Если поезд ушел, надо как-нибудь жить на вокзале:

 в туалете, в буфете, под фикусом пыльным, у касс,

 ибо нам небеса это место и век навязали,

 как вовек полагалось верхам: не спросивши у нас.

 

 Надо ставить заплатки на платья и ставить палатки,

 разводить не руками, а кур, хризантемы, костры,

 и Писанье читать, и держать свою душу в порядке,

 и уехать хотеть за троих, то есть как три сестры.

 

 И кругами ходить, как в тюрьме, по сквозному перрону, -

 и понять, и проклясть, и смириться, и все расхотеть,

 и без зависти белой смотреть на дуреху ворону,

 что могла б и в Верону на собственных двух улететь.

 

 И на этом участке планеты дожить до рассвета,

 и найти себе место под крышей и солнцем в виду

 раскуроченных урн, и дожить до весны и до лета,

 и в тетрадку писать, и не тронуться в этом аду.

 

 И стоять на своем, и пустить в это месиво корни,

 и врасти, а потом зацвести и налиться плодом,

 ибо поезд ушел в небеса и свистки его горни,

 но остался вокзал, на котором написано: «Дом».

 Инна Кабыш