Старость – не когда что-то забываешь, а когда забываешь, где записал, чтобы не забыть, шутит Александр Ширвиндт.

Александр Ширвиндт в особом представлении не нуждается. Известный актер, театральный режиссер, сценарист, художественный руководитель Московского академического театра Сатиры, который, кстати, в октябре отпраздновал свой 90-летний юбилей. Однако мастер «несерьезного жанра» не только создал незабываемые образы на сцене и в кино (достаточно вспомнить роли, сыгранные им в фильмах «Ирония судьбы, или С легким паром», «Старики-разбойники», «Бабник»), Александр Ширвиндт – еще и автор книг.

– Александр Анатольевич, вышла в свет ваша новая книга «Склероз, рассеянный по жизни». В нее вошли ранее уже публиковавшиеся главы?

– Точно не скажу. Название все объясняет. «Склероз, рассеянный по жизни» – причина ответственная, буду все время на нее ссылаться.

– У предыдущих книг тоже несерьезные названия: «Былое без дум», «Проходные дворы биографии», «Schirwindt, стертый с лица земли». Как они появились?

– «Былое без дум» – значит, можно придумывать. «Ширвиндт, стертый с лица земли» – название с двойным смыслом. Узнал, что около Кенигсберга был город Ширвиндт, он снесен в годы войны. Получился Ширвиндт, стертый с лица земли. «Проходные дворы биографии» – это чехарда воспоминаний. Жизнь моя, людей моего поколения прошла по проходным дворам – можно было войти на Сретенке, а выйти в Химках. Теперь «Склероз...».

Лоскутное одеяло мыслишек

– Вы являетесь президентом Академии юмористических авторитетов. Юмор помогает жить? В каком возрасте человек чувствует, что возраст прибавляется?

– Известные строки «Песня строить и жить помогает» в Доме актера заменены на «Юмор строить и жить помогает». Юмор помогает выжить. Первые признаки старости ощущаешь в три месяца, когда отрывают от груди, надо искать другую грудь. Но перспектива есть – Зельдин, он говорит: «Готовьтесь к моему столетию».

– Предисловие к книге – «Лоскутное одеяло мыслишек». Далее на страницах время идет вспять от восьмидесяти к нулю (от 80 лет к 40, от 40 к 20... ) – чтобы читатели тоже сбросили десяток-другой лет?

– От восьмидесяти к нулю... Когда возникают проблемы в сознании, уловить, откуда куда что шло сложно... Ужас в том, что восемьдесят. Когда говорят: «Восемьдесят» – это ничего, а когда на бумаге написано: «80 лет» – как иероглиф. Старость – не когда что-то забываешь, а когда забываешь, где записал, чтобы не забыть.

Гримеры или патологоанатомы?

– Вы работали с Тарапунькой и Штепселем, Мировым и Новицким, придумали дуэт «Вероника Маврикиевна и Авдотья Никитична», который был невероятно популярным... А современные развлекательные программы, например «Один в один», смотрите?

– Я видел великих пародистов: Юрий Филимонов, Евгений Вестник, Геннадий Дудник, Виктор Чистяков. О них говорили: «Это за пределами человеческих возможностей!», «Сходство абсолютное!» Помню, как Юра Филимонов ночами сидел и слушал Утёсова. По микрочастицам создавал образ, ничего со своим лицом не делал. В телевизионной программе работают патологоанатомы.

– Гримеры творят невероятные вещи. В фильме о Высоцком зрители долго не могли определить, кто играет главную роль. Каково ваше отношение к фильму?

– Сережка Безруков, когда учился на третьем курсе, не гримируясь, показывал Жириновского, гениально схватил образ. В фильме о Высоцком его загримировали. Создалось неоднозначное ощущение, со знаковыми людьми эксперименты опасны.

Микромир людей

– В вашем доме останавливались, жили друзья. И Владимир Высоцкий с Мариной Влади тоже?

– Высоцкий не был в моей квартире. Когда Володя Высоцкий привез Марину в Москву, он жил на Малой Грузинской. По тем временам это был знаменитый дом. Внизу сидела консьержка, она увидела Марину Влади и обомлела. Все время мечтала, чтобы Марина и Володя пришли к ней в гости в подвал этого же дома. Неудобно было отказывать, они пошли. На столе – черная икра, севрюга... Марина говорила: «Что же у вас за страна? В магазинах ничего нет, а куда не придешь – икра, рыбка...».

– В какое время жить комфортнее – теперь, или в 70–80-е годы?

– За эти годы столько всего было, что уже сравнивать невозможно. Сейчас наступает новое время. Был совсем другой способ общения. Встречались, играли в преферанс, разговаривали, думали, мечтали. Выпивали не стаканами, а понемножку. На кухне рассказывали политические анекдоты. Это создавало микромир людей. Сейчас перезвонимся, и бежим дальше.

– Какую роль в вашей жизни играли женщины?

– Все роли играли – даже мужчин.

– А роли, которые вы играли на сцене, были важны?

– Как женщины.

– Ваши книги пронизаны юмором, иронией. Когда появилось ироническое отношение к жизни?

– В два месяца.

– Помните, какую первую книгу прочитали самостоятельно?

– Не помню, поздно я начать читать. Папанов говорил в какой-то роли: «Пить, любить и материться я начал одновременно».

– Вы очень смешно пишете о гастролях. Сейчас гастроли так весело не проходят?

– Во-первых, гастролей нет. Сейчас ездим мало. Раньше как было? Все ждали лета, знали, что на месяц едем в Киев, играем в театре Леси Украинки. Все разобраны по цэковским дачам... Во-вторых, это было сорок лет назад, интересы были другие. Скоро театр едет на гастроли в Казань и Ульяновск, всего на четыре дня.

«В театр хожу редко, только к знакомым»

– Как вы относитесь к критике?

– Критика – слово противное, как цензура. Когда мы были молодыми, критики были великие, например, Григорий Бояджиев – театровед, реформатор театра. Раньше критики приходили в театр не на премьеру, а до премьеры. С театром сотрудничали драматурги. Создавались потрясающие произведения. Розов приходил на репетиции «Современника», Немирович-Данченко работал с Чеховым, Горин – с Захаровым, Абрузов – с Плучеком... Критики участвовали в процессе создания спектакля, они помогали, а не соревновались, кто больше обругает.

– Как вы относитесь к авангардному театру?

– Когда отвечаешь честно, говорят, что старый, брюзжащий... Страшно поддаться чему-то новому и неизвестному. Попадаешь в руки режиссера, смотришь, корявенький. Молодые режиссеры мне интересны, я их уважаю. Но сказать, что я, зажмурившись, брошусь в их объятья, не могу. И бездарность видишь, и склероз давит...

– С каким режиссером вам было интереснее всего работать?

– Трудно сказать. Я работал с Мишей Туманишвили – гениальный грузинский режиссер, ставил в Ленкоме «Что тот солдат, что этот» Брехта. Анатолий Эфрос – удивительный режиссер, я играл у него девять главных ролей. Работал с Олегом Ефремовым, Георгием Товстоноговым, Валентином Плучеком, Марком Захаровым. Называю очень мощных режиссеров и абсолютно неидентичных. У меня копилка есть.

– Какое событие культурной жизни последнего периода вас наиболее заинтересовало?

– В театр, к сожалению, хожу редко, только к знакомым – к Захарову, Арцибашеву. На новые произведения ходить боюсь, не дай бог, понравится, что тогда делать? Был на одном из юбилейных вечеров Володи Спивакова. В зале создается удивительная, особая атмосфера. В Консерваторию хожу. Я, по идее, интеллигентный мальчик. Бываю рад, когда Светочка Безродная меня вытаскивает на концерты. Потрясения были или нет – не знаю, а умиление, ностальгические слезы – об этом говорим. В Зале Чайковского был замечательный вечер Миши Жванецкого, прекрасно, что не банкет с тостами. Он просто работал в зале.

– Что вы сейчас читаете?

– Сейчас только самого себя. Наташа Крымова, моя дальняя родственница, научила своего мужа – Эфроса, замечательной фразе. Не приходить в театр и говорить: «Вчера прочел «Три сестры». А говорить: «Перечел... Сейчас перечитываю». И я перечитываю.

Грустно, но смешно

– И последний вопрос. В ваших книгах есть ненормативная лексика?

– У Миши Жванецкого журналист брал интервью, сказал: «И последний вопрос». Он: «Как последний? У меня еще масса ответов». Сейчас запретили четыре слова. В книге есть прочерки. Я не ругаюсь. Матерюсь, но не ругаюсь. Театру Сатиры в этом году 90 лет. На юбилеи мы никогда не делаем корпоративы, а готовим обозрения. Спектакль называется «Грустно, но смешно». Идет танцевально-поэтическая сюита. В ней – фрагмент. От имени Маяковского говорим, как можно в нашей стране прожить без этих четырех слов. Огромный успех у зрителей. Отменить ключевые слова, значит, отменить Пушкина, отменить половину русской литературы. Те, кто отменил слова, ругаются незнамо как. А я матерюсь обаятельно.

ИСТОЧНИК