____________________________________________________________________

Михаил Булгаков написал свой главный роман, опираясь на три временных пласта.

Первый временной пласт связан с библейскими событиями: Христос — Га Ноцри, во многих сценах не соответствует образу библейского Христа. Понтий Пилат тоже был дорисован художественным вымыслом, не полностью совпадающим с действиями реального прототипа.

Второй временной пласт — Москва тридцатых годов, время, где жил Михаил Булгаков, время, в котором прошлое и будущее, будто на перекрёстке улиц, встречаются и переплетаются между собой.

Третий же временной пласт, и прошу читателя не удивляться сему факту, охватывает историю, которая произошла со мной, моим братом Алексеем и Оксаной. Эта реальная история из современности трансформировалась в романе в историю Мастера, Кота, Коровьева и Маргариты.

В своей книге я пишу, что “Всё, что касается сюжетной линии Мастера в романе Михаила Булгакова является отражённым светом будущего, пропущенного через фантазию Михаила Булгакова”.

Булгаков, работая над романом, имел мощный стимул, поскольку будущее Земли, которое он хорошо знал, требовало коррекции. Именно поэтому он работал над романом 12 лет, создавая механизм коррекции, делая этот механизм от версии к версии всё более и более совершенным.

Вы спросите меня — а для чего же необходимо корректировать это будущее, и вообще, надо ли его корректировать? И как ни странно прозвучат сейчас мои слова в ответ на ваш вопрос, но это просто необходимо было сделать! Дело в том, что среди людей расселились представители другой цивилизации откуда-то из глубины Космоса. Эти другие имеют в своём распоряжении технологии, позволяющие создавать установки для просмотра активной в данной временной точке версии будущего, с возможным укрупнением любого момента. Они (эти другие) иногда корректируют активную на данный момент времени матрицу будущего, основываясь на результатах просмотра, добиваясь создания новой активной матрицы, более полно соответствующую их Планам и Намерениям. Коррекция активной матрицы будущего осуществляется через новые намерения и действия в настоящем.

Выбрав технический путь развития вместо духовного, эти другие хотят направить развитие людей в это же “техническое” русло.

Весь блок событий, связанных с их “официальным” подключением к Земной истории был запланирован на апрель-май 2044 года. Вначале я полагал, что моей задачей было предупреждение людей о готовящихся событиях за месяц до “официального срока”, но позднее я понял, что истинный и тайный (стратагемный) смысл запланированных ими событий выглядит иначе.

Они очень хотели, чтобы люди НЕ поверили в информацию, которую я передал бы людям через свою книгу в апреле 2044-го года. Это абсолютно оправдало бы действия других в мае-июне 2044-го года (в их собственных глазах) по отношению к любому не поверившему, вплоть до отнятия жизни у этого человека. (расшифровка этого положения в тексте книги)

Без помощи Михаила Булгакова я мог бы этих тайных планов других и не понять.

Моим глубоким убеждением является следующий факт: даже простое распространение этой информации среди людей, даже без того, что вся она будет понята большинством людей, даже только это распространение гарантированно создаст первый уровень защиты местных людей от идеологии других и от их виґдения будущего Земли. У местных людей должно быть своё виґдение этого будущего, основанное на законах эволюции, а не на кратковременных выгодах сотрудничества с другими.

Женщина в 2002-м году (их представитель) сказала мне: “Ждите моего выступления по телевидению...”. (Этого выступления пока не было). Если всё-таки она выступит и предложит помощь людям Земли, то я бы предложил нашим местным людям хороший ход — спокойно и сдержанно отреагировать на это выступление, чтобы ситуация на Земле осталась под контролем местных людей.

Это моё предложения по тексту на обратной обложке книги.

__________________________________________________________________

Предисловия Михаила Герштейна (журналист)

В бесчисленных книгах, посвященных личному мистическому опыту, мне ни разу не встречалось случая, когда бы человек обрел его, опираясь всецело на свою жизнь, со всеми ее радостями и невзгодами, не будучи к тому подтолкнут некими «голосами в голове» или прочтением книги с описанием какого-либо продвинутого учения. Еще ценнее то, что такой случай произошел в нашей стране, на родной почве, и описан автором с достойной восхищения искренностью и правдивостью. И для этого не потребовалось изощренных техник и разрушающих мозг психоделических препаратов, напротив — только сама жизнь привела автора к убеждению, что в нашем мире существуют запредельные, трансцендентные силы и воздействия, ведущие его по своему роковому сценарию. Если так оно и есть, то само появление этой книги тем или иным образом сплетается с черным сценарием, вмешивая нас, читателей, в игры богов, ибо для нас, людей, эти потусторонние силы, кем бы они ни были — инопланетяне, жители параллельных миров или единый внеземной разум — боги. Боги, превосходящие нас во всем и умеющие вмешиваться в естественный ход вещей, умеющие предвидеть будущее, воздействовать на него по своему желанию и разумению.

Мы можем условно делить их на «светлых» и «темных», но для нас, людей, это не суть, возможно, они лишь кажутся нам такими в разных ситуациях. Для дикаря доктор, причиняющий ему боль с благими намерениями, кажется злым и нехорошим, а торговец, продающий дрянное пойло, от которого он сопьется и, в конце концов, умрет — благодетелем. У нас нет точки опоры, чтобы оценивать внеземные сущности и их мотивы, отличать зло от добра. Жак Валле в своей книге «Анатомия феномена» писал: «Как вы можете определить, враждебны или нет действия, возможно планируемые и выполняемые нечеловеческим разумом? Откуда вы знаете, что действия, кажущиеся «не враждебными» по нашим стандартам, не являются в действительности опасными по более совершенной шкале? В наших лабораториях мы вызываем медленно развивающийся рак у мышей и морских свинок, все время, выказывая к ним дружеское расположение».

Скептики, разумеется, не преминут заметить, что знаки, которые то и дело наталкивали автора на далеко идущие размышления, очень расплывчаты и, раз за дело взялись высшие силы, могли быть куда более определенными. На этот аспект указывал и Цицерон в своем трактате «О дивинации»:

…Хрисипп дает следующее определение дивинации: это способность распознавать, видеть и объяснять знаки, которые боги посылают людям. Обязанность дивинации — заранее по этим знакам разузнавать, каковы намерения богов в отношении людей, каков смысл знаков и каким образом богов следует смягчить и умилостивить... Если бы боги обращались к нам с подобными знаками, которые мы и сами не понимаем, и нет такого, кто бы нам объяснил их смысл, то это было бы похоже на то, как если бы карфагеняне или испанцы стали говорить в нашем сенате без переводчика. Какая цель этой темноты и загадочности...? Боги должны бы желать, чтобы нам было понятно то, о чем они ради нас же предупреждают нас!.. Если ты убеждаешь меня в чем-то для моей же пользы так, что я не понимаю, — какой мне прок от твоего старания?» (книга вторая, LXIV, 131-133)…

Однако в отличие от знамений римских авгуров и пророческих сновидений здесь количество переходит в качество, когда каждый последующий знак не противоречит предыдущим, а лишь подтверждает и уточняет с трудом выстроенный сценарий. Для одних людей, напуганных каким-нибудь новым пророчеством о конце света, он может стать большим облегчением, ибо сроки его реализации довольно далеки, для других — неприятным откровением, поскольку мы всегда боимся высших, по сравнению с нами, сил, но для всех без исключения он будет занимательным и интересным чтением.

Даже если Вас, уважаемые читатели, не увлечет цепочка тех событий, заставивших автора по-другому смотреть на мир, то само описание подлинного мистического опыта, пережитого в Советском Союзе задолго до наших дней, когда прилавки магазинов заполонила бесчисленная оккультная литература, будет настоящим откровением, гораздо более ценным, чем чуждые для нас истории толтекских шаманов или тибетских лам. Хотя практически каждое из множества направлений — от шаманизма до буддизма — дает понятие о своем прикосновении к иной реальности, тот или иной опыт личного общения с ней, путь, пройденный автором, нам будет гораздо более близок и понятен.

Пока у нас нет критерия, позволяющего произвести сколько-нибудь обоснованную градацию мистического опыта, как-то подразделить его на высший или низший, необходимый или не очень, темный или светлый, истинный или ложный. Мы можем опираться только на свою интуицию, свои собственные переживания или хотя бы проблески мистических состояний, которые помогают распознать что-то подобное у другого человека. Поэтому, читая эту книгу или какие-то другие труды, важно не столько оценивать личность человека, сколько пытаться понять, произошел ли у данного человека выход за пределы индивидуального, личностного восприятия, и, если таковой был, то задаться вопросом — каким образом это произошло, и можно ли этим опытом, так или иначе, воспользоваться. В мире нет ничего, что было бы совсем неважно, и отвергаемое одной наукой неизбежно будет изучаться другой. Какая бы наука ни взялась за эту книгу, будь то психология, история ХХ века или социология, мы можем быть уверены, что в ней обязательно найдется много полезного для внимательного, вдумчивого читателя. Потому что «...ничто не может произойти без причины, и ничто не случается такого, что не может случиться...» (Цицерон, «О дивинации», книга вторая, XXVIII, 61) Если мир не такой, каким нам кажется, это проблема не мира, но наша, и, читая эту книгу, мы сможем понять это как нельзя лучше.

___________________________________________________________________

Предисловие Оксаны Мерзликиной (редактор)

«С. Стасюк смог понять коварный план других, и сделал это не без помощи Михаила Булгакова и его знаменитого романа. М. Булгаков через свой роман предоставил автору недостающую ему информацию для более полного анализа той истории, в которую он попал.

Автор книги взялся за перо с одной лишь целью — поделиться полученной информацией о том, как другие готовили заговор против человечества, и как Михаил Булгаков сделал всё, чтобы помешать им осуществить их планы.

Автор книги убеждён, что экологические проблемы на Земле стоят на втором месте по степени опасности для людей, а первое место — для местных людей занимает именно это соседство».

___________________________________________________________________

От автора

Я хочу рассказать Вам, уважаемые читатели, историю своей жизни. Вернее поделиться выводами, сделанными благодаря цепочке событий, приведшими меня к определенным умозаключениям.

Довольно долго я считал нецелесообразным рассказывать людям о событиях этой истории, как мне казалось, меня либо не поймут, либо не поверят. Но однажды я понял, что ситуацию необходимо уравновесить: “неизвестные разумные силы”, говоря словами Циолковского, о ней знают, а люди — нет. И то, что этот пробел не заполнен, развязывает руки тем, кто хотел бы, чтобы эта информация до людей не дошла.

Я искренне надеюсь, что моя книга действительно поможет ограничить свободу действий чуждых нам сил.

Наверное, у многих людей в юности возникает вопрос: “Могу ли я повлиять на течение процессов на Земле?” Когда-то и я задался вопросом, тогда же ответом было естественное: “Не могу! Ну какие возможности для этого у двадцатилетнего парня, вступающего в жизнь…” Размышляя о том, как надо прожить свою жизнь и что после меня останется людям, я пришел к выводу, что это будет самая обычная земная история. Однако в феврале 1985 года, перед самым моим переездом в Сибирь у нас в семье несколько дней гостила моя двоюродная сестра и, посмотрев линии моей руки, сказала, что люди будут помнить меня. Мне стало интересно — что же такого выдающегося может произойти в моей жизни, о чём не стыдно будет рассказать? Неужели я и вправду смогу оставить след в истории, на что-то повлиять? В тот вечер я не знал, что улетаю на встречу с историей, ставшей основой этой книги.

События в Сибири не вписывались в мое обычное представление о мире, заставляя размышлять над новой картиной реальности, в которой жил я и окружавшие меня люди. В самом начале этой истории для адекватных выводов совершенно не хватало информации. Ответы на возникающие вопросы приходили из разных источников — из личной жизни, из случайных встреч и бесед, из газет и сообщений по радио и телевидению. Но самым важным, пожалуй, даже судьбоносным, оказался довольно большой блок информации, поступивший через роман Михаила Булгакова. В этом эпохальном произведении она содержится в несколько завуалированном виде. Но я проникся новым для меня состоянием человека, понявшим нечто большее, чем просто текст именитого писателя. Путём иносказаний Булгаков поведал историю, втянувшую в свою орбиту меня, моего брата и Оксану, и, спрятанную от остальных людей в глубинах будущего, и перенес действие этой истории в то настоящее, в котором жил он сам.

Открытые случайно реалии требовали времени для адаптации, и сейчас уже можно сказать, что информацию, настойчиво стучавшуюся ко мне, я впустил в свое сознание, медленно привык к ней, и принял её на 100%, уже совершенно не сомневаясь в полученной новой “картинке” реальности. Период привыкания составил около десяти лет.

Эта история ещё не окончена, как не кончается ничто в мире, хотя такой подход скорее философский, нежели реальный. Говоря, что история ещё не закончена, я имею в виду, что намечается ее второй этап, который уже будет касаться других людей, всех и каждого, кому не безразлично, что станет с нашими детьми и внуками.

Март 2012

________________________________________________________________

О понятийном аппарате книги.

Местных людей, тех, кто изначально живёт в этой эволюционной волне на этой Земле, я так и называю — местными людьми.

Представителей других делю на две группировки:

— агрессивная группировка «других» — это такие же люди, но пришедшие из глубины Космоса, и живущие среди нас, это те, на разрушение планов захвата Земли которых и направлен роман Михаила Булгакова;

— дружественная группировка других — внимание, это очень важный момент, — они не светлые, они в общепринятых градациях эзотеричекой литературы попадают под определение “серые” — сами они уже и не эволюционируют, но не собираются агрессивно вытеснять нашу цивилизацию с планеты; они готовы сами уйти с неё, чтобы не нарушать общее течение Эволюции на Земле; слово “серые” я не употребляю в этой книге, а просто так и называю представителей этой группировки — люди из дружественной группировки «других».

Под понятие “светлые” (в книге я даю это слово без кавычек) попадают и представители Шамбалы, и тонкие духовные существа, которые берегут эволюцию из тонкого плана. Под это же понятие попадают и все люди Бога, расселённые среди людей и так же живущие под видом обычных граждан. Чаще они живут просто “ в м и р уґ ” , а не работают служителями церквей.

Под это же попадают и все местные люди, тянущиеся к духовности и свету в своей жизни и не готовые предавать дело эволюции на Земле ни на каких условиях.

___________________________________________________________________

Благодарности

Выражаю благодарность в подготовке текстов книги Георгию Вирену, журналисту, внесшему правки в текст книги в 2004-м году и высказавшему свои пожелания насчёт уточнения некоторых мест в книге. Михаилу Герштейну, журналисту, выражаю благодарность за коррекцию книги осенью 2004-го года и предоставившему мне недостающие заметки из прессы по тем случаям, которые попали в книгу.

Выражаю благодарность Анне Дороховой, нашедшей в тексте книги много мест, требующих уточнения. Феликсу Петровичу Эльдемурову за небольшую коррекцию нескольких первых глав книги. Выражаю благодарность Алексею Котельникову, предоставившему мне рабочее место от Таро-клуба, что позволило мне иметь дополнительные материальные средства для завершения работы над книгой. Игорю Семёнову за то, что разъяснил мне разницу между общеупотребимым понятием “машина времени” и понятием “техника для просмотра активной матрицы будущего”.

Выражаю благодарность Оксане Мерзликиной, высказавшей полезные пожелания и особенно за её фразу — “заговор против человечества”, очень точно передающую суть планов агрессивной группировки других. Ирине Андриановой — за стилистическую проверку окончательных текстов книги.

Выражаю благодарность Николаю Колпикову, владельцу салона красоты “Николя” в Солнечногорске и его жене Ольге за помощь на заключительном этапе работы над книгой в 2012-м году.

И, конечно, благодарность Анне Розановой, принявшей активное участие в проверке окончательных текстов в декабре 2011-го года и январе-марте 2012-го. С ней мы принимали окончательный текст книги. Ей я выражаю так же особую благодарность за то, что она “не покушалась” на авторский стиль книги.

Эпиграф ко всей книге: "В мире нет ничего фантастичнее реальности" (Фёдор Достоевский. Из писем.)

Часть первая. Первый вариант и выход из первого варианта.



Воспоминания детства.

Родился я на Кубани, в станице Ладожской Краснодарского края, 31 марта 1957 года. Эта станица лежит на возвышенности, которая в древности, по мнению моего отца, была берегом моря. Мне было чуть больше года, когда наша семья переехала жить в Подмосковье. Мама, окончив Московский текстильный институт, получила направление на Павлово-Посадский льнокомбинат. В нашем семейном альбоме до сих пор сохранилась старая фотография, на которой бабушка и дедушка провожают нас из станицы в новую, почти “столичную” жизнь.

Посёлок в Павлово-Посадском районе, в который мы переехали, назывался Большие Дворы. Отрывочные, но очень яркие картинки этого времени составляют пеструю мозаику моего детства.

Большинство моих детских воспоминаний связано с отцом. Хочу остановиться на нескольких из них, наиболее ярко и четко сохранившихся в памяти.

… Иногда родители оставляли меня в детском саду на ночь в круглосуточной группе. И вот, я помню, как однажды отец, передав меня на руки воспитательнице, вышел на улицу и остановился, освещённый уличным фонарём. За окном стояла тихая осенняя ночь. На отце была тёмная телогрейка и серая шапка-ушанка, он улыбался и махал мне рукой. Его лицо, тёплое и родное, светилось добротой и любовью. Именно таким отпечатался образ отца на всю мою жизнь.

Хотелось бы остановиться на еще одном воспоминании: почти каждый год, на время летних каникул, родители отправляли меня в станицу к бабушке и дедушке. Иногда отцу удавалось провести отпуск в станице со мной, и тогда он вечерами брал велосипед, усаживал меня в детское сидение, приделанное к раме, и мы катались по окрестностям. Никогда не забуду, как я, опустив глаза, наблюдал за тем, как колесо велосипеда разрезало толстый слой пыли, и та, в свою очередь, фейерверком разлеталась в разные стороны от него, покрывая толстым слоем придорожную траву и мелкие полевые цветы. И сейчас, спустя столько лет, я с благодарностью вспоминаю отца, именно он подарил мне такие необыкновенные и волшебные мгновения. Я называю это “тёплая связь с миром” — вечера были тёплые и отношения людей друг к другу такие же.

В школу я пошёл в тех же Больших Дворах. Первые школьные годы запомнились мне, в основном, частыми простудами и мажущимися перьевыми ручками. А вот в четвертом классе произошёл эпизод, ярко отложившийся в моей памяти. Шла подготовка к какому-то празднику: то ли к юбилею школы, то ли к Новому году, точно уже и не вспомню. В школе ставился небольшой спектакль “Кот, Петух и Лиса”, где изначально я не должен был принимать участия. На одной из перемен пионервожатая зашла к нам в класс и предложила Володе Мартынкину сыграть роль Кота. Я случайно оказался рядом при их разговоре. Володя отмахивался от участия в спектакле какими-то невнятными отговорками. Меня словно что-то подхлестнуло: “А можно мне сыграть Кота?” — попросил я, воспользовавшись сложившейся ситуацией. Роль отдали мне, и я до сих пор помню, как мы с мамой шили костюм из белой ткани, а потом рисовали на нем гуашью коричневые пятна, а с отцом скручивали хвост из алюминиевой проволоки и обшивали его той же белой тканью. Помню, что в спектакле я выбежал в спортивный зал школы № 11, где и отмечался праздник, с криками: “Что за шум, что происходит, кто кричит, кто кого ловит?”. По ходу пьесы мне надо было выручить Петуха, которого обманывала хитрая Лисица. Спектакль прошёл с аншлагом, оставив в моей душе самые добрые воспоминания.

После восьмилетки я перешёл в школу № 18 в Павловском Посаде, курируемую Академией наук. В каждом классе шло углубленное изучение одного из предметов. Я выбрал химию, с которой, в дальнейшем, планировал связать свою профессию.

В школе у нас было три дополнительных урока химии в неделю и факультатив, на котором мы изучали качественный анализ, определяли наличие анионов и катионов в растворе, проводили лабораторные анализы, изучали новые названия сложных химических соединений.

… В общем, старшие классы пролетели для меня легко и интересно.

В это время произошло событие, которое со стороны может показаться совершенно несущественным. Однако тема, связанная с этим эпизодом, станет важной для всей моей дальнейшей жизни и во многом обозначит мои жизненные установки, будущее мировоззрение и общее направление в размышлениях о предопределённости судеб.



Итак, это был разговор с учительницей литературы, замещающей нашего преподавателя. К сожалению, имя её я не запомнил. Я был комсоргом класса, и однажды после занятий мы остались обсудить школьные дела, неожиданно для самого себя в конце нашей беседы я спросил:

— Есть ли судьба у человека и насколько она предопределена?

Учительница взяла мою руку, и, внимательно посмотрев на неё, сказала:

— Будет у тебя жена и двое детей своих, а один ребёнок – не свой.

— А что значит “не свой”? – поинтересовался я.

— Подрастёшь – узнаешь! – ответила она.

Действительно, впоследствии, я женился на девушке, у которой уже был ребенок. Ещё учительница литературы рассказала мне о своём знакомом, уехавшем в Индию и работавшем в рамках программы по обмену специалистами между нашими странами. И там индусы научили его читать судьбу по линиям руки. По возвращении из Индии этот мужчина устроил шикарную вечеринку у себя дома. Во время вечера он заявил присутствующим, что немного разбирается в линиях руки, которые, как говорят, показывают основные вехи судьбы. Гости, естественно, заинтересовались и стали просить рассказать, что их ждёт. В числе приглашенных была и его сестра. Молодой человек взглянул на ее руку и увидел, что у девушки очень короткая линия жизни, совсем короткая. Они вместе посмеялись над этим фактом: никаких серьёзных болезней у сестры не было и ничего трагичного на горизонте не просматривалось. Но спустя две недели девушка погибла в автомобильной катастрофе… После этого случая знакомый учительницы уже никому ничего не предсказывал. Он пережил лёгкий шок от этого “совпадения”, и, так же как и я в то время, он не понимал, что многие предсказания, особенно негативного свойства, делаются вовсе не для того, чтобы знать о них и пройти “с готовностью и высоко поднятой головой”, а чаще для того, чтобы избежать прохождение человека через эти негативные события, найдя на дороге правильную временную точку для перехода на другую линию его жизни, где этих событий нет. А для того, чтобы человек сам был обеспокоен поиском временной точки для перехода на другую линию своей жизни, он должен достаточно подробно знать, что ждёт его на прежней линии его жизни, и уметь интуитивно определять, через какие события лучше всё же пройти, несмотря на их сложность, а каких лучше избежать…

Начало…

После окончания школы я планировал поступать в любой институт, связанный с химией. Родители поддерживали меня, поощряя стремление к высшему образованию и желая упрочить моё будущее. Однако, получив аттестат, я не стал сразу подавать документы в институт — что-то останавливало меня. Вдруг родилось интуитивное ощущение о том, что химия — не мой путь.

Я растерялся. Возникла резкая потеря цели, необходимость чего-то совершенно другого, а вот чего именно — я тогда не знал. Образовался некий внутренний вакуум. В создавшейся ситуации надо было чем-то себя занять, куда-то приложить свои силы.

Мама помогла мне устроиться учеником радиорегулировщика на Павлово-Посадский завод “Экситон”. Приходилось постигать азы собирания схем из осциллографов, измерительных приборов и обучаться у опытных специалистов, имеющих разряды по ремонту радиоаппаратуры. А затем пробелы в необходимых знаниях я восполнил на курсах при заводе. Работа на заводе и даже учёба, в какой-то степени, нравились мне. Но что-то было не так…

Переход во взрослую самостоятельную жизнь привел меня к некоторой внутренней нестабильности, неудовлетворённости — я просто перестал осознавать свои перспективы на дальнейшую жизнь, возникла резкая потеря главной цели жизни. Это состояние росло и вполне ощутимо давило на психику. Чтобы отвлечься ото всех негативных переживаний, я стал заниматься спортом. Садился на свой спортивный велосипед и, переключив на высшую передачу, гонял по району. Однако и это не смогло мне помочь. Осенью 74-го года у меня случился срыв...

Однажды, я ехал недалеко от деревни Васютино, повернув голову налево, я вдруг увидел, что картинка леса “размазалась”, а потом снова “собралась”. Велосипед качнуло в сторону, и я чуть не упал. Я растерялся, и, опасаясь повторения того, что произошло минуту назад, остановил проезжавшее мимо меня такси, попросив водителя постоять несколько минут рядом, пока не оправлюсь от лёгкого потрясения и не буду уверен, что доеду до дома самостоятельно. Водитель предположил, что у меня переутомление, и посоветовал снизить нагрузки. Спустя некоторое время, он предложил мне не спеша ехать вперед, а он поедет чуть позади меня, сопровождая. Проехав так метров триста, я понял, что опасность повторения исчезла, поблагодарил таксиста за помощь и благополучно сам добрался до дома.

Для меня настало тяжелое время — я потерял смысл жизни, не понимал к чему стремиться. Реальность разочаровывала меня: то красочное и гармоничное восприятие мира, которое было в детстве, безвозвратно уходило, а ему на замену пришла серость и унылость.

Осенью 1974 года ухудшение самочувствия продолжалось — начались скачки давления. Врачи поставили диагноз — “вегето-сосудистая дистония”. Потеря цели в жизни действительно сказалась на моём физическом и психологическом состоянии. После предварительного обследования меня направили в психоневрологический диспансер Павловского Посада, откуда я был перевезён в Электрогорскую больницу, в отделение неврозов.

До Электрогорска, находящегося в этом же районе, ехали на легковой машине. У меня на коленях лежало медицинское заключение. Конверт был не запечатан, я вынул письмо и, прочитав его, нашёл там странную, удивившую меня информацию. Вначале письма лишь пара-тройка предложений была взята из моего рассказа врачу, а остальная часть текста сильно изменена, дополнена деталями, которые он посчитал нужным добавить “от себя”. “Смазанная картинка”, возникшая тогда у меня перед глазами, часто предшествующая обморочному состоянию, здесь раскрывалась совсем иначе. Я понял, что мой рассказ был значительно дополнен врачом в “художественном порядке”, чтобы было от чего лечить, так как лечить меня от потери цели в жизни никто бы не стал.

Некоторое время мне прошлось пролежать в отделении неврозов в Электрогорске. Там сложилась прекрасная компания — мы очень много шутили и разыгрывали друг друга. Мой лечащий врач Евгений Тарасов занимался помимо врачебной деятельности ещё и литературой: писал стихи, сочинял афоризмы и отправлял в журналы. Один раз видел его афоризмы в “Крокодиле”, например: “Запятая — это точка, которая виляет хвостом”, “Не смотри на жену свысока, а не то потеряешь её из виду”.

После нескольких недель “отпуска” в Электрогорской больнице я попытался вернуться к прежней жизни. Поначалу самочувствие стабилизировалось, однако улучшение оказалось кратковременным. Через несколько месяцев я решился ещё на один курс лечения, получив направление в московскую психиатрическую больницу на улице 8 Марта.

В центральном корпусе этой больницы, на четырёх этажах располагалось восемь различных отделений. Первое отделение обслуживало наш Павлово-Посадский район. Оно находилось в левом крыле центрального корпуса на первом этаже. Тех, кто сюда поступал, помещали в палату №13. Здесь за вновь прибывшими постоянно наблюдали. В этом отделении была такая система: по мере улучшения состояния здоровья пациент перемещался по палатам вдоль коридора поближе к выходу. Из тринадцатой палаты — в четырнадцатую, потом в пятнадцатую и так до семнадцатой. После неё была ещё телевизионная комната, которая по логике должна была быть под номером восемнадцать, но номера у неё не было.

Я лежал в этой больнице два раза — один раз в 1975 году, второй — в 76-ом. Уже не помню, в первый или во второй раз моего пребывания в ней, но у нас снова подобралась своя компания: Саша из Красногорска, великолепно игравший на гитаре; Николай — молодой парень, умеющий живо и красочно рассказывать истории из своей жизни; Виктор, прозванный нами “неудачливым любовником” — в порыве чувств к молодой девушке, лежавшей в женском отделении, он встал на карниз первого этажа главного корпуса больницы, желая пообщаться с ней через окно её палаты. Обратный путь с карниза на землю оказался неудачным — он сломал ногу, и какое-то время “дефилировал” в нашей компании на костылях. Была в нашей компании ещё и девушка Лена, попавшая в больницу после неудачной любовной истории.

Подружились мы с ней на кухне, куда нас отправляли чистить картошку. Выполнив все кухонные дела, брали гитару, и, найдя в саду уединённое место или забравшись по тёплой погоде на крышу главного корпуса, вместе пели песни (у нас у всех тогда было то, что на их больничном жаргоне называется “свободный выход”…).

Моя эпопея с неврозами закончилась в июне 1976-го года. Комиссией ВТЭК мне была определена вторая группа инвалидности, которая была снята в мае 77-го. Пару месяцев после больницы я не мог работать.

Но спустя некоторое время (не зря люди говорят, что “время — самый лучший лекарь”), во мне начал просыпаться интерес к жизни, желание что-то делать, возрождался интерес к людям, к общению, к поиску своей цели. Возник даже какой-то “спортивный” интерес к продолжению собственной жизни — если сразу всё пошло не совсем так, то куда же теперь это всё зайдёт?…

Спустя год после больницы (в мае 77-го) я попал в пионерский лагерь “Ленок” на субботник по уборке территории от мусора, организованный моей мамой. На него, кроме меня, были приглашены несколько девушек, которых мама, разъезжая по разным регионам России, набирала для обучения профессии прядильщицы или ткачихи. Здесь я познакомился со своей будущей женой: мы вместе мыли веранды, подметали территорию от листьев, носили вёдра с водой, а, возвращаясь на автобусе из лагеря домой, сидели рядом и разговаривали на самые разные темы. После этого мы стали встречаться почти каждый день: бродили по берегу Клязьмы, гуляли по окрестностям. Кому доводилось бывать на Клязьме, тот согласится со мной — места там очень красивые!

Часто в то время я ходил на Павлово-Посадскую лодочную станцию, на которой познакомился с Эдуардом, очень приятным и понятливым человеком, работавшим спасателем. Он выдавал мне лодку, и я с удовольствием плавал, наслаждаясь окружающей меня природой. Мы много беседовали о жизни. Так же, как и я, сюда приходил Игорь. Это был юноша, окончивший философское отделение МГУ. Он занимался написанием статей для философского сборника и готовил диссертацию. Игорь уплывал на лодке вверх по течению на пару километров, выходил на берег, и, загорая, работал над материалом. Часто, находясь на лодочной станции, мы общались втроем. Не раз Игорь советовал мне съездить в МГУ. Там на одиннадцатом этаже нового (в ту пору оно ещё было новым!) здания МГУ находилось то самое философское отделение, в котором он учился в аспирантуре. Игорь часто говорил:

— Зайди в новый корпус, поднимись к нам на этаж, почувствуй атмосферу кафедры, может тебе понравится.

Мне действительно было интересно, что такое официальная философия. В июне 1977-го года поехал в МГУ. Нашёл этот корпус, поднялся на одиннадцатый этаж. На кафедре было огромное количество людей — шла летняя сессия. В коридоре, у выхода на вторую лестничную площадку, меня окликнула девушка. В руках она держала конспект.

— Вы не знаете, что такое БИТ? — спросила она.

Я познакомился с понятием БИТа в журнале электроники, который читал, работая на заводе “Экситон” (знакомство с такой литературой входило в мои обязанности). “БИТ — это единица информация в двоичной системе отсчёта, соответствующая осуществлённости одной из двух равновероятных возможностей”. Определение БИТа пригодится нам для понимания последующей информации, приведенной несколько позже. О БИТе я рассказал девушке, которая поблагодарила меня, и мы расстались. Походил ещё по этажу, чтобы почувствовать дух этого учебного заведения. Спустившись на первый этаж, я подошёл к киоску литературы, находящемуся в центре холла, и долго выбирал, что купить в память об этой поездке. Купил книгу, на обложке которой была надпись — “Иммануил Кант”. Мне было интересно узнать об основных положениях его философии и прочитать это исследование жизни философа, чей категорический императив мы с Игорем часто обсуждали в наших беседах на лодочной станции.

Справка из Интернета: “Основные положения кантовской этики связаны с самой концепцией практического разума — разума, способного быть основой для действия. Только человек обладает этой способностью; низшие животные действуют, повинуясь природным импульсам. Человек тоже, коль скоро и он животное, движим побуждениями и склонностями и, естественно, ищет удовлетворения своих желаний, однако, будучи разумным существом, способен понять непреложность долга, обязательность подчинения заповеди “Поступай так, чтобы правило твоей воли могло всегда стать принципом всеобщего законодательства”. Этот фундаментальный моральный принцип Кант называет категорическим (т.е. безусловным, не ограниченным каким-либо условием, например целью, и не предписываемым как некое средство) императивом (повелением)”.

Основную часть тома прочёл, но мама, увидев на столе эту книгу и решив, что она может плохо на меня повлиять, попросила отца вынести её в сарай и спрятать подальше:

— Убери её, а то с ним опять что-нибудь случится….

Период семейной жизни

С моей будущей женой Лидой встречались, если не каждый день, то через день точно. В июле она забеременела, и мы решили расписаться. Мама была против наших отношений, так как считала их слишком поспешными, но, учитывая обстоятельства, уступила и согласилась на наш брак.

Заявление в ЗАГС мы с Лидой подали в начале июля, а расписались 5 августа 1977 года. Инвалидность в тот момент с меня была снята, но работать я ещё не начал. Спустя месяц после начала знакомства с Лидой, я узнал, что у нее уже есть сын. Предсказание учительницы литературы о том, что у меня будет “не свой” ребёнок, исполнилось, но для себя я решил, что это не помеха для брака.

Прожили мы с женой в квартире с родителями более-менее нормально около трех месяцев. Но уже к концу осени наши отношения начали портиться. Лидин характер проявился с неожиданной для меня стороны: она оказалась неуравновешенной и эксцентричной женщиной. Её настроение менялось с очерёдностью “генератора случайных чисел”. С каким настроением она могла проснуться утром, трудно было предсказать. Первые слова, произносимые ею, ещё лежащей в постели, определяли её настроение на весь день. У неё обнаружился редкий дар быть недовольной всем подряд. Люди, события, обстоятельства — всё могло подвергнуться критике, несправедливой и необоснованной. Недовольство всем стало стилем её жизни и основным фоном наших отношений. Признаться, я первый и последний раз видел женщину, которая, пробудившись от ночного сна и едва открыв глаза, могла стразу же, “без разогрева” выражать недовольство какими-то пластами жизни, причём не нашей личной, а той, что протекала за границами нашей комнаты.

В один из таких дней, когда она с самого утра была недовольна всем, что ее окружало, и это недовольство вылилось в ссору со мной, она предложила нам расстаться. Я согласился почти сразу. Однако это ударило по её самолюбию и развернуло ситуацию в обратную сторону. Она отказалась от своего предложения, и мы продолжали жить дальше.

Осенью 1977-го года я устроился на работу на льнокомбинат фотографом. Снимал все: мероприятия, рабочие моменты, делал фотографии по заказу заводского руководства, оформлял различные стенды. Фотография меня увлекала. Часто приходилось снимать концерты артистов в местном клубе и приезжающих в район знаменитостей. На моих плёнках были — и артистка Вера Васильева, и космонавты Быковский и Николаев. Всё, что связано с фотографией, мне очень нравилось. Отец учил нас с братом искусству фотографии ещё в детстве. "Фотография, как и картина — это душа мира, через призму души автора” (И. Конти). Мне нравилось быть “художником”, показывать мир другим людям таким, каким его вижу я.

1 апреля 1978 года у нас с Лидой родилась дочь Светлана. Ребёнок был спокойным и смешным. Это, пожалуй, было единственным светлым лучом в нашей совместной жизни.

К этому времени моя жена умудрилась переругаться со всей семьёй. Она не шла ни на какие компромиссы, её всё раздражало. Скандалы по разным поводам следовали один за другим. Ситуация была как на войне, а поскольку мне приходилось принимать сторону жены в этих разборках, то обострились и мои отношения с родителями.

Летом 78-го года наступило временное затишье — за Лидой приехала её мама и вместе с маленькой Светой забрала их к себе домой в деревню, в Тамбовскую область, где у неё был свой домик.

Небольшая пауза была подарком судьбы. Мысли о разводе приходили всё чаще.

Однако моё спокойствие длилось недолго, уже через две недели жена вернулась, после того, как дал ей телеграмму: “Собираю документы на развод”. Возвращение супруги сулило мне продолжение прежних неприятностей.

В это время у меня появилась возможность перебраться в пионерский лагерь “Ленок” и жить в одном из корпусов. Здесь мне выделяли комнату под фотолабораторию. Взяв Эдика, первого сына Лиды, я уехал в пионерский лагерь.

Персонал жил довольно весело. По вечерам лагерь засыпал, а пионервожатые встречались на веранде одного из корпусов, делясь впечатлениями дня. Эти вечера были наполнены дружескими тусовками, песнями, обсуждениями забавных историй, влюблённостями. Выдающаяся личность этого лагерного периода — Костя Федосов, обладавший большими способностями рассказчика и юмориста. Я, пожалуй, не встречал в своей жизни человека с большим чувством юмора. Любые события, сценки, действия, в комментариях Кости, вызывали гомерический хохот окружающих и создавали приподнятое, радостное настроение.

Вернувшись из лагеря, я продолжал работать фотографом на комбинате. Семейные конфликты всё так же не утихали. Отношения между женой и родителями приводили к столь бурным сценам, что жить в семье стало просто невозможно.



В середине марта 1979 года я понял, что мне необходим отдых от бурной семейной жизни. Приехав как-то в Москву за покупками, отправился не в магазины, а в кассы дальнего следования на Курском вокзале. Купил билет на поезд Москва-Кисловодск и благополучно добрался до станицы Ладожской, на мою Родину к бабушке Наташе. Неожиданное решение доставило мне столь огромное облегчение, что не вызвало ни тени сомнения в правильности моего поступка.

У бабушки я собирался остаться недели на две, о чём сообщил телеграммой, отправленной домой уже из станицы. Бабушка встретила меня радушно, хотя и удивилась столь неожиданному приезду. Она жила одна в частном доме, к которому прилегал большой огород. Недалеко от неё, в этом же квартале, жила бабушкина сестра Катя. Сёстры дружили и справлялись с большим сельским хозяйством своими женскими силами. Дел по хозяйству здесь всегда хватало, и моя помощь оказалась как нельзя кстати. Нужно было рубить дрова, вскапывать огороды, корчевать деревья. Я с большим удовольствием взялся помогать двум пожилым женщинам. Общаясь с ними, я стал спокойнее и уравновешеннее. Моё душевное состояние после небольшого отдыха было благожелательным.

Телеграмма из Больших Дворов пришла уже на четвёртый день моего пребывания в станице. Текст меня обеспокоил: “Приезжай, Лида в больнице. Гаранина”.

Гаранина была наставницей моей жены на производстве. Я немедленно отправился в обратный путь. В этот раз решил добираться до Краснодара автобусом, далее самолётом, желая вернуться как можно быстрее, так как ситуация представлялась мне довольно напряжённой. Надо сказать, что самолётом до этого я никогда не летал. И чувство, испытанное мной во время перелёта, принесло столь новое ощущение, что я на какое-то время отвлёкся от неприятных мыслей и ощутил миг блаженства, когда самолёт оторвался от бетонной полосы, запомнившийся мне на всю жизнь и сделавший для меня этот вид транспорта очень привлекательным.

Полёт занял около двух часов. Вылетели вечером, на закате солнца. Облака, залитые вечерним светом, играли сиреневыми переливами. Зрелище было настолько завораживающее, что я прижался к иллюминатору не в силах оторвать взгляд от сказочной картинки. Уже в темноте картинка заката сменилась столь же фантастическим видом ночной Москвы, в которой тысячи огней определяли поверхность земли, сливаясь в один сверкающий океан.

Домой добрался на последней электричке. Лида спокойно спала в нашей комнате и никак не походила на больного человека. Она открыла глаза и села на кровати. Её объяснения были просты: никакой больницы не было, телеграмму она сочинила, чтобы как можно скорее вызвать меня из станицы домой. Я был обескуражен, но моё возвращение состоялось, и я опять влился в семейную жизнь.

Как-то раз, когда конфликты в семье достигли очередного кризиса, мать заявила: “Хватит, надо жить отдельно”. В это время шло распределение комнат в общежитии от льнокомбината, и нас включили в списки. Мы получили комнату на Спортивной улице, в которую благополучно переселились вместе с нашей маленькой дочерью. Возможность жить отдельно от родителей давала надежду на то, что наши отношения без постороннего вмешательства смогут уладиться. Мы попытались вновь укрепить семью. В это время Лида забеременела второй раз. Вернее, забеременела она немного раньше, но обнаружили мы это во время переезда и, надеясь на новую самостоятельную жизнь, решили сохранить ребёнка. Хотя родители нас и отговаривали, понимая, насколько хрупки наши отношения.

Самостоятельная жизнь в общежитии оказалась совсем не такой благополучной, как хотелось. Лида не переставала ругаться со всеми окружающими и со мной в том числе. Общая кухня и беременность были замечательным поводом для раздражительности. Она умудрилась поссориться со всеми соседями, особенно с женщинами на кухне, и сделала нашу жизнь такой же неспокойной, как и дома с родителями.

В марте восьмидесятого года родился сын Сергей, и до лета 82-го мы продолжали жить в общежитии. Я всё больше отдалялся от семьи, находя интерес в работе, в различных поездках и лёгких влюблённостях.

Тёплым солнышком промелькнула в моей жизни Надежда из Прибалтики, приехавшая на наш льнокомбинат на работу вместе с пятью другими женщинами. Она задержалась у нас ненадолго и через три месяца уже уехала к себе в Ригу, оставив мне свой адрес и телефон.

Несколько следующих месяцев у меня была внутри легкая ностальгия по отношениям с Надей, поэтому в марте 82-го я вылетел на самолёте в Ригу. До сих пор помню, как самолёт вынырнул из низких облаков в ночном небе Риги.

Днём гулял по старому городу, поражаясь маленьким кривым улочкам и необычной для меня архитектурой. Заглянул в рижский порт, развернувшийся перед моими глазами нагромождением кораблей и кранов. Любопытным зрелищем проплыл передо мной маленький буксир, тянувший за собой огромный океанский теплоход.

С Надеждой отношения сложились самые дружеские. Нам было приятно общаться на самые разнообразные темы. Между нами ничего не было, но воспоминания об этой поездке до сих пор вызывают теплоту и нежность в душе.

Летом 1982-го года мы с женой получили квартиру от льнокомбината. Событие было для нас значительным и доставило немало хлопот, переживаний, и, конечно, радости по столь существенному поводу. В скором времени я нашёл другое место работы на Буньковском Экспериментальном заводе в цехе по изготовлению дренажных труб и керамической плитки. Зарплата здесь была выше моей прежней. Но, несмотря на все положительные перемены, мои отношения с Лидой не улучшались. “Генератор случайных чисел” в голове моей супруги работал исправно. Всё вокруг раздражало её, как и раньше. Я продолжал находить мирную жизнь лишь вне семьи, подсознательно ожидая новых интересных встреч.

Так осенью 82-го года я познакомился с Галиной, она работала на этом же заводе, и однажды наши пути со смены домой пересеклись. Отношения развивались быстро, и я впервые открыто остался у неё на ночь, приняв твёрдое решение развестись с женой, и немного отдохнуть с другой женщиной в период развода. Галина была приятной женщиной моего возраста с прекрасной фигурой и светлыми волосами. Обаяние этой женщины меня завораживало.

Семейный скандал не заставил себя ждать. После первого же моего отсутствия Лида устроила мне сцену с дракой, рассказала обо всём моей матери. По-своему она была права. Но моё решение уже нельзя было изменить. Возвращения домой стали столь мучительными, что я переселился жить к родителям. Мои встречи с Галиной продолжались, а жене я объявил, что наша совместная жизнь закончилась, и я подаю на развод.

Однако на развод я не подал, и наш брак, полный скандалов и примирений продолжался ещё до апреля 1984 года. После моего объявления о разводе жена попала в больницу, она находилась на грани нервного срыва, обострилась её давняя болезнь желудка, и мне ничего не оставалось, как вернуться к семейной жизни.

Моя связь с Галиной продолжалась недолго. Я ещё несколько раз встречался с ней. Эти встречи доставляли нам удовольствие и давали возможность отдохнуть, но серьёзности и глубоких чувств в них никогда не было. А однажды произошла сцена, поставившая точку в наших отношениях.

Была ночь. Мы лежали в постели, о чём-то разговаривая, и уже были готовы заснуть. Тишина и покой обволакивали. Ничто не предвещало бурных событий. Однако они уже надвигались и перевернули ситуацию с ног на голову.

Звук подъезжающей машины в ночной тишине позвучал громко и отчётливо. Галина быстро соскочила с постели и выглянула в окно. “Собирайся, быстро, — сказала она и начала поспешно одеваться, — встанешь на кухне за стеной. Когда зайдёт человек, выйдешь на улицу, как будто ты идёшь из другой квартиры. Это мой военный, с которым у меня давняя любовь. Он очень ревнивый. Однажды в ресторане он ударил ножом парня, который пригласил меня танцевать”.

Я быстро собрался, мне не хотелось нарываться на конфликт. В дверь коммунальной квартиры, где жила Галина уже стучали. Встав за стеной на кухне, прижался к стене так, чтобы меня не было видно из коридора. Преодолев нервное напряжение, я собрался и успокоился. Пропустив в комнату мужчину, тихо открыл входную дверь и, спустившись по лестнице, спокойным шагом вышел из дома. У подъезда стояла машина, в которой за рулём, курил сигарету друг военного. Я прошёл мимо, не обратив на себя его внимания. Эта сцена, со стороны комичная, но столь типичная для людей и часто описываемая в житейских историях и анекдотах, оказалась для меня настолько неприятной, что я резко и бесповоротно поставил точку в наших отношениях с Галиной. Мы остались просто хорошими друзьями.

Завершение интимных отношений с Галиной по времени совпало с крупным событием в жизни страны. Умер Брежнев. Это случилось 10 ноября 1982 года. Событие мирового масштаба затронуло и наш завод. Когда Леонида Ильича хоронили, мы с Галиной работали, была наша смена. Заводские гудки лишь на несколько минут снизили активность людей — непрерывное производство никак нельзя было остановить даже в такую значительную минуту. Жизнь продолжалась.

Продолжались и мои семейные отношения, полные стычек и взаимных претензий. Весной 83-го года после очередного “наезда” жены, мне захотелось уехать из дома, чтобы успокоиться и отдохнуть. Это было 1 мая. Я добрался до Москвы на электричке и на Курском вокзале присоединился к автобусной экскурсионной группе. Москва была украшена праздничными флажками и лампочками. Автобус полтора часа кружил нас по знаменитым местам. После экскурсии я отправился на ВДНХ, заглянул в несколько павильонов с многочисленными образцами выпускаемой в стране продукции.

Вечером этого же дня я стоял на площади возле центрального павильона выставки и, вместе с множеством празднично настроенных людей, ожидал салюта. Разноцветные вспышки фейерверка начали своё фантастическое действие почти над нашими головами. Это продолжались около десяти минут. Особенно запомнился залп, в котором одна из сотен вспыхнувших “звёздочек” падала гораздо дольше, чем другие. Погасла она, лишь опустившись почти до самой крыши гостиницы “Космос”. Многие люди уже не смотрели на новые вспышки, а продолжали провожать взглядами эту, не желавшую гаснуть точку света. Это было, пожалуй, самое яркое впечатление праздничного Первомайского дня.

Этот день заканчивался для меня уже на Красной площади, в пёстрой толпе отдыхающих москвичей и обвешанных фотоаппаратами туристов. Небольшая группа монголов, проводивших ночную съёмку храма Василия Блаженного, весело замахала мне руками, умоляя не пересекать линию съёмки.

Полный радужных впечатлений я отправился пешком на Курский вокзал, где благополучно заснул, устроившись в одном из кресел большого зала ожидания. Утром меня разбудил молодой милиционер. Он тряс меня за плечо, вырывая из цепкого сна. Проверяя документы, парень недоверчиво смотрел на меня. Мои объяснения, что я приехал в Москву с целью посмотреть праздничный салют, не внушали ему особого доверия.

Домой вернулся на первой электричке.

Моя жизнь с Лидой продолжала напоминать военный полигон. Невозможность дальнейшей совместной жизни становилась для меня всё очевидней. Любая капля могла переполнить чашу терпения.

И “последняя капля” упала в конце апреля 1984-го года. Как-то я зашёл в хозяйственный магазин и купил для дома люстру с двумя рядами прозрачных подвесок. Мне хотелось сделать что-то хорошее, украсить наш быт, хоть ещё немного прикоснуться к благополучию. Люстру повесил в зале, ожидая хотя бы некоторого одобрения со стороны Лиды.

Мои ожидания не оправдались. Случился очередной конфликт по какому-то непонятному поводу. Терпение было на исходе. Подумал, что уже ничто не может улучшить наши отношения — ни украшение быта, ни попытки просто поговорить, потому что нормального разговора не получалось. Была стена непонимания. Чётко осознав абсолютную бесперспективность продолжения отношений с женой, объявил Лиде, что ухожу жить к матери, а через некоторое время подам документы на развод.

Однажды в мае мне понадобилось зайти в свою квартиру, чтобы забрать некоторые вещи.

Собрал всё необходимое в небольшую сумку, поставил её около выхода и прошёл по всем комнатам, вспоминая нашу семейную жизнь. Я понимал, что ухожу отсюда навсегда. Остановившись в прихожей, окинул взглядом квартиру. Моё внимание привлекла люстра, висевшая в гостиной. Это была вещь, которую я купил, ещё надеясь улучшить наши отношения. Но теперь я ясно понимал — все попытки были напрасны. Разочарованность и злость накатили на меня. Стремление успокоиться и поставить окончательную точку в наших отношениях вылилось в дикое желание разбить люстру. В голове крутились мысли: “Повесил… Для кого? Ну, уж нет! Пусть теперь украшает эту квартиру сама!”

Достал из кладовки молоток и, предварительно развернув его боком, со всего маху, пропустил его через два ряда подвесок. С радостным весёлым блеском разлетелись они по всей комнате. Это было красиво, немного похоже на первомайский салют. Одного удара по люстре хватило, чтобы успокоиться.

(Зарисовка “для самых любопытных” под названием “дальнейший путь разбитой люстры”:

После того, как количество подвесок на люстре сократилось в два раза, вышел в общий коридор, отключил электричество в квартире, снял “пострадавшую ни за что” люстру, собрал валявшиеся по всей комнате подвески, и пошёл выкидывать остатки люстры. День был тёплый, вторая половина мая, часов 12 дня. Во дворе, в песочнице, играли дети (два мальчика и три девочки). Детям было на вид около пяти лет, а один мальчик был постарше — лет семи. Проходя мимо них, я заметил, что старший мальчик с интересом наблюдает, как солнце отражается в оставшихся висеть на люстре подвесках. Уловив его заинтересованный взгляд, я спросил:

— Хочешь?

— Хочу! — ответил он.

— Тогда держи!

Он радостно выхватил люстру у меня из рук, поднял её над головой и побежал по двору с весёлыми криками. Вся компания из песочницы бросилась следом за ним. С весёлым улюлюканьем и поднятой над головами люстрой вся ватага скрылась между домами...)

Так, этой разбитой люстрой, я поставил эмоциональную точку в наших отношениях с Лидой, приняв твёрдое решение о разводе. Больше не желал вести прежнюю жизнь и скрывать свои симпатии к другим женщинам.

Познакомившись на заводе с Любой, притянувшей меня своими тёмными глазами, я не стал прятать наши отношения от сослуживцев. А летом узнал, что и у жены завязался роман с мужчиной, с которым она познакомилась в доме отдыха, где она проводила отпуск



В июле, не дожидаясь приезда жены из отпуска, отправился в Павлово-Посадский суд и подал заявление на развод. Суд был назначен на 10 августа. Для жены, вернувшейся из отпуска пятого, это явилось неожиданностью. Она растерялась, когда отдавал ей повестку, но решила, что у неё будет в запасе три месяца (которые очень часто даёт суд супругам, для того, чтобы они всё взвесили ещё раз и, возможно, примирились), и что она сможет за это время изменить ситуацию в свою пользу.

Наше слушание было первым в этот день. В девять часов утра мы уже сидели около входа в зал суда. Из комнаты заседаний вышла секретарь и пригласила нас войти.

Судья был молодой мужчина лет тридцати пяти, со светлыми волосами и симпатичным лицом. Он больше обращался ко мне, так как я выступал в роли истца. Я рассказал, что наши отношения были нормальными лишь первые три месяца, всё же остальное время нашей совместной жизни было больше похоже на тест по испытанию на прочность меня и моих близких.

Судья спросил, что меня не устраивает в жене. Я ответил, что если буду перечислять мои претензии, то не хватит пальцев на руках.

— Значит, не будем копаться в прошлом?

— Не будем.

— Можно ли сохранить семью?

— Принципиально — нет.

С тем же вопросом судья обратился к жене. Она немного всплакнула, и тихо ответила: “Наверно, нет”.

Нас ещё о чём-то расспрашивали, и сам судья, и заседатели — две женщины лет 50-ти. Всё это длилось минут пятнадцать.

После нас в зал заседаний вошли ещё две пары.

Ещё десять минут прошли в ожидании. Потом вышла секретарь и объявила, что решение суда о нашем разводе принято, и через две недели, когда будут готовы документы, мы можем оформлять развод в отделении ЗАГСа. “Постарайтесь не тянуть очень долго с оформлением, — добавила она, — потому что старые дела хранятся только пять лет”.

Сразу после её слов меня посетило чувство радости. Жизнь снова была хороша и прекрасна.

Лида выглядела, напротив, расстроенной и разочарованной. Она совершенно была не готова к тому, чтобы нас развели вот так, сразу, безо всяких проволочек, и, когда мы вышли на улицу, она с раздражением объявила: “Ну, всё Стасюк, теперь я буду тебе мстить”. Однако мне было всё равно, счастливое состояние захлестнуло меня: “Давай, давай”, — ответил я и радостно пошёл в другую сторону. Тяжёлое ярмо спало.



В скором времени до меня дошли слухи, что моя бывшая жена против меня что-то затевает. Она обратилась в психоневрологический диспансер, где я когда-то состоял на учёте, пытаясь найти способ на меня воздействовать. Ко мне домой была направлена врач-психиатр, которая в прошлые времена была моим лечащим врачом. Её звали Ляля Закиевна. Это был умный человек и тонкий психолог. Объясняя мне цель своего визита, она посоветовала вернуться к жене и наладить прежнюю семейную жизнь, ведь у нас есть дети. Но это заявление вызвало у меня столь резкую и отрицательную реакцию, что она больше не решилась настаивать на своём. Очевидно, я сильно изменился в лице. “Та-а-ак, пригрел, — сказал я, — ну, ладно…!!!” Это было сказано резко и вызывающе, так что врач сразу же прекратила разговор на эту тему. Ляля Закиевна посмотрела на меня и сказала: “Пожалуй, я лучше пойду”. Её взгляд был полон симпатии и поддержки. Она поняла ситуацию. И я, конечно, был ей благодарен.

Моё негативное отношение к жене не уменьшалось. Иногда, встречая её на улице, я ловил себя на том, что ярость и раздражение могли захлестнуть меня при любом неверно сказанном ею слове. Для того, чтобы этого последнего слова не услышать, переходил на другую сторону улицы, когда видел её, идущей по улице мне навстречу. Она в ту пору находилась ровно на волосок от свой гибели. Она этого тогда не понимала. Зато я это чувствовал и понимал прекрасно. Чтобы остаться человеком и не натворить бед, надо было уехать из посёлка, в котором не задалась моя семейная жизнь

Летом 1984-го на завод приходил подрабатывать мой брат Алексей. Мы попросили начальника устроить его в мою смену. Вместе с ним мы разгружали вагонетки с дренажной трубой. Отношения с младшим братом были прекрасные, мы очень сдружились. На работу и с работы ездили вместе. Он тогда учился в метеорологическом техникуме в Кучино, недалеко от Москвы. Мы жили у мамы. В это время я также подрабатывал в посёлке, делая фотографии детей. Однако жизнь на старом месте не удовлетворяла меня. Желание переехать куда-нибудь всё чаще посещало меня. Брат поддерживал меня в этом, предлагая отправиться путешествовать, посмотреть свет в надежде встретить что-нибудь интересное.

Этот период моей жизни закончился, и я начал искать новый путь.

Подготовка к отъезду из Подмосковья

… Раньше при районных исполкомах были кабинеты, в которых набирали людей в группы для работы либо на комсомольских стройках, либо на предприятиях, присылающих заявки на определённое количество людей.

В октябре 1984 года я пошёл в Павлово-Посадский кабинет оргнабора и поинтересовался, куда поедет следующая группа. Узнал, что в начале декабря набирается группа в город Владивосток на народную стройку.

Взял направление на медкомиссию. Получил положительную характеристику с работы и начал проходить обследование у врачей. В Большедворской поликлинике терапевт, зная, что раньше я состоял на учёте в психоневрологическом диспансере, дала направление к психиатру.

Пошёл на приём к Ляле Закиевне, и она подписала мне бумагу практически сразу, поинтересовавшись только, почему решил уехать. Долго объяснять не пришлось. А спросила она больше для приличия…

Когда я принес подписанную бумагу терапевту, та сразу же стала звонить врачу в диспансер, выясняя, зачем мне выдали разрешение на отъезд. Ляля Закиевна отругала ее и попросила её не совать нос не в своё дело, добавив, что она за меня отвечает и знает, что делает. Мне, естественно, этот ответ понравился, потому что Ляля Закиевна и как врач, и как человек, мне поверила, а это, в свою очередь, придало мне сил и веры в себя.

Так что медкомиссию я прошёл. Все необходимые документы были готовы, и я решил, что как только дадут окончательное “добро” на отъезд, так выпишусь из Больших Дворов и уеду — подмосковная прописка могла мешать устроиться на работу.

В конце ноября 1984 года продолжал работать на Буньковском Экспериментальном Заводе. В выходные заезжал в Павловский Посад. В здании городской администрации на площади Революции, в кабинете оргнабора, узнавал о дате отъезда группы во Владивосток.

В один из таких приездов мне сообщили, что отъезд группы во Владивосток отложен (до получения новой точки отправки). Потом случайно выяснил причину: в районе Владивостока с зоны сбежали несколько человек с автоматами, и, чтобы не рисковать людьми, организаторы решили отменить выезд группы из Москвы.

Так люди, сбежавшие из мест заключения, изменили мои планы и повлияли на всё продолжение этой истории. Не будь этого происшествия, я бы поехал во Владивосток, и всё пошло по-другому сценарию. Но случилось так, как случилось, и это тоже было записано в первоначальном варианте того будущего, которое при помощи своей техники наблюдали “тёмные”. Это к слову. И над изменением концовки этой “частной” истории, расположенной в общем событийном потоке двенадцать лет работал Михаил Булгаков. Это тоже к слову…

В кабинете оргнабора мне сказали, чтобы я периодически заезжал или позванивал, чтобы узнать, куда будет направлена следующая группа.

В конце осени 1984 года уволился с завода и ожидал известий о том, куда же мне придётся выехать вместе с московской группой. И эту информацию получил в начале 1985 года. Выяснилось, что группа поедет в город Норильск, который находится на Севере, на Енисее... Для того чтобы попасть туда, нужна была ещё одна справка — об отсутствии судимости. Норильск в то время являлся закрытым городом (а может и сейчас является), и попасть в него можно было только по спецпропускам.

Такую справку в отделе внутренних дел мне выдали. После этого поинтересовался, обязательно ли ждать группу или можно отправиться в пункт назначения самому. Мне объяснили, что вообще-то можно, но лучше ехать в группе. Для меня группа была несколько обременительна. Мне нужна была свобода выбора, и приключения нужны были индивидуального порядка. Ощущение свободы было необыкновенным, и то, что группа выедет несколько позднее, меня очень даже устраивало.

Я поехал в кассы аэрофлота и купил билет на четвёртое февраля 1985 года до Норильска.

Наступил февраль 1985-го. Я собрал вещи, выписался из квартиры по адресу: пос. Большие Дворы, улица Спортивная, дом 17, кв.45, в которой в прошлом году была безжалостно разбита люстра и в которой последние два года я жил с женой.

Второго февраля из Казани к нам в гости приехала двоюродная сестра Наташа Волошина. (Волошина — это девичья фамилия моей мамы.) Приехала не одна — с подругой Аминой.

Вечером третьего февраля мы все вместе сидели на кухне и пили чай.

Амина и Наташа

Перескакивая в разговоре с одной темы на другую, мы затронули тему о возможности предсказывать будущее. Я сказал Наташе, что недавно у нас с Алексеем (братом) была мысль съездить к одной цыганке в Купавну. Мы хотели послушать, что она расскажет о нашем будущем, но потом, опасаясь неприятных известий, не решились. Наташа успокоила нас и сказала, что в будущем нет ничего страшного, и если у нас есть желание, то она нам и без цыганки всё расскажет, потому что научилась разбираться в линиях руки.

Первой она смотрела линии Амины, и рассказала о том, что ждёт её в будущем. Алексей предпочёл выслушать рассказ о своём будущем наедине. И мы с Аминой пошли в маленькую комнату. Минут через десять Алексей вышел из кухни, обхватив свою голову руками, и с блаженной улыбкой повалился на кровать. “Вот это я! — восторженно произнёс Алексей, — короче, Сергей, когда вернусь после армии, иди ко мне, будем вместе работать, и ты не пожалеешь”. У Алексея в ту пору были планы создания собственной музыкальной группы, несмотря на то, что музыкального образования у него не имелось.

Я пошёл следующим на кухню к Наташе. Она взяла мою левую руку и начала свой рассказ:

— Примерно в пять или шесть лет у тебя было какое-то сильное потрясение.

Я подтвердил — потрясение действительно было.

Заключалось оно в следующем. Лет в пять или в шесть я осознал, что люди умирают, и понимание того, что когда-то, пусть даже очень нескоро не будет на Земле такого человека, как Сергей Евгеньевич Стасюк, наполнило душу невыносимой печалью. Мне так не хотелось умирать, что несколько раз плакал по поводу своей будущей смерти. Очень хорошо помню, как в тихий час в детском саду забрался под одеяло и плакал, всё представлял, что это за мир, в котором меня не будет? И за что этот мир так несправедлив ко мне? От осознания этой несправедливости на глаза накатывались слёзы. Такое состояние продолжалось примерно неделю. Я решил рассказать о смерти своему среднему брату, который был ещё маленький, (брату Васе было в ту пору четыре года) и заплакал. Братик сути не понял, но за компанию стал всхлипывать вместе со мной. И так, всхлипывая, мы вышли в общий коридор (тогда квартира была ещё коммунальной). В соседней комнате жил ветеран войны с супругой. Так вот, Клавдия Фёдоровна Николаева увидела нас плачущими и спросила, что случилось. Я сказал ей, что не хочется умирать. Она стала утешать и объяснять, что до смерти еще далеко-далеко. Что мы будем жить долго и счастливо, и что взрослые люди смерти не боятся, что пройдёт время, и я перестану об этом думать. Конечно, она была права, и через неделю я вышел из этого состояния, хотя оно, конечно, запомнилось мне интенсивностью и яркостью переживания.

— Дальше, — продолжала Наташа, — с девяти-десяти лет и до четырнадцати у тебя было какое-то дело для души.

И здесь она была права!

Да, действительно, в это время я посещал струнный ансамбль. Играл на мандолине. Правда, инструмент настраивать не умел, хотя в оркестре на концертах играл первые партии. Некоторые аккорды к песне “Располным полна моя коробушка” знаю до сих пор. Наташа жила всё это время в Казани, она могла быть в курсе, а могла и не быть, она мне просто показывала линии на руке и рассказывала, что эти линии означают. Мандолина была для меня просто приятным увлечением, и Наташа действительно могла об этом не знать. Виделись мы только летом у бабушки в станице Ладожской, где я про это свое увлечение не рассказывал.

— С двадцати до двадцати семи лет у тебя на руке нарисован “треугольник врагов”.

Да, у меня, видимо, были завистники, особенно когда мы получили трёхкомнатную квартиру.

Наташа продолжала:

— Тебе всегда будет хватать мужества в поступках. Враги в будущем у тебя будут, но и верных друзей будет довольно много. Когда будешь старше, твои враги возьмут над тобой верх, но та женщина, с которой ты будешь позже связан, тебе поможет.

— У тебя есть на руке линия памяти, и это говорит о том, что люди, с которыми ты будешь контактировать, будут хорошо тебя помнить.

— Проживёшь довольно долго, и в преклонном возрасте твоя жизнь потечёт по новому руслу. Ты будешь чем-то занят, это будет занятие на несколько лет. Уже после окончания линии жизни у тебя стоит значок, который называется “память после смерти”. Ты что-то сделаешь для людей и оставишь о себе память на Земле.

Тогда я для себя решил, что если произойдёт что-то интересное в моей жизни, я расскажу об этом людям, напишу книгу, если события жизни будут достойны того. Тогда я и не предполагал, что это “интересное” начнёт “зашкаливать”…

Четвёртого февраля 1985-го года я вместе с Алексеем, Аминой, двоюродной сестрой Наташей, и девушкой Алексея, тоже Наташей, поехал в аэропорт Внуково. Вылет у меня был вечером.

Алексей пожелал мне закрепиться где-нибудь на новом месте и пообещал приехать погостить, а возможно и жить. Настроение было великолепным, ощущение того, что я через пару часов буду на большой высоте и со скоростью полёта самолёта стану удаляться от своей прежней жизни, окрыляло!

Началась регистрация. Отдал багаж, состоявший из чемодана и сумки, выслушал напутствия, всех поблагодарил за то, что приехали проводить, и отправился на посадку. Нас отвезли к самолёту Ту-154. Сел у левого окна в середине салона.

Когда самолёт поднялся в воздух над облаками, то долго смотрел в иллюминатор на лежащее внизу поле облаков, освещённое луной. Так прошло пару часов, а затем, находясь в спокойном расположении духа, я заснул.

Проснулся только тогда, когда самолёт начал снижаться. В иллюминаторе было светло. Женский голос сзади тихо произнёс: “Енисей”. Я выглянул в иллюминатор и увидел широкую извилистую ленту реки, покрытую толстым панцирем льда. Полёт подходил к концу.