Дочь барда Александра Галича — о том, как любили её отца. И как убивали.

«Катастрофа случилась в 1971-м. От папы тогда отвернулись почти все его друзья. А в 1991-м КГБ открыл архивы, и я узнала, кто писал эти доносы... но подробности его смерти не раскрыты до сих пор», — рассказала дочь знаменитого барда Алёна Галич.

«Прости за всё»

— Моя мама, актриса Валентина Архангельская, стала прообразом главной героини фильма «В моей смерти прошу винить Клаву К.», снятого по повести Михаила Львовского. Михаил Григорьевич сам мне рассказывал, что все события в повести — подлинная история их взаимо­отношений. Он — мальчик, влюблённый в «Клаву» с детского сада. Она — «Клава». А юноша, вскруживший голову и отбивший героиню, — это и есть мой отец.

Родители встретились в 1941 году во фронтовом театре. Любовь у них была с первой репетиции, с первого взгляда. Когда поехали подавать документы в ЗАГС, всю дорогу как безумные целовались в автобусе и не заметили, как маленький чемоданчик, стоявший между ними, исчез. Со всеми документами и продовольственными карточками. Это было в маленьком городке Чирчик под Ташкентом, где режиссёр Валентин Плучек и драматург Алексей Арбузов собрали остатки своей театральной студии — своих жён, Галича, маму, Зиновия ­Гердта... Поженились родители в перерыве между поездками с театральной труппой на фронт.

После войны мама в поисках работы уехала в Иркутский драматический театр. Она не хотела сидеть дома и жить в большой семье, где всем заправляла бабушка, папина мама. Папа писал ей горы писем, звал домой, в Москву. В один из приездов мама узнала о его романе с Ангелиной Шекрот, студент­кой сценарного факультета ВГИКа, и подала на развод. Позже я узнала, что в Иркутске у неё тоже были романы, и один очень серьёзный. Молодого человека звали Леонид Иович Гайдай...

Последний раз я видела родителей вместе на даче в Загорянке. Когда под вечер они уходили на электричку, я вдруг поняла, что больше их вместе не увижу. Так оно и оказалось. Перед отъездом в Норвегию отец написал маме: «Прости за всё. Люблю. Целую. Саша».



«Ты богач!»

Как говорили папины знакомые, «у Галича было две жены, и обе красотки». Причём обе полная противоположность друг другу. Мама не собиралась жертвовать собой и сценой ради отца. А Ангелина Шекрот после встречи с папой бросила творческую карьеру — была его помощницей, нянькой, редактором, администратором, женой и любовницей.

У Ангелины Николаевны отец из простых, но дослужился до генерала Красной армии, а мама из знаменитого рода Кузьминых-Караваевых (её тетка — известная монахиня мать Мария, в которую был безответно влюблён Александр Блок).

Когда в 1948 г. в Театре сатиры, а затем во многих театрах страны поставили пьесу папы «Вас вызывает Таймыр», успех был бурный. Все говорили: «Сашка, ты богач!» Никто не знал, что весь гонорар за «Таймыр» пошёл на взятку судье, чтобы выкупить моего дедушку из тюрьмы. Но этих денег не хватило... Впервые я поняла, что такое беда, когда из дома исчезло пианино. Пианино было очень старинное, красивое...

Только много позже мне рассказали, что во время «борьбы с космополитизмом» моему деду «при­шили» статью. Он тогда работал в одном из зданий Кремля комендантом. На наше счастье, он шёл не по политической, а по экономической статье. Поэтому процесс был выигран, и он вернулся домой, хотя год отсидел под следствием...

Все самые сильные детские впечатления связаны с квартирой бабушки на Малой Бронной и, безусловно, с отцом. В молодости он был очень красив. По словам Юрия Марковича Нагибина, «Саша — это вылитый еврей­ский Дориан Грей». Высоченного роста, широкоплечий, с шикарными вьющимися волосами, крупными карими глазами. К тому же он был безумно интересный собеседник.

Первый же фильм по его сценарию — «Верные друзья» — получил главный приз на фестивале в Карловых Варах. Потом вышли фильмы «Дайте жалобную книгу», «Бегущая по волнам», «На семи ветрах». За сценарий к картине «Государственный преступник» ему дали грамоту КГБ.

Неприятности для папы начались с того, что его лучшая пьеса «Матросская тишина», которую в «Современнике» довели до генеральной репетиции, была запрещена. В этот момент он понял, что ни через кино, ни через драматургию высказаться не может. Тогда и появились песни.

Первые концерты начались после его знакомства с писателем Варламом Шаламовым. Это был конец 50-х, пошла волна возвращенцев из сталинских лагерей. Папа рассказывал, что именно тогда у него что-то «щёлкнуло внутри, перевернулся весь мир». Концерты были очень забавные. В комнату набивалось много народа. Гости были очень необычные. Я запомнила, как однажды человек с железными зубами буквально после каждой песни спрашивал: «Александр Аркадьевич, а где же вы сидели?» — «Да не сидел я!» Это продолжалось весь вечер, все немного поддали, папа не выдержал: «Да сидел я, сидел!» — «Где?» — «Был такой большой лагерь — Москва назывался...»

Все такие «квартирники» были «под колпаком» у КГБ. Однажды Андрей Дмитриевич Сахаров должен был ехать к папе. В жуткий дождь вышел из Академии наук, начал голосовать — никто не останавливается. А рядом припаркована чёрная «Волга». Он подошёл: «Ребята, вы за мной поедете к Галичу?» Те кивнули. «Тогда заодно и подвезите...»

У папы был всего один открытый концерт — на фестивале «Бард-68» в Ново­сибирском академгородке. Когда там он спел песню «Памяти Пастернака», весь зал — более тысячи человек — молча встал. Вскоре в ФРГ в эмигрантском издательстве «Посев» без его ведома под фамилией Галич вышла книга стихов с чужой биографией и двумя чужими песнями. Тогда такая публикация считалась большим преступлением.



Папа был возмущён: в предисловии написали, что «талантливый поэт-самоучка полжизни провёл в сталинских лагерях», а тексты его песен исковеркали. Последней каплей стало письмо в ЦК Дмитрия Полянского, члена Политбюро. Его дочь выходила замуж за артиста Театра на Таганке Ивана Дыховичного. На даче, где отмечали свадьбу, ждали Высоцкого, но он не приехал, тогда включили записи Галича. Услышав их, Полянский очень рассердился. Ход делу дал генерал КГБ Ильин, который был секретарём и куратором Союза писателей. Вопрос «О Галиче» вынесли на повестку дня на секретариате союза. «За» исключение проголосовали Лесючевский, Грибачёв, Ильин и Аркадий Васильев — тот самый, что выступал общественным обвинителем на процессе Даниэля и Синявского, папа нашей знаменитой Дарьи Донцовой. «Против» — Барто, Катаев, Рекемчук и Арбузов... Официально Галича исключили «за несоответствие высокому званию советского писателя». Но всем было понятно, что за песни.

«Саша, покайся!»

Шёл декабрь 1971 года... Мы вернулись в Москву числа 15 января, папа лежал, болел. Успокаивал: «Это ещё не окончательное решение». Ему все звонили: мол, Саша, покайся, пообещай вести себя хорошо. А потом почти все разом отвернулись.

Я хорошо помню, как мы входили под арку нашего дома у станции метро «Аэропорт», навстречу шли знакомые люди, папа всегда здоровался, а с ним — нет. Делали вид, что не видят, не слышат, отворачивались. Я рвала и метала, рыдала: «Не смей с ними здороваться. Они сволочи и предатели!» А он спокойно отвечал: «Не здороваться невежливо. А их нужно пожалеть...»

К сожалению, большинство молча примкнули к тем, кто клеймил его позором, а теперь клянутся в любви к Галичу. Один-единственный из них, кто публично признался, что в тот момент предал папу, — это его ученик драматург Виктор Мережко. Он мне сказал: «Алёна, я ничего не буду писать об Александре Аркадьевиче, потому что я очень перед ним виноват. Я встретил его в арке и не по­здоровался...» Третий инфаркт у папы случился незадолго до исключения. Он получал 54 рубля — пенсию по инвалидности, и это было, по сути, единственное средство для существования.

Помните классический спор «физиков» и «лириков»? Так вот. Когда папу исключили, «лириков» словно смело, за исключением нескольких человек (Рассадин, Нагибин, Ласкин, Швейцер, Аграновские, Плучек). А все так называемые «физики» предлагали помощь, устраивали ему домашние концерты, на которых собирали деньги. Особенно поддержали Сахаров, Капица, а также его крёстный отец Александр Мень... Ещё существовал «тайный Фонд помощи исключённым литераторам». Алиса Григорьевна Лебедева, жена извест­ного академика, кибернетика Сергея Лебедева, создала так называемую академическую кассу (куда скидывались академики) и по сто рублей отправляла в четыре адреса — В. Дудинцеву, В. Войновичу, А. Солженицыну и папе.

Летом 1974-го у папы созрело желание уехать в Норвегию, где ему предложили проводить семинары. Переждать, пока здесь всё уляжется. Но его пригласили в отдел виз при КГБ и сказали: «Либо вы уезжаете по израильской визе, либо в другую сторону — на север...» К счастью, вмешалось норвежское посольство, и тут же в Москве ему выдали нансеновский паспорт беженца — теперь он мог выезжать в любую страну. Он уехал в Норвегию, затем, когда в Мюнхене открыли пункт радио «Свобода», вёл там передачу «У микрофона Галич», а позже вместе с Виктором Некрасовым и Юлианом Паничем перебрался в париж­ский корпункт.

Со временем, как мне рассказали, у КГБ возник план — вернуть Некрасова и Галича в Советский Союз в обмен на их покаяние и признание, что на Западе плохо. Папа порой говорил: «Иногда приходит мысль: не плюнуть ли на всё и вернуться. Пускай сажают...» Он очень болел ностальгией. Им сделали такое предложение. Но они отказались.

Официальная версия гибели отца 15 декабря 1977 года — «поражение электрическим током — несчастный случай». К тому времени, когда меня выпустили в Париж, почти все, кто одно­значно говорил про убийство (а таких было много!), умерли. Но всё же мне удалось провести собственное расследование и восстановить хронику событий. В тот день, выходя из офиса парижского корпункта «Свободы», папа сказал Синявскому, что пошёл покупать радиоантенну («Плохо прослушивается Москва»). Пришёл домой. Его по­следние слова были обращены к собиравшейся в магазин жене: «Скоро услышишь необыкновенную музыку». Когда она вернулась, он лежал на полу, сжимая обугленными руками усы от антенны... Следствие шло неделю и сделало заключение: от удара током не выдержало сердце. А дальше идут сплошные загадки...

За полгода до этих событий в почтовый ящик нашего дома на Бронной подбросили анонимное письмо: «Вашего сына Александра хотят убить». Об этом написал в своей книге академик Сахаров, который дер­жал это письмо в руках... Лучшие криминалисты, к которым я обращалась за консультацией, подтвердили, что от такого удара током отец погибнуть не мог («тряхнуло бы слегка, и всё»), тем более не могло быть обугливания рук. Да и смерть Ангелины Николаевны в 1986 году довольно подозрительна. Следствием установлено, что в тот день она курила, лёжа в постели, заснула и задохнулась от дыма. А вместе с ней «заснула» любимая собачка, которая могла выбежать через при­открытую дверцу на балкон и как минимум спастись. Также исчезли все дневники отца, одна законченная и все незаконченные рукописи. Я знаю одно: Ангелина Николаевна в «несчастный случай с Галичем» никогда не верила.

Когда в 1991 году стали раскрывать некоторые кагэбэшные секреты, я обратилась в КГБ, и мне показали доносы на папу. Где выступал, с кем, что говорил. Они были подписаны кличками — Гвоздь, Хромоножка, Фотограф. Папу называли Гитарист. Доносы писали люди искусства. Насчёт Гвоздя и Хромоножки я сразу догадалась. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы «расшифровать» известного актёра (его уже нет в живых). Кстати, комитетчики подтвердили, что я не ошиблась... Я надеялась, что со временем мне покажут досье отца полностью, но потом мне сказали: оно пропало. Французские власти закрыли «дело о смерти Галича» на 50 лет — до 15 декабря 2027 года...

Могила Александра Галича на русском кладбище Сент-Женевьев-де Буа в предместье Парижа.

Александр Галич. Неоконченная песня