ГАНС ЛЕЙП

Гольфстрим... Что за диковинное слово? Оно вызывает в воображении летающих рыб, старинные суда с резной кормой, приключения в дальних странах... А в действительности?

Испанцы, что плавали в Вест-Индию, называли словом «гольфо» море вообще, и именно от них к нам дошли первые сведения о реке, текущей посреди океана. Путь от островов Зеленого Мыса до Антильских, когда в спину им дул ровный мягкий пассат, они назвали «Гольфо де лас дамас» — «Дамским морем», ибо здесь, в Северном экваториальном течении, погода милостива к путешественникам, и среди первых женщин, что поплыли к далеким заморским берегам в сопровождении бесшабашных конкистадоров, одна оказалась настолько смелой, что иногда брала в свои руки руль — и тем не менее с судном ничего не случалось (может быть, ей волей-неволей приходилось это делать, когда кавалеры слишком усердно опорожняли бочонки с акведанте!).

Зато к северу от Бермудских и Канарских островов, между тридцать пятым и сороковым градусом северной широты, океан получил название «Гольфо де лас иегуас» — «Лошадиное море». В этих широтах объятия океана бывают настолько крепкими, что фрахтеры нередко теряли здесь свой груз с бесценными андалузскими скакунами.

Гольфо, гольф, галф, — все это производные от греческого к о л п о с, что означает залив. На ум сразу приходит Мексиканский залив, считавшийся долгое время родиной Гольфстрима. Но, честно говоря, залив здесь ни при чем. Гольфстрим уже добрых два столетия называли «Корръенте де гольфо» — «Морское течение», к тому времени, когда Бенджамин Франклин поставил обозначение «Галф-стрим» на первой своей карте.

Так родилось имя.

Но разве может существовать четко очерченный поток воды в воде? Это ведь не ручей и не река с берегами. И все же берега у течения есть. Теплые массы Гольфстрима скользят и перемещаются между более холодными, эластичными стенами воды. Масштабы течения трудно вообразить. Все реки всех континентов: Енисей, Обь, Янцзы, Дунай, Эльба, Рейн, Нил, Конго, Миссисипи, Амазонка и все остальные, на которые нам хватит школьных знаний, до самой захудалой речушки, слитые вместе, — не составят того количества воды, которое несет Гольфстрим. Через Флоридский пролив в океан ежечасно выливается сто миллиардов тонн теплой воды. Это в несколько раз больше того, что выносят в океан все реки мира.

Посмотрим на эту гигантскую текучую ленту. Она течет тут с незапамятных времен. Неторопливо течет сквозь время — со скоростью, с какой движется на службу пунктуальный чиновник.

Под прессом воздушной помпы пассатов к северу и к югу от экватора через Атлантику расходятся гигантские массы воды, которым не могут помешать такие мелочи, как противоположное Гвинейское течение. Эти массы разбиваются о подбородок Бразилии и в смятении поворачивают по большей части на северо-запад. Они обтекают южноамериканское побережье, минуют устье Ориноко и процеживаются между Большими и Малыми Антильскими островами в Карибское море. Здесь, между Венесуэлой и островом Тринидад, проход довольно узкий, его зовут Драконовым горлом; еще во времена испанских завоеваний капитаны в этом месте непременно выходили из каюты и становились на мостик. Правда, океан простирал свою милость к кораблям настолько, что позволял им войти в пролив (как это было с Колумбом во время его третьего путешествия). Но вот выхода из Map Карибе приходилось искать в другом месте. При взгляде на карту кажется, что выходов здесь так же много, как в римском Колизее, но при ближайшем рассмотрении выясняется, что открыта всего пара калиток. «Дырявый забор из сотни островов» перед Атлантикой мало удобен для мореплавателя и уж тем менее для гигантского морского течения, которое стремится как можно скорее вернуться к экваториальному направлению.

Этим массам воды безумно хочется соединиться с родственным им течением в Тихом океане, которое, казалось бы, так и дожидается родственных вод. Но меж ними пролег меч — перешеек между двумя континентами Америки, и, хотя на карте он выглядит тонким и несущественным, он преисполнен необыкновенной важности, ибо разделяет Великое Море нашей Земли на два главных океана — Тихий и Атлантический. Кажется, что разрезали гигантскую змею, и обе части извиваются, стараясь дотянуться друг до друга.

Так было не всегда. Но так будет еще достаточно долго, и булавочные уколы строителей каналов не в силах изменить этого раздела.

Зажатый в тисках суши, атлантический поток выливается в котел между Кубой и полуостровом Юкатан. Пусть океанографы не пытаются использовать этот котел с тропическим подогревом как точку отсчета при определении уровня моря — он здесь на полметра выше, чем на экваторе.

Наконец, поток прорывается через Юкатанский пролив и попадает в черпак Мексиканского залива. Казалось бы, здесь ему самое время, наконец, угомониться. Ничуть не бывало! Еще недавно полагали, что Мексиканский залив, так сказать, до краев заполнен Гольфстримом. Оказалось, однако, что до залива дотрагивается лишь пара осторожных щупалец, а главное течение отшатывается от него, как пьяный от телеграфного столба. Юкатанское течение, как здесь называется Гольфстрим, резко изгибается и поворачивает на восток. Оно проскакивает между Кубой и Флоридой со скоростью два метра в секунду в отчаянной решимости поскорее вернуться в родную Атлантику.

И вот здесь-то на его пути встает новое препятствие — Багамская отмель, свернувшаяся как колбаса. Между ней и полуостровом Флорида, известным своими аллигаторами, эксцентричными купальщицами, космодромами и ценами в отелях, пробивается Флоридское течение, которое, оказавшись на воле, обретает, наконец, свое имя — Гольфстрим.

У Багамской горловины к нему присоединяется ответвление экваториального потока — Антильское течение. Оно рассталось с главным до того, как начались злоключения последнего, стремясь, так сказать, без труда примазаться к напористому коллеге. У Палм-Бича течение закручивает, как в чертовом колесе, но оно по-прежнему держится подальше от берега, не достигая даже шельфа (прибрежной кромки, которая окаймляет континенты и на расстоянии двухсот-четырехсот метров переходит в морскую пучину). Гольфстрим течет буквально перед носом морских пляжей Каролины, Вирджинии и Джерси, не одаряя их своей теплой улыбкой. Холодное противотечение с Лабрадора отталкивает его локтями от берега, так что купающиеся американцы мерзнут подчас в самые жаркие дни и готовы приписать Лабрадорское течение козням бюро путешествий, которое хочет таким образом заманить туристов на острова Вест-Индии. Нередко здесь можно обнаружить рядом слои температурой в пятнадцать и двадцать пять градусов!

На широте Ньюфаундленда Гольфстрим как будто все еще хранит потаенную надежду найти какой-нибудь проход к Тихому океану. Ледяной партнер, который толкает Гольфстрим под ребро, не любит шутить. Обе стихии вздымаются друг перед другом, их поле битвы окутывают туманы, как некогда облако пыли скрывало схватку двух рыцарей. Два богатыря, обхватив друг друга, извиваются в конвульсиях: горячее соленое экваториальное течение и почти пресное, несущее холодную воду растопленных льдов, северное. Они ставят друг другу подножки, бросают противника поочередно в партер, а иногда и уползают «за край ковра». После этой отчаянной схватки Гольфстрим выходит сильно ослабленным, к тому же его покидает неверный союзник — Антильское течение, которое вновь направляет стопы мимо Азорских островов и Мадейры к Португалии и Африке: вполне вероятно, что при этом оно забрасывает удочку и в Средиземное море.

А в это время главное течение неуклонно держит курс норд-ост, стремясь к своим неведомым, но высоким целям, движимое иными силами, нежели ветер, а часто и вопреки ему. На восток его отклоняет сила вращений Земли, которая в северном полушарии стремится заставить вращаться по часовой стрелке все водяные и воздушные потоки. Ширина Гольфстрима здесь составляет шестьдесят километров, а глубина — триста метров; он скользит над океанской пучиной, пружиня на толще холодных атлантических вод.

На сорок пятом градусе широты Гольфстрим вновь делает попытку сбежать на запад и все-таки протянуть руку Тихому океану. Наука еще и сейчас не может сказать определенно, насколько это ему удается...

Однако главная артерия Гольфстрима давно уже пульсирует у берегов Европы. Мимоходом он облагодетельствовал Исландию, где по имени датского исследователя его зовут течением Ирмингера. Гольфстрим настолько смягчает климат острова Эдды, что на нем прекрасно себя чувствуют двести тысяч жизнерадостных исландцев, в то время как, например, на острове Саутгемптон, что лежит на той же широте, селиться никто не хочет.

Именно Гольфстриму обязан недолгим, но бурным летом и сносной зимой западный берег Гренландии, в то время как на противоположном берегу моря Баффина суровый климат с трудом переносят лишь несколько сот оставшихся эскимосов и канадские арктические патрули.

Наконец, Гольфстрим попадает в южную часть Северного моря. Это можно заметить сразу же за островом Уайт, когда на палубе трансатлантических лайнеров исчезают меховые манто и стюарды вместо горячего бульона начинают разносить лимонад. Гольфстрим похлопывает по плечу и Шотландию; зимой этот географический факт отмечают даже жители Магдебурга и Праги, когда дует западный ветер.

Наш герой протискивается все дальше между острыми скалами Фарерских островов, между сотней мрачных Шетландских островов и попадает к берегам Норвегии, где соответственно меняет свое название на Норвежское течение. Это место — арена его последних отчаянных боев с северными ледяными течениями. Впрочем, кто знает, может быть, это, напротив, дружеские объятия? Как бы там ни было, море здесь неспокойно. Оно славится в этих местах ужасными завихрениями и водоворотами, в том числе известным Мальстремом.

Хотя холодная вода, как известно, тяжелее теплой, но Гольфстрим значительно солонее полярных вод и поэтому подныривает под них. Где-то здесь, за Мурманском, он заканчивает свои дни...

Мы рассказали о главном течении Гольфстрима, хотя и не утаили того, что этот могучий поток рассылает в разные стороны своих детей и племянников, которые по мере сил путают навигационные карты. Еще в семнадцатом веке капитан Госнольд, державший курс на Северную Вирджинию, проделал весь путь против течения и немало удивлялся медлительности своего корабля. Назад он плыл в том же направлении — на этот раз, естественно, очень быстро, но все еще не подозревая об истинных причинах. В судовом журнале он назвал все свои приключения «в высшей степени странным и необъяснимым делом, разобраться в котором может только сам господь бог».

А ведь уже Колумб отчетливо представлял себе возможности Гольфстрима. На обратном пути из Вест-Индии каравелла «Пинта» попала в ужасный ураган; моряки уже не надеялись спастись. Тогда Колумб выписал на пергамент основные результаты своих открытий и положил свиток в осмоленный бочонок. К свитку была приложена записка, в которой нашедшему предлагалось незамедлительно передать свиток Его Величеству испанскому королю за вознаграждение в тысячу дукатов. Свиток был завернут в тряпку, пропитанную воском, потом еще раз запечатан в воск, да и дубовая проспиртованная ромом бочка не должна быстро распасться в воде. Ее не нашли до сих пор, и может быть, и сейчас она носится по волнам, пока ее не обнаружит какой-нибудь счастливец. Счастливец — потому что к обещанной тысяче дукатов любой музей мира без колебаний добавит еще несколько тысяч за обладание редчайшим документом.

Это был, пожалуй, один из первых образцов морской почты бедствия. Но, увы, не последний. Вот записка из бутылки, доставленной Гольфстримом. В ней имена шести человек команды голландского брига «Мальвира» и следующий текст: «Идем домой из Нъю-Орлеана. Сегодня 7 октября 1702 года. Находимся на 31,1° северной широты, 74,3° западной долготы. Торнадо с юго-юго-востока сбил все мачты, такелаж, лодки; смыты за борт семь человек, среди них — первый помощник. Грот-мачта, упав, пробила борт. Попытались закрыть течь. Она слишком велика. Насосы не помогают. Мы опускаемся. Боже, смилуйся над нами. Нам ничего не остается, кроме как приготовиться к смерти, и я, капитан Леваалъд, и те, кто остался со мной, выпили бутылку за благополучную высадку в том мире. Нашим дорогим женам в знак памяти и выражения нашего сожаления и сочувствия оставляем в бутылке наши свадебные кольца, чтобы они их продали. Пусть эти деньги послужат небольшим утешением в их беде».

Это было маленькое судно, экипаж которого состоял из мужественных и бедных людей — кольца были единственным их богатством. Каким гротеском оборачивается по сравнению с этой трагедией гибель «Титаника», о которой так много писали и, что еще хуже, столько раз экранизировали, что истина целиком ушла в подводную часть айсберга, оставив на поверхности яркую шапку полулжи. История «Титаника» — это и история Гольфстрима, и мы тоже расскажем о ней.

Вначале только несколько слов об айсбергах, ледяных горах, которые как-то не вяжутся с понятием теплое течение. Действительно, большинство айсбергов, сползающих в океан с отрогов арктических гор, тают, дойдя до Гольфстрима. Тем более неприятны бывают исключения. Немецкий почтовый пароход, шедший из Америки в Европу, только за один день 24 мая 1882 года насчитал 351 айсберг на своем пути, то есть мы хотим сказать, что они оказались бы на пути парохода, если бы он вовремя не свернул!

Айсберги потому-то так и опасны, что большая часть их — семь десятых — лежит под водой. Солнце и ветер обрабатывают надводную часть, придавая ей фантастические очертания, шлифуя и полируя ее, как черствый хлеб стачивает зубы бедняков. Но невидимые корни поистине ужасны, тем более что Гольфстрим, подмывая и изъязвляя их, оттачивает подводные кромки айсберга острее кораллового рифа.

Именно на такой айсберг наскочил в ночь с 14 на 15 апреля 1912 года расхваленный и, как утверждали, совершенно непотопляемый пассажирский лайнер «Титаник». Он шел из Англии в Нью-Йорк. Уже потом руководители компании придумали легенду, что он-де шел на побитие рекорда. Ветер и погода во время плавания «Титаника» были благоприятны. За очень короткое время удалось достичь ньюфаундлендских отмелей, где Гольфстрим резко изгибается, уступая Лабрадорскому течению. Нужно отметить, что курс для этого времени года был странен — по самой северной кромке Гольфстрима. Очевидно, компания желала избежать его мощного стремительного противотока и выиграть во времени — ведь экономия хотя бы на одном ужине для тысячи трехсот богатых пассажиров (в стоимость билета входит и стол) принесла бы немалую прибыль судовладельцам.

С 1 апреля суда должны были идти уже по «летнему маршруту», но он пролегает чуть ли не посредине Гольфстрима, течение которого дает себя знать самым ощутимым образом. В сутки оно отнимает 20—30 морских миль (в районе Флориды вдвое больше).

«Титаник» с его водоизмещением в 6700 тонн и длиной в два с половиной раза больше футбольного поля был самым крупным океанским пароходом того времени. Предполагалось, что, даже если его мощные борта заденут кромку ледового поля, это не сможет замедлить хода. Правда, уже с девяти утра были получены сообщения с различных пароходов о встреченных ими айсбергах и плавучих льдинах. Капитаны как игрушкой пользовались недавним изобретением — радио, и с удовольствием наводняли эфир всевозможными сообщениями.

Наступила ночь. Небо было беззвездное, но видимость была хорошая.

К моменту, когда вахту принял первый помощник Мердок, отличный моряк, зубр навигации, судно находилось уже в опасных водах. За два часа температура воздуха упала на шесть градусов. Температура воды, к сожалению, не контролировалась. Впереди находились два сигнальщика; все огни на носу были потушены, чтобы не мешать видеть препятствия по ходу судна. Вахтенный знал, что с других судов получены сообщения о ледяных полях. Но, во-первых, это были сообщения с других судов, а к радио, повторяю, тогда относились более как к забавному развлечению, нежели серьезному элементу навигации. А главное, на борту находился генеральный директор компании Брюс Исмей, и снизить скорость в его присутствии было бы отчаянным риском. Если бы все обошлось, офицерам непременно приписали бы недостаток мастерства. Так что приходилось смотреть сквозь пальцы на некоторые тревожные симптомы.

За двадцать минут до полуночи Мердоку сообщили по телефону с «вороньего гнезда», что впереди виден лед. В бинокль Мердок ясно видел беловатые сполохи на воде. Льдина была отчаянно близко — в трехстах метрах.

— Полный назад! — дал сигнал Мердок машинному отделению, а рулевому: — Лево на борт!

Лайнер шел со скоростью одиннадцать метров в секунду. Меньше чем за полминуты он должен был столкнуться со льдом. Гигант поразительно быстро среагировал на поворот влево, а вот задать обратное направление мощным двойным винтам было значительно труднее. Тем не менее судно, казалось, миновало лед.

И все же столкновение состоялось. Через 36 секунд корпус «Титаника» всей своей огромной массой напоролся на лежавшую в семи метрах под водой заточенную Гольфстримом, как нож мясника, кромку айсберга, и тот вспорол борт судна на протяжении пятисот футов, как брюхо трески.

Все произошло так быстро, внезапно и тихо, что уже спящие или еще танцующие пассажиры не заметили аварии. В их ушах звучали шум вентиляторов и звуки джаза.

Но Мердок понял, что случилось непоправимое. Нажав на кнопку, он перекрыл трюм водонепроницаемыми переборками. В первые шесть отсеков уже ворвались тысячи тонн воды. Насосы были тотчас же приведены в действие, но они были бессильны. Следующая перегородка оказалась слишком слабой, да и к тому же неполной — сверху оставалось неприкрытое пространство, а так как нос продолжал погружаться, волны хлынули в машинное отделение.

Паники на борту не случилось. Никто не представлял себе, что гигантскому судну может что-либо угрожать всерьез. Если бы даже на судне попытались спасти всех на лодках, это было бы невозможно — не хватало по меньшей мере пятисот посадочных мест. Предписание регистра Ллойда, согласно которому число мест в спасательных лодках должно быть не меньше числа пассажиров и команды, осталось лишь предписанием. Кроме того, многие пассажиры первого класса приняли все происходящее за некие маневры и отказывались покидать борт. Они отталкивали матросов, мешавших доиграть партию в вист. Куда сговорчивее оказались пассажиры более дешевых классов — в их каютах вода уже залила пол.

В целом из двадцати спасательных лодок, которые могли бы принять тысячу двести человек, на воду было спущено всего семнадцать, и с ними судно покинуло семьсот двенадцать человек (один из них умер от сердечного приступа).

Что касается генерального директора компании — надо отдать ему должное — он прежде всего бросился не к спасательным шлюпкам, а к телеграфному аппарату и добился от компании Ллойда, благо в Лондоне было уже семь часов утра и чиновники проснулись, увеличения страховой премии. И только тогда, в час пополуночи атлантического времени, был отдан приказ просить о помощи, и в эфир полетели сигналы бедствия. Были даны позывные бедствия CQD — кам квик, дейнджер (скорее сюда, опасность), а затем и только что утвержденный международный сигнал SOS. Но первый пароход, который принял сигнал о помощи, «Карпатия», опоздал — через два часа сорок минут после столкновения с айсбергом «Титаник» резко содрогнулся, задрал вверх корму и под шум срывающихся со своих мест котлов, под свист вытесненного водой воздуха, под вопли обреченных, резко, как кашалот, нырнул в пучину.

Он и поныне лежит на глубине трех с половиной тысяч метров, и, несмотря на лакомую золотую приманку стоимостью в двадцать пять миллионов долларов, что покоится в сейфах кают-компании, фирмы, занимающиеся подъемом затонувших судов, бессильны что-либо сделать с этим мастодонтом.

Пока золотоискатели ныряют на дно океана или умирают от тропической лихорадки на островах Вест-Индии в поисках пиратских кладов, в Атлантике ежедневно работают драги, приносящие тысячи тонн золота, или платины, или серебра, — сравнить можно с чем угодно миллиарды искрящихся на солнце рыбьих чешуек, что мелькают перед глазами рыбака каждый раз, когда трал поднимают на борт и в трюмы траулера сыплются груды сокровищ, ибо как не назвать сокровищем рыбные богатства Атлантики! Конечно, это не те клады, которые обогащают их владельцев.

Среди королей Америки и Европы не числятся имена рыбаков, но и рыбаки не интересуются именами магнатов нефти и стали, торговли и радиопромышленности. Жизнь в море, созерцание могучих стихий приучает к философскому восприятию жизни.

Некогда киты и тюлени, а сейчас тунец и селедка — вот те клады, на поиски которых ежедневно выходят сотни тысяч людей. И, как и в поисках любого клада, он открывается неожиданно, хотя существуют карты, где ихтиологи показывают возможное нахождение рыбных косяков. Они так же верны, как карты пиратских сокровищ.

Самой надежной рыбой знатоки считают селедку. Уже со времен средневековья она была самой удобной в рыботорговом деле. В самом деле, ее можно есть свежей и замороженной. Голландец Вильгельм Бойкельзоон открыл, что поджелудочная железа сельди обладает ферментирующими свойствами и как бы консервирует рыбу. Вскоре обнаружилась еще и удивительная способность селедки храниться почти неограниченно долго в засоленном виде.

Весь расцвет Ганзы связан прежде всего с торговлей селедкой. Кроме того, селедка довольно дешева; без нее оголодало бы пол-Европы. А может быть, случилось бы что-нибудь еще более непоправимое, если бы острый и нежный вкус селедки не нейтрализовывал последствий официальных банкетов. Бисмарк сказал как-то, что, не будь ее так много, селедка была бы изысканнейшим деликатесом в мире.

Сейчас, говорят, селедки стало меньше. Исландцы жалуются, что она ушла от берегов Исландии, норвежцы — от берегов Норвегии. И бесстрашные маленькие траулеры бросаются на поиски рыбы все дальше от родных берегов, в бирюзовую даль, где стаи чаек и дыхание Гольфстрима обещают богатый улов.

Гольфстрим, Гольфстрим! Река жизни, река смерти посреди океана. Река тайн и открытий, любви и отчаяния. Река неведомого.

Гольфстрим часто окутан туманами. Слишком ясная погода здесь — верный признак урагана. А в тумане чего не привидится моряку. Может, то мелькнуло крыло альбатроса, может, парус «Летучего голландца», а может быть — покрытый солью форштевень судна-бродяги, как, например, английского четырехмачтовика «Губернатор Парр», который попал в сентябре 1923 года в жестокий шторм у острова Сейбл.

«Губернатор Парр» потерял снасти и управление. Неделю экипаж носило «без руля и без ветрил» по Атлантическому океану. Потом команду снял американский пароход «Скодак», а само судно осталось на плаву благодаря своему грузу; шхуна везла древесину. Оно описывало причудливые круги по океану, следуя прихотям Гольфстрима. Судно видели потом во многих местах. Оно медленно, но неуклонно двигалось к Европе. Английский лайнер «Зария» пытался сжечь бродячего «Губернатора Парра», представлявшего несомненную опасность. Казалось, что эта попытка удалась, но через три месяца шхуну видели вновь у Азорских островов — она выглядела целехонькой. С тех пор о ней ничего не известно...

Гольфстрим — место встреч и расставаний. Гиганты пассажирских линий вздымают за собой белые волны. Заметят ли рыбаки далекий пароход? Снизойдут ли пассажиры верхней палубы до крохотного суденышка? Им нет дела друг до друга. Они влекомы Гольфстримом. Или противостоят ему.

Перевел с немецкого Г. ГАЕВ

vokrugsveta.ru