Абрикосы

Вячеслав Ордынцев

Училища они заканчивали разные и до встречи в Бамуте ни разу не встречались. Сашка Коростылев приехал из Коломны, командовал он батареей «Града». Витька Четвериков служить прибыл из Омска, и не встретились бы они ни за что, когда бы своевременно привозили воду и хлеб на заставы. А так, что ни говори, бардак. Старшина уехал во Владикавказ, фурункул вырезать - и нет ни попить, ни поесть. Лейтенант не перекусит – ничего страшного, а вот когда на заставе девятнадцать бойцов сидят и, хотя и не плачут, а жрать-то им надо подать, потому что - непорядок. Тоже могли бы потерпеть, но какой ты, к черту, командир взвода, если солдат своих накормить не можешь?

Так начинаются нарушения приказов и уважение подчиненных. Садил Витька на броню пятерых старослужащих и – в Бамут. Там, пока бойцы с автоматами по сторонам смотрели, покупал у чехов воду, хлеб, консервы, сигареты. Себе бутылочку коньяка – обязательно. Тоска по невесте парня съедала, хоть вой. Свихнуться можно от мыслей. Ждать-то, разумеется, обещала, но кто ж поверит, точнее сказать – проверит… Два месяца уже писем нет. Хотя почта здесь… Неважная почта.

И въехал он в тот день в Бамут и, ловя бесовски злые взгляды местных, свернул на рынок. А там, пресвятая богородица…

Человек тридцать чеченцев волокли куда-то лейтенанта в разорванной форме, сыпали ему оплеухи, а он, чёрт возьми – как приятно! – в такой-то ситуации - сыпал им. Посреди площади стояла и ревела какая-то девка из местных, и закончилось бы все, верно, очень плохо, когда бы Витька со своими головорезами не спрыгнул и не стал палить.

Проели тему. Оказывается, какой-то чех девчонку ногой ударил – поруганная она была, а потому ничья и – падалица. Бей кто хочет. А Сашке такая картина не по душе пришлась. Врезал чеху в челюсть, и налетело воронье со всех сторон. И если бы не совершенно нереальное появление БТРа, на котором сидело шестеро из бригады внутренних войск, не досчиталась бы артиллерия одного славного канонира.

Познакомились между делом. Бутылка та пригодилась. Потом вторая – тоже пригодилась. Не одну же взяли, а пять. Чтобы два раза не бегать. И вот же странное дело: перемещалась Витькина бригада – а за ними, как на канате, в десяти километрах сзади, тащилась Сашкина батарея. Раздолбают «зеленку» - потом туда, по свежей пашне, бойцы внутренних войск заходят. Хотя ничего странного. Тактика.
Полгода один за другим. И полгода письма друг другу отправляли, нарочным.

«Привет, братишка. …А ждет меня в Москве девчонка Кристина. Через шесть месяцев, бог даст, приеду и поженимся…»

«Ну ты даешь… А и у меня Кристина, и тоже в Москве. Хотя Кристин в Москве, сам знаешь… скорее всего, тоже женюсь, Сань. Надо же когда-то…»

«…А твоя Кристина где живет?»

«…В Малом Факельном…»

«Вот же странное дело. И моя там же. А фамилия-то у твоей как?..»

«Белова…»

Через неделю, навязавшись с попуткой, Сашка был у Витьки. Вынул из кармана фото:
- Она?
- Она…

пробежала глазами первый абзац этой новеллы и поняла, что это не мое. но почему-то опустила курсор в самый конец и увидела в комментариях следующие строки:

"прочитала сразу, как только ты опубликовал, Слава,

но пишу только после третьего прочтения...

Очень сильная вещь!
Её сила - в скупости слов и действий, но драматизм повествования захватывает с названия новеллы и не отпускает до самой последней точки..."

мне одного прочтения тоже не хватило... 

Без пяти минут жизнь

Вячеслав Ордынцев

Художник Калинин Владимир. То, Что должно быть Живым

Немало нужно иметь мужества, чтобы в такую погоду выбраться на рыбалку. С утра, часов с четырех, ветер вдруг принялся рвать сосны на берегу с такой силой, что стон вековых стволов разносился по всей округе. На берегу стелилась завируха, по реке расползалась поземка, и эти, обещанные прогнозом терпимые двадцать ниже нуля превращались в стужу Юкона. Часам к трем к берегу подтянулась группа рыбаков, но уже через полчаса, перекурив и обсудив погоду скверную, Многие из них, закинув рыбацкие ящики за спину, повернули обратно. Лишь трое простояли до четырех часов и, когда стало ясно, что ветер не стихнет, по очереди спустились вниз и разбрелись в стороны, чтобы пробурить отверстия. Видели они друг друга впервые, что на рыбалке явление неудивительное и даже обыденное. И как на рыбалке сошлись разговором быстро, словно знали друг друга сотню лет. Расположившись метрах в пятидесяти друг от друга, они просидели около двух часов. Видимо, у каждого из них были свои причины не торопиться домой.

Ни о каком клеве, разумеется, не могло идти и речи. В отличие от людей рыба в такую погоду на рыбалку не торопится. Предпочитая в условиях недостатка кислорода отлеживаться под корягами и, шевеля плавниками в сладкой психоделической дреме, рассуждать о принципах икрометания.
Блеснить в такую погоду – глупость несусветная, но трое сидели и словно ждали того момента, когда кто-то придет и объяснит им эту простую вещь. Так оно и случилось. Через два часа их противостояния с рекой показался снегоход. Одетый в такое количество разнообразной, совершенно неподходящей одежды, что был похож на японского самурая, инспектор рыбоохраны заглушил мотор и двинулся к упрямцам.

«Вам придется уйти с реки», - сказал он, приблизившись к одному из них и показывая рукой другим, чтобы приблизились.
Рыбак, мужчина лет шестидесяти на вид, послушно смотал удочку и принялся укладывать её в ящик. С другими двумя инспектору пришлось повозиться. Они оказались не столь покладистыми и требовали ответы на простые вопросы. Почему им нельзя мерзнуть в такую стужу? В каких законах прописано, что в на реке запрещено сидеть с удочкой в руках?
Один из спорщиков был ровесником покладистого рыбака, убиравшего удочку, другому вот-вот, видимо, исполнилось сорок. Оба свои права знали хорошо, излагали их ясно, и по всему чувствовалось, что инспектор в своих притязаниях неправ. Однако и инспектор никуда не торопился. Сначала все трое над головой смиренно собиравшего снасти старика рассуждали о конституции, потом о местных обычаях, закончилось все же тем, чем обычно такие разговоры с представителями власти заканчиваются.

Инспектор обратился к своей памяти и привел по крайней мере два примера тому, как рыбаки, заплутавшие в буран, шли не к берегу, а, наоборот, к руслу, и тот довод, что до берега рукой подать как раз не довод, поскольку трупы находили именно рядом с берегом. Правда, противоположным. Инспектор сказал, что если бы инспекторами были эти двое, то нет никаких сомнений, что он на их месте подчинился бы безропотно. Но сегодня как раз тот редкий случай, когда он инспектор, а эти двое – рыбаки. А потому с реки им убираться нужно немедленно, проявив элементарную сознательность.

Поняв, что спорить бесполезно, особенно при отсутствии клева, двое строптивых рыбаков выбрали снасти и направились вслед за стариком.
На берегу случилось то, что случиться должно было за верное. Люди, не торопящиеся домой и убежденные в необходимости такой неторопливости, домой не пойдут ни при каких обстоятельствах. Едва ли не сам собой образовался костер, появился котелок, в нем зачем-то закипела вода.
Разговор завязался, конечно, об инспекторе. Но сначала всем пришлось, следуя древнейшей из традиций, познакомиться. Стариков звали по-стариковски, молодой запомнил только, что фамилия того, кто покинул реку без спора, была Фомичев, а другого – Кострецкий. Имена их спутник так и не запомнил, а потому, чтобы не выделяться, назвался Белозеровым, а имя произнес таким же образом – невнятно. Для не предполагающей продолжения отношений встречи этого было вполне достаточно.

Тема была одна – осуждение инспектора, и двое активно её поддержали.
«Вы все не правы», - вдруг тихо произнес Фомичев, доселе молчавший и участия в разговоре не принимавший.

Белозеров осекся и побледнел. Ещё секунду назад он был уверен в том, что является эпицентром события.
«Значит, вы считаете, что прав был инспектор?»
«Без всяких сомнений», - и Фомичев пошевелил веткой угли.
«Почему же?».

Кострецкий молчал и слушал спутников. Под его телогрейкой расходилось тепло от выпитой водки, он, слушая разговор, мечтал сидеть так вечность. С давних пор спиртное даже в мизерных дозах вызывало у него опьянение, и он, пресытившись первой порцией, отказывался от последующих.

«Вы, что очевидно, грамотный человек, - сказал Фомичев, обращаясь к Белозерову. – И ваша порядочность, бесспорно, не отстает от образования. Но в силу ряда причин и, вероятно, молодого возраста, вы не в состоянии понять некоторые истины. Эти истины холодят кровь, они противоречивы, как добро и зло, они вмешиваются в нашу жизнь без спроса. Но именно они, а не писаные правила и общеизвестная мораль управляет людьми, подобным нам с вами».

«То есть, вы за самодурство?», – изумился Белозеров.
«Вы молоды, - проговорил Фомичев. – И это дает вам право судить категорически, разделяя весь свет на черное и белое. Я же благодарен инспектору за подсказку, от которой, быть может, зависела моя жизнь».
Приняв протянутый ему молодым спутником стаканчик, он медленно, как умеют пить старики, выпил и вытер ладонью губы.

Кострецкий подумал и выпил тоже. Ему было приятно сидеть меж двух умных людей, рассуждающих у костра не о размерах трофеев, а за жизнь, вообще. О понятиях ему близких и понятных.
А Фомичев между тем закурил и уселся поудобнее. Понимая, что от него ждут подтверждения таких необычных заявлений, прижал пальцы к ресницам, чтобы растопить лед.

«Двадцать пять лет назад, до того, как оказаться в 9-ом Управлении КГБ, я служил на Дальнем Востоке. Представьте себе поселок в пятнадцать домов. В царские времена это был острог для заключенных, перестроенный в середине восьмидесятых в место обитания приисковой партии. Там мыли золотишко и, понятно, его же и подворовывали. Мы с женой и трехлетним сыном жили в отдельном доме, мне тогда только-только исполнилось тридцать пять. Вертолет с продуктами и моими коллегами прилетал раз в неделю, забирал намытое, а в остальное время я был в поселке - и суд, и КГБ, и участковый в одном лице.