Я стояла в метре от нее, не зная, что сказать, понимая, что слова бессмысленны, а она стояла в метре от края крыши. Может нас разделяло меньше метра, но я знала, стоит мне протянуть руки и я смогу ухватить руку, края красненькой курточки. У меня были длинный руки. Да, точно, длинные руки. Я смотрела на них и думала, что даже слишком длинные, для девушки это было не очень красиво. Да и кисти какие-то шершавые и потрескавшиеся. Это, наверно, из-за нового средства для мытья посуды…
- Не надо так, Надя. Он того не стоит, - слышу я как будто со стороны свой голос.
- Ты понимаешь, я люблю его. Понимаешь? – нарочисто спокойно отвечала мне подруга. Хотя, так ли и подруга? Со скольки лет я ее знаю? Да, точно с десяти, или около того.
- Понимаю, - тихо и уже осмысленно произнесла я.
- Ни хрена ты не понимаешь! Как ты можешь понимать любовь или ненависть, если ты их никогда не испытывала?! – почти на крик переходила девушка.
- С чего ты взяла? – спокойно спросила я.
Надя зло улыбнулась и еще раз взглянула вниз, как бы примеряя высоту.
- Сколько помню тебя, ты вечно где-то в прострации, а все бегут к тебе со своими проблемами, чтобы ты их выслушала. Ты слушаешь, с умным видом киваешь головой, иногда даже даешь дельный совет, но не чувствуешь. Каждый раз, доставая тебя в школе я хотела увидеть хоть что-то наподобие эмоций, а потом стало неинтересно. Всегда одно и тоже выражение – безразличное, отрешенное, но мило и снисходительно улыбающееся. Даже сейчас нет чувств. Вот скажи, зачем ты сейчас это делаешь?
- Наверно, ты права. Делаю, потому что так надо. – и замолчала. Ах, да моющее средство, вот бы вспомнить как оно называется, чтобы опять не купить.
Именно поэтому я никогда не считала ее именно своей подругой. Мы никогда не разговаривали по душам, так чтобы без игривого легкого смеха, оханья и аханья или надрывных слез. Просто говорить о том, что на самом деле. Хотя, даже сейчас разговор не особо клеился. Она говорила, а я пыталась скорее «умыть руки» со словами «я пыталась, но не получилось». Надо было ее остановить, но зачем, я так и не могла понять. Лично я была не за такой исход жизни, иногда от непонимания доходила до презирания самоубийц, но никогда не счиатала нужным их останавливать. Это был их выбор.
Вспомнилась фраза из «Дориана Грэя» о том, что циники – это люди, которые говорят то, о чем только лишь думают другие.
- Потому что так надо, вот только не мне, а обществу. – выпалила я. Зачем я все еще здесь стою. Просто еще одно разочарование, наложившееся на юношеский максимализм, станет причиной нового некролога в местной газете.
Я глянула на девушку, стоящую у края крышы. Она больше не улыбалась зло, в ее глазах я читала жалость ко мне, остававшуюся жить как бы не чувствуя вкуса самой жизни. Мне показалось это предложением присоединиться. Что я дура что ли? Я еще дома не убрала и за покупками не сходила!
Она предложила мне присоединиться, что предложу и я ей:
- Хорошо. Я никчемна, и жизнь моя также никчемна, потому что я не чувствуя. И в принципе могу оправдать свое самоубийство, тьфу-тьфу, конечно, этой своей никчемностью. Но мне просто интересно, я всю жизнь была весьма любопытна или даже скорее любознательна, вот ты его любишь, неужели нельзя теперь жить любя?
- Ты, наверно, совсем плохо слышишь! Он меня не любит, а жизнь без него мне не жизнь! – истерила Надя.
Понятно, слабачка! Что она там лепечет? А любовь, как же! Меня сейчас стошнит! Ну, да, я живу без любви, и моя жизнь не так тошнотно-розовая как ее, но нам нет даже двадцати, еще встретит своего единственного. И я встречу…
- Не ори на меня, истеричка! Во-первых – ты мне этого не говорила (я конечно об этом догадалась, но не надо обвинять меня в плохом слухе или памяти!). Во-вторых – какое можешь посоветовать моющее для посуды, чтоб кожа не шелушилась? – уже истерила я.
Надя ошарашено смотрела на меня и не могла понять, что только что произошло, и почему теперь я на нее ору. Тоже мне принцесса Датская нашлась! Кому она вообще нужна, только ей сейчас об этом не надо говорить. Главное не останавливаться. Она хотела эмоций, сейчас увидит…
- И вообще я тут тебе жизнь спасаю, могла бы хоть спасибо сказать. А то влюбляетесь во всяких козлов с такими нежными сердцами. А ты представляешь сколько потом работы дворнику!
Я чувствовала, что меня понесло. Я несла какой-то бред, который должен был только подтолкнуть ее к краю, но здоровые доводы не доходили и надо было действовать обратным методом.
- Извини. Спасибо, - промямлила она, хлопая глазами, уставившись на меня, и еще больше попадая под очарование этого бреда, отходя от края.
Не думала, что будет так просто.
И мое финальное : «Ты просто дура!» - и я схватила ее.
Я не знала с самого начала как переубедить влюбленную до безумства девушку, да и не умела. Зато я могла удержать ее насильно.
Я была выше и сильнее нее плюс длинные руки.
Безумство превращалось в плач.
Вот почему мы не могли быть подругами.
- «Нилотос», - прохныкала Надя.
- Чего?
- Моющее…
- А ну да… Спасибо…

« Это мое последнее письмо к тебе, к моему сердцу, в котором я отрекаюсь от тебя, от того что мне так дорого и что приносит мне столько боли. Сейчас я не буду казаться сильной, и потому прости за следы слез на бумаги. Я не настаиваю на том, чтобы ты понял меня, а просто знай, что я любила, а сейчас не люблю, была счастлива, а теперь не знаю, что делать с фотографиями, где улыбаюсь, потому, что не узнаю себя.
Я уйду, и ты забудешь дождь, который свел нас, выбросишь это письмо, и редко будешь доставать наши фотографии.
Не знаю, зачем пишу, почему хочу, чтобы ты знал, но я слишком привыкла говорить тебе о своих чувствах.
Наверно, мне уже больно и тоскливо.
Я долго думала, но все, же сделала выбор, предпочтя одинокое спокойствие безжалостной любви, жгучий глаза рассвет пьянящему закату для двоих.
Я слишком слаба для чувства, которое затрагивает обоих, но несет один.
Ты говорил, что наш союз заключен свыше, возможно. Вот только теперь это заключение, каторга, болото, которое с каждой секундой затягивает тебя все больше, не оставляя шансов на спасение.
Теперь я знаю – сказок не бывает, даже когда сильно веришь. Нельзя строить воздушные высокие крепости. Никто не прискачет, а самой падать долго и больно. Мой замок оказался в четыре этажа, и если сейчас не услышать хруста костей при падении, то потом – больше никогда не проснуться.
Я пишу, потому что не могу тебе сказать. Я слабая и потому забуду слова, не смогу смотреть тебе в глаза и соглашусь остаться.
Все это оказалось страшным сном, который начинался как сладострастный мираж.
Прости за эту боль, за мою боль, но иначе я не могу.
Прощай. »


Это были последние слова, но последнее ли письмо? Сколько раз оно было написано и сколько раз будет? Возможно, это и правда был сон, но проснулась ли она, готова ли?
Понимание проблемы это не всегда путь к ее решению.
А крепости? Воздушные они или нет, но это крепости, на окнах которых очень часто есть решетки.
Готов ли человек терпеть доводящую до безумия боль и страх ради спокойствия, может ли он перейти эту черту?
Возможно, пока мы не сможем сказать все, смотря в глаза, мы не перейдем грани между реальностью и вымыслом, истинными желаниями и привязанностью.

Впервые слово «эвтаназия» использовал Френсис Бэкон для обозначения легкой смерти. Он сконструировал его из двух греческих корней: «эу» - «хорошо», и «танатос» - «смерть». В наше время под эвтаназией понимают медицинскую помощь больному, страдающему мучительным неизлечимым заболеванием, в быстром и безболезненном прекращении жизни. Существует пассивная эвтаназия - прекращение поддерживающей терапии, в том числе отключение от систем жизнеобеспечения. И активная эвтаназия - введение препаратов, влекущих за собой смерть, а также передача таких препаратов пациенту для самостоятельного использования.
Эвтаназия людей в большинстве стран мира, включая Россию и Украину, запрещена. Однако в последние десятилетия законы и судебные решения, декриминализующие эвтаназию, в основном пассивную, были приняты в некоторых штатах США, в Албании, Бельгии, Японии, Швейцарии, Люксембурге и, конечно, в Нидерландах.
Сторонники эвтаназии говорят о возможности выбора, о том, что никто не вправе заставлять безнадежных больных испытывать жестокие мучения. О том, что растительное существование и боль лишают человека достоинства, о том, что сами больные, стремясь положить конец своим страданиям, зачастую прибегают к, куда еще ужасным способам самоубийства, чем безболезненная инъекция.
«Доктор Смерть»
Самого знаменитого сторонника эвтаназии, активно претворявшего свои взгляды на практике, зовут Джек Кеворкян. Еще более широко он известен как «Доктор Смерть». Этот американский врач помог покинуть этот мир более чем 130 больным, причем последний шаг они совершали самостоятельно: Кеворкян подсоединял их к прибору собственного изобретения, и они сами нажимали кнопку, вводя себе смертельный препарат внутривенно или через маску для дыхания.
В Бельгии, например, для этого должны быть выполнены три основных условия: человек должен достигнуть возраста в 18 лет, он должен страдать неизлечимым заболеванием. Он должен написать несколько прошений, подтверждающих его решимость покончить с собой. Лишь после этого больной получает возможность достойно и без боли умереть под присмотром врача. В либеральной Голландии - эвтаназия давно уже считается неотъемлемым правом любого человека. Несколько лет тому назад там даже вышла книга под названием «Пути к гуманной смерти по собственной воле».
Не менее серьезны и доводы тех, кто не считает эвтаназию допустимой. Например, по их мнению, нельзя взваливать на врачей ответственность за умерщвление человека. Они обращают внимание на то, что медицина развивается очень быстро, и сегодня найдены способы лечения болезней, еще недавно считавшихся безнадежными; таким образом, отключая пациента от систем жизнеобеспечения, мы лишаем его шанса дождаться появления лекарства от его недуга.
Но главная и действительно нерешаемая этическая проблема встает в отношении больных, которые не в состоянии самостоятельно принять решение о том, чтобы перестать жить: находящихся в коме, умственно неполноценных, включая страдающих старческим маразмом, а также совсем маленьких детей. За них, если эвтаназию легализовать, будет решать кто-то другой. Кто – врачи, родственники или представители власти? И где гарантии, что их решение будет продиктовано соображениями гуманизма и интересами больного?

На одной чаше весов - право человека самому распоряжаться собственной жизнью, например, чтобы избавиться от невыносимых страданий при неизлечимой болезни. На другой чаше - клятва Гиппократа и заповедь «Не убий». В Германии пассивная помощь при эвтаназии разрешена, активная - запрещена. Но где грань между ними? Врачи зачастую вынуждены сами решать этот вопрос в каждом конкретном случае.
Сегодня в Швейцарии, Бельгии и Голландии эвтаназия разрешена законом. Я не знаю, насколько это правильно. С одной стороны, можно облегчить больному страдания, тем более, если он сам этого желает, и его семья согласна. Но с другой стороны, это как-то противоестественно.

Когда город спит, не спит она. В три-четыре часа утра, именно в то время, когда скорая помощь регистрирует больше всего смертей. Это был неспокойный час. Вот и ей не спалось, вот уже три года, в одно и то же время. Нет, она не чувствовала смерть, у нее не болела голова, ей не снились кошмары, не чувствовала боли. Это была бессонница, которая мучила и не давала покоя гораздо больше и была пыткой, даря спасительный сон лишь на два часа за сутки.
Изменилась вся ее жизнь. Теперь была лишь бесконечная дорога, на которой можно остановиться лишь для того, чтобы попить кофе и проспать свои привычные два часа. Чтобы идти этой дорогой, ничто не должно обременять. Вот она ничего не имела за душой, кроме старого серого пальто, а все удивлялись, где эта сумасшедшая только нашла его, которое давно бы выбросила, если бы не минусовая температура на улице. Ничего и никого…
Вот и сейчас она покидала то, что могло ее задержать. Она поцеловала его в холодный лоб и уходила, чтобы никогда не вернуться. Тихо пробираясь коридорами маленького слишком шумного дома, думала о том, заметит ли ее исчезновение, расстроится ли. Но ей было уже не интересно и неважно, как было неважно много раз до этого. Но даже, если бы захотела узнать, никогда не вернулась и не обернулась. Потому что это прошло безвозвратно; она идет вдоль песчаного берега и вдыхает воздух моря, а он, в квартале от нее, еще спит. Она была уверена, он станет отличным мужем и отцом, но потом, а сейчас он один из…, потому что она вне…
Вне этой жизни. Почему? Ответ она сама не знала, скорее, знала подсознательно. Тогда, три года назад, она чувствовала себя старой облезлой кошкой, у которой больше не осталось сил на борьбу и на жизнь, и которую выбросили на обочину безлюдной дороги. Ей потребовалось несколько месяцев для того, чтобы осознать, что случилось и зачем. Было ли это велением судьбы или роковой случайностью, сделало ли это ее сильнее или лишь отдалило от людей. Она обдумала то, на что раньше не хватало времени, приняла для себя радикальные и окончательные решения, вследствие которых из одинокой превратилась в одиночку. Сейчас она тоже могла сравнить себя с кошкой, но уже со свободной, независимой и полной сил, чья судьба всегда оставалась в стороне от внешнего мира.
Вот так она и жила, когда все спали. Спал весь город и не мешал ей думать, бродить по пустым улицам и чувствовать себя, если не хозяйкой мира, то хотя бы своей судьбы.
- Стой! – это был он. Он явно бежал, пытаясь успеть за ней, не упустить из виду и из своей жизни. На этот крик она остановилась и с недоумением смотрела на парня, которого почти забыла, почти ушла от него. Но через минуту недоумение сменилось привычным чувством отстраненности. А он остановился в шаге от нее и просто смотрел ей в глаза. Пока она не отвела их, осознав, что он не такой, что сейчас она просто так не уйдет, да и в ней самой что-то переменилось. – Я ведь даже не знаю, как тебя зовут?
- Я сама прихожу.
- Я серьозно!
- Я тоже.
- Значит сама и уходишь?!
- Да.
И опять молчание. Он не знал, как еще ее задержать, а она не знала, почему до сих пор здесь стоит и вот уже сделала шаг, а он взял за руку.
- Я с тобой.
- Зачем?
- А ты зачем?
- Я люблю ходить.
- Я тоже. Пошли.
- Ты даже не знаешь куда.
- А ты знаешь?
- Нет.
- Вот видишь, как у нас много общего…
Она пошла вперед, действительно не зная куда, просто не назад, а он шел рядом, просто чтобы быть рядом. Они молчали, и слова были лишние. Только лишь иногда она смотрела, не повернул ли он, а он смотрел, чтобы придумать ей подходящее имя.
А город спал, не зная, что они сейчас вместе, не тогда и не потом, а сейчас. Никто не знал, сколько это продлится. Но пустые улицы, по которым они шли, теперь не были пустыми, а тишина не была более молчаливой…