Цитата сообщения лили-марлен "Неправильный" миллионер Иннокентий Сибиряков

Иннокентий Михайлович Сибиряков родился в городе Иркутске в семье крупного золотопромышленника и капиталиста. Вся его жизнь, казалось бы, должна была определиться этим фактом. Юность в неге и роскоши не испортила его, он с детства привык своим чутким сердцем переживать и горе, и нужду других, и твердой рукой поддерживать обездоленных и отчаявшихся. Мы можем твёрдо сказать, что богатство в этом случае нашло достойного владельца. Учась в Петербургском университете, он более чем в других преуспел в науке милосердия, помогая бедным студентам окончить курс и получить достойное место. И, кто знает, скольких Раскольниковых удержала его рука и скольким она напомнила о вечных ценностях.

Надо отметить, что Сибиряковым принадлежит особое место в истории России. Купеческий род Сибиряковых был известен в Иркутске с начала XVIII века. Отец Иннокентия, Михаил Александрович, был купцом I первой гильдии, совладельцем золотых приисков, винокуренных заводов, Бодайбинской железной дороги, пароходства. Старший брат Александр наследовал капитал в 5 млн. рублей. Кроме того, он приобрёл стекольный завод, писчебумажную фабрику, создал новые предприятия: буксирное пароходство на Ангаре и Амурское общество пароходства и торговли. Александр Михайлович был меценатом, и число его благодеяний составит солидный список: 100 000 рублей на строительство Томского Университета, 50.000 рублей на учреждение в Иркутске Высшего Технического училища, 500.000 рублей на дела просвещения, 3500 — на строительство иркутского драматического театра. Открытие народных школ, обустройство Томского университета… Но главное внимание — изучению водных путей Сибири. За двадцать лет (1870-1890 годы) Сибиряков снарядил ряд экспедиций по исследованию устьев рек Печоры, Енисея, Оби, Амура, побережья Карского и Охотского морей. Самую известную экспедицию, которую финансировал Сибиряков совместно с предпринимателем О. Диксоном и королём Швеции Оскаром II, возглавлял известный полярный исследователь Норденшельд. Экспедиция должна была пройти Северо-Восточным путём. Но путь этот удалось пройти только за две навигации. «Вега» не дошла всего около 100 миль до Берингова пролива. Сибирякову пришлось отправить к месту вынужденной зимовки экспедиции спасательную команду. За это он был награждён шведским орденом «Полярная звезда». Александр Михайлович написал несколько книг о будущем Сибири. Следует сказать, что он получил прекрасное образование, окончив Цюрихский политехнический институт. Только по поводу путей сообщения Сибири Александр Михайлович написал 30 статей.

Сам Сибиряков дважды предпринимал экспедиции, целью которых было пройти водным путём от Норвегии до Енисея. Но обеим экспедициям не удалось выполнить поставленную задачу .
Таков был старший брат будущего афонского монаха, вошедший в историю освоения севера. И младший брат старался подражать ему, помогал Томскому университету, Восточно-Сибирскому отделению Российского географического общества. Высшие женские курсы получили от него в дар около 200000 руб. Иннокентий Михайлович способствовал изданию произведений многих русских классических и современных ему авторов. На его средства изданы «Сибирская библиография», «Русская историческая библиография» и др., открыта в 1887 году публичная библиотека в Ачинске, снаряжена экспедиция в Якутию.
В начале 80-ых годов в Петербурге развил бурную лекционную деятельность Петр Францевич Лесгафт. Он читал лекции по анатомии, гигиене, физиологии, и сотни слушателей стремились на эти лекции. На лекциях присутствовал бледный молчаливый чернобородый человек. 24 августа 1883 года он подошёл к Петру Францевичу и предложил ему 200000 рублей золотом на строительство ставшего затем знаменитым института. Это был Иннокентий Михайлович. Перед тем, как покинуть мир, Иннокентий Михайлович отдал 420 тыс. рублей для выдачи пособий приисковым рабочим в случае увечий и других несчастий.
Как ни странно, поездка по Европе не приближает его к западному образу жизни, но заставляет ещё увереннее двигаться по намеченному пути. «Какой поразительный контраст! Сотни богатых людей едут за границу для удовольствия; привозят домой массу багажа; нахватавшись модных мыслей, начинают сеять у себя, на родине, смуты, безбожие, анархизм, или стараются умножить и без того многие капиталы, эксплуатируя чужой труд; — Сибиряков, путешествуя по свету, учится христианской философии, открывает суету жизни, видит страдания честных, любящих Бога людей, решается идти навстречу тем, кто обездолен судьбой и, как в этом деле, так и в общении с Богом, в молитве, думает найти утешение скорбящему духу», — пишет его жизнеописатель.

«Как человек пуст в своей жизни, как ничтожны все его потребности, обусловленные одной наживой: как жадно всё человечество в своём стремлении к богатству?! Но что оно нам приносит… Одно грустное разочарование. Вот я – миллионер, моё «счастье» должно быть вполне закончено. Но счастлив ли я? Нет. Всё моё богатство в сравнении с тем, чего жаждет душа моя, есть ничто, пыль, прах…», — так говорил Иннокентий Михайлович после своего возвращения из Европы. — А между тем все человечество стремится именно к достижению богатства.При помощи своих денег я видел мир Божий — но что из всего этого прибавило к моему собственному счастью жизни? Ровно ничего. Та же пустота в сердце, то же сознание неудовлетворенности, то же томление духа… Как это случилось, думал я, что в моих руках скопились такие средства, которыми могли бы прокормиться тысячи людей? Не есть ли это достояние других людей, искусственно перешедшее в мои руки? И я нашел, что это именно так, что мои миллионы — это результат труда других лиц, и чувствую себя неправым, завладев их трудами». «Помогите, я страшно богат, — пишет он Льву Толстому, чьи издания также спонсировал с подачи брата Константина. — Чем больше я раздаю, тем больше ко мне приходит!» — ведь золото добывалось своим чередом.
С этого времени Сибиряков начинает предпочитать вояжам паломничества, больше давать денег в церкви, а поток просителей в его квартирке (весьма аскетической: адресные книги Санкт-Петербурга свидетельствуют, что он снимал квартиры, предназначенные для людей среднего достатка) становится наводнением: бывали дни, когда Иннокентий Михайлович принимал до четырехсот человек, у него почти не оставалось личного времени, и пришлось организовать особое бюро, через которое он раздал нуждающимся миллионы рублей.
Очевидец вспоминает: «Кто только из столичных бедняков не был у него в доме на Гороховой улице, кто не пользовался его щедрым подаянием, денежной помощью, превосходящей всякие ожидания! Дом его обратился в место, куда шли алчущие и жаждущие. Не было человека, которого он выпустил бы без щедрого подаяния. Были люди, которые на моих глазах получали от Сибирякова сотни рублей единовременной помощи… Сколько, например, студентов, благодаря Сибирякову, окончило в Петербурге свое высшее образование! Сколько бедных девушек, выходивших замуж, получили здесь приданое! Сколько людей, благодаря поддержке Сибирякова, взялось за честный труд!» «У Иннокентия Михайловича был период, — пишет еще один его современник, — когда он рассуждал так: “Если просят, значит, нужно: если можно дать, то есть если имеются средства, то и нужно дать, не производя розыска”». «Человек необыкновенной доброты, он никому не отказывал в поддержке, а вследствие его исключительной скромности многие из облагодетельствованных им не знали, кто пришел к ним на помощь», — свидетельствуют о благотворителе те, кто трудился рядом с ним. И снова — чего только не говорили о нем за глаза! Революционная интеллигенция полагала, что он ударился в мистицизм оттого, что понимал «недостаточность» своих жертв для народного блага, а петербургский градоначальник Валь рапортовал наверх, что, раздавая деньги бесконтрольно, он может поддержать революционеров; его обвиняли и в скупости, и в расточительности, и в религиозной экзальтации; этнограф Ядринцев, чьи издания и экспедиции Сибиряков финансировал несколькими годами раньше, не скупился на язвительные эпитеты, — и все сходились на том, что Сибиряков не может действовать самостоятельно, он постоянно находится под чужим влиянием.

Андреевский Собор-самый крупный на Афоне, вмещающий 5 тыс. человек, построен на средства Сибирякова.Сейчас он реставрируется.В начале ХХ века за грандиозные размеры его называли "Кремлем Востока"

Иннокентий Михайлович не был создан для семейного счастья: ещё в юности, его так поразила измена невесты старшего брата Александра, что он отверг для себя возможность счастливого супружества. И он с каждым шагом всё увереннее приближается к афонской цели. Видимо, именно в этот период жизни он попадает на Петербургское подворье Свято-Андреевского скита. В те годы настоятелем подворья являлся архимандрит Давид — личность необычная и весьма примечательная. Ему предстоит сыграть огромную роль в жизни Сибирякова. Мы не знаем всех подробностей этого знакомства, но именно о. Давид окончательно утверждает о. Иннокентия в намерении стать афонским монахом. Причём делает это косвенным путём, не словами, а примером. О. Давид не сразу решается стать духовником миллионера, и, тем более, не было у него стремления подтолкнуть Сибирякова к этому выбору. Наоборот, о. Давид пытается показать Иннокентию Михайловичу все сложности монашеской жизни, для чего они предпринимают совместную поездку на Афон. В ходе этой поездки произошло знаменательное событие. В Андреевском скиту 25 лет строился собор, но строительство двигалось чрезвычайно медленно за неимением средств. В таком же состоянии находилось строительство больничного корпуса с храмом святителя Иннокентия Иркутского. Не лишена интереса история, связанная с этим храмом. В 1868 году Андреевский скит посетил епископ Александр Полтавский. Братия, пользуясь таким случаем, попросила его заложить церковь во имя Казанской иконы Божией Матери. Это было совсем неудивительно, так как именно в день празднования этой иконы был открыт в 1849 году Андреевский скит. Но каково же было удивление игумена и братии, когда умудрённый большим жизненным опытом епископ, которого современники называют «славным защитником Соловецкого монастыря во время крымской кампании», вдруг отказался закладывать на этом месте храм в честь иконы Божией Матери, и положил основание храма в честь иркутского святителя. Когда же старцы стали ему возражать, то владыка сказал, что Бог пришлёт из Сибири благодетеля, соимённого этому святителю, что и сбылось, правда, намного позже. Легко догадаться, что больничный корпус с этой церковью и был вскоре воздвигнут соименным святителю благодетелем.
Но этому предшествуют весьма неприятные события в жизни сибирского мецената. Иннокентий Михайлович горячо принимает призыв Господа Иисуса Христа, отвергнутый евангельским юношей (Мф. 19, 21), и начинает с излишней поспешностью избавляться от своего богатого имения. Конечно, нам известны далеко не все благодеяния Сибирякова. Известно, например, что в один из нижегородских монастырей он пожертвовал 150.000 рублей. Казалось, деньги стали для него омерзительными и он начинает с ними титаническую борьбу, но капитал его так велик, что он не может одолеть своего противника. Это поспешность едва не приводит его к катастрофе. Однажды, войдя в Знаменскую церковь, что на углу Невского проспекта и Знаменской улицы, он протянул стоящей на паперти монахине серебряный рубль. Та, привыкшая к милостыне в несколько мелких момент, умилилась и на глазах жертвователя, опустившись на колени, стала молится перед образом Божией Матери «Знамение». Эта сцена тронула Иннокентия Михайловича, он тут же спросил у монахини, из какой она обители и где живёт в Петербурге. На следующий день Сибиряков явился по указанному адресу и передал сборщице все свои наличные деньги, которых у него оказалось на тот момент около 190 тыс. рублей. Та пришла в ужас от этой суммы и не смогла принять её беспристрастно на нужды монастыря. Возникли какие-то подозрения, и она заявила об этом случае в полицию. Дело было предано огласке, началось следствие, и, увы, родственники Иннокентия Михайловича нанесли ему тяжёлую рану, заявив о его невменяемости. Дело перешло в суд. Суд признал миллионера «в здравом уме и твёрдой памяти», и указанная сумма по праву перешла в Угличский женский монастырь. После этого Иннокентий Михайлович выбрал единственно правильный путь для своей благотворительности: он передал колоссальную сумму своему духовнику Давиду для завершения работ на подворье и на строительство собора апостола Андрея Первозванного на Афоне – 2.400.000 руб! . Вместе с тем, после такой неприятной реакции некоторых его родственников Иннокентий Михайлович твёрдо осознаёт, что монашество единственно приемлемый для него путь, и в 1894 году он поступает на Андреевское подворье в Петербурге. Родные начинают ему противодействовать с новой силой. Пытаются отвлечь его от иноческой или хотя бы удержать его в одном из российских монастырей. Но все их попытки были тщетны, и 1-го октября 1896 года, в возрасте 35 лет, Сибиряков принимает постриг в рясофор и в тот же день отправляется на Афон. Скинув мирской костюм, примеряя монашеский подрясник, он произнёс знаменательные слова: «Как хорошо в этой одежде! Нигде не давит! Слава Богу! Как я рад, что в неё оделся!». Особенно привлекает о. Иннокентия безмолвная жизнь иноков. Он ищет уединения. Возможно, на него повлиял пример известного подвижника Андреевского скита молчальника Андрея, подвизавшегося неподалёку от скита. Иннокентий берёт благословение у игумена скита и строит недалеко от скита маленькую келью с храмом в честь великомученицы Варвары и преподобного Михаила Клопского, небесных покровителей его родителей. Там он поселяется вместе со своим духовным отцом, архимандритом Давидом, с которым он теперь связан неразрывно. Поэтому ему на краткое время приходится вернуться в Петербург, так как о. Давид снова назначается настоятелем подворья. Трудно было покидать афонское уединение, но скоро его духовный наставник вновь возвращается на Афон и с ним о. Иннокентий. На этот раз уже навсегда. Там он вскоре принимает постриг в мантию с именем Иоанн, а затем и в великую схиму опять с именем Иннокентий .
На сорок первом году жизни о. Иннокентий, недолго поболев, переселился в обители вечные. Это произошло 6 ноября 1901 года. Удивительный короткий и прямой путь пришлось пройти русскому миллионеру. Братия монастыря отмечала, что на Афоне о. Иннокентий проводил строго постническую и аскетическую жизнь. Нельзя не удивляться, как человек, с детства приученный к изысканным блюдам, питался грубой монастырской пищей наравне со всеми монахами, в большинстве своём выходцами из крестьянской среды. Человек, окружённый с детства шумным светским обществом, едва ли когда-либо знавший одиночество, проводит затворническую жизнь в келье, отдавая всё своё время молитвам и чтению душеполезных книг. Это была не игра в монашество, а самое настоящее монашество в его высшем выражении. Это было не подражание древним, а древний патерик, прочитанный в наше время. Никогда и нигде не позволил себе выделиться среди остальной братии строитель одного из самых больших соборов в православном мире, вмещавшего 5.000 человек . В 1900 году совершается освящение собора, слышится множество благодарственных речей. Только не слышим мы ни одной похвалы в адрес главного ктитора-схимонаха Иннокентия. Этот человек умер для мира, и похвала чужда для его слуха. Даже о кончине его сообщали скупые телеграфные строки. И только в десятилетие кончины его воспел афонский инок, которому довелось знать этого человека.
Важно заметить, что афонская монашеская жизнь того времени знала иные примеры. Они характерны для греческих штатных (идиоритмических) монастырей. В них каждый вкладчик получал соответственную его вкладу честь. Это создавало неравенство в монашеской среде. Богатые вкладчики имели по несколько комнат, и даже своего рода прислугу из числа бедных монахов. Вся жизнь Иннокентия Михайловича была отвержением подобного неравенства. Но по его смерти братия воздала своему благотворителю достойную честь, похоронив его рядом с основателем скита иеросхимонахом Виссарионом. В сообщении о кончине бывшего миллионера в журнале Пантелеймонова монастыря «Душеполезный собеседник» прекрасно сказано словами Священного Писания: «О нём кратко и ясно можно так сказать: «…скончався вмале, исполни лета долга» (Прем. 4,13)»

В 1910 году российский журнал «Приходское чтение» писал о нем: «…Он столько сделал добра, что память о нем… останется у миллиона сибиряков» — и глубоко ошибся в прогнозе: это имя было прочно забыто в России. Видимо, сказалась не только цензура советского периода, не нуждавшаяся в «примере для капиталистов» (как его называл духовник), но и свойство человеческой психики вытеснять из сознания непонятное, не укладывающееся в привычные шаблоны. По крайней мере, «забывать» это имя стали задолго до революции: например, об освящении Андреевского собора тогда же были изданы брошюры и даже книги… но о Сибирякове в них не упоминалось. В итоге в Греции его знают и любят больше, чем в России, а на Афоне давно почитают как святого — выкопанные по афонскому обычаю кости подвижника оказались янтарно-медового цвета, что афониты считают признаком святости. Бог даст, вернется память и к нам: с подачи действующего в Санкт-Петербурге Фонда им. Иннокентия Сибирякова в мае 2009 года Комиссия по канонизации Санкт-Петербургской епархии передала документы на прославление в Священный синод.

Источник :http://www.pravoslavie.ru/smi/37869.htm
http://sibiriakov.sobspb.ru/ros_i_afon/russk_afon/18troizk_insib.htm
http://www.aif.ru/society/article/52925

Серия сообщений "люди и судьбы":

Часть 1 - Барон Унгерн
Часть 2 - В.Блюхер
...
Часть 42 - Добрый мир Людмилы Киселёвой.
Часть 43 - Виктор Евграфов: "Я не формат"
Часть 44 - "Неправильный" миллионер Иннокентий Сибиряков