проголосует половина страны, — это Андрей Малахов?» Тебя когда-нибудь посещали мысли, связанные с карьерой политика?

А.М.: У меня все мысли про политику закончились после одной истории, связанной с моим папой. Папы нет уже десять лет, через год после смерти мы устанавливали памятник на его могиле. Проходит время. Город Апатиты готовится к 50-летию. Ко мне обращаются: не мог бы я помочь привезти артистов на выступление, у нас есть небольшой бюджет для праздника. Праздник в сентябре. Сентябрь в Мурманской области может быть очень красивым, а может быть очень дождливым. Я говорю: праздник на площади, представьте, как целый день идет дождь, мы привозим какого-нибудь артиста, которому мы заплатим деньги, все под зонтами, никакого настроения нет, давайте лучше сделаем праздник во дворце культуры, сэкономим деньги, я привезу вам не большого артиста, а несколько звезд поменьше, а на вырученные деньги мы сделаем иллюминацию в городе. В маленьком городе, где полярная ночь, четыре месяца иллюминации будут гораздо важнее, чем 40 минут концерта на площади, подумайте над этим, — говорю я. Телефон замолкает. Через пару дней я получаю письмо: «Уважаемый Андрей, здравствуйте! Пишет вам директор похоронной компании. Вы ставили памятник десять лет назад. Хочу сказать, что вы не доплатили 2 765 рублей за него, и местные журналисты обратились ко мне за комментариями: Малахов собирается баллотироваться в мэры города Апатиты, но не заплатил 2 765 рублей за памятник отцу. Не могли бы вы вернуть эти деньги, либо мне придется продать эту историю местным журналистам, которые предлагают за это 5 000 рублей». Я отвечаю: «Если вы хотите за эту историю срубить больше денег, обратитесь к московским журналистам, они вам заплатят как минимум 15! Во‑вторых, передайте местному совету депутатов, что я не собираюсь баллотироваться. Так мое предложение помощи и желание сделать что-то для малой родины исказили до того, что я хочу занять пост мэра. Смешно и печально. Я готов малыми делами участвовать в жизни страны, города, но видеть себя на политическом олимпе я, честно говоря, не хотел бы.

С.М.: Ты как-то сказал, что телевидение — дело молодых. Ты думаешь о том, кем хочешь быть через пять лет, где хочешь оказаться? Сколько еще времени ты будешь вести ток-шоу?

А.М.: Сложно сегодня находиться все время на острие, потому что вокруг много каналов, где ты можешь выступить. Каждому поколению нужны свои кумиры. Это не значит, что молодые не знают Малахова. Очень важно оставаться интересным самому себе. Я себе задаю вопрос: как подольше не становиться уходящей натурой и найти какие-то новые интересы в жизни, чтобы получать от нее удовольствие? Сегодня никакого телевидения не надо, чтобы стать звездой или во всяком случае поддерживать свой звездный статус: инстаграм, твиттер, фейсбук, YouTube-каналы — все это работает на тебя. Каждый в будущем получит не минуту славы, а возможность быть звездой. Талантливые все равно пробьются, их заметят, их ролики наберут просмотры. Вопрос только в том, что не всем это надо. «Я хочу стать актером» — это какие-то мечты инфантильные. Кто хочет, прогрызет все, будет биться головой о стену, но добьется рано или поздно того, чтобы стать звездой. Только маньяки в своем деле чего-то добиваются.

С.М.: Ты чувствуешь конкуренцию со стороны интернета, YouTube-каналов?

А.М.: Я понимаю, что вовлечение блогеров и влогеров очень важно. К чему мы движемся? Это симбиоз интернета и качественного телевидения. Ты же не спешишь с работы к телевизору смотреть передачу, потому что знаешь: можно посмотреть лучший ее кусок в интернете. Телевизор сегодня — это большой экран, с помощью которого ты можешь стать соучастником открытия Олимпийских игр, футбольного матча, потому что не хочешь или не можешь сидеть на холодном стадионе, даже в VIP-ложе, общаться с кем-то, а вечером тебе просто хочется быть дома. Ты вместе со всем миром в ту же секунду смотришь одно и то же, это сопричастность. Все остальное уже не требует оставаться у экрана.

С.М.: Пройдет какое-то время, и у вас с Константином Эрнстом наверняка произойдет эта «вторая встреча». Андрей Малахов станет большим продюсером, так же, как уже стал большим ведущим. Что ты ему скажешь на этой встрече? «Вы не верили, а я стал продюсером?» Ты думал об этом будущем разговоре?

А.М.: Честно? Не думал. Мыслей, что надо что-то доказывать и показывать, нет. Мне кажется, что больше, чем доказал и сделал для Первого канала я, не сможет сделать никто. Нужно просто работать, молиться и двигаться вперед. 

Источник