Прочтите и улыбнитесь.

Письмецо одной девушки из Германии подруге в Россию. Вернее, отрывок.
Пунктуация, орфография и остальные нехитрые обороты автора сохранены без изменения.

... Иду, значит, шоппингую, смотрю: на обочине ёжик лежит. Не клубочком, а навзничь, и лапками кверху. И мордочка вся в кровище: машиной, наверное, сбило. Тут в пригородах кого только не давят! Ежи, лисы, змеи..
иногда даже косули попадаются. Мне чего-то жалко его стало: завернула в
газету, принесла домой.

Звоню Гельмуту, спрашиваю, что делать? Он мне: отнеси в больницу, там ветеринарное отделение есть. Ладно, несу.
Зашла в кабинет. Встречает какой-то Айболит перекачанный: за два метра ростом, из халата две простыни сшить можно. Вас ист лось?! - спрашивает. Вот уж, думаю, точно: лось. И прикинь: забыла, как по-немецки ёж. Потом уже в словаре посмотрела. Ну, сую ему бедолагу: мол, такое шайсе приключилось, кранкен животинка, лечи, давай. Назвался лосем - люби ёжиков..
Так он по жизни Айболитом оказался: рожа перекосилась, чуть не плачет
бедняжка. Тампонами протёр, чуть ли не облизал и укол засандалил. Блин, думаю, мало ёжику своих иголок. И понёс в операционную. Подождите, говорит, около часа.
Ну, уходить как-то стремно - жду. Часа через полтора выползает этот лось.
Табло скорбное, как будто у меня тут родственник загибается.
И вещает: мол, как хорошо, что вы вовремя принесли бедное существо! Травма-де, очень тяжёлая: жить будет, но инвалидом останется.. Сейчас, либе фройляйн, его забирать и даже навещать нельзя: ломняк после наркоза.
Я от такой заботы тихо охреневаю. А тут начинается полный ам энде.
Айболит продолжает: Пару дней пациенту (nоtа bеnе: ёжику!) придётся полежать в отделении реанимации (для ёжиков, н/// х?!!!), а потом сможете его забирать. У меня, наверное, на лице было написано: А на хрена мне дома ёжик-инвалид?!..
Он спохватывается: Но, может быть, это для вас обременительно и чересчур ответственно ( ё-мое!!!). Тогда вы можете оформить животное в приют (б///я!!!). Если же все-таки вы решите приютить его, понадобятся некоторые бюрократические формальности..
Понимаю, что ржать нельзя: немец грустный, как на похоронах фюрера.
Гашу лыбу и спрашиваю: - Договор об опеке (над ёжиком, е///т!!!)? -
отвечает, а также характеристику из магистрата. Я уже еле сдерживаюсь, чтобы не закатиться., - спрашиваю. Этот зоофил на полном серьёзе отвечает: - Нет, характеристика в отношении вашей семьи, фройляйн. В документе должны содержаться сведения о том, не обвинялись ли вы или члены вашей семье в насилии над животными (изо всех сил гоню из головы образ Гельмута, грубо сожительствующего с ёжиком!). Кроме того, магистрат должен подтвердить, имеете ли вы материальные и жилищные условия достаточные для опеки над животным (не слишком ли мы бедны для ёжика, с///ка!!!). У меня, блин, ещё сил хватило сказать: мол, я посоветуюсь с близкими, прежде чем пойти на такой ответственный шаг, как усыновление ёжика. И прашиваю: сколько я должна за операцию? Ответ меня додавил.

"О, нет, -говорит, -вы ничего не должны! У нас действует федеральная программа по спасению животных, пострадавших от людей". И дальше - зацени: "Наоборот, вы получите премию в сумме ста евро за своевременное обращение к нам. Вам отправят деньги почтовым переводом (... восемь, девять - аут!!!).
Мы благодарны за вашу доброту. Данке шен, гуторехциг фройляйн, ауфвидерзейн!" В общем, домой шла в полном угаре, смеяться уже сил не было.

А потом чего-то грустно стало: вспомнила нашу больничку, когда тётка лежала после инфаркта. Как еду таскала три раза в день, белье, посуду; умоляла, чтобы осмотрели и хоть зелёнкой помазали..
В итоге родилась такая максима: "Лучше быть ёжиком в Германии, чем человеком в России".

Пролог

Bonjours, Paris! Tu es ma vie!  
Люблю я свет твоих небес!  
Paris, Paris, je t'aime, ma vie!  
В волнах великой Сены Мир Воскрес!

Часть первая. Поэтическая

Однажды тройка tres connu французских мэтров 
(Причем из разных временных эпох) 
Сошлась в вопросе: Под каким из спектров 
Им рассмотреть Париж!  Et on commence Tel чертополох! 

Сравнить Париж немыслимо и безрассудно, 
Его пороки, стать - никак не угадать! 
Неверное решение ведь явно же – подсудно! 
Меняется он на глазах и можно опоздать.

Когда количество ночей без сна сравнялось с сотней 
И чашка кофе с круассаном не обрадовала глаз 
Решили, что пора остановиться, что добротней 
Им спор свести к концу и все ж начать их сказ.

Чтоб выдержать французов фирменную марку 
Сошлись они, однако, на одном: 
Что каждый из троих внесет свою ремарку, 
А предки вынесут решение потом.

И первой критику на суд представила 
Аврора Дюдеван, в миру Жорж Санд, 
Французский брак, любовь и страсти правила - 
Краеугольный камень жизни. И не надо реприманд!

Париж в ее романах чересчур умен, 
Пытлив, мечтателен, плюет на предрассудки; 
Порою дерзок, но всегда влюблен! 
Любовь в Париже помутила многие рассудки!

Париж – роман длиною в жизнь, 
Его судьба так тесно связана с простором, 
Его стихия – игры неземных Богинь, 
Измена же не видится укором.

Амур не только в сердце, в мыслях, в естестве, 
Потеряна судьба, коль сердце не сражает Ангел. 
Уж лучше жить на скоростях и в суете, 
Чем прозябать в безвестности, тоскуя « Мой удел».

Париж Жорж Санд мы видим до сих пор, 
Дитя любви – не зря прозвали город: 
Любое целомудрие здесь ждет раздор, 
А вот задор влюбленных вечно молод!

_____

 

Немножечко вздохнем, любовь оставим
И повернем мы друг к материи другой: 
Мы моду, шик и блеск  прославим, 
Где лучше -ты ведь знаешь, как никто другой!

Где ярче блеск, великолепие и шарм?
Где мода – высшее из правды ? 
Тьерри Мюглер  для девушек – молитва в  Нотр Дам, 
От запаха до капли мускуса -  удачи, страсти мантры.

Спасет ли мир такая красота? 
Ведь мода часто близится к регрессу. 
От мала до велика фэшн паризиенне – мечта! 
Жить  Бог велит на пике интересу!

Париж кует соблазн и ла ботэ, 
Нет равных в мире славе громогласной! 
Стать несравненной? Что ж, Не стой в котэ, 
Смирись и подчинись ты силе неподвластной!

Соня Рикель, Тьерри Мюглер, Тед Лапидус, 
Жан-Поль Готье, Гома Мишель и Хлоя. 
Найти себя, свой образ сможет и индус, 
Вдохнув парфюм Парижа, сразу же сдалась бы Троя!

___

 

А что ж богатство вкуса, пища для ума? 
Найдем в Париже ль толику забвенья? 
Его художники – не полая сума, 
В Париже Art et Gout не лишены правленья!

Художественный вкус Парижа уникален, 
И в каждой кисти видится изыск; 
Мир Ренуара, Писсаро порой сентиментален, 
А вот Месье Беро поставил на кон риск.

Художники, поэты, рифмоплеты, 
Найдет тут место сможет и шутник. 
Париж двояк, он словно Квазимодо - 
Душой прекрасен и судьбой велик!

Часть вторая. Прозаическая

Когда бы судьба не забросила  Вас в Париж, он прекрасен в любое время года! Широкие гулкие мостовые, скромные бульвары, многочисленные кафе, аппетитно зазывающие  одуряющее пахнущим кофе и свежими круассанами, суетливые зрелищные французы, очаровательные даже в своей спешке и, порой, неряшливости…….

Париж притягивает нас своей загадочностью, неповторимым произношением Мирей Матье, историей любви Квазимодо и Эсмеральды, стеклянной пирамидой Лувра (а вдруг Дэн Браун прав и там покоится Дева Мария?), изысканностью видения Клода Лелуша, семейным гнездышком Джонни Деппа и Ванессы Паради, яхтой Пьера Ришара на Сене, шармом Атоса и безбашенностью Д”Артаньяна, возмутительной обнаженной Марианной ….. На одном дыхании всего и не перечислить.

То, что этот город богат культурой и историей, не вызывает сомнения. А еще не вызывает сомнения, что фактически каждый, кто приезжает в Париж, бегом бросается осматривать основные достопримечательности… Стоп! Остановись, турист, а то самое интересное пропустишь. Можешь не согласиться со мной, но любой город – не набор музеев и площадей, это, прежде всего, люди и их культурные обычаи. Это их повседневная жизнь, реакции, общения, ощущения. Чтобы познать город, надо пожить жизнью горожанина, поговорить с ним о том о сем, походить по нетуристическим тропинкам, поспорить с клошарами о цене свободы….  

В общем, в своем отзыве-дневнике, который я замыслила организовать в виде описательных мини флэшбэков (живые жизненные ситуации, произошедшие со мной во время посещения Парижа), не будет стандартного описания туристических достопримечательностей, так как найти их при наличии под рукой интернета не составит труда; мне, напротив, хочется отразить саму суть города. То, чем живут его люди, его свободный нрав, доброту, уверенность, лицедейство… Где-то это будет просто описание ситуации без эмоциональной оценки, где-то, прошу прощения, не удержусь, и все же позволю себе комментарии или сравнение с нашей, российской действительностью. Главное, я постараюсь показать ДУШУ города и его обитателей, которых очень люблю…..

 

КАНАРЕЙКА В ПАРИЖСКОМ МЕТРО

Вглядывались ли Вы в усталые лица людей, едущих в московском метро? Подмечали ли раздражительность российских граждан, толпящихся в узком коридоре какого-нибудь гос.учереждения, все еще живущего по советскому укладу? А как Вам наши мужчины, мгновенно засыпающие в вагоне электрички при виде беременной женщины или старики, орущие «Заткните своих детей»?

Подождите, не спешите с комментариями. Вот другая картина….

Париж, метро, час пик, There is no place to swing a cat. Вверху - лес вытянутых левых рук с только-что вышедшими новостными газетами, вторая рука, за дальностью ручки, обнимает рядом стоящего, боковые сиденья подняты, так как сидячий занимает аж два места и для Франции это аксиома. Открываются двери и в вагон, битком набитый пассажирами, входит женщина, да не одна, а …… с клеткой! В клетке радостно или возбужденно, кто ее там поймет, что-то чирикает канарейка.

Теперь закройте глаза и спроецируйте это на российскую действительность. Получилось? Вам припомнили всю Вашу родню и перебрали родственников канарейки? Вы впервые услышали о том, насколько Вы  умны, талантливы и т.д. и незамедлительно получили совет сидеть дома, дабы мир не потерял такого гения из-за несчастного случая? Проснулось желание как можно скорее оказаться в душе?......

Вот так и мое сердце замерло, и совсем не в предвкушении лингвистических изысков, которых мне не хватало на тот момент. Кроме слов Merde и Casses-toi мой словарь неприличных выражений зиял огромными пробелами. Но, Mon Dieux, ничего такого и не произошло в помине. Рядом стоящие пассажиры заулыбались, еще теснее прижались друг к другу, оглашая вагон радостными возгласами «Какая прелесть», «Лапочка» и «Крохотуличка». Вот такая разница или c’est la vie, как говорят все те же французы.

КЛОШАРЫ. УДИВИТЕЛЬНАЯ БЕСЕДА.

Всегда прохожу мимо нищих, просящих милостыню, с полуприкрытыми глазами. Отношение неоднозначное, ибо сама однажды встретила в ресторане парня, которому, пожалев его за безногость и убогий вид,  20 минут назад дала 100 рублей.  Он был отлично одет, с конечностями все в порядке и, проходя после ужина мимо моего столика, он произнес: «Лох – судьба». И на лице противный оскал….

Нищие в Париже стыдятся того, что вынуждены просить. Они сидят с поникшими головами и на табличках совсем не те истории Достоевского, что у наших. Там, как правило, написано всего несколько слов: «Хочу кушать» или «Простите». И если вы вдруг купите ему гамбургер, а не подадите монетку, вам не будет нестись в след череда ненормативной лексики. Вам посмотрят в глаза и скажут «Спасибо».

И не вспомню сейчас, в какой район Парижа завели меня мои блуждающие ноги, помню лишь, что был это какой-то колледж, но вот там, сидя на лавке, я провела одну из удивительнейших бесед в моей жизни. Беседовала я с клошарами. Они совсем не жаловались на свою жизнь, т.к. правительство Франции заботится о них. Так и сказали: «Нам есть, где жить, у нас чистые штаны и нас снабжают презервативами». Рассуждали они не хуже Патрика Зюскинда в его знаменитой Голубке: о свободе и независимости от системы (порой мне казалось, что авторы фильма Матрица украли у них идею), о праве выбора жизненного пути и о настоящей ценности жизни. И мне тогда впервые в жизни не показалась бредом и книга Генри Миллера «Тропик Рака»…..

СПОР НА КЛАДБИЩЕ ПЕР-ЛАШЕЗ ИЛИ УДИВИТЕЛЬНАЯ БЕСЕДА № 2

Небольшая историческая справка

(надеюсь, будет полезна, т.к. это место выбивается из ряда традиционных туристических троп)

Кладбище Пер-Лашез (Фр. Père Lachaise, буквально «отец Лашез») -  кладбище в Париже, одно из самых известных мест захоронения в мире; кладбище называют крупнейшим музеем надгробной скульптуры под открытым небом.  Расположено на востоке города, в 20-м муниципальном округе. Официальное название — Восточное кладбище (Cimetière de l'Est). Здесь можно встретить могилы известнейших мыслителей, историков, писателей, поэтов, актеров. Вот всего лишь несколько имен :

     Оноре де Бальзак (1799-1850), писатель

• Жан де Лафонтен, баснописец
• Жан-Батист Мольер (1622-1673), комедиограф 
• Марсель Пруст (1871-1922), писатель
• Оскар Уайлд (1854-1900), писатель, драматург, поэт, эссеист
• Жорж Бизе (1838-1875), композитор
• Мария Каллас(1923-1977), оперная певица
• Джим Моррисон (1943-1971), американский певец, поэт и композитор, участник группы The Doors
• Эдит Пиаф (1915-1963), певица и актриса
• Сальвадор, Анри(1917—2008), французский певец
• Фредерик Шопен (1810-1849), польский композитор
• Сара Бернар (1844-1923), актриса
• Айседора Дункан (1878-1927), балерина
• Анни Жирардо, актриса
• Ив Монтан(1921-1991), актёр, певец

(приведенный список – лишь часть огромного листа с именами известных деятелей французской и не только культуры. Любознательные могут посмотреть всю информацию в Википедии).

На спор меня вывели эмоции, всколыхнувшиеся от похода по парижским трущобам. (Кстати, очень рекомендую трущобы. Здесь собрана большая часть нетуристического Парижа) 3 часа, первый час вдвоем с Шимасом (офранцузившимся американцем), затем к нам присоединились те немногие французы, которые гуляли в этот час по кладбищу, мы спорили на тему «Почему стоит\не стоит подавать нищим». Да, тогда, будучи совсем молоденькой, я и помыслить не могла, что нищие – целый бизнес, и подавая им мы поощряем разврат, наркоманию, горе и боль. Мой друг multiresidente привел массу доводов о ненадобности  подаяний, но я, с упрямостью известной всем ослицы, твердила свое «Человек обратился именно к тебе, у него беда, ты не обеднеешь, если подашь один евро….» Вскоре какофония, вызванная спором, была обрублена высказыванием одного из посетителей кладбища:  «Просто у русских широкая душа, а глупость – беспросветная» - сказал старичок лет 70.  И гордо добавил: «Это моя интерпретация Вашей фразе «Умом Россию не понять». 

Закусив удила и сдерживая слезы ярости я предпочла удалиться, всю неделю потом доказывая, что русская женщина в ярости – очень страшно))))

Подводя итог, хочется отметить, что европейцы крайне законопослушны и законодоверчивы. Также они крайне прижимисты, точнее, умеют считать деньги. Не видят смысла платить дважды. Ведь они отчисляют налог, который, в том числе, идет на содержание неимущего. Правда, в последнее время участились случаи возмущения подобной ситуацией, так как порой пособия значительно перекрывают заработную плату. А мы широки душой, ну да мне, все же, это ближе, родней……

 

ЗНАКОМСТВО ВОЗЛЕ НОТР ДАМА

Французы – удивительно говорливый и благодушно настроенный народ, а еще, конечно же, крайне влюбчивый. Стоит тебе выйти из отеля или присесть на лавочку с мечтательным выражением на лице, как тут же кто-то бросается знакомиться с тобой или предлагать свою помощь. Таких случаев был не один десяток.

Поддень, маленький скверик возле Нотр Дамм. Я сразу приметила его, высокого и черноволосого мужчину, кормящего мелких птах остатком своего круассана. И где-то в глубине души почувствовала – сейчас подойдет знакомиться. Чтобы не привлекать хотя бы внешнего внимания, достала томик Гюго, купленный 10 минут назад на распродаже и углубилась в чтение. Мужчина моей мечты встал, помыл руки в фонтане и……. пересел на скамейку рядышком со мной.

Мы долго рассуждали о нелегкой судьбе Квазимодо, о цене «капли воды», о ситуации в России. Лишь потом оказалось, что нам все же ближе английский и мой новоиспеченный друг все же Американец (хоть и офранцузился почти на 100%), просто живет в Париже, так как влюбился в этот город.

Потом были романтические подарки, катание на лодочках, ношение моей весьма не хрупкой фигурки по кварталу Дефанс…. Удивительно, конечно, совсем не это, так как любой влюбленный мужчина, независимо от национальности, способен на «геройские» поступки ради нравящейся ему женщины. Удивительна реакция прохожих. Один клошар прямо перед нами залез на забор и сорвал удивительной красы цветок, чтобы потом подарить нам со словами «Какая чудная пара». Нам улыбались в след, художники дарили шаржи на наши улыбки, дети показывали ручонками со словами «Мам, смотри, . влюбленные)))».  Совсем не то равнодушие, к которому мы привыкли, правда?

 

МЫШЬ В ПАРИЖСКОМ ОТЕЛЕ ИЛИ ОТНОШЕНИЕ ФРАНЦУЗОВ К ЖИВОТНЫМ

Интернет пестрит многочисленными статьями о защитниках животных, среди которых много представителей французской нации. Они запрещают производство фуа гра или открывают домашние отели для собак; все их побуждения направлены на облегчение нелегкой судьбы братьев наших меньших.  Такое рвение, конечно, прекрасно, если бы не переусердствование, в котором я убедилась на своем (и совсем не горьком) опыте…. Вот вам на оценку забавный случай, произошедший со мной во Франции в hotel ibis.

Как-то раз  к нам в номер пришла в гости мышка. Обычная дворовая, серая мышь. Крики, писк, ноги выше ушей... не помню сейчас, откуда взялась литровая банка и как мы туда загнали этого зверька. Видимо правду говорят - со страху не только глаза велики, но и ловкости прибавляется. Оставили мы банку до прихода горничной, свято верили, что уберет. Каково же было наше удивление, когда, вернувшись в отель вечером, мы обнаружили банку с мышкой на том самом месте, на котором оставили. Недоразумение выяснилось на ресепшн - горничная посчитала мышь нашим домашним животным, которое мы привезли с собой из России.

ЧЕМ ЖИВУТ ФРАНЦУЗЫ ПЕНСИОНЕРЫ ИЛИ Я - РЕПОРТЕР РТР СПОРТ

 Пришлось мне однажды поработать спортивным репортером для второго канала. Мы встречали судна с иностранцами, путешествующими по просторам нашей Родины. Моей задачей было узнать, занимаются ли они спортом, что есть спорт в их жизни .. в общем, любые околоспортивные темы, которые могли бы стать основой для новой телепередачи.

И, как вы догадались, попались мне именно французы.

Первая встреча вогнала в шок всю съемочную группу – ну никак не ожидал оператор, обладатель самой отвисшей челюсти, что средний возраст путешествующих  лет 70.  Живописная группа старичков и старушек бодро шагала по палубе, распевая национальные песни и громко восхищаясь увиденной красотой. Я, также не ожидавшая увидеть пенсионеров, совершенно мимолетно промолвила Bonjours и тут же застыла в смятении… Тема-то про спорт, а о чем спрашивать старичков, половина из которых хромает, а вторая опирается на клюку, я ну никак не могла сообразить.

Спасли меня сами путешествующие, начав засыпать вопросами про ТВ камеру, канал и где я так хорошо выучила язык. Получив пару комплиментов, я окончательно расслабилась, даже что-то про спорт промямлила и услышала в ответ такое, от чего до сих пор бросает в дрожь при виде российских пенсионеров. Оказалось, что французы на пенсии – не домоседы (семечки-лавочки, сериалы-сплетни – это для наших бабулек), спорт для них очень важен, такие вот путешествия продляют жизнь, разглаживают морщины и придают бодрости не только телу, но и духу. И вообще, в 70 лет жизнь только начинается. Одна бабулька мне рассказывала, как путешествует с БОЙФРЕНДОМ, живет с ним в разных каютах (не расписаны ведь) и просила меня оценить коктельное платье на бретельках и туфельки на каблучках. Другой дедок, похоже, еще воевавший в первую мировую, цитировал мне стихи незнакомых поэтов, пытаясь добиться от меня оценки и моего пониманию любви. Правда, его гасконский акцент был еле различим, однако пыл и та скорость, с которой он таскал меня по палубе, весьма напоминали Д’Артаньяна….

ФРАНЦУЗЫ И СПОРТ. ЧАСТЬ 2

Как проводит свои будни большинство представителей российского офисного планктона? Ответ не заставит себя ждать, ибо событийная цепь крайне проста: давка в метро - стул в офисе - курилка - обед в кафе-курилка- давка в метро. Из указанного отрезка жизни разве что нехитрые телодвижения в метрополитене можно причислить к спорту и то - к пассивному. А вот разговоры о том, что европейцы начинают день с пробежки до места работы или с поездки на велосипеде вызывают, напротив, крайне активную реакцию. Не буду приводить вам многочисленные возгласы, ибо, уверенна, они уже рвутся и с вашего языка.

Конечно, я понимаю, что велосипед – не для нашей действительности, не для наших дорог и менталитета. Но все же зависть так и растлевает мою незащищенную от искушения душу, когда я представляю, как мой друг каждое утро катит на роликах аж из центра Парижа до квартала Дефанс, где находится его офис.  Путь весьма и весьма не близок, скажу я вам.

Наверное, автобусом проще, скажите вы и я соглашусь, но ……это не жизнь, скажет он. Жизнь – движение, всем известна эта банальная истина. Вот и пытаются французы урвать по максимуму моменты для поддержания формы и здоровья. И, кстати, не только утром. Сотрудники Мэрии, например, в обед играют в волейбол. Да так азартно, что туристы останавливаются поболеть. А на набережной Сены танцуют так нежно любимою мною сальсу….

К сожалению, нам не хватает вот этой европейской спонтанности. Не только в спорте, а вообще. В отношении к жизни, к отношениям, к событийным реалиям. Поэтому нас и притягивает Париж, его величие, свобода движения и полет духа.

ФРАНЦУЗСКОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО: МЕССА В САКРЕ-КЕР

Базилика Сакре-Кёр (фр. Basilique du Sacré Cœur или просто Сакре-Кёр, буквально «базилика Святого Сердца», то есть Сердца Христова) – храм, расположенный на вершине холма Монмартр. Для меня это самое любимое место: потрясающий вид с холма, белоснежная трогательность базилики, квартал художников  и выставка работ Сальвадора Дали слева от здания, сувенирные лавочки у его подножия. Это место, благодаря своей разномастности,  удовлетворит вкус самого изысканного туриста. Жаль, что многие ограничиваются лишь внешним осмотром самой базилики и не заходят на католическую мессу. Смею заверить, это, по меньшей мере, любопытно.

Я попала на мессу случайно. Просто прощалась с любимым местом в день своего отъезда и как-то спонтанно поддалась уговорам старичка зайти внутрь. Месса началась. Восхитительные звуки органа, сияющие глаза прихожан, песнопения, причастие. Вроде бы как у нас, но вот что странно. У нас вы один на один с богом, а там вы часть всего коллектива. Прихожане, стоя в очереди за причастием, обсуждают важные для них события, священник также интересуется жизнью каждого. Складывается впечатление, что огромная семья собралась за рождественским обедом и торопится насытиться впечатлениями на год вперед…..

ФРАНЦУЗСКОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО: СТУДЕНЧЕСКИЙ ТЕАТР

Недалеко от Сакрэ-Кер в глухом подвальчике располагается никому неизвестный студенческий театр. Существует он на честном слове и энтузиазме студентов Сорбонны, которым интересно преподнести свое видение мира сквозь призму незаезженных пьес. С улицы театра не видно (просто нет вывески и афиши), да и не имеет он целью привечать благородную публику. Его публика – неординарные люди, готовые часами спорить о прекрасном, высоком и высокопарном. Театр многонационален, разношерстен и разноголос, что делает его постановки особо пикантными, ведь смешение культур и их сосуществование всегда любопытно.

Такая любопытная ворона как я, без сомнения, не могла не напасть на это чудесное место. И, надо сказать, его страстность меня поразила. Я не столько стала зрителем проходящей там репетиции, сколько комментатором и сообщником в плане привнесения русских ноток в искусство этого театра. Меня раздирали на части, требуя объяснить мое видение трудов Чехова, Толстова, Достоевского. Спорили со мной о понимании россиянами французской литературы (Как хорошо, что я закончила к тому времени факультет французской литературы Французского Университетского Колледжа и была крайне начитана и подготовлена к большинству вопросов), о русском театре и балете, о нашей бытности…

Ушла я только под вечер с полным блокнотом контактов и какофонией международных имен в голове.

 

ФРАНЦУЗСКОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО: МАСТЕР КЛАСС В СОРБОННЕ

Продолжая знакомиться с французской культурой посредством проникновения в самобытность французов, я, представившись будущим преподавателем французского на стажировке, заявилась в Сорбонну с просьбой поприсутствовать на курсе французского языка для иностранцев. Меня и вправду интересовала методика преподавания языка, материалы, фонетический курс и другие языковые детали, вот только вспоминая пропускную систему российских ВУЗов мои ноги сами принимались жать на тормоза. Но российского чуда не случилось и меня в полном восторге (возможно, мне так показалось) препроводили на курс месье Дюрана, который с радостью представил меня студентам и потом уделил мне еще пару часов своего свободного времени. Месье Дюран крайне охотно делился со мной своими наработками, внимательно следил за чистотой моего французского и даже спросил, не оскорбит ли меня, если он позволит себе поправить несколько моих французских звуков, звучание которых французский напоминало крайне отдаленно.

Такого рода вылазки я предпринимала чуть позже и в Италии, и в Бельгии, а вот когда мой друг приехал в Москву и попробовал проделать тоже самое, ему дали от ворот поворот. Очень жаль…….

ФРАНЦУЗЫ И ФРАНЦУЗСКИЙ

Быстренько пробежав свой отзыв, отметила, что в большинстве своем я показываю лишь положительные стороны французского общества. Вероятно, к туристам отношение совсем другое, нежели к своим собратьям, да и едем мы лишь за положительными эмоциями и впечатлениями. Однако, тут вспомнилось то, что  меня крайне покоробило однажды и молчать я не стану, тем более что этот момент – крайне важная и характерная черта французов. Что именно? Да их отношение к французской речи представителей других культур.

Как обычно приведу несколько примеров, чтобы проиллюстрировать данную ситуацию.

Ситуация 1.

Париж, Эйфелева Башня, сувенирная лавочка. Возжелав купить тарелочку с изображением города, обращаюсь к продавщице на французском: «Не подскажете стоимость тарелочки?». Ее ответ крайне удивил меня: «Мадмуазель, Я Вас не понимаю, говорите по-английски». Лишь после моих слов о том, что я по-английски не говорю, пришлось ей продолжить наш диалог на французском. Но мина на ее лице при этом была крайне кислой.

Ситуация 2.

Париж, Лувр, очередь к стойке ресепшн. Я и англичанка как-то синхронно (я на французском, англичанка на своем родном) поинтересовались, как пройти к Джоконде. Полностью проигнорировав англичанку (встав к ней спиной) и улыбаясь мне во все 32 зуба, дама с ресепшн долго и подробно рассказывала мне о том, как пройти до этого шедевра и, также, что еще я смогу увидеть по пути к нему. Англичанка еще долго потом барабанила ногтями по блестящей стойке информации.

Позже я приметила, что мужчины с охотой подсказывают дорогу, интересуются Вашей личностью и лепят комплименты вашему произношению, дамы же, напротив, крайне редки в своей хорошей оценке……

СПОНТАННОСТЬ ФРАНЦУЗОВ. ВОСТОЧНЫЙ ВОКЗАЛ - ПОЕЗД - РЕБЕНОК НЕГРИТЕНОК.

Восточный вокзал в Париже (фр. Gare de L'Est) — один из семи парижских вокзалов, обслуживающий восточное направление Франции (анси, Страсбург, Реймс), а также дальние направления: Швейцария, Люксембург, Германия, Австрия. Расположен на Place du 11-Novembre-1918 в 10-ом округе Парижа) – удивительное место. И с точки зрения архитектуры и, также, истории. Кстати, наш московский Белорусский вокзал является побратимом Восточного вокзала, оба вокзала хранят память о двух величайших войнах 20 века. С них отправлялись на фронты Перовой и Второй мировых войн.

Восточный вокзал— отправной пункт знаменитого Восточного экспресса (Venice Simplon-Orient-Express); его, напоминающего денди, легко можно узнать среди множества других поездов.

Этот легендарный поезд вдохновлял поэтов и писателей: Колетт, Грэм Грин, Владимир Набоков, Хемингуэй…. они и многие другие задействовали Восточный Экспресс в своих произведениях. Ну и куда уж без бестселлера Агаты Кристи– “Убийство в Восточной экспрессе”! Также поговаривают, что Мата-Хари, известная танцовщица начала 20 века, обвинённая в шпионаже в пользу Германии во время Первой мировой войны, назначала встречи в этом поезде, полагаясь на его надежную защиту…

Мое путешествие, пусть и не на Восточном экспрессе, было не менее оригинальным, чем жизнь известной шпионки. Начиная с проверки документов (паспорт-то я забыла), заканчивая  самой дорогой. Опуская сложности переговоров с контролерами, расскажу о самом путешествии.

Мне показалось, что европейцы более любопытны, чем русские. Если Вы едете в одном купе или просто сидите друг напротив друга, - обязательно завяжут беседу. И не для поддержания формальной беседы, а наоборот – с искренним любопытством будут интересоваться вашими делами.

Напротив меня ехал афро-француз с очаровательной маленькой дочуркой. Девочке было скучно и совсем неинтересно рассматривать книгу с картинками (смотрела она все больше на меня и пыталась потрогать мои светлые прямые волосы), а папа ну очень хотел научить дочурку новым словам. Через минут 15 бесполезных усилий он встал, протянул мне книгу и сказал «Мадмуазель, почитайте книгу моему ребенку, вы ей понравились», а сам минут на 30 ушел в тамбур.

Спустя некоторое время я стала присматриваться к поведению российских мам. Вот уж кто точно не оставил бы ребенка – так это наши! Хорошо это или плохо – судить не мне, но, опять таки, мы предпочитаем призвать ребенка к дисциплине в угоду сформировавшимся принципам правильного поведения, а не дать ему возможность вести себя так, как он хочет. (не говорю о капризах). И это даже после повсеместного введения в садах и детских центрах системы Монтессори, которая во главу угла ставит ребенка и его индивидуальность…..

ФРАНЦУЗСКОЕ МЕТРО. ВСЕ КАК В РОССИИ.

И все же – люди есть люди или ты такой же, как я, но другой, как говорили Майя. Французам совсем не чужды некоторые российские слабости, в частности, прыжки через турникеты метро. И прыгают они, надо сказать, не менее виртуозно, чем наши профессиональные «зайцы»…..

 ___________________

Закачивая свой отзыв о путешествии в столицу фуа-гра, элитных духов и моды, хочется верить, что мой отзыв будет интересен и полезен тебе, читатель-путешественник. Мне хочется, чтобы любое твое путешествие носило не стандартное видение, а неординарный подход. Смотри шире, дыши глубже, наконец, живи там, где бы ты ни оказался, ЦЕНИ РАДОСТИ ЖИЗНИ И ОНИ ОЦЕНЯТ ТЕБЯ!

Часть третья. Для любителей классического маршрута.

Все же, не могу оставить без внимания и классический (пусть и не совсем) Париж, иначе турист в праве обидеться на меня, ведь не каждый готов вести светские беседы и днем и ночью, пусть и в угоду любознательности или, опять таки, шастать по трущобам. Однако, все же я представлю вашему вниманию не стандартные туристические места-музеи, а ОРИГИНАЛЬНЫЕ музеи города, посещением которых мало кто может похвастаться.

Итак, если Вы в Париже не в первый раз и в Лувр вас уже не тянет, или традиционные маршруты и издаваемые из года в год однотипные путеводители навевают лишь тоску, тогда Вам сюда:

Музей Магии 
Станция метро Saint Paul, адрес: 11, rue St-Paul, 75004 Paris

Даже если Вы не поклонник Гарри Поттера и никогда не мечтали учиться в Хогвартсе, Ваше любопытство не позволит Вам пройти мимо такой значительной коллекции фокусов и реквизита, используемого при их исполнении. Также, если вы любитель гаданий, пророчеств, загадок  и экстрасенсорики – добро пожаловать!

Кстати, музеи магии существуют во многих странах мира и в последнее время интерес к ним возрос благодаря все той же Джоан Роулинг, литературной маме Гарри Поттера. Британский музей магии, на мой взгляд, более интересен, нежели французский, ведь в нем представлена разнообразная коллекция «мантий»:

Ливономантия (гадание по дыму),

Каттабомантия (гадание по чаше с водой),

Офиомантия (гадание по движениям змей),

Катакстромантия (гадание по зеркалу)

Критомантия (гадание по движениям жука).

Музей подделок
Станция метро Porte Dauphine, адрес: 16, rue de la Faisanderie, 75116 Paris

Тема подделок как никогда актуальна в нашем современном мире, ведь подделывают все и вся – от предметов искусства до денежных знаков. Историю подделок (а ими  занимались всегда)  можно проследить   в специальном музее, посвящённом самым разнообразным подделкам. Также выставка расскажет  и о том, как боролись с подделками в разное время.  Музей охоты и природы

Музей охоты и природы

Станции метро Republique, Hotel de Ville и Rambuteau, адрес: 62, rue des Archives, 75003 Paris

Для поклонников охоты и оружия этот музей ну очень притягательное место. Многочисленные виды охотничьего ружья всех времен, картины, посвященные этому искусству заинтересуют не только суровых джентльменов, но и хрупких в своей нежности дам. 

Музей курения

Станция Voltaire (line 9), exit 1, 7 rue Pache.

Курительные трубки из дорогих сортов древесины, стекла, вереска, трубки с различными секретными отделениями, необычные курительные приспособления, мельницы для перемола сухих растений, шаманский табак с берегов Амазонки……. Экспозиция музея настолько любопытна, что некурящий человек может и поддаться чарующему магнетизму табака и закурить)))) К счастью (я ратую за здоровый образ жизни), со всеми этими приспособлениями соседствует экспозиция о коварстве табачного змия и способах борьбы с ним.

Также, в магазинчике при музее, можно приобрести и сувениры – различные приспособления, созданные для комфорта и удовольствия курильщика.

Музей эротики

Станция  - Pigal

Для тех, кто родился в СССР, где, как мы помним, секса не было, самое время наверстать упущенное и начать осмотр города с Музея эротики. Не перепутайте с кабаре Мулен Руж – там хоть все тоже очень эротично, однако Музей Эротики находится рядом, всего в 100 метрах, но это 2 совершенно разных места. 

4 этажа порнографических картинок, скульптур и инсталляций - забавы всех народов мира. Гораздо познавательней камасутры))) Во Франции о приличиях свои представления, так что смело можете брать свое дитя, если не боитесь потом сонма вопросов)))

Важно:

Вход в музей легко пропустить в бесконечной череде секс-шопов и клубов разных ориентаций. Ориентир - две недовольные жизнью на улице фигурки.

Как правило, на ресепшн любого отеля в этот музей дают флаер со скидкой. 2 евро хоть и мелочь, но приятно.

Париж нельзя познать до конца. Вот и я за свои 4 поездки так и не добралась до тех мест, в которых мечтала побывать. Что ж, оставлю на десерт. Меня ждет самый узкий дом в Париже, который был построен, чтобы закрыть щель между двумя пятиэтажными домами и самая настоящая китайская пагода, которая является одновременно музеем и мастерской по изготовлению мебели.  И еще….еще….еще…..!!!

.

 

___

 

«… В Николаеве мне будет скука смертельная. Спектакли мне надоели смертельно. Начну что-нибудь делать, если погода позволит, т.е. если жары не будут слишком мучительны. Буду купаться в Буге. Сегодня небо мрачно, ветер прохладен, а в комнате, при растворенном окне, все-таки душно от жару, хоть я и сижу только в рубашке.

Ну, прощай. Всех вас обнимаю. Твой Виссарион.»

Так заканчивается письмо В.Г.Белинского своей жене Марии Белинской (в девичестве Орловой), отправленное из Одессы 12 июля 1846 года. Уже на следующий день известный критик был в Николаеве и оставался здесь до 1 августа. Жил в доме номер 7 (сейчас – 17, довольно запущенный жилкоп и, конечно, без мемориальной таблички) по улице Фалеевской. Из пятнадцати писем, написанных им во время поездки, три были посланы отсюда.

Мучимого чахоткой Виссариона Григорьевича взял с собой на юг «за здоровьем» один из основоположников русской актерской школы Михаил Семенович Щепкин (везде в письмах– М.С.). Белинский сопровождал его во время гастрольной поездки, продолжавшейся с мая по октябрь. В Николаеве спектакли шли в театре И.В.Миллера на Московской, 5. Играли «Ревизора» Гоголя, «Трактирщицу» Карло Гольдони и еще несколько пьес, в основном невысокого качества и сугубо развлекательных.

Белинский, в отличие от Олимпиады Шишкиной, посещавшей наш город всего за год до него, остался не очень доволен – очевидно, что критика была не просто его работой, но и вообще любимым занятием. Сделанные более полутора веков назад, беспощадные наблюдения этого остроумного ворчуна небезынтересны и сегодня. Мы, как и Белинский в свое время, все так же изнываем от жары, воюем с мухами, не доверяем врачам и не можем похвастаться особым разнообразием досуга – всегда полезно посмотреть на себя со стороны – через критику, как известно, лежит путь к совершенству. Да и будь Виссарион Григорьевич проездом в Николаеве сегодня, он наверняка был бы еще более резок в своих оценках.

М.С. Щепкин, В.Г. Белинский 

О городе и людях

Жаль, что через Николаев проезжали ночью. Город большой, портовой, стоит он при слиянии Буга с Ингулом, образующем реку шириною верста и 70 сажен. (24 июня. М.В.Белинской, Одесса)

***

Жить в Николаеве довольно скучно. Это первый город, в котором у нас не нашлось ни одного знакомого. Город этот флотский в набит матросами и их офицерами. (17 июля. М.В.Белинской. Николаев)

***

Спектакли идут плоховато. Актеры — ничем не лучше твоих чухонских кухарок. Ужас! (там же)

***

В Николаеве такая труппа, какой подобной нет нигде под луной, а если есть, так, может быть, на луне, где, как известно, вовсе нет людей и, стало быть, никто не знает грамоты. Эти чучела никогда не знают ролей и этим сбивают М.С. с толку, путают, перевирая свои фразы и говоря его фразы. Это его бесит, мучит, терзает. Ко всему этому, он не совсем здоров: у него расходился геморрой и он слегка претерпевает неправильное отделение мочи. (30 июля. Н.М.Щепкину. Николаев)

***

Вчера мы обедали у контр-адмирала Берха — что за чудесный старик! До сих пор у нас не было никого знакомых; теперь зять Берха, офицер, будет у нас часто бывать. (23 июля. М.В.Белинской. Николаев)

***

У зятя контр-адмирала Берха премиленькие дети — сын и дочь десяти месяцев, близнецы. На вид им кажется года по полутору. Мальчик страдает зубами, спал с тела и стал вял, а девочка — что за прелесть, а зовут ее Ольгой. (30 июля. М.В.Белинской. Николаев)

М.В.Белинская, М.М.Берг

(Берх (Берг) Мориц Борисович (1776—1860) – адмирал, главный командир Черноморского флота; на тот момент – управляющий гидрографическим отделением штаба ЧФ. Зять М.Б.Берха – офицер. В последний год жизни Белинского к нему на петербургскую квартиру явился родственник М.Б.Берха, Александр Маврикиевич Берх (1830-1909). Это знакомство описано в мемуарах последнего – «Из знакомства с Белинским» – ред.)

О погоде

Не знаю, сколько именно градусов, но уверен, что на солнце не меньше 35. М.С. весь так и плывет; меня этим еще нельзя пронять, но бывает и мне тяжело. Потею чуть-чуть (потому что днем не выхожу), но иногда даже лежать трудно, не только сидеть. Спим с отворенным окном, и я накрываюсь ночью моим салфеточным халатом — и то жарко.

***

В Николаеве напали на меня блохи и мухи, особенно последние. Не дают спать проклятые, и если случится лечь попозднее, дольше 7 часов утра никак не дадут уснуть, днем тоже. А как жарко — мочи нет; а нынешнее лето еще не из жарких здесь. (23 июля. М.В.Белинской. Николаев)

***

С неделю назад тому дней с пять сряду были всё дожди, при которых было всё так же душно, жарко. Наконец, в пятницу вечером, сделалось холодно, ртуть опустилась до 15 градусов. Субботу весь день было холодно, воскресенье стало теплее, а теперь опять жара. Странное лето! Ни одного дня не помню я, чтоб небо было совершенно чисто, чтоб не было на нем ни облачка. Ни одной грозы не видал. Было, правда, на прошлой неделе несколько ударов грома, и всё тут. (30 июля. М.В.Белинской. Николаев)

***

Скажи Александре Балтазаровне (А.Б.Де-Додт, мать А.П.Тютчевой – ред.), как увидишься с нею, что Новороссийский край ее, со включением Отрадного, страна чудесная, но что жить в нем я не согласился бы ни за какие блага в мире, ни даже за цену обладания Отрадным. Климат и природа здесь чудные, но нет лесов, и оттого тоска смертельная. Кругом выжженная солнцем сухая степь, воздух проникнут какою-то сухостью. Степь эта хороша в апреле и в начале мая, а после она выгорает. Дерево – редкость в степи, и это всегда ветла. В городах тополь и белая акация, но и те растут только до 30 лет, ибо в это время корень их встречает каменную почву, и они сохнут. (13 августа. М.В.Белинской. Херсон)

***

Вообще Новороссия страшно мне опротивела. Безлесная, опаленная солнцем, вечно сухая и пыльная сторона. За неимением лучшего утешения, утешаюсь мыслию, что ближе, чем через неделю, увижу деревья, леса, виноградные сады. Но, если б было возможно, кажется, уехал бы сейчас же домой, не посмотревши ни на что на это. (22 августа. М.В.Белинской. Херсон)

О еде

Абрикосы проходят. На базаре в Николаеве десяток лучших абрикосов стоит 10 коп. меди, лучших груш — 30 коп. меди. Вчера в первый раз увидели дыни и, кажется, за гривенник купили четыре небольшие дыньки. Теперь скоро пойдут дыни и арбузы, а недели через три и виноград — ешь не хочу. И всё это нипочем. Боже мой! Что это за богатый край! (23 июля. М.В.Белинской. Николаев)

***

Плодами я не обжираюсь. Абрикосы решительно кончились, и дней пять назад я ел их в последний раз. До груш я не охотник: недозрелые — они жестки, дозрелые — безвкусно мягки. Бергамотов в Николаеве нет. Дыни только что показались, а арбузы только что показываются. (30 июля. М.В.Белинской. Николаев)

Фалеевская, 17. Здесь летом 1846-го останавливались Белинский и Щепкин

Об отъезде и о Херсоне

Выезд наш из Николаева ознаменовался двумя неприятными событиями: пожаром (сгорело 5 домов) и смертью ребенка у нашего хозяина, девочки лет двух. В среду вечером начала она кашлять с хрипением, Михаил Семенович посоветовал сейчас же послать за лекарем или самим поставить ей пьявок; я, не зная этого, с своей стороны тоже советовал немедля обратиться к доктору; но хозяин отвечал мне, что все доктора — скоты, которые уже уморили у него двоих детей, и что детям доктора не нужны; однако ж ночью пошел за доктором, но тот отказался по причине ночи; в четверг поставили пьявок, но, видно, поздно: вечером ребенок умер. Отец весь день ревел, как баба, а потом всю вину, по обыкновению, сложил на волю божию. (6 августа. М.В.Белинской. Херсон)

***

В прошлый вторник я видел чудное для меня зрелище. Еду купаться и вижу страшные клубы пыли, подымающиеся из-за Днепра по направлению к Херсону. Смотрю — нет, это не пыль, это густой дым, да откуда же и как? — Слышу, в Херсоне на одной колокольне бьют набат. Странно: зачем же это, ведь если это пожар, так в какой-нибудь деревнишке в окрестностях Херсона. Наконец вижу, что это не пыль, не дым, а туча саранчи, растянувшаяся на несколько верст и летящая через Херсон. Звонили затем, чтоб испугать ее и не дать ей сесть на Херсон — иначе она не оставила бы ни деревца, ни былинки в городе. Когда этот бич южных стран садится на поля, то не оставляет ни признака соломы — одну черную землю видят после нее там, где спелым колосом шумела колосистая рожь или пшеница. Саранча, которую я видел, на пути своем пожрала весь тростник в окрестностях Херсона. Насекомое это довольно велико: молодая саранча впятеро больше обыкновенного кузнечика, а старая немного потоньше пеночки (птички) и немного подлиннее ее. (13 августа. М.В.Белинской. Херсон)

***

Кто хочет насладиться долголетием, тому советую поехать в Херсон: если он в нем проживет год, ему покажется, что он прожил мафусаиловы веки, жизнь утомит его, и душа его востоскует по успокоительной могиле... (23 августа. М.В.Белинской. Херсон)

Что стоили деньги в СССР?

На что можно было потратить в Советском Союзе 1 рубль:
— полноценный обед в столовой,(точнее в техникуме);
- поездка на 100 км. автостопом (копейка — километр);
- 33 стакана лимонада с сиропом; 50 звонков из телефона-автомата;
- 100 коробков спичек; 5 стаканчиков «Пломбира» или 10 — молочного мороженого;
- 20 поездок в троллейбусе или на метро;

- 4 буханки белого хлеба (по 900-1000 г., а не такие, как сейчас);
- 5 литров разливного молока; 20 походов в кино на дневной сеанс;
- 2 бутылки хорошего пива(еще и здача); 8 пачек дрянных сигарет(Памир);
- летом можно было купить на базаре 6 кг арбузов или 3 кг дынь;
- 5 походов в мужскую парикмахерскую или баню;
- стоимость суточного койко-места «дикарем» в курортный сезон на Юге.

На что можно было потратить в Советском Союзе 3 рубля:
— обед на 5-6 персон в заводской или школьной столовой;
- обед в ресторане на одного;
- хорошая книга;
- кукла или другая игрушка отечественного производства;
- бутылка нормального вина (типа "Крымского");
- культпоход в выходной всей семьей, включая перекус;
- пачка импортных сигарет (точно помню про настоящий Marlboro у фарцовщиков);
- сумма в кармане ребенка, при которой ему жутко завидовали другие дети.

На что можно было потратить в Советском Союзе 5 рублей:
— килограмм вырезки на рынке или 2 кило мяса в магазине;
- бутылка водки(с закуской);
- почти что месячная квартплата на семью;
- поездка на такси «с шиком»;
- килограмм очень хороших конфет.

На что можно было потратить в Советском Союзе 10 рублей:
— сумма, которую занимали до получки, она же — о которой не стыдно напоминать занявшему;
- универсальная валюта за разные бытовые услуги;
- огромная палка дорогой кооперативной колбасы;
- дорогая техническая или настольная игрушка, типа машинки или бильярда;

На что можно было потратить в Советском Союзе 25 рублей:
— билет на самолет местных авиалиний;
Ленинград — Москва: 18 руб
Ленинград — Новгород: 7руб
Ленинград — Псков: 11 руб

два билета на поезд по региону:
Ленинград — Москва:
Купе 12 руб
Плацкарт 10 руб
Сидячий 8 руб
Ленинград — Таллин 5 руб
Ленинград — Рига 8 руб
Студенческий билет: делим пополам, а белье: 1 руб
- кутеж «по полной программе» в ресторане;
- услуги дорогой путаны;

На что можно было потратить в Советском Союзе 50 рублей:
— подростковый велосипед;
- маленькая пенсия;
- стипендия студента-хорошиста (обычная - 37 рублей);
- путевка (профсоюзная) в Терскол (Приэльбрусье) на 2 недели — 30 руб 60 коп., при полной стоимости 102 руб.,
- да что там, уже студенту жить можно было месяц, но, без особых излишеств.

На что можно было потратить в Советском Союзе 100 рублей:
— билет на самолет на Юг (туда и обратно);
- месячная зарплата бедного инженера-выпускника ВУЗа (точнее оклад в 120 руб);
- хорошая пенсия.

Архитектор Антонио Гауди родился 25 июня 1852 года в г.Реусе, недaлекo от Барселоны.
Дон Антонио вел скромный образ жизни: питался в основном салатом и дешевыми фруктами, смешивая их с молоком. Носил всегда один и тот же костюм. Прохожие на улицах принимали его за нищего и подавали милостыню. Он жил в своем мире, отрекшись от всего мирского. "Чтобы избежать разочарований, не надо поддаваться иллюзиям", - оправдывался он, утверждая при этом, что каждый человек должен иметь Родину, а семья - свой дом. " Снимать дом - все равно что иммигрировать", - убеждал Гауди других, всю свою жизнь не имевший ни семьи, ни своего дома..
Его называли по-разному: король железа, король архитектуры, король модерна. Он создал свое королевство в стиле модерн и лучшую его часть - в Барселоне.
Гауди родился в семье мастеров. Его отец, его дедушка, отец его дедушки и дедушка его прадедушки были котельщиками. И делали котлы любой сложности без всяких чертежей. Поэтому стремление что-нибудь выковать у Гауди - наследственное. Он тоже всю жизнь строил без чертежей, поэтому ни у кого не получалось достраивать его проекты. Всю свою жизнь Гауди был человеком очень религиозным и мистически настроенным. Он много молился, совершенно не следил за своим внешним видом и все время хотел строить церкви. Но судьба играла и этим человеком, и его творениями.
На улице Ноу-де-ла-Рамбла стоит дворец Гуэля. Дон Эусебио Гуэль, граф, промышленник и весьма состоятельный человек, был постоянным заказчиком и покровителем Гауди. Чем и прославился в веках. На улице Каролинас, где 30-летний Гауди построил нечто пряничное, мавритански-башенное, расписное и шахматное, с ягодками, листочками, шишечками и клеточками - Каса Винсенс. А по-нашему - дом Мануэля Винсенса-и-Монтанера. Случилось это в 1883 году, когда в европейской архитектуре стиль модерн только-только проклевывался, а в Испании даже не намечался. Потому-то Гауди и считают отцом "арт нуво", модерна в архитектуре.

Гауди крупно повезло. И не только с заказчиками и покровителями, но и с местом, и временем. Он появился в Барселоне, когда Каталония обрела независимость, и город стремительно преображался. В 1860 году барселонцы разрушили городскую стену, потом сломали мрачную крепость Сьютаделью, а на ее месте устроили красивый парк с фонтанами и музеями.
За сломанной городской стеной возник новый район, прозванный Эйшампле, то есть Расширение. Квартал, в котором архитекторы упражнялись в остроумии, получил название "Квартал Раздоров". Его дома - один затейливее другого - стали хрестоматией стиля модерн. Первый вклад Гауди в стиль нового квартала - Каса Кальвет. В том же "Квартале раздоров", на проспекте Грасиа, Гауди дал волю фантазии на полную катушку. Каса Батло - это полный модерн. Каса Мила - следующий шедевр Гауди - в народе называют Ла Педрера. Дом похож на бетонную волну, захлестывающую тротуар, на дикую скалу, вырастающую посреди улицы. Изнутри дом производит гораздо большее впечатление, особенно внутренний дворик и чердак, где устроен музей Гауди.
Ла Педрера - один из самых знаменитых в мире домов. Часть его занимает каталонский банк, часть составляют жилые квартиры. Принадлежит он по-прежнему семье Мила, для которой когда-то был построен.

Парк Гуэль - самое жизнерадостное произведение Гауди. Граф купил огромный участок земли, чтобы построить на нем город будущего, город-сад. Однако города не получилось: под застройку было продано только два земельных участка. Зато парк получился отличный. Гауди успел соорудить эстакады для машин и пешеходные дорожки, спрятанные в причудливых галереях, парящую над парком площадь, витиеватые лестницы и пряничные домики у входа. Посередине всего возвышается Зал Ста Колонн. Все в парке струится, все извивается - и дорожки, и мостики, и скамейки украшенные мозаикой из керамики. В парке - только два дома, и один из них стал последним пристанищем Гауди. Он жил в маленьком садовом павильоне, занимая одну из его комнат, скромную до минимализма. Дом служил для него только ночлегом, все остальное время он проводил на стройках. Теперь в садовом домике открыт музей Гауди. Там собрано множество красивых вещей, созданных им для разных интерьеров.

Самым главным своим детищем Гауди считал храм. Саграда Фамилиа. Искупительный храм Святого семейства, начал строиться еще в 1882 году как обычный собор. Но тут появился Гауди, взял на себя руководство работами и начал возводить нечто невиданное и неслыханное со 170-метровыми башнями, фантастическими формами, спиральными лестницами, вырастающими из стен скульптурами, с мозаиками - уже не из обломков плитки, а из венецианского стекла. Во Врата Надежды вмурована каменная глыба со священной для каталонцев горы Монтсеррат. Когда была закончена крипта, Гауди заторопился. Он почти переселился из парка Гуэль в Саграду, жил в крохотной каморке при стройке, выглядел как оборванец, ел только тогда, когда кто-то из учеников совал хлеб прямо в руки. Гауди был одержим, он хотел поскорее закончить собор, потому что в его голове уже громоздились новые замыслы. Ему было 74 года. В это время Барселона жила своей обычной жизнью. В сильно разросшемся за времена Расширения городе был пущен трамвай. Первый ярко-красный вагон поехал по рельсам 7 июня 1926 года. В тот же день под него попал неизвестный нищий старик. Его отвезли в новую больницу Святого Креста. Старик умер, не приходя в себя, в больничном приюте для нищих. Никто не забеспокоился, когда Гауди не появился на стройке. Ничего не заподозрила и экономка: он нередко оставался ночевать в храме. Только через три дня его начали искать, но успели лишь спасти от общей могилы. Барселона оплакивала архитектора, вывесив траурные флаги. За гробом шел весь город. Гауди похоронили в крипте недостроенного собора. Храм продолжают строить до сих пор, но Гауди не оставил чертежей, и его преемникам приходится очень трудно.

На выпускном экзамене один из профессоров сказал: "Гауди либо сумасшедший, либо гений". С тех пор эти два слова чаще всего используют, описывая архитектора и его творения. Также, возможно, что однажды, самый необычный архитектор ХХ столетия станет святым. В 1998 году архиепископ Барселоны начал процедуру причисления Антонио Гауди к лику святых. Почему бы и нет? Ведь он видел свое предназначение в том, чтобы понять, как устроен мир, и трудиться над его постройкой вместе с Богом.



Тысячелетиями архитекторы украшали свои постройки статуями, лепниной, скрывая от посторонних взглядов конструкции, имевшие в своей основе простые геометрические объемы. Но, Гауди не стал их прятать. Он просто постарался не использовать их в своих постройках. Стены, крыши, окна, двери изгибаются и искривляются. Его здания похожи то на диковинных животных, то на растения или скалы. Чтобы не резать помещения, он придумал собственную безопорную систему перекрытий. Безудержная фантазия сочеталась с тонким математическим расчетом, умением и желанием экспериментировать с новейшими строительными материалами. Он начинал стройку, не имея готовых чертежей. Так, как каждый выстроенный дом Гауди считал живым существом, то верил, что каждому его созданию требуется свобода для роста. И порой целые помещения, не понравившиеся архитектору, могли пойти под снос. Оспаривать его решения пытались немногие. Вмешательства в творческий процесс он не терпел.



Антонио Гауди очень повезло. Он встретил человека, разделяющего его взгляды на архитектуру. Промышленник, эстет и меценат граф Эусебио Гуэль стал финансовым ангелом хранителем для Гауди. В 1883 году Гауди завершил дом (каса) Висенс, заставляющий вспомнить дворцы 1001 ночи. Эта постройка заинтересовала Гуэля, и, вскоре, он познакомился с ее автором.



Для своего друга и покровителя Гауди создал: усадьбу или так называемые павильоны, (1885-1888) и городской особняк (1886-1888). Позднее возник проект парка Гуэль (1903-1910). Монте Пелада - лысая гора именно здесь вырос город-сад, задуманный как убежище от индустриальных ужасов ХХ столетия. Территорию парка предполагалось разделить на 60 частей для домов состоятельных горожан, но проданы были лишь 2 участка. Притом одним из покупателей был сам Гауди. Главная достопримечательность самого оптимистичного творения архитектора - скамья-змея - удивительный памятник бесконечности, чья поверхность пестрит странными, колдовскими знаками и символами. Развести Гуэля и Гауди не смогла даже эта неудача.



Квартал Эщампле - место сосредоточения построек Гауди. Дом Батло (1904-1906), одетый в мозаику-чешую, меняющий свой цвет в зависимости от освещения. Среди жителей Барселоны он известен под зловещим прозвищем - "Дом костей". Достаточно одного взгляда для того, чтобы понять причины возникновения этого имени. Решетки окон и балконов каса Батло кажутся составленными из фрагментов скелета неизвестного гигантского существа



Следующая достопримечательность квартала дом Мила (1905-1910), более известный в Барселоне под именем "Ла Педрера" - "Каменоломня" - самый невероятный из жилых домов столицы Каталонии, а, возможно, и мира. Другой известный фантазер из Барселоны, художник Сальвадор Дали, сказал, однажды, что это здание похоже на смятые штормовые волны.



В том же квартале обрела каменную плоть главная и самая удивительная фантазия Гауди - собор Святого семейства, Саграда да Фамилиа - пересказанный в камне и бетоне Новый завет. Сюрреалистическая готика, на стенах которой обитают святые, черепахи, саламандры, улитки… Гауди отдал храму 43 года жизни, а с 1910 года и вовсе занимался лишь им. Однако строительство последнего великого собора Европы продолжается по сей день. Гауди знал, что ему не суждено увидеть храм завершенным. Некоторые, правда, и вовсе считают, что тайный замысел Гауди - вечное строительство собора. А единственной программой, которая смогла сделать расчеты необходимые для продолжения строительства Саграда да Фамилиа оказалась программа НАСА, рассчитывающая траекторию космических полетов.



Последние годы своей жизни Гауди провел у стен строящегося собора. Он не брал денег за свой труд, напротив все средства вкладывал в постройку собора. Когда одетого в лохмотья старика сбил трамвай, никто из свидетелей трагического происшествия не узнал в нем знаменитого архитектора. Похоронили Гауди в его соборе, под сводами арок из переплетенных "ветвей" колонн.



"Это будет подобно лесу. Мягкий свет будет литься через оконные проемы, находящиеся на различной высоте, и вам покажется, что это светят звезды"… Таким Гауди видел величайшее из своих творений.

Храм Святого Семейства - это одна из главных достопримечательностей Испании.
Он находится на стадии строительства с 1882 по плану и будет закончен в 2026 году.

Японский городок Китакюшу, что в 4-х часах езды от Токио, известен своим садом цветов Кавати Фудзи (Kawachi Fuji Garden), одной из главных достопримечательностей которого является Тоннель Вистерия (Wisteria Tunnel).

Вистерия, или же глициния – одно из самых прекрасных вьющихся растений, представляющее из себя крупные листопадные лианы с жестким одревесневшим стволом. Цветки глицинии, имеющие тонкий сладковатый аромат, собраны в крупные висячие кисти различного окраса : белые, голубые, фиолетовые, фиолетово-синие, лиловые, розовые или пурпурные.

Высота этого растения достигает 15 метров, что позволяет создавать огромные каркасы для поддержки лиан.

Чтобы увидеть сад в полном цвету, надо приезжать сюда ближе к середине мая. Не каждый год глицинии цветут так пышно, но даже при слабом разрастании лиан можно получить очень красивые фотоснимки этого чудесного сада

Вид цветочных каркасов сверху:

Лохвицкая Мирра

Твои уста - два лепестка граната,...

 

Твои уста - два лепестка граната,
Но в них пчела услады не найдет.
Я жадно выпила когда-то
Их пряный хмель, их крепкий мед.

Твои ресницы - крылья черной ночи,
Но до утра их не смыкает сон.
Я заглянула в эти очи -
И в них мой образ отражен.

Твоя душа - восточная загадка.
В ней мир чудес, в ней сказка, но не ложь.
И весь ты - мой, весь без остатка,
Доколе дышишь и живешь.

Биография Мирры Лохвицкой

 

Есть что-то мистическое как в поэзии Мирры Лохвицкой, так и в ее судьбе. Это было замечено сразу после ее смерти. «Молодою ждала умереть, // И она умерла молодой», – писал Игорь Северянин, перифразируя известные ее строки. Мистикой проникнуто и само ее имя – Мирра. Вообще-то ее звали Марией, Миррой она стала только в юности – почему, точно неизвестно.




«Мирра» – драгоценное благовоние, древний символ любви и смерти. Греческое название его – «смирна». Смирна, наряду с золотом и ладаном является одним из даров, принесенных волхвами младенцу Христу. Как компонент мирра входит в состав сложного ароматического состава с созвучным названием «миро», употребляемого в богослужебной практике и символизирующего дары Святого Духа.




Нельзя не заметить, что семантическое поле слова «мирра» включает в себя все основные темы поэзии Лохвицкой, которым она оставалась верна на протяжении всего своего творческого пути.




Горят вершины в огне заката,

Душа трепещет и внемлет зову,

Ей слышен шепот: «Ты внидешь в вечность

Пройдя вратами любви и смерти». («Врата вечности») –




писала она в одном из последних своих стихотворений. Склонность к мистицизму была у нее природной, даже можно сказать – наследственной. Ее прадед, Кондратий Андреевич Лохвицкий (1779–1839), был известен как поэт-мистик, автор таинственных «пророчеств».




К сожалению, документальные биографические сведения о Мирре Лохвицкой весьма скудны, современники редко вспоминали ее. Да и внешняя канва ее биографии не слишком богата событиями. Наиболее полным и правдивым источником сведений о ней является ее собственная поэзия, в которой отразилась ее своеобразная личность. Существующие же биографические справки изобилуют неточностями. Попробуем вычленить наиболее достоверные сведения.




Мария Александровна Лохвицкая родилась 19 ноября (2 декабря) 1869 г. в Петербурге в семье известного в то время адвоката, Александра Владимировича Лохвицкого (1830–1884).

А.В. Лохвицкий принадлежал к кругу ученых юристов. Он был доктором прав, автором курса уголовного права и других сочинений и статей, по словам современников, «отмеченных ясностью и талантом изложения». Практиковал как адвокат – точнее, присяжный поверенный. Его выступления привлекали аудиторию блестящей диалектикой и замечательным остроумием.

Мать, Варвара Александровна (урожденная Ноэр, † не ранее 1917 г.), происходила из обрусевшей французской семьи. Она была начитанна, увлекалась литературой.




30 ноября 1869 г. девочка была крещена в Сергиевском всей артиллерии соборе, находившемся по соседству с домом, в котором Лохвицкие жили (адрес – Сергиевская ул., д. 3). Восприемниками при крещении были подполковник В.А. фон-Гайер и Е.А. Бестужева-Рюмина, жена профессора Петербургского университета К.Н. Бестужева-Рюмина (от имени которого получили название известные Высшие женские курсы). Бестужев-Рюмин был другом А.В. Лохвицкого.




Следующим ребенком в семье была Надежда Александровна (1872–1952) – знаменитая Тэффи.



Из ее автобиографических рассказов явствует, что семья была многодетной, а разница в возрасте между старшими и младшими детьми – довольно значительной. Выяснить точное количество братьев и сестер по церковным метрическим книгам сложно, поскольку семья несколько раз переезжала из города в город (отец окончил Московский университет, затем учился в Германии, преподавал в Одессе, Петербурге и наконец вернулся в Москву, где состоял присяжным поверенным); менялись адреса и в пределах одного города. Достоверно известны годы жизни только старшего брата Николая (1868–1933) и младшей из сестер, Елены (1874–1919).

Брат избрал военное поприще, дослужился до генеральского чина, во время Первой мировой войны командовал экспедиционным корпусом во Франции, в гражданскую войну участвовал в белом движении, некоторое время был командующим 2-й колчаковской армией. Среди множества его наград – георгиевский крест четвертой и третьей степени; свидетельство личного мужества. В эмиграции он участвовал в различных патриотических организациях, был председателем общества монархистов-легитимистов.

Елена Александровна Лохвицкая запечатлена во многих автобиографических рассказах Тэффи. Надежда и Елена – две младшие сестры – были особенно дружны между собой. Елена тоже писала стихи, впоследствии совместно с Тэффи переводила Мопассана, состояла в обществе драматических писателей. Впрочем, профессиональным «литератором» она себя не считала. До 40 лет жила с матерью, затем вышла замуж на надворного советника В.В. Пландовского. Достоверно известны имена еще двух старших сестер – Варвары Александровны Поповой и Лидии Александровны Кожиной (их портреты содержатся в семейном альбоме Тэффи). Около 1910 г. Варвара, овдовев или разведясь, поселилась вместе с матерью и сестрой Еленой. В адресной книге аттестовала себя как «литератор». В 1916–1917 гг. сотрудничала в «Новом времени», печатая заметки под псевдонимом «Мюргит», – несомненно, взятым из одноименного стихотворения Мирры. В рассказах Тэффи упоминается еще сестра Вера.




Что касается взаимоотношений двух наиболее известных сестер, Мирры и Надежды, они, по всей видимости, были непростыми. Яркая одаренность той и другой при очень небольшой разнице в возрасте (фактически – два с половиной года) привела скорее к взаимному отталкиванию, чем притяжению. В рассказах и воспоминаниях Тэффи нередки ощутимые «шпильки» в адрес покойной сестры. Но все же придавать им слишком большое значение было бы несправедливо. «Двуликая» Тэффи, смеющаяся и плачущая, и здесь верна себе. Ее поэзия дает некоторые образцы лирической грусти, содержащие узнаваемые реминисценции поэзии Мирры и явно навеянные воспоминаниями о ней.



В 1874 г. семья переехала в Москву. В 1882 г. Мария поступила в Московское Александровское училище (в 90-е гг. переименованное в Александровский институт), где обучалась, живя пансионеркой за счет родителей.




После смерти мужа Варвара Александровна с младшими дочерьми вернулась в Петербург. В 1888 г., кончив курс и получив свидетельство домашней учительницы, Мария переехала туда же, к своим.




Сочинять стихи она начала очень рано, поэтом осознала себя в возрасте 15 лет. Незадолго до окончания института два ее стихотворения с разрешения начальства были изданы отдельной небольшой брошюрой.




В 1889 г. Мирра Лохвицкая начала регулярно публиковать свои стихи в периодической печати. Первым изданием, в котором она стала сотрудничать, был иллюстрированный журнал «Север», в ближайшие годы она начала печататься еще в нескольких журналах – «Живописное обозрение», «Художник», «Труд», «Русское обозрение», «Книжки Недели» и др. Подписывалась она обычно «М. Лохвицкая», друзья и знакомые тогда уже называли ее Миррой. К этому времени относится знакомства с писателями Всеволодом Соловьевым, И. Ясинским, Вас. Ив. Немировичем-Данченко, А. Коринфским, критиком и историком искусства П.П. Гнедичем, поэтом и философом Владимиром Соловьевым и др.



В 1890-е гг. семья Лохвицких регулярно проводила летние месяцы в так называемой «Ораниенбаумской колонии» – дачном поселке между Петергофом и Ораниенбаумом.




Впечатлениями этой местности был навеян целый ряд стихотворений Лохвицкой, а также – ее поэма «У моря».




По соседству с Лохвицкими снимала дачу семья известного профессора архитектуры Эрнеста Жибера (Ernest Gibert, 1823–1909). Это был один из многочисленных иностранных зодчих, чья судьба оказалась связана с Россией. Чистокровный француз, он родился в Париже, в 40-е гг. приехал в Петербург, окончил Академию художеств и остался в России навсегда. Довольно много строил – в Петербурге и провинции. Эрнест Иванович, как его стали звать на новой родине, прожил долгую жизнь (похоронен на Смоленском лютеранском кладбище,* хотя по вероисповеданию он, скорее всего, был католиком). Со временем он женился – очевидно, тоже на обрусевшей француженке, Ольге Фегин (1838–1900). У них была дочь, Ольга Эрнестовна, и несколько сыновей, за одного из которых, Евгения Эрнестовича, Мирра Лохвицкая вышла замуж.



Свадьба состоялась в конце 1891 г. Позднее, отвечая на вопросы анкеты, Лохвицкая писала, что ее муж был тогда студентом Санкт-Петербургского университета. Впрочем, возможно, что имелся в виду институт гражданских инженеров, профессором которого долгие годы состоял Э.И.Жибер. Е.Э. Жибер по профессии был инженером-строителем, его работа была связана с переездами и продолжительными командировками.

Примерно через год после свадьбы молодые уехали из Петербурга, какое-то время жили в Тихвине и Ярославле (адрес: Романовская ул., дом Кулешова), затем на несколько лет их постоянным местом жительства стала Москва (адрес: дом Бриллиантова на углу 2-го Знаменского и Большого Спасского переулков, – ныне переулки носят названия 2-й Колобовский и Большой Каретный).



Осенью 1898 г. семья снова перехала в Петербург. Постоянный адрес в Петербурге – Стремянная ул., д. 4, кв. 7.




Детей у поэтессы было пятеро, все – мальчики. Трое: Михаил, Евгений и Владимир – появились на свет в первые годы ее замужества, один за другим.

Около 1900 г. родился четвертый ребенок, Измаил. К началу 1900-х гг. относится шуточное стихотворение, сохранившееся в рабочей тетради поэтессы, – стихотворение, посвященное ее детям, в котором она дает шутливую характеристику каждому из них и совершенно всерьез говорит о своих материнских чувствах.

Михаил мой – бравый воин,
Крепок в жизненном бою,
Говорлив и беспокоен,
Отравляет жизнь мою.

Мой Женюшка – мальчик ясный,
Мой исправленный портрет,
С волей маминой согласный,
Неизбежный как поэт.

Мой Володя суеверный
Любит спорить без конца,
Но учтивостью примерной
Покоряет все сердца.

Измаил мой – сын Востока,
Шелест пальмовых вершин,
Целый день он спит глубоко,
Ночью бодрствует один.

Но и почести и славу
Пусть отвергну я скорей,
Чем отдам свою ораву:
Четырех богатырей!

Действительно, по единодушному свидетельству мемуаристов, несмотря на «смелость» своей любовной лирики, в жизни Лохвицкая была «самой целомудренной замужней дамой Петербурга», верной женой и добродетельной матерью. Стихов, обращенных к детям, у нее немного, но они составляют неотъемлемую часть ее поэтического наследия. Персональных посвящений удостоились Евгений, Измаил и последний, пятый ребенок, Валерий, родившийся осенью 1904 г.



Первый сборник стихотворений Лохвицкой вышел в 1896 г. и был удостоен Пушкинской премии (половинной – что, впрочем, не уменьшало чести, полная присуждалась редко). Распространено мнение, что как-то особо покровительствовал Лохвицкой маститый поэт Аполлон Николаевич Майков, но никаких свидетельств их общения не сохранилось. Более того, А.А. Голенищев-Кутузов, рецензент сборника, в своем рекомендательном отзыве говорит: «По выходе в свет сборника г-жи Лохвицкой покойный К.Н. Бестужев-Рюмин, вероятно, лично знакомый с автором, передал покойному же Аполлону Николаевичу Майкову и мне по экземпляру этого сборника». Следовательно Майков с Лохвицкой знаком не был. Скорее всего, смутные воспоминания о том, что поэт-академик был как-то причастен к присуждению ей Пушкинской премии, а также наличие у нее антологических стихотворений на темы античности создали миф о каком-то особом покровительстве Лохвицкой со стороны Майкова.




Далее сборники стихотворений поэтессы выходили в 1898, 1900, 1903 и 1904 гг. Третий и четвертый сборники были удостоены почетного отзыва Академии наук.




С переездом в Петербург Лохвицкая входит в литературный кружок поэта К.К. Случевского. Случевский относился к ней с большой теплотой, на его «пятницах» она была всегда желанной, хотя и нечастой гостьей. Вообще круг литературных связей Лохвицкой довольно скуден. Из символистов наиболее дружественно относился к ней, пожалуй, Ф.К. Сологуб.




В кругу друзей Лохвицкую окружала своеобразная аура всеобщей легкой влюбленности. Хотя внешность непосредственного отношения к литературе не имеет, в ее случае она сыграла свою важную, хотя и неоднозначную роль. Классический портрет поэтессы дает в воспоминаниях И.А. Бунин: «И все в ней было прелестно: звук голоса, живость речи, блеск глаз, эта милая легкая шутливость…Особенно прекрасен был цвет ее лица: матовый, ровный, подобный цвету крымского яблока».

Мемуаристы подчеркивают некоторую экзотичность ее облика, соответствующую экзотичности ее поэзии. На начальном этапе литературной карьеры эффектная внешность, вероятно, помогла Лохвицкой, но впоследствии она же стала препятствием к пониманию ее поэзии. Далеко не все хотели видеть, что внешняя привлекательность сочетается в поэтессе с живым умом, который со временем вся яснее стал обнаруживать себя в ее лирике. Драма Лохвицкой – обычная драма красивой женщины, в которой отказываются замечать что бы то ни было помимо красоты.

В биографических справках встречаются сведения о том, что поэтесса часто и с неизменным успехом выступала на литературных вечерах. Эти ее «эстрадные» успехи представляются сильно преувеличенными. В ее архиве всего несколько свидетельств подобных выступлений. Кроме того, она страдала застенчивостью, заметной постороннему взгляду. Ср. воспоминания Е. Поселянина: «Когда она вышла на сцену, в ней было столько беспомощной застенчивости, что она казалась гораздо менее красивою, чем на своей карточке, которая была помещена во всех журналах».

Лохвицкая и сама признавала за собой это свойство. Так что ставить ее славу в зависимость от личного обаяния неправомерно.




Неизбежно возникает вопрос о том, какой характер носили отношения Лохвицкой с поэтом К.Д. Бальмонтом. П.П. Перцов в воспоминаниях упоминает об их «нашумевшем романе», который, по его мнению, положил начало прочим бесчисленным романам Бальмонта. Сам поэт в автобиографическом очерке «На заре» говорит о том, что с Лохвицкой его связывала «поэтическая дружба». В остальном отношения двух поэтов окружены глухим молчанием. Мемуаристы, писавшие о Лохвицкой, не говорят по этому поводу ни слова. Писавшие о Бальмонте Лохвицкую почти не упоминают. Исследователи, основываясь на нескольких стихотворных посвящениях, делают вывод о том, что в какой-то период поэтов связывали отношения интимной близости, затем их пути разошлись, но воспоминания о «светлом чувстве» остались, впоследствии Бальмонт был весьма опечален смертью Лохвицкой, посвятил ее памяти несколько стихотворений и назвал ее именем свою дочь от брака с Е.К. Цветковской. Представляется, что все это верно лишь отчасти. Что же касается интимных отношений то их, скорее всего, не было.



Документальных свидетельств общения двух поэтов почти не сохранилось. В архиве Бальмонта нет ни одного письма Лохвицкой, в ее архиве уцелело лишь одно его письмо. Однако и по этому единственному письму можно понять, что существовали и другие письма, но, видимо, по какой-то причине они были уничтожены.




«Нижняя граница» знакомства поэтов – не позднее февраля 1896 г. – устанавливается по дарственной надписи на книге (I томе стихотворений Лохвицкой), подаренной Бальмонту. По косвенным намекам можно предположить, что знакомство и определенные этапы взаимоотношений были связаны с пребыванием в Крыму (в 1895 (?) и в 1898 гг.). О том, как развивались эти отношения, можно судить лишь по отрывочным упоминаниям в переписке поэтов с другими адресатами и крайне скупых репликах в автобиографической прозе Бальмонта. Но и молчание само по себе значимо. При почти полном отсутствии эпистолярных и мемуарных источников, обильный материал дает стихотворная перекличка, запечатленная в творчестве обоих и отнюдь не сводящаяся к немногочисленным прямым посвящениям. Во всяком случае, в поэзии Лохвицкой Бальмонт узнается легко. Из этой переклички можно сделать вывод о том, что отношения между двумя поэтами были далеко не идилличны. После сравнительно недолгого периода, когда они чувствовали себя близкими друзьями и единомышленниками, наметилось резкое расхождение во взглядах – о чем свидетельствуют и критические отзывы Бальмонта. Есть основания полагать, что он вольно или невольно сыграл в судьбе Лохвицкой весьма неблаговидную роль, – чем и вызвано странное молчание.




Драма, по всей видимости, состояла в том, что чувство поэтов было взаимным, причем со стороны Лохвицкой оно было, пожалуй, даже более глубоким и серьезным, но она, по причине своего семейного положения и религиозных убеждений, старалась подавить это чувство в жизни, давая ему проявиться лишь в творчестве. Бальмонт же, в те годы увлеченный идеями Ницше о «сверхчеловечестве», стремясь, согласно модернистским принципам, к слиянию творчества с жизнью, своими многочисленными стихотворными обращениями непрерывно расшатывал нестабильное душевное равновесие, которого поэтесса с большим трудом добивалась. Стихотворная перекличка Бальмонта и Лохвицкой, в начале знакомства полная взаимного восторга, со временем превращается в своего рода поединок. Для Лохвицкой последствия оказались трагичны: результатом стали болезненные трансформации психики (на грани душевного расстройства), в конечном итоге приведшие к преждевременной смерти.




Здоровье Лохвицкой заметно ухудшается с конца 1890-х гг. Она часто болеет, жалуется на боли в сердце, хроническую депрессию, ночные кошмары. В декабре 1904 г. болезнь дала обострение, в 1905 году поэтесса была уже практически прикована к постели. Последний период улучшения был летом 1905 г., на даче, затем больной внезапно стало резко хуже. Умирала она мучительно (см. ст. Ю. Загуляевой). Смерть наступила 27 августа 1905 г. Похороны состоялись 29 августа. Народу на них было мало. Отпевали поэтессу в Духовской церкви Александро-Невской лавры, там же, на Никольском кладбище, ее и похоронили.




Поэтесса скончалась в возрасте 35 лет. Физическая причина ее смерти неясна. В биографических справках обычно указывается туберкулез легких. Между тем ни в одном из некрологов эта болезнь не называется. Единственное современное поэтессе свидетельство (Ю. Загуляевой) говорит о «сердечной жабе», т.е. стенокардии. Во всяком случае, для современников было очевидно, что физические причины смерти Лохвицкой тесно связаны с ее душевным состоянием. «Она рано умерла; как-то загадочно; как последствие нарушенного равновесия ее духа… Так говорили…» – писала в воспоминаниях дружившая с Лохвицкой поэтесса И. Гриневская.



Бальмонт не выказал никакого участия к поэтессе на протяжении всей ее предсмертной болезни, и на похоронах не присутствовал. В его письме Брюсову от 5 сентября 1905 г. среди пренебрежительных характеристик современных поэтов есть и такая: «Лохвицкая – красивый романс». В контексте случившегося эти слова звучат цинично (не знать о смерти поэтессы Бальмонт не мог). Цинизмом проникнут и его сборник «Злые чары», название которого явно заимствовано у Лохвицкой (выражение встречается у нее в драмах «Бессмертная любовь» и «In nomine Domini», а также в стихотворении «Злые вихри»). Позднее он, видимо, раскаявшись, вновь переменил свое отношение (ср. его реплику в очерке «Крым": «Крым – голубое окно <…> Голубое окно моих счастливых часов освобождения и молодости… где в блаженные дни нечаянной радости Мирра Лохвицкая пережила со мною стих: «Я б хотела быть рифмой твоей, – быть как рифма, твоей иль ничьей», – голубое окно, которого не загасят никакие злые чары» (К. Бальмонт. Автобиографическая проза. М., 2001, с. 573.)









Специально о Лохвицкой он ничего не написал, но образы ее поэзии продолжают всплывать в его стихах до конца его жизни.




История любви двух поэтов имела странное и трагическое продолжение в судьбах их детей. Дочь Бальмонта была названа Миррой – в честь Лохвицкой. Имя предпоследнего сына Лохвицкой Измаила было как-то связано с ее любовью к Бальмонту. Измаилом звали главного героя сочиненной ею странной сказки – «О принце Измаиле, царевне Светлане и Джемали Прекрасной», в которой причудливо преломлялись отношения поэтов. В 1922 г., когда Бальмонт был уже в эмиграции и жил в Париже, к нему явился юноша – бывший врангелевец, молодой поэт – Измаил Лохвицкий-Жибер. Бальмонт был взволнован этой встречей: молодой человек был очень похож на свою мать. Вскоре он стал поклонником пятнадцатилетней Мирры Бальмонт – тоже писавшей стихи (отец видел ее только поэтессой). Что было дальше – понять нельзя. Отвергла ли девушка любовь молодого поэта, или почему-то испортились его отношения с Бальмонтом, или просто он не мог найти себя в новой эмигрантской жизни – но через полтора года Измаил застрелился. В предсмертном письме он просил передать Мирре пакет, в котором были его стихи, записки и портрет его матери. Об этом сообщал Бальмонт в письме очередной своей возлюбленной, Дагмар Шаховской,которая родила ему двоих детей. Их дочь, родившаяся в том же году,была названа Светланой.




Последующая судьба Мирры Бальмонт была не менее трагична. Неудачное замужество, рождение более чем десяти детей, чудовищная нищета. Умерла она в 1970 г. За несколько лет до смерти попала в автомобильную аварию и потеряла способность двигаться.




Могила Мирры Лохвицкой на Никольском кладбище сохранилась, но состояние ее оставляет желать лучшего. Надпись на надгробном памятнике гласит: «Мария Александровна Жибер – «М.А. Лохвицкая» – Родилась 19 ноября 1869 г. Скончалась 27 августа 1905 г.» Никаких указаний на то, что она была поэтом, – нет, и потому могила не привлекает к себе внимания. Судя по расположению захоронения, предполагалось, что рядом впоследствии будет погребен муж, но место осталось пустым.

Как-то осенью, после раскопок в букинистическом, зашла по дороге в маленькое знакомое кафе. Не то что замерзла, просто хотела посидеть спокойно над добычей.
А кафе мало того что небольшое, там еще и столик в углу наполовину закрыт ширмой. Можно туда забиться и наслаждаться одиночеством. Кто чем, впрочем. Я раз сунулась со своим капучино за эту ширму, а там парочка – намертво сплетясь ветвями. Причем настолько одуревшие от любви, что меня, кажется, даже не заметили. Девушка только высунулась на секунду из-за бороды приятеля, словно птичка из куста, и скрылась обратно. Мне же от смущения показалось, что у парня десять рук... В общем, на этот раз я заглянула осторожно - никого. Да и вообще в кафе было пусто. Обрадовавшись, размотала шарф, уселась, достала книжки. Пересмотрела и придвинула к себе Платонова, а все остальное отложила на край стола. Том был увесистый, поеденный жизнью, с восхитительно желтоватыми страницами. И замлела над ним. Народу никого. Тихо, только девчонки за стойкой переговариваются вполголоса. Глоток кофе – полстраницы. Еще глоток. Еще полстраницы. И еще. И так увлеклась этим неторопливым кайфом, что не заметила, в какой момент атмосфера в кафе изменилась.

Стало неуютно. Кто-то отрывисто сипло матерился. Загремели стулья. Я порадовалась, что скрыта ширмой. И совершенно напрасно. Потому что легкая соломенная загородка отодвинулась и в освободившемся проходе появилась громоздкая фигура. Пришелец постоял, по-бычьи нагнув наголо обритую круглую башку, и тяжело опустился на стул напротив. Мне все это крайне не понравилось. Я решила, что надо продолжать читать, как будто ничего не замечаю. Такие люди не интересуются субтильными нахмуренными женщинами в очках. Может, он соскучится и уйдет. Надежды оказались тщетны. Он сидел и давил мне на психику. Наконец я раздраженно подняла глаза. Визави, разумеется, был пьян. При виде бандитской морды, расплющенных ушей и золотого перстня на среднем пальце настроение у меня совсем испортилось. На серой футболке, обтягивающей массивную грудную клетку незнакомца, горилла трахала блондинку. Явно скоромные надписи под этой жизненной сценой я читать побрезговала.
Мужик уперся в меня страшноватым стеклянным взглядом и грозно посапывал.
И наконец медленно, разделяя слова, спросил:

- Пушкина... любишь?
- Люблю, - с вызовом ответила я, в принципе уже готовая к конфликту.
Собеседник еще посопел и вдруг сказал ворчливо:
- И я его люблю. Люблю Александр Сергеича. Веришь - землю готов целовать там, где он проходил.
Я, оторопев, молчала. А что тут, собственно, скажешь. Дух божий дышит где хочет. Вот такой пушкинист попался.
Официантка на цыпочках принесла ему кофе.
- Хочу квартиру у вас в Питере купить. Чтоб в его доме. Где он жил. Эту – на Мойке хотел. Отказались. Но я другую куплю. Стены буду целовать там. Полы буду целовать. Гений ведь! Люблю его. Ты что тут читаешь? А-а... А что один кофе? Погоди, сейчас пирожных закажем. Да не маши руками, я курить бросил, теперь вот на сладкое подсел.

Над пирожными мы и познакомились. Мужик оказался предпринимателем из Уфы. Во всяком случае, он мне так сказал. Звали его Димой. Питер – его любимый город после Сан-Франциско.
Следующие двадцать минут мы оживленно обсуждали переписку с Пущиным и другие подробности личной жизни поэта. На все корки ругали Геккерна. Я, распалившись, пообещала подарить Диме двухтомник «Друзья Пушкина». Сгоряча съела три пирожных. Потом эклер ударил мне в голову и мы с пушкинским фанатом чуть не поругались из-за Натали Гончаровой. Привести слова, которыми Дима из Уфы характеризовал моральные качества Натальи Николаевны, я стесняюсь.

- ...А как вы относитесь к Платонову? – неожиданно для себя спросила я.
Дима опять помрачнел. Откинулся на спинку стула. Долго молчал. Наконец оперся обеими руками о стол, приподнялся, приблизил ко мне лицо, обдав сложной смесью алкогольных запахов, и свистящим шепотом медленно сказал:
- Охуительный.
Я понимающе покивала.
- Помногу только не могу читать, – пожаловался Дима. - Крыша съезжает.
Я опять покивала. Ну действительно ведь – оху... прекрасный писатель. И крыша съезжает.
- Я его в первый раз, - доверительно продолжил мой новый друг, - на зоне читал. Там вообще – у-уу! крыша от Платонова едет.

Обнаружив такое родство душ, мы совсем размякли. От Платонова перешли к Гоголю. От Гоголя к Италии. От Италии к Феллини. Дима блаженно, едва не со слезами, вспоминал эпизоды из «Амаркорда» и порывался заказать еще пирожных. И наконец рассказал, как они с приятелем ездили в Римини, на могилу классика.

Каким-то невероятным образом их занесло в туристический автобус. («Пьяные, что ли, были» - недоумевал Дима.) Равнодушный гид тараторил программный текст, а под конец сказал, что если есть желающие, они заедут на могилу Феллини, а если таковых нет, то поедут в торговый центр. Народ облегченно загомонил: «В центр!»
И тут, словно всадник Апокалипсиса, в проходе встал Дима. И грозно объяснил шокированным туристам, что автобус едет на могилу великого Федерико. А кому не нравится, пусть «засунут языки в жопу и сидят в автобусе», пока Дима с другом будут поклоняться праху. Видимо, были еще какие-то доводы, о которых Дима мне рассказывать не стал, но только водитель беспрекословно поехал в Римини. Там два интеллектуала нашли могилу гения, выпили из фляжки коньяку, налили и Феллини, прямо на землю - чтобы было на троих, как полагается. Вернулись в автобус и сказали: «А теперь можете ехать в торговый центр». Допили коньяк и заснули.

Мы помолчали. Я все еще улыбалась, представляя, как они пили на кладбище с Феллини коньяк.
- А вообще, - сказал Дима, мрачнея на глазах, - это мертвое кино. Мертвое кино... Для мертвых людей.
- Что? – растерялась я.
- Феллини. И Пушкин. Платонов. Это все для мертвых людей. И я – мертвый человек.
После этих слов он совсем захандрил. К тому же вдруг материализовался из воздуха невзрачный молодой человек в строгом черном костюме, который почтительнейше именовал Диму Дмитрием Васильевичем и оказался личным водителем.
Дима нехотя встал, расцеловался со мной через стол и вышел.

Двухтомник «Друзья Пушкина» так и стоит у меня на полке. Дима, будешь опять в Питере - он тебя ждет.

Ратич Лариса (г. Санкт-Петербург) — Серое пятнышко

Серое пятнышко

Витьке Сволину сегодня с утра стукнуло двадцать девять. Срок вроде немалый, но, как ни крути, всё ж небольшой. Как говорится, «всё впереди!»

Сволин жил холостяком (жена ушла три года назад, забрав дочку). Надо сказать, что Витька был этому чрезвычайно рад, и теперь ощущал себя молодым, полным сил и свободным (свободным!), вот что главное! А так – Витька то, Витя сё, иди сюда - стой там, да дочка растёт, садики-шмадики, сопли-бантики. Тьфу! Дурак, конечно, что женился. Ну теперь - то он уже умный, второй раз его не проведёшь, не-е-ет! На беременность больше не купишь. Порядочного из себя вздумал разыгрывать, а ещё неизвестно, кто постарался, он или... Да нет, вроде на жену это не похоже, но кто знает?.. Короче, всё. Сам себе режиссёр. Мать, правда, достала, как позвонит, начинает: «Что там с внученькой, не болеет ли?» «Помирись, сынок, с женой!..» Задолбала!

Витька сладко потянулся на кровати, хрустнув всеми косточками своего молодого красивого тела и, мурлыча «Стюардесса по имени Жанна», начал собираться на работу. Сегодня пятница, «сокращёнка». Это хорошо. Вечером Милка подрулит. Обогреет, обзаботит. Милка всё купит, накроет, - так над ним трясётся, дура! Думает, скажу «давай поженимся»? Чёрта с два. Кому она нужна? - тёлка гладкая, ни фигуры, ни ума. Но - щедрая. Это удобно.

Витька позволял себя обхаживать этой некрасивой, на его взгляд, женщине. Она не жалела на него денег, и это было кстати. С другими бабами приходилось всё-таки хоть немного тратиться, что было для Витьки очень болезненно (был жаден), а с Милкой - всё наоборот, лишь бы Витеньке угодить. Сегодня должна, например, пива с рыбкой поднести, да там ещё кой-чего. «Хеппи бёздей», ёлки-палки, пусть поскачет! Витька ей давно намекал, что хочет ко дню рождения плащ импортный. Достанет, притащит! А он померит, ртом криво дёрнет, дескать, не совсем то, да ладно уж... Спасибо, всё-таки старалась; ладно, оставляй.

...Витька и сам не знал, почему он такой. Но это ему не мешало, а, скорее, наоборот: не надоедали друзья, которых у него отродясь не бывало («знаю я их, всем лишь бы деньги занимать!»), никогда не мучила так называемая совесть. Поступал всегда как хотел, его даже боялись. Один маменькин сынок сказал однажды про Митьку: убьёт, не поморщится. Ну это зря, конечно, убить не убьет, но не пожалеет, это точно. И правильно. Бери зубами своё, закон природы! - выживает сильнейший! Ещё в школе Витька получил обидную кличку - «Сволочь». Сначала вроде по фамилии прозвали, Сволин,- Своля да Своля, а потом - кто-то припечатал, да так и осталось. Витька сначала злился, но немного погодя понял: это хорошо. «Сволочь» - это сильно. И стал носить кличку как особое отличие, сам даже подыгрывал: «Ты меня лучше не напрягай, сопля жидкая! Я —Витька-сволочь, запомни и передай другому!»

Закончив школу, Витька сразу решил пойти к какому-нибудь частнику, лучше охранником. Драться умел классно, хоть и не знал ни одного приёма, но в стычках бывал так яростен, что всегда выходил первым. Он сразу, без обиняков, отправился в ближайший офис, нашёл хозяина, в пять минут понравился ему и кличкой (сам гордо назвал), и неукротимой своей злобой, которая из него так и пёрла. Сразу было видно: этот - далеко пойдёт, пара-тройка лет - и его можно будет поставить начальником охраны.

Работа была непыльная и денежная. За всё время - только три крупных разборки, а остальное так, по мелочам, даже не интересно. Витька действительно «далеко пошёл», стал главной силовой опорой шефа, поднакопил деньжат, купил хорошую квартиру и... - женился, дурак. Но теперь это позади.

От алиментов удалось избавиться быстро и дёшево: встретил разок дорогую супругу, тряхнул легонько (аж голова качнулась) и честно предупредил:

- Ни копья не получишь! Если через суд начнёшь тянуть, так уделаю, что не отмоешься. Документик у меня есть, где чёрным по белому написано, что не я - папаша твоей малой. Экспертиза! Дошло?!

(Про экспертизу - соврал. Дорого. Да и лишнее, дочка-то ведь его. Но помогло, и это главное). С тех пор от них ни писку. Вот так и надо, зубами! Я - Витька-сволочь!

...Сокращённый рабочий день пролетел хорошо и быстро: шеф кинул с барского плеча сотнягу «зелёных», - вспомнил про день рождения. Мелочь, но приятно. Потом попили с мужиками пивка «за здоровье именинника», да и разошлись. Теперь - Милкина очередь. Витька зашагал домой и думал злорадно: «За тобой - праздник, дорогуша!»

Он неожиданно заметил, что какой-то неказистый мужичонка, похожий на старого алкаша, вот уже минут пять идёт за ним след в след… Витька резко повернулся, и мужичонка наскочил прямо на него. «Ну?!» - злобно выдохнул Витька.

«Дело у меня к вам, уважаемый Виктор Фёдорович, - неожиданно уверенным и приятным голосом произнёс мужик. - Уделите пять минут, можно неплохо заработать!»

На слово «заработать» Витька всегда реагировал молниеносно, но с умом:

- Смотря как, папаша!

«Алкаш» остро глянул Витьке прямо в глаза (цепкий взгляд буравистых зрачков) и пояснил:

- Как раз для вас, дорогой. Я ведь всё про вас знаю.

- Например?! - разозлился Витька.

- Не кипятитесь, детка, ведь мы с вами некоторым образом даже тёзки, - захихикал мужик. - Впрочем, позвольте представиться (он галантно нагнул нечёсаную голову): Сволочь №1274 - Б-три. Но для вас просто Сволочь, без номеров. Они у нас для отличия, так сказать, потому что имя «Сволочь» - среди наших очень распространённое, занимает второе место после «Мерзавца». Далее по статистике следуют «Негодяй», «Подонок», «Тварь», «Гадина», ну и прочие, прочие, прочие... А вот на Б-три - обратите внимание! - гордо добавил старик. - Это значит, что я имею три персональных благодарности от самого Дьявола. Про Чикатило слыхали? Это был мой подопечный!

- Подождите, да вы кто?! - испуганно изумился Виктор. Во время этого монолога его охватило какое-то странное предчувствие близкой опасности.

- Я же сказал вам, милый мой. Я - Сволочь, из шестого отделения. Занимаюсь чёрными душами.

У Витьки подкосились ноги. Мужик говорил чистую правду, это было ясно. Значит, это Чёрт. Что ему надо?! Неужели...

- Я вижу, вам немножко не по себе, - ласково подытожил мужик. - В таком случае присядем, сейчас вам станет легче.

Он подхватил Витьку под руку, довёл до ближайшей скамейки, аккуратно усадил.

- Ну-с, миленький, продолжим. Я вижу, вы уже поняли, кто я есть. Осталось объяснить, зачем мне нужны именно вы - и дело в шляпе!

- Но вы ведь сказали, - Виктор явно приходил в себя, - что можно заработать. Значит, вы пришли не для того, чтобы забрать меня в Ад?.. или куда там?..

- Фи, молодой человек, я никуда не забираю, - брезгливо поморщился черт. - Этим занимается молодняк из восьмого отделения. Да и то не на улице.

Я же вам уже сказал: моё дело - работа с чёрными душами.

- Значит, что же, я представляю для вас интерес как чёрная душа?

- Вот именно, Виктор Фёдорович, вот именно, детка! Вы позволите вас так называть? Всё-таки, знаете, мне шесть тысяч лет, а вам... Кстати, с Днём Рождения! Представьте себе, у меня тоже сегодня такой же день, ровно шесть тысяч и стукнуло. Юбилей! Здорово, правда? Может, пригласите к себе, хлопнем по рюмашке? Там и договорим. Да вы не бойтесь, я угощаю!

Витька почувствовал, что тихо сходит с ума. Может, это простой алкаш, который ищет, где выпить? Но этот предлагает за свой счёт. Ничего не пони...

- А вам и не надо понимать. Вы уже и так поняли, только боитесь себе в этом признаться, золотце! Ну пойдёмте, что время зря терять, водочка - закусочка у меня с собой.

Мужик ловко щёлкнул пальцами, и возле Витькиной правой ноги мгновенно очутился объёмистый цветной пакет, в недрах которого аппетитно возлежали какие-то вкусно пахнущие свёртки, увенчанные лежащей поперёк литровкой «Немирова».

- Идёмте, - растерянно кивнул Виктор. - Но вот только ...

- Мила сегодня не придёт, заболела. Но плащ уже купила, не переживайте. Завтра принесёт.

Потрясённый Виктор тупо зашагал рядом со стариком, который легко нёс свои подарки.

В квартире у Виктора он ловко и умело накрыл стол («в мгновение ока!»), профессионально обслужил и себя, и хозяина, веером разложив на тарелке какие-то невероятные вкусности.

- Быстро это у вас, - отметил Виктор.

- Да-с - самодовольно откликнулся Чёрт, - пару тысяч лет назад довелось мне постажироваться. Обслуживал банкеты САМОГО! За что и получил повышение, кстати. Но, впрочем, это неважно. Итак, о деле, дорогой.

Чёрт молниеносно наполнил две рюмки:

- Выпьем за наше плодотворное сотрудничество! Слушайте, а давайте на брудершафт, а?! Да и перейдём на «ты», что мы как не родные?

После ста граммов Виктор осмелел и повеселел, и беседа потекла без рывков, по-деловому. Дело действительно было выгодное, денежное, а что Виктор - чёрная душа, так это даже сильно. А что?! - чёрт авторитетно заявил, что такое «абсолютно чёрное нутро» - бо-о-ольшая редкость, раритет, так сказать. Ценится особо.

Виктор довольно гоготнул: «Ну прям! А посмотреть можно?!

Чёрт неожиданно согласился:

- Можно, друг. Пойди-ка, глянь в большое зеркало.

И Виктор действительно, всмотревшись хорошенько («в области сердца наблюдай, милый!»), увидел, как что-то плотное и чёрное, размером с хороший кулак, просвечивает сквозь кожу и тонкую ткань белой рубашки...

- Так, значит, есть душа, а?..

- Есть, Витенька, а как же? Ведь когда сердце в пятки уходит - чем жив человек, подумай? Душой, милый, душой!

Виктор немало удивился: так ведь «сердце в пятки» - это только так говорится?..

- Ой, Витенька, - раздражился чёрт, - ну не могу я тебе раскрывать секреты нашей конторы, не обижайся. Сказано - в пятки, значит в пятки! Наливай.

... Через два часа дело сладилось. Виктор подписал (не кровью, конечно, это экзотика! Ручкой.) договор в трёх экземплярах, по которому он обязался «содействовать работе отдела чёрных душ». Это значило сущие пустяки: надо было как можно чаще заставлять людей злиться. («Особенно хорошо, Витек, если драться полезут или начнут матом крыть! Драться - отобьёшься, ты же парень ого-го!» А матом - так Витьку не привыкать, его-то всё равно никто не переплюнет!)

- А зачем тебе. Сволочь Б-три, это надо? - поинтересовался Виктор.

- Тебе, так и быть, скажу, уж очень ты мне нравишься. Чернее души я не встречал! Значит, техника этого дела простая: когда человек злится, начинается накопление злобы в душе. Души-то чаще всего серые, потому что в каждой добра и зла - одинаково, они перемешаны. Ну вот, новое зло добавляет черноты, и душа постепенно приближается к такой, как у тебя. Чем больше, тем лучше! Да и не один ты у меня в помощниках, дело продвигается быстро. Но ты – далеко пойдёшь, сразу видно!

- И что же мне за это будет? - вернулся Витек к сути, о которой он ни на минуту не забывал.

- А, ну да! - кивнул чёрт. - Чуть не забыл. Старею, что ли? Значит, награда такая: чем больше зла добавишь, тем больше для себя найдёшь.

- Что найдёшь, где? - Виктор любил конкретность.

- Да под ногами, золотце. Фирма гарантирует, как у вас говорят. Смотри под ноги! Всё, детка, мне пора, время моё на исходе. Потом сам всё поймёшь. Давай напоследок за удачу ещё по одной, а?! - махнул рукой гость. - Чтоб всем чертям тошно стало! Редкий у меня сегодня день. Когда ещё так посидеть придётся? Вы, люди, такие упрямые, сто потов сойдёт, пока договор подпишешь. А ты - Сволочь настоящая!

На прощание Чёрт радостно облобызал Витька и предупредил: «Больше, дорогой, не увидимся. Эх, жаль! Ну разве только что-нибудь НЕ ТО случится. Но с тобой ЭТОГО не может быть!

- Стой! - Виктор вспомнил, что ещё не всё выяснил. - А на какой срок у нас договор?

- Навечно, милый, навечно. ТО есть пожизненно (извини, спьяну термины перепутал). Всегда будешь с наваром!

Но у Витька был ещё последний вопрос:

- Слушай, ты говоришь, души в основном - серые, некоторые чёрные, а белые есть?

- Время кончается, говорю ж тебе! - отшатнулся чёрт. - Надо же, какую гадость напоследок спросил! Есть, есть и белые, не к ночи будь сказано! Только редко-редко, намного реже, чем чёрные. Вот светло-серых - уйма, да ещё есть чёрные в серых пятнах. Эти со временем тоже светлеют, тьфу на них. Всё, прощай!

И чёрт, звучно щёлкнув в воздухе пальцами, мгновенно исчез. На столе остался лежать договор - единственное доказательство, что Виктору ничего не приснилось; никаких других следов пребывания гостя больше не было. «А жаль, - подумал Витек, - там ещё жратвы столько осталось!..»

На другой день, прямо с утра, Виктор приступил к выполнению обязательств («Без отрыва от основной работы, - обещал чёрт, - по совместительству»). Да и то, Витек был отменным хамом и всегда делал то же самое, что должен был по договору. («Но теперь я на ставке!» - хохотнул он, чистя зубы).

Выходные Витек провёл плодотворно: в субботу подробно объяснил Милке, какая она «рыхлая лохматая корова», к тому же невежливая, с днём рождения вовремя не поздравила. В наказание хотел не брать плащ, но потом великодушно взял, когда Милка начала рыдать. Да и воскресенье даром не прошло: Витек целый день гулял по городу, хамя направо и налево, даже дал два раза в морду (ему тоже хотели дать, но сдрейфили). Заодно и понял, как чёрт оплачивает его труды: после каждого «захода на зло» Витек находил в течение десяти минут то деньги, то какую-нибудь хорошую вещь, например, один раз - классный мужской зонтик. Всё ждало его прямо на дороге, а однажды он даже видел, как «его» крупная денежная купюра выпала из рваного карманчика какой-то прыщавой соплюшки.

Так прошло месяца три. Витек был в наилучшей «хамской форме», это угадывалось даже по тому, что «наградные» он теперь находил солидные.

Витька - сволочь пребывал в хорошем расположении духа и недавно получил прибавку к зарплате: шефу понравилась его новая манера «держать на коротком поводке» подчинённых, одним только тоном вгоняя их в дрожь. Виктор удерживался от хамства только в разговоре с начальством.

Но чего-то всё-таки, чёрт возьми, не хватало. И всё чаще он чувствовал какую-то сосущую бездонную пустоту глубоко под сердцем. Это было новое чувство. «Тоска», - так определил его Витек. «От чего? - сопротивлялся мысленно. - Чего не хватает?!» Милка больше не приходит - так тоже не потеря. Чёрт с ней! Так отчего, отчего?!

И вот однажды в трамвае, очень удачно обхамив одного очкарика, Виктор вдруг обратил внимание на пожилую женщину, стоящую на задней площадке. Она чем-то неуловимо напоминала мать, с которой Виктор уже давно и не перезванивался (он хорошо «заработал» на ней, доведя её до сердечного приступа, и она больше его не беспокоила). Женщина держала в руках старенькую сумочку, из которой трогательно торчал батон. Виктор поначалу не мог понять, почему она его интересует, но потом догадался: женщина вела себя необычно. Время от времени она подносила к лицу ладонь правой руки и вытирала глаза. «Что, больная?! - подумал Виктор.

Он передвинулся поближе, автоматически настроившись на интересный эпизод (он старался разнообразить). Ну, например: «Чего, корова старая, со своей заразной болячкой в трамваях ездишь?! Такси нанимай!!!» Найдутся такие, которые поддержат, - Виктор заметил, что в транспорте зло возникало самое качественное, многолюдное.

Однако, придвинувшись ближе, он увидел, что женщина ПЛАЧЕТ. Да-да, просто плачет. И это молчаливое горе его потрясло! Он почему-то представил себе: одинокая, больная, живёт бедно, да ещё дети (или нет, - сын, взрослый сын) не приходит, не звонит, а недавно кричал ей: «Отвяжись, старая дура! Когда ты уже сдохнешь?! Хватит меня учить!» («Вот как я тогда. А может, и её сын - тоже активный помощник Сволочи Б-три?...»)

Женщина, заметив заинтересованный взгляд Виктора, быстро вытерла лицо и отвернулась к окну. Его кольнуло в сердце: заметил, какие у неё старые натруженные руки, а на левой - потёртое копеечное колечко...

Он рассматривал её теперь в упор, со спины: стоптанные туфли, штопаные чулки, столетней давности пальтишко... Но вот женщина повернулась, пошла к выходу, и Виктор увидел, как из кармана, вместе с носовым платком, который она вытащила на ходу, показался старенький крохотный кошелёк и мягко упал на пол.

- Мой гонорар, - подумал Виктор. - За очкарика.

Но почему-то он, схватив кошелёк, кинулся к выходу прямо за женщиной, еле успев проскочить наезжавшую дверь.

- Эй, подождите! - крикнул он каким-то новым голосом. - Эй, я вам кричу! (он чувствовал, что не умеет, как НАДО, а как обычно - уже НЕ МОГ).

- Да стойте же, куда вас несёт! Возьмите вот, ослепли, что ли... Под ноги смотреть надо! У вас что - деньги лишние?! - и совал ей в руки потерю.

Женщина остановилась, посмотрела ему прямо в глаза, вдруг светло улыбнулась и сказала мягко: «Спасибо, сынок. Что б я и делала, не знаю, - завтра хлеба было бы не на что купить. Храни тебя господь, добрая душа. Сейчас такое - редкость, к сожалению...»

И ушла.

Витек долго стоял не двигаясь, ослеплённый, оглушённый. Внутри было больно-больно... сладко.

- Что ты наделал, сволочь?! - вдруг услышал он знакомый голос. Перед ним стоял приятель - чёрт.

- Ну подвёл так подвёл! Белой душе помог! Чёрт тебя возьми, что я скажу своим?! Ты же получил серое пятно на душу, дурак!..

Ласкового чёрта нельзя было узнать: это был разъярённый урод с перекошенным от злобы лицом и пеной у рта.

- Да иди ты к чёрту, - вдруг спокойно и смело произнёс Виктор. И зашагал, не оглядываясь. Он теперь знал, чего ему не хватало, он НАШЁЛ! И сам чёрт был ему не страшен.

Сволочь Б-три погрозил ему в спину кулаком и горестно вздохнул:

- Жаль. Серое пятнышко на душе - штука заразная. Потерял я его. А ведь какой чёрный был - не душа, а конфет

А.С.Пушкин. Малоизвестные факты из жизни человека, которого знают все

Легенда о Ван Гоге По оценкам социологов, в мире наиболее известны три художника: Леонардо да Винчи, Винсент Ван Гог и Пабло Пикассо. Леонардо «отвечает» за искусство старых мастеров, Ван Гог — за импрессионистов и постимпрессионистов XIX века, а Пикассо — за абстракционистов и модернистов XX столетия. При этом если Леонардо предстает в глазах публики не столько живописцем, сколько универсальным гением, а Пикассо — модным «светским львом» и общественным деятелем — борцом за мир, то Ван Гог олицетворяет именно художника. Его считают сумасшедшим гением-одиночкой и мучеником, не думавшим о славе и деньгах. Однако этот образ, к которому все привыкли, не более чем миф, который был использован, чтобы «раскрутить» Ван Гога и с выгодой продать его картины. В основе легенды о художнике лежит подлинный факт — он занялся живописью, будучи уже зрелым человеком, и всего за десять лет «пробежал» путь от начинающего художника до мастера, перевернувшего представление об изобразительном искусстве. Все это еще при жизни Ван Гога воспринималось как «чудо», не имеющее реальных объяснений. Биография художника не изобиловала приключениями, как, например, судьба Поля Гогена, который успел побывать и брокером на бирже, и матросом, и умер от экзотической для европейского обывателя проказы на не менее экзотическом Хива-Оа, одном из Маркизских островов. Ван Гог был «скучным трудягой», и, кроме странных психических припадков, появившихся у него незадолго до смерти, и самой этой смерти в результате попытки самоубийства, зацепиться мифотворцам было не за что. Но эти немногочисленные «козыри» были разыграны настоящими мастерами своего дела. Главным творцом Легенды о мастере стал немецкий галерист и искусствовед Юлиус Мейер-Грефе. Он быстро понял масштаб гениальности великого голландца, а главное — рыночный потенциал его картин. В 1893 году двадцатишестилетний галерист приобрел картину «Влюбленная пара» и задумался о «рекламе» перспективного товара. Обладая бойким пером, Мейер-Грефе решил написать привлекательную для коллекционеров и любителей искусства биографию художника. Живым он его не застал и поэтому был «свободен» от личных впечатлений, которые отягощали современников мастера. Кроме того, Ван Гог родился и вырос в Голландии, а как живописец окончательно сложился во Франции. В Германии, где Мейер-Грефе стал внедрять легенду, о художнике никто ничего не знал, и галерист-искусствовед начинал с «чистого листа». Он не сразу «нащупал» образ того безумного гения-одиночки, который сейчас знают все. Сначала мейеровский Ван Гог был «здоровым человеком из народа», а его творчество — «гармонией между искусством и жизнью» и провозвестником нового Большого стиля, которым Мейер-Грефе считал модерн. Но модерн выдохся за считанные годы, и Ван Гог под пером предприимчивого немца «переквалифицировался» в бунтаря-авангардиста, который возглавил борьбу против замшелых академистов-реалистов. Ван Гог-анархист был популярен в кругах художественной богемы, но отпугивал обывателя. И только «третья редакция» легенды удовлетворила всех. В «научной монографии» 1921 года под названием «Винсент», с необычным для литературы такого рода подзаголовком «Роман о Богоискателе» Мейер-Грефе представил публике святого безумца, рукой которого водил Бог. Гвоздем этой «биографии» стала история об отрезанном ухе и творческом безумии, которое вознесло маленького, одинокого человека, вроде Акакия Акакиевича Башмачкина, до высот гениальности. Винсент Ван Гог. 1873 год О «кривизне» прототипа Настоящий Винсент Ван Гог имел мало общего с «Винсентом» Мейер-Грефе. Начать с того, что он окончил престижную частную гимназию, свободно говорил и писал на трех языках, много читал, чем заслужил в художественных парижских кругах кличку Спиноза. За Ван Гогом стояла большая семья, которая никогда не оставляла его без поддержки, хотя и была не в восторге от его экспериментов. Его дед был известнейшим переплетчиком старинных манускриптов, работавшим для нескольких европейских дворов, трое из его дядей успешно торговали искусством, а один был адмиралом и начальником порта в Антверпене, в его доме он жил, когда учился в этом городе. Реальный Ван Гог был довольно трезвым и прагматичным человеком. Например, одним из центральных «богоискательских» эпизодов легенды с «хождением в народ» стал факт, что в 1879 году Ван Гог был проповедником в бельгийском шахтерском районе Боринаж. Чего только не насочиняли Мейер-Грефе и его последователи! Тут и «разрыв со средой» и «стремление пострадать вместе с убогими и нищими». Объясняется же все просто. Винсент решил пойти по стопам отца и стать священником. Для того чтобы получить сан, необходимо было пять лет учиться в семинарии. Или — пройти ускоренный курс за три года в евангельской школе по упрощенной программе, да еще бесплатно. Предварял все это обязательный полугодичный «стаж» миссионерства в глубинке. Вот Ван Гог и отправился к шахтерам. Конечно, он был гуманистом, старался помочь этим людям, но сближаться с ними и не думал, всегда оставаясь представителем среднего класса. Отбыв положенный срок в Боринаже, Ван Гог решил поступать в евангельскую школу, и тут оказалось, что правила изменились и голландцам вроде него, в отличие от фламандцев, надо платить за обучение. После этого обиженный «миссионер» оставил религию и решил стать художником. И этот выбор тоже не случаен. Ван Гог являлся профессиональным торговцем искусством — артдилером в крупнейшей фирме «Гупиль». Партнером в ней был его дядя Винсент, в честь которого и назвали юного голландца. Он ему покровительствовал. «Гупиль» играл ведущую в Европе роль в торговле старыми мастерами и солидной современной академической живописью, но не боялся продавать и «умеренных новаторов» вроде барбизонцев. За 7 лет Ван Гог сделал карьеру в непростом, основанном на семейных традициях антикварном бизнесе. Из амстердамского филиала он перебрался сначала в Гаагу, потом в Лондон и, наконец, в штаб-квартиру фирмы в Париже. За эти годы племянник совладельца «Гупиля» прошел серьезную школу, изучил основные европейские музеи и многие закрытые частные собрания, стал настоящим экспертом в живописи не только Рембрандта и малых голландцев, но и французов — от Энгра до Делакруа. «Находясь в окружении картин, — писал он, — я воспылал к ним неистовой, доходящей до исступления любовью». Его кумиром был французский художник Жан Франсуа Милле, прославившийся в то время своими «крестьянскими» полотнами, которые «Гупиль» сбывал по ценам в десятки тысяч франков. Брат художника Теодор Ван Гог Вот таким преуспевающим «бытописателем низших классов», как Милле, собирался стать и Ван Гог, используя свое знание жизни шахтеров и крестьян, почерпнутое в Боринаже. Вопреки легенде артдилер Ван Гог не был гениальным дилетантом вроде таких «художников воскресного дня», как таможенник Руссо или кондуктор Пиросмани. Имея за плечами фундаментальное знакомство с историей и теорией искусства, а также с практикой торговли им, упорный голландец в двадцать семь лет приступил к систематическому изучению ремесла живописи. Начал он с рисования по новейшим специальным учебникам, которые ему со всех концов Европы присылали дяди-артдилеры. Руку Ван Гогу ставил его родственник, художник из Гааги Антон Мауве, которому позже благодарный ученик посвятил одну из своих картин. Ван Гог даже поступил сначала в брюссельскую, а затем в антверпенскую Академию художеств, где проучился три месяца, пока не отправился в Париж. Туда новоиспеченного художника уговорил в 1886 году уехать его младший брат Теодор. Этот бывший на подъеме успешный артдилер сыграл ключевую роль в судьбе мастера. Тео посоветовал Винсенту бросить «крестьянскую» живопись, объяснив, что это уже «паханое поле». И, кроме того, «черные картины» вроде «Едоков картофеля» во все времена продавалась хуже, чем светлое и радостное искусство. Другое дело — буквально созданная для успеха «светлая живопись» импрессионистов: сплошное солнце и праздник. Публика рано или поздно ее обязательно оценит. Тео-провидец Так Ван Гог оказался в столице «нового искусства» — Париже и по совету Тео поступил учиться в частную студию Фернана Кормона, бывшую тогда «кузницей кадров» нового поколения художников-экспериментаторов. Там голландец близко сошелся с такими будущими столпами постимпрессионизма, как Анри Тулуз-Лотрек, Эмиль Бернар и Люсьен Писсарро. Ван Гог изучал анатомию, рисовал с гипсов и буквально впитывал все новые идеи, которыми бурлил Париж. Тео знакомит его с ведущими художественными критиками и своими клиентами-художниками, среди которых были не только добившиеся прочного положения Клод Моне, Альфред Сислей, Камиль Писсарро, Огюст Ренуар и Эдгар Дега, но и «восходящие звезды» Синьяк и Гоген. К моменту приезда в Париж Винсента его брат был руководителем «экспериментального» отделения «Гупиля» на Монмартре. Человек с обостренным чувством нового и превосходный бизнесмен, Тео одним из первых разглядел наступление новой эры в искусстве. Он уговорил консервативное руководство «Гупиля» позволить ему рискнуть заняться торговлей «светлой живописью». В галерее Тео проводил персональные выставки Камиля Писсарро, Клода Моне и других импрессионистов, к которым Париж начал понемногу привыкать. Этажом выше, в своей собственной квартире, он устраивал «сменные экспозиции» картин дерзкой молодежи, которые «Гупиль» боялся показывать официально. Это был прообраз элитных «квартирных выставок», вошедших в моду в XX веке, и их гвоздем стали работы Винсента. Еще в 1884 году братья Ван Гоги заключили между собой соглашение. Тео в обмен на картины Винсента выплачивает ему 220 франков в месяц и обеспечивает его кистями, холстами и красками лучшего качества. Кстати, благодаря этому картины Ван Гога в отличие от работ Гогена и Тулуз-Лотрека, из-за безденежья писавших на чем попало, так хорошо сохранились. 220 франков составляли четверть месячного заработка врача или юриста. Почтальон Жозеф Рулен в Арле, которого легенда сделала кем-то вроде покровителя «нищего» Ван Гога, получал вдвое меньше и в отличие от одинокого художника кормил семью с тремя детьми. Денег Ван Гогу хватало даже на создание коллекции японских гравюр. Кроме того, Тео поставлял брату «прозодежду»: блузы и знаменитые шляпы, необходимые книги и репродукции. Он же оплачивал лечение Винсента. Все это не было простой благотворительностью. Братья составили амбициозный план — создать рынок живописи постимпрессионистов, поколения художников, шедшего на смену Моне и его друзьям. Причем с Винсентом Ван Гогом как одним из лидеров этого поколения. Соединить, казалось бы, несоединимое — рискованное авангардное искусство мира богемы и коммерческий успех в духе респектабельного «Гупиля». Тут они почти на столетие опередили свое время: только Энди Уорхолу и другим американским попартистам удалось сразу разбогатеть на авангардном искусстве. «Непризнанный» В целом положение Винсента Ван Гога было уникальным. Он работал художником на договоре у артдилера, который был одной из ключевых фигур рынка «светлой живописи». И этим артдилером был его брат. О таком положении считающий каждый франк неприкаянный бродяга Гоген, например, мог только мечтать. Ко всему прочему Винсент не был простой марионеткой в руках бизнесмена Тео. Не был он и бессребреником, не желавшим продавать профанам свои картины, которые он даром раздавал «родственным душам», как писал Мейер-Грефе. Ван Гог, как и всякий нормальный человек, желал признания не у далеких потомков, а при жизни. Признания, важным знаком которого для него являлись деньги. И будучи сам в прошлом торговцем искусством, он знал, как этого добиваться. Одна из главных тем его писем к Тео отнюдь не богоискательство, а рассуждения о том, что надо делать, чтобы выгодно сбыть картины, и какая живопись быстрее найдет путь к сердцу покупателя. Для продвижения на рынке он вывел безупречную формулу: «Ничто не поможет нам продать наши картины лучше, чем их признание хорошим украшением для домов среднего класса». Чтобы наглядно показать, как будут «смотреться» картины постимпрессионистов в буржуазном интерьере, Ван Гог сам в 1887 году устроил две выставки в кафе «Тамбурин» и ресторане «Ла Форш» в Париже и даже продал с них несколько работ. Позже легенда обыграла этот факт как акт отчаяния художника, которого никто не хотел пускать на нормальные выставки. А между тем он постоянный участник выставок в Салоне независимых и Свободном театре — самых модных местах парижских интеллектуалов того времени. Его картины выставляют артдилеры Арсен Портье, Джордж Томас, Пьер Мартин и Танги. Великий Сезанн получил возможность показать свое творчество на персональной выставке только в возрасте 56 лет, после почти четырех десятилетий каторжного труда. Тогда как работы Винсента, художника с шестилетним стажем, можно было увидеть в любое время на «квартирной выставке» Тео, где перебывала вся художественная элита столицы мира искусства — Парижа. Реальный Ван Гог меньше всего похож на отшельника из легенды. Он — свой в среде передовых художников эпохи, самое убедительное свидетельство чему — несколько портретов голландца, написанных Тулуз-Лотреком, Русселем, Бернаром. Люсьен Писсарро изобразил его беседующим с самым влиятельным художественным критиком тех лет Фенелоном. Камилю Писсарро Ван Гог запомнился тем, что не стеснялся остановить нужного ему человека на улице и прямо у стенки какого-нибудь дома показывать свои картины. Представить в такой ситуации настоящего отшельника Сезанна просто невозможно. Легенда прочно утвердила представление о непризнанности Ван Гога, о том, что при жизни была продана всего одна его картина «Красные виноградники в Арле», которая сейчас висит в московском Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. На самом деле продажа этого полотна с выставки в Брюсселе в 1890 году за 400 франков была прорывом Ван Гога в мир серьезных цен. Он продавался ничуть не хуже своих современников Сера или Гогена. По документам известно, что у художника купили четырнадцать работ. Первым это сделал друг семьи голландский артдилер Терстиг в феврале 1882 года, и Винсент написал Тео: «Первая овечка прошла через мост». В реальности продаж было больше, об остальных просто не сохранилось точных свидетельств. Что касается непризнанности, то начиная с 1888 года известные критики Гюстав Кан и Феликс Фенелон в обзорах выставок «независимых», как называли тогда авангардистов, выделяют свежие и яркие работы Ван Гога. Критик Октав Мирбо посоветовал Родену купить его картины. Они были в коллекции такого взыскательного ценителя, как Эдгар Дега. Еще при жизни Винсент прочитал в газете «Меркюр де Франс», что он великий художник, наследник Рембрандта и Халса. Это написал в своей статье, целиком посвященной творчеству «удивительного голландца», восходящая звезда «новой критики» Анри Орье. Он намеревался создать биографию Ван Гога, но, к сожалению, умер от туберкулеза вскоре после смерти самого художника. Спальня в Арле. 1889 год. Чикагский институт искусств Комната в гостинице супругов Раву, где Винсент проживал в 1890 году и где скончался 29 июля того же года Винсент Ван Гог. О разуме, свободном «от оков» Зато «биографию» издал Мейер-Грефе, и в ней он особенно расписал «интуитивный, свободный от оков разума» процесс творчества Ван Гога. «Винсент писал картины в слепом, бессознательном упоении. Его темперамент выплескивался на холст. Деревья кричали, облака охотились друг за другом. Солнце зияло ослепительной дырой, ведущей в хаос». Проще всего опровергнуть это представление о Ван Гоге словами самого художника: «Великое создается не одним только импульсивным действием, но и соучастием множества вещей, которые были приведены к единому целому... С искусством, как и со всем остальным: великое не является чем-то случайным, но должно быть создано упорным волевым напряжением». Подавляющее большинство писем Ван Гога посвящено вопросам «кухни» живописи: постановка задач, материалы, техника. Случай почти беспрецедентный в истории искусства. Голландец был настоящим трудоголиком и утверждал: «В искусстве надо работать, как несколько негров, и спускать с себя кожу». В конце жизни он действительно писал очень быстро, картину мог от начала до конца сделать за два часа. Но при этом все время повторял любимое выражение американского художника Уистлера: «Я сделал это в два часа, но работал годами, чтобы сделать в эти два часа что-нибудь стоящее». Ван Гог писал не по наитию — долго и напряженно работал над одним и тем же мотивом. В городе Арле, где он устроил свою мастерскую, уехав из Парижа, он начал серию из 30 работ, связанных общей творческой задачей «Контраст». Контраст цветовой, тематический, композиционный. Например, пандан «Кафе в Арле» и «Комната в Арле». В первой картине — мрак и напряжение, во второй — свет и гармония. В этом же ряду несколько вариантов его знаменитых «Подсолнухов». Вся серия задумывалась как пример украшения «жилища среднего класса». Перед нами от начала и до конца продуманные творческая и рыночная стратегии. Посмотрев его картины на выставке «независимых», Гоген написал: «Вы единственный думающий художник из всех». Краеугольный камень легенды о Ван Гоге— его безумие. Якобы только оно позволило ему заглянуть в такие глубины, которые недоступны простым смертным. Но художник не был с юности полубезумцем со вспышками гениальности. Периоды депрессии, сопровождаемые припадками, похожими на эпилепсию, от которых он лечился в психиатрической клинике, начались у него только в последние полтора года жизни. Врачи видели в этом действие абсента — алкогольного напитка, настоянного на полыни, чье разрушительное действие на нервную систему стало известно только в XX веке. При этом как раз именно в период обострения болезни художник не мог писать. Так что псхическое расстройство не «помогало» гению Ван Гога, а мешало. Винсент Ван Гог. Сад больницы в Арле. 1889 год Сад при больнице в Арле, куда Ван Гог был помещен после приступа в декабре 1888 года Очень сомнительна знаменитая история с ухом. Оказалось, что Ван Гог не мог отрезать его себе «под корень», он просто истек бы кровью, ведь помощь ему оказали только через 10 часов после инцидента. У него была отрезана только мочка, о чем сказано во врачебном заключении. И кто это сделал? Существует версия, что это произошло во время ссоры с Гогеном, которая имела место в тот день. Искушенный в матросских драках Гоген полоснул Ван Гога по уху, и у того от всего пережитого случился нервный припадок. Позже, чтобы оправдать свое поведение, Гоген сочинил историю о том, что Ван Гог в припадке безумия гонялся за ним с бритвой в руках, а потом покалечил сам себя. Даже картина «Комната в Арле», искривленное пространство которой считали фиксацией безумного состояния Ван Гога, оказалась на удивление реалистичной. Были найдены планы дома, в котором художник жил в Арле. Стены и потолок его жилища действительно были скошенными. Никогда Ван Гог не писал картин при луне со свечами, укрепленными на шляпе. Но творцы легенды всегда вольно обращались с фактами. Зловещую картину «Пшеничное поле», с уходящей вдаль дорогой, застилаемой стаей воронов, они, например, объявили последним полотном мастера, предсказывающим его смерть. Но хорошо известно, что после нее он написал еще целый ряд работ, где злополучное поле изображено сжатым. «Ноу-хау» главного автора мифа о Ван Гоге Юлиуса Мейер-Грефе — не просто вранье, а подача вымышленных событий вперемешку с подлинными фактами, да еще в форме безупречного научного труда. Например, подлинный факт — Ван Гог любил работать под открытым небом потому, что плохо переносил запах скипидара, которым разводят краски, — «биограф» использовал как основу для фантастической версии о причине самоубийства мастера. Якобы Ван Гог влюбился в солнце — источник его вдохновения и не позволял себе покрывать голову шляпой, стоя под его жгучими лучами. У него сгорели все волосы, солнце напекло незащищенный череп, он сошел с ума и покончил с собой. На поздних автопортретах Ван Гога и изображениях мертвого художника, сделанных его друзьми, видно, что волос на голове он не утратил до самой смерти. «Прозрения юродивого» Ван Гог выстрелил в себя 27 июля 1890 года, после того как, казалось, его психический кризис был преодолен. Незадолго до этого его выписали из клиники с заключением: «Выздоровел». Сам факт того, что хозяин меблированных комнат в Овере, где Ван Гог жил в последние месяцы своей жизни, доверил ему револьвер, необходимый художнику для отпугивания ворон во время работы на этюдах, говорит о том, что он вел себя абсолютно нормально. Сегодня врачи сходятся на том, что самоубийство произошло не во время припадка, а было результатом стечения внешних обстоятельств. Тео женился, у него появился ребенок, и Винсента угнетала мысль, что брат будет заниматься только своей семьей, а не их планом покорения художественного мира. После рокового выстрела Ван Гог прожил еще два дня, был удивительно спокоен и стойко переносил страдания. Он скончался на руках у безутешного брата, который так и не смог оправиться от этой потери и умер спустя полгода. Фирма «Гупиль» за бесценок распродала все произведения импрессионистов и постимпрессионистов, которые накопил в галерее на Монмартре Тео Ван Гог, и закрыла эксперимент со «светлой живописью». Картины Винсента Ван Гога вдова Тео Иоганна Ван Гог-Бонгер увезла в Голландию. Только в начале XX столетия к великому голландцу пришла тотальная слава. Как считают специалисты, если бы не почти одновременная ранняя смерть обоих братьев, это произошло бы еще в середине 1890-х годов и Ван Гог был бы очень богатым человеком. Но судьба распорядилась иначе. Пожинать плоды трудов великого живописца Винсента и великого галериста Тео стали люди типа Мейер-Грефе. В кого вселился Винсент? Роман о богоискателе «Винсент» предприимчивого немца пришелся как нельзя кстати в обстановке крушения идеалов после бойни Первой мировой войны. Мученик от искусства и безумец, мистическое творчество которого предстало под пером Мейер-Грефе чем-то вроде новой религии, такой Ван Гог захватил воображение и пресыщенных интеллектуалов, и неискушенных обывателей. Легенда оттеснила на задний план не только биографию реального художника, но и извратила представление о его картинах. В них видели какое-то месиво красок, в котором угадываются пророческие «прозрения» юродивого. Мейер-Грефе превратился в главного знатока «мистического голландца» и стал не только торговать картинами Ван Гога, но и за большие деньги выдавать сертификаты о подлинности произведений, появлявшихся под именем Ван Гога на художественном рынке. Винсент Ван Гог. Доктор Поль Гоше. 1890 год В середине 1920-х годов к нему пришел некий Отто Вакер, выступавший с эротическими танцами в берлинских кабаре под псевдонимом Олинто Ловель. Он показал несколько картин с подписью «Винсент», написанных в духе легенды. Мейер-Грефе пришел в восторг и немедленно подтвердил их подлинность. Всего Вакер, открывший свою собственную галерею в модном районе на Потсдамерплац, выбросил на рынок больше 30 «Ван Гогов», пока не поползли слухи о том, что они фальшивые. Поскольку речь шла об очень большой сумме, в дело вмешалась полиция. На суде танцор-галерист рассказывал байку-«провенанс», которой «кормил» и своих доверчивых клиентов. Картины он якобы приобрел у русского аристократа, который купил их еще в начале века, а во время революции успел вывезти из России в Швейцарию. Имя Вакер не называл, утверждая, что озлобленные потерей «национального сокровища» большевики уничтожат семью аристократа, оставшуюся в Советской России. В битве экспертов, которая развернулась в апреле 1932 года в судебном зале берлинского района Моабит, Мейер-Грефе и его сторонники горой стояли за подлинность вакеровских «Ван Гогов». Но полиция устроила обыск в ателье брата и отца танцора, которые были художниками, и нашла 16 свеженьких «Ван Гогов». Технологическая экспертиза показала, что они идентичны проданным полотнам. К тому же химики выяснили, что при создании «картин русского аристократа» были использованы краски, появившиеся только после смерти Ван Гога. Узнав об этом, один из «экспертов», поддержавших Мейер-Грефе и Вакера, заявил ошеломленному судье: «А откуда вы знаете, что Винсент после смерти не вселился в конгениальное тело и не творит до сих пор?» Вакер получил три года тюрьмы, а репутация Мейер-Грефе была разрушена. Вскоре он умер, но легенда, несмотря ни на что, продолжает жить до сих пор. Именно на ее основе американский писатель Ирвинг Стоун в 1934 году написал свой бестселлер «Жажда жизни», а голливудский режиссер Винсенте Миннелли в 1956 году поставил фильм о Ван Гоге. Роль художника там сыграл актер Кёрк Дуглас. Фильм заработал «Оскара» и окончательно утвердил в головах миллионов людей образ полубезумного гения, взявшего на себя все грехи мира. Затем американский период в деле канонизации Ван Гога сменился японским. «Подсолнухи» на аукционе «Кристи». 1987 год В Стране восходящего солнца великого голландца благодаря легенде стали считать чем-то средним между буддийским монахом и совершившим харакири самураем. В 1987 году компания «Ясуда» купила на аукционе в Лондоне «Подсолнухи» Ван Гога за 40 миллионов долларов. Три года спустя эксцентричный миллиардер Риото Сайто, который ассоциировал себя самого с Винсентом из легенды, заплатил на аукционе в Нью-Йорке 82 миллиона долларов за «Портрет доктора Гаше» кисти Ван Гога. Целое десятилетие это была самая дорогая картина в мире. По завещанию Сайто ее должны были сжечь вместе с ним после его смерти, но кредиторы разорившегося к тому времени японца не дали этого сделать. Пока мир сотрясали скандалы вокруг имени Ван Гога, историки искусства, реставраторы, архивисты и даже врачи шаг за шагом исследовали подлинные жизнь и творчество художника. Огромную роль в этом сыграл Музей Ван Гога в Амстердаме, созданный в 1972 году на основе коллекции, которую подарил Голландии сын Тео Ван Гога, носивший имя своего великого дяди. Музей занялся проверкой всех картин Ван Гога в мире, отсеяв несколько десятков фальшивок, и проделал огромную работу по подготовке научной публикации переписки братьев. Но, несмотря на огромные усилия как сотрудников музея, так и таких корифеев вангоговедения, как канадка Богомила Велш-Овчарова или голландец Ян Хальскер, легенда о Ван Гоге не умирает. Она живет своей жизнью, порождая очередные фильмы, книги и спектакли о «святом безумце Винсенте», не имеющем ничего общего с великим тружеником и первооткрывателем новых путей в искусстве Винсентом Ван Гогом. Так уж устроен человек: романтическая сказка для него всегда привлекательнее «прозы жизни», какой бы великой она ни была.

 

Голубь в символике всех культур, от древних до со-временных, — символическая птица. Мирный, невластный и нежный характер (в противоположность реальному поведению), который приписывается птице, сделал ее воплощением мягкости и любви, а также олицетворением пугливости и болтливости. Голубь, который сегодня оценивается скорее негативно и считается загрязнителем городов и мучителем, стал символом движения за мир, что, безусловно, ему скорее вредит, чем приносит пользу (антагонизм соколу). В античности он в похожей символике противопоставлялся орлу и ворону (Гораций, Марциал, Ювенал). Уже в это время слово «голубка» было эротическим ласкательным именем любимой, так же как и прозвищем продажных девушек. Это произошло в результате ассоциации с богиней любви Астартой (Асторет), пришедшей от семитских народов Востока, которая была перенята греками в IV в. до н.э. Голубей держали в святилищах Афродиты (Китера, Пафос) в качестве ее священных птиц и связывали с ее любовником Адонисом и сыном Эросом. Кроме того, они играли роль в предсказаниях: пророчествующие жрицы в священной роще Додоны, назывались пелайями (голубями) с тех пор, как черный голубь опустился там на дуб и послужил поводом для основания святилища. В сказании об основании святилища Юпитера-Амона в оазисе в Фивах тоже на первом месте находится голубь. У евреев голубь был предпочтительной жертвенной птицей беднейшего населения. Инстинкт нахождения места гнездования позволял использовать его в качестве почтового голубя как в Древнем Египте, так и в Древнем Китае. Голубь считался двойственным существом, как даритель природных предзнаменований. В Древнем Риме охотно употреблялось в пищу мясо голубя, хотя птица Венеры была священной и голубиные яйца должны были склонять к любви. Во врачевании считалось, что у голубей нет желчи и поэтому они особенно миролюбивы, и что они сами поедают такие лекарственные растения, как полевой вьюнок и вербена, и поэтому их мясо, потроха и кровь обладают особым терапевтическим эффектом. Даже голубиный помет использовался для приготовления повязок.

В Библии голубь — символ окончания мирового потопа, и он приносит Ною в ковчег оливковую ветвь.

При крещении Иисуса в реке над его головой парит голубь (Матфей_3., W). Святой Дхх чаще всего изображается в образе голубя, например при Благовещении, в картинах Святой Троицы и сценах божественного вдохновения. «Семь даров Святого Духа» (мудрость, разум, хороший совет, сила, знание, набожность и богобоязнъ) олицетворяются семью голубями; голуби также символизировали новокрещенных. В символике надгробий голубь представляет собой «птицу-душу», которая возносится в рай и там сидит на Дереве жизни или пьет воду вечной жизни, вылетает изо рта умирающего мученика или несет в клюве корону мученика. В «Физиологе» («Physiologus») рассказывается о горлице, которая от природы болтлива, но «когда она овдовеет, то умирает в воспоминаниях о почившем супруге вместе с ним и больше не соединяется ни с кем». Христос — «наш самый яркий духовный голубь, наша благозвучная в истине птичка, которая своим радостным посланием заставляет зазвучать все, что существует под небом... Св. Василий говорит: подражайте, о женщины, горлице и храните брак, как она». Голубь олицетворяет добродетель умеренности и является атрибутом многих святых, например евангелистов, св. Тересы Авильской, Григория и Василия Великих, Фомы Аквинского и Катарины Александрийской, Колумбана (лат. columba — голубь) и св. Схоластики. В алхимической изобразительной символике белый голубь является символом белой окраски (альбедо), превращающейся в философский камень («materia prima»): «черный ворон становится белым голубем». Голубь считался «птицей-душой» и в Индии; в Китае он олицетворял супружескую верность и долгую жизнь, так как голуби в большинстве случаев появляются парой и уход за потомством делят и самец, и самка. Он встречается также в головном украшении «богини, дарящей детей» и является также символом плодородия, что связано с быстрым размножением голубей.

В немецких народных выражениях упоминаются «жареные голуби», которые летят в рот лентяю в стране с молочными реками и кисельными берегами; Гете сделал поэтическое ограничение: «Тот, кто любит удобства и ленив, тому в рот залетит жареный голубь, но горько раскается, если последний не будет правильно разрезан».

 

Моне К. «Бульвар Капуцинок в Париже»

В апреле 1874 года Париж впервые встретился с импрессионистами. Тогда семеро малоизвестных художников, чьи картины отвергались официальным художественным Салоном, устроили в центре французской столицы собственную выставку. Очень разные, они были объединены общей идеей - искать свою правду в искусстве, невзирая ни на какие трудности.
За плечами у них были долгие годы упорного труда и борьбы в одиночку, годы лишений и невзгод. Многие из них были настолько бедны, что часто нуждались в обыкновенном куске хлеба. Они не имели даже денег, чтобы снять помещение для своей выставки. На помощь пришел фотограф Надар - один из немногих их парижских друзей, он предоставил им для экспозиции свою мастерскую.

На этом вернисаже было выставлено более ста пятидесяти работ, но только 42 из них принадлежали тем, кого впоследствии назвали импрессионистами. Сейчас их имена знает весь мир. Это были Клод Моне, Огюст Ренуар, Камилл Писсарро, Эдгар Дега, Альфред Сислей, Поль Сезанн, Берта Моризо.

За два года до выставки Клод Моне написал картину Гаврского порта, который он видел из окон гостиницы, где он тогда жил, написал будто единым дыханием. Лес корабельных мачт, стушеванные контуры портовых кранов, зыбкий туман, чернеющие лодки... Поднявшийся над горизонтом багровый шар солнца висит в молочной дымке и отбрасывает на воду алые отсветы. Чтобы сохранить свежесть впечатления, художнику надо было работать очень быстро - смелой рукой и без колебаний. Свою картину Клод Моне назвал "Впечатление", а Эдмон Ренуар (брат художника Огюста Ренуара) добавил еще два слова "Восход солнца". Таким оно и осталось. Эта картина дала название целому художественному направлению в живописи, возникшему во Франции во второй половине XIX века, - импрессионизму (от французского слова "impression" - впечатление).

Представители этого направления стремились наиболее естественно и непринужденно запечатлеть на своих полотнах реальный мир в его подвижности и изменчивости, передать свои мимолетные ощущения, самое первое впечатление. Оттого на их картинах такое колдовское мерцание красок, дивно серебрящееся небо.

Публика же ходила на эту выставку лишь для того, чтобы посмеяться. "Чрезвычайно комическая выставка!", "Сумасбродство!", "Страшная мазня!" - такими выражениями пестрели статьи в газетах и журналах.

Вся история французского импрессионизма - от его зарождения до расцвета и постепенного угасания - укладывается в долгую творческую биографию Клода Моне. Рыцарская преданность этому художественному направлению, верность именно импрессионистическому восприятию мира ставят художника особняком даже среди его собратьев. Одно из лучших импрессионистических произведений Клода Моне - знаменитый "Бульвар Капуцинок в Париже", написанный им в 1873 году. Художник пишет два известных парижских вида из окон ателье фотографа Надара, расположенного на бульваре Капуцинок (один находится в Москве в Пушкинском музее изобразительных искусств, Другой - в Художественном музее Канзас-Сити). Вновь К. Моне Избирает высокую точку зрения: сверху, из окна (или с балкона, вместе с теми персонажами, которых он изобразил справа), зритель видит уходящую по диагонали, по направлению к парижской Опере, перспективу бульвара, поток экипажей и пестрой толпы в неразличимом мелькании лиц. Фигурки прохожих едва намечены белыми мазками, фасады домов на противоположной стороне бульвара наполовину скрыты ветвями платанов.

Клод Моне передает в этом произведении мгновенное, чисто зрительское впечатление от едва заметно вибрирующего воздуха, от уходящих в глубь улицы людей и уезжающих экипажей. Он разрушает представление о плоскости холста, создавая иллюзию пространства и наполняя его светом, воздухом и движением. Человеческий глаз устремляется в бесконечность, и нет предельной точки, где бы он мог остановиться.

Высокая точка зрения позволяет художнику отказаться от первого плана, и он передает сияющее солнечное освещение в контрасте с голубовато-лиловой тенью от домов, лежащей на уличной мостовой. В московском варианте свет делит композицию по диагонали, противопоставляет одну часть бульвара, залитого солнцем, другому - находящемуся в тени. Солнечную сторону Клод Моне дает оранжевой, золотисто теплой, теневую - фиолетовой, но единая свето-воздушная дымка придает всему пейзажу тональную гармонию, а контуры домов и деревьев вырисовываются в воздухе, пронизанном солнечными лучами.

Скользящее боковое освещение "дематериализует" архитектуру, придает ей невещественность. В красочном мареве тонут архитектурные детали домов, тают контуры экипажей, растворяются ветки деревьев, а глубина пространства теряется в движении светящегося воздуха. Все это заполняет картину таким образом, что глаз зрителя теряет грань между вертикальной плоскостью стен домов и горизонтальной мостовой; между близкими освещенными стенами зданий и дальним голубым сумраком, скрывающим продолжение улицы. Намеченные быстрыми штрихами фигурки прохожих теперь сливаются в общий поток толпы.

Полотно из Канзас-Сити имеет совершенно иной (вертикальный) формат и обладает иным настроением. Зритель видит тот же "Бульвар Капуцинок в Париже", тот же самый пейзаж, но уже в хмурый день, когда белесоватый, мутный свет отражается на влажной мостовой. На фоне блеклого, молочно-голубого цвета резче выступают пятна черного, розового, темно-зеленого цветов.

Искусствовед К.Г. Богемская отмечает: "Когда говорят, что импрессионисты умели запечатлевать момент безостановочного движения жизни, то подтверждением этому может быть названа именно картина "Бульвар Капуцинок в Париже" (московский вариант). В других произведениях Клода Моне, при всей их непосредственной сиюминутности, куда меньше стремления вырвать "кадр", чем это ощущается при созерцании данного полотна.

Однако показанная на Первой выставке импрессионистов именно эта картина стала одной из тех, которые вызывали больше всего насмешек и нападок публики. Сам же Клод Моне еще в 1880 году говорил: "Я импрессионист и намерен всегда им оставаться". Эти же слова он мог повторить и на закате своей жизни.

[УВЕЛИЧИТЬ] В апреле 1874 года Париж впервые встретился с импрессионистами. Тогда семеро малоизвестных художников, чьи картины отвергались официальным художественным Салоном, устроили в центре французской столицы собственную выставку. Очень разные, они были объединены общей идеей - искать свою правду в искусстве, невзирая ни на какие трудности.
За плечами у них были долгие годы упорного труда и борьбы в одиночку, годы лишений и невзгод. Многие из них были настолько бедны, что часто нуждались в обыкновенном куске хлеба. Они не имели даже денег, чтобы снять помещение для своей выставки. На помощь пришел фотограф Надар - один из немногих их парижских друзей, он предоставил им для экспозиции свою мастерскую.

На этом вернисаже было выставлено более ста пятидесяти работ, но только 42 из них принадлежали тем, кого впоследствии назвали импрессионистами. Сейчас их имена знает весь мир. Это были Клод Моне, Огюст Ренуар, Камилл Писсарро, Эдгар Дега, Альфред Сислей, Поль Сезанн, Берта Моризо.

За два года до выставки Клод Моне написал картину Гаврского порта, который он видел из окон гостиницы, где он тогда жил, написал будто единым дыханием. Лес корабельных мачт, стушеванные контуры портовых кранов, зыбкий туман, чернеющие лодки... Поднявшийся над горизонтом багровый шар солнца висит в молочной дымке и отбрасывает на воду алые отсветы. Чтобы сохранить свежесть впечатления, художнику надо было работать очень быстро - смелой рукой и без колебаний. Свою картину Клод Моне назвал "Впечатление", а Эдмон Ренуар (брат художника Огюста Ренуара) добавил еще два слова "Восход солнца". Таким оно и осталось. Эта картина дала название целому художественному направлению в живописи, возникшему во Франции во второй половине XIX века, - импрессионизму (от французского слова "impression" - впечатление).

Представители этого направления стремились наиболее естественно и непринужденно запечатлеть на своих полотнах реальный мир в его подвижности и изменчивости, передать свои мимолетные ощущения, самое первое впечатление. Оттого на их картинах такое колдовское мерцание красок, дивно серебрящееся небо.

Публика же ходила на эту выставку лишь для того, чтобы посмеяться. "Чрезвычайно комическая выставка!", "Сумасбродство!", "Страшная мазня!" - такими выражениями пестрели статьи в газетах и журналах.

Вся история французского импрессионизма - от его зарождения до расцвета и постепенного угасания - укладывается в долгую творческую биографию Клода Моне. Рыцарская преданность этому художественному направлению, верность именно импрессионистическому восприятию мира ставят художника особняком даже среди его собратьев. Одно из лучших импрессионистических произведений Клода Моне - знаменитый "Бульвар Капуцинок в Париже", написанный им в 1873 году. Художник пишет два известных парижских вида из окон ателье фотографа Надара, расположенного на бульваре Капуцинок (один находится в Москве в Пушкинском музее изобразительных искусств, Другой - в Художественном музее Канзас-Сити). Вновь К. Моне Избирает высокую точку зрения: сверху, из окна (или с балкона, вместе с теми персонажами, которых он изобразил справа), зритель видит уходящую по диагонали, по направлению к парижской Опере, перспективу бульвара, поток экипажей и пестрой толпы в неразличимом мелькании лиц. Фигурки прохожих едва намечены белыми мазками, фасады домов на противоположной стороне бульвара наполовину скрыты ветвями платанов.

Клод Моне передает в этом произведении мгновенное, чисто зрительское впечатление от едва заметно вибрирующего воздуха, от уходящих в глубь улицы людей и уезжающих экипажей. Он разрушает представление о плоскости холста, создавая иллюзию пространства и наполняя его светом, воздухом и движением. Человеческий глаз устремляется в бесконечность, и нет предельной точки, где бы он мог остановиться.

Высокая точка зрения позволяет художнику отказаться от первого плана, и он передает сияющее солнечное освещение в контрасте с голубовато-лиловой тенью от домов, лежащей на уличной мостовой. В московском варианте свет делит композицию по диагонали, противопоставляет одну часть бульвара, залитого солнцем, другому - находящемуся в тени. Солнечную сторону Клод Моне дает оранжевой, золотисто теплой, теневую - фиолетовой, но единая свето-воздушная дымка придает всему пейзажу тональную гармонию, а контуры домов и деревьев вырисовываются в воздухе, пронизанном солнечными лучами.

Скользящее боковое освещение "дематериализует" архитектуру, придает ей невещественность. В красочном мареве тонут архитектурные детали домов, тают контуры экипажей, растворяются ветки деревьев, а глубина пространства теряется в движении светящегося воздуха. Все это заполняет картину таким образом, что глаз зрителя теряет грань между вертикальной плоскостью стен домов и горизонтальной мостовой; между близкими освещенными стенами зданий и дальним голубым сумраком, скрывающим продолжение улицы. Намеченные быстрыми штрихами фигурки прохожих теперь сливаются в общий поток толпы.

Полотно из Канзас-Сити имеет совершенно иной (вертикальный) формат и обладает иным настроением. Зритель видит тот же "Бульвар Капуцинок в Париже", тот же самый пейзаж, но уже в хмурый день, когда белесоватый, мутный свет отражается на влажной мостовой. На фоне блеклого, молочно-голубого цвета резче выступают пятна черного, розового, темно-зеленого цветов.

Искусствовед К.Г. Богемская отмечает: "Когда говорят, что импрессионисты умели запечатлевать момент безостановочного движения жизни, то подтверждением этому может быть названа именно картина "Бульвар Капуцинок в Париже" (московский вариант). В других произведениях Клода Моне, при всей их непосредственной сиюминутности, куда меньше стремления вырвать "кадр", чем это ощущается при созерцании данного полотна.

Однако показанная на Первой выставке импрессионистов именно эта картина стала одной из тех, которые вызывали больше всего насмешек и нападок публики. Сам же Клод Моне еще в 1880 году говорил: "Я импрессионист и намерен всегда им оставаться". Эти же слова он мог повторить и на закате своей жизни.

Писсарро К. Оперный проезд в Париже

Летом 1870 года разразилась франко-прусская война, которая разметала друзей-импрессионистов в разные стороны. Французская армия терпела одно поражение за другим. Камилл Писсарро, который жил в Лувесьенне, неподалеку от Парижа, вынужден был, оставив все свои картины, поспешно уехать. В его доме победители устроили мясную лавку и использовали картины К. Писсарро как подстилки, вытирая об них ноги. Из пятисот холстов уцелело всего около сорока, плоды напряженного 17-летнего труда погибли.

Камилла Писсарро называли "патриархом импрессионизма", хотя его имя среди тех имен, с которыми связано понятие "французский импрессионизм", редко называют первым. Как и большинство этих художников, он испытал непонимание и оскорбительные насмешки, знал бедность и даже нищету в годы невзгод и лишений. Иногда он целыми неделями бегал от одного торговца к другому, пытаясь продать хоть что-нибудь из своих работ, чтобы прокормить семью.

Это был удивительный человек, редкостный, и даже такие удары судьбы, как потеря картин в Лувесьенне, не сломили его. Среди товарищей Камилл Писсарро оставался самым стойким и убежденным, он один не падал духом, когда другие отчаивались, и у него нашлось мужество, чтобы не искать и не добиваться официального признания и успеха. Даже когда он сам испытывал отчаяние, то и тогда оставался примером и поддержкой для друзей.

Камилл Писсарро, может быть, не стал знаменитостью, но он был, как пишет М. Герман, "образцом для художников действительно одаренных и проницательных". Именно ему был обязан своим художественным воспитанием начинающий свой путь в искусстве Поль Гоген. Сами импрессионисты видели в К. Писсарро не просто большого художника, но еще и абсолютно честного и справедливого до самоотречения человека.

Камилл Писсарро работал без устали, и, наверное, никто из импрессионистов не был так последователен в своих взглядах и не извлек столько чистой поэзии из обычных и скромных вещей, как он. Он не просто совершенствовал уже найденные сюжеты, но всегда обращался к новым мотивам и новым средствам их художественного выражения. Так постепенно художник подошел к главной теме своего позднего творчества - Парижу.

Правда, это уже был не Париж молодости К. Писсарро - город газовых фонарей, первых проложенных широких улиц, город щеголей и мединеток, воспетых французским графиком Полем Гаварни. В конце 1890-х годов над грохочущими вокзалами Парижа поднимался серый дым, среди старых кварталов сияли огнями дворцы универмагов, уже впилась в небо Эйфелева башня и первые автомобили будоражили умы парижан... Город стал суетливым, уличные ритмы - резче, все говорило о том, что завершался XIX век.

Но К. Писсарро не стремился в своих полотнах уловить лицо этого Парижа, скорее он суммировал в них впечатления прошлых лет. Болезнь глаз не позволяла ему работать на улице. В 1897 году он пишет известный теперь всем пейзаж "Бульвар Монмартр в Париже", открывающийся из окон Гранд-отеля. Через год в поисках новых точек зрения художник переезжает на улицу Риволи в отель "Лувр" и пишет там картину "Оперный проезд в Париже".

Дождь, зонтики, вереница экипажей, мокрая мостовая - вот и все, что изображено на этом полотне. Но как все написано! Поистине какое-то колдовство красок, и кажется, что сам воздух светится и мерцает мириадами дождевых капель. В этом серебристом тумане тает глубина улицы, а за ней - невидимый, огромный Париж.

Художник очень любил такие мотивы - улицы и дороги, уходящие вдаль от зрителя. В "Оперном проезде в Париже" мокрая серая каменная парижская мостовая отсвечивает множеством самых различных полутонов - желтых, розовых, зеленоватых.

К. Писсарро, вместе с О. Ренуаром и К. Моне, стал одним из первых художников-поэтов современного города. Они показали, что красоту следует искать не только среди античных развалин, но и в кипении сегодняшней жизни. Город, от которого, как от чудовища, бежали художники-классицисты, для них стал частью любимой Франции.

Почти все парижские пейзажи К. Писсарро (как и К. Моне) написаны с "верхней точки". Они забирались со своими холстами как можно выше.

"Оперный проезд в Париже" своим идеальным композиционным равновесием напоминает работы К. Писсарро молодых лет. Тяжелая громада домов слева уравновешена чуть сдвинутой вниз чашей фонтана в правой стороне картины. Мгновенное впечатление от потока людей и экипажей не мешает ощущению спокойной устойчивости, как эго всегда бывает у художника. Он сознательно усиливает разворот пространства в глубину, чтобы достичь этим своеобразной перспективной напряженности, хотя на самом деле расстояние до здания Оперы значительно меньше, чем на картине.

Париж на картинах Камилла Писсарро, как пишет М. Герман, "многолик". В "Оперном проезде в Париже" изображен влажный, мглистый зимний день, даль скрыта туманом, на мокрой мостовой дрожит желтоватый полусвет, отражающий мутные тени человеческих фигур и фиакров. В этом произведении К. Писсарро, может быть, как никогда прежде почувствовал столь характерное для Парижа сочетание масштабных зданий и широких улиц с камерностью и тонкой значительностью отдельных деталей. Неназойливо и артистично подчеркивает он форму высоких труб, ритм витринных маркиз, силуэты фонарей и фонтанных чаш. По острому ощущению современного "лица города", по сдержанности колорита и стремительности пространственного эффекта многие исследователи считают, что "Оперный проезд в Париже" Камилла Писсарро предвосхищает будущие парижские пейзажи А. Марке.

Читая Пушкина в Брюсселе

 

БРЮССЕЛЬ, Майкл Джонсон — Со странным чувством я нажал на кнопку звонка рядом с табличкой "Александр Пушкин" в Брюсселе; еще более странно я себя почувствовал, когда передо мной распахнулась дверь - и появился он сам. Я добивался встречи с ним уже давно - для монографии по материалам моего исследования. Громогласное "Bonjour!" с бельгийским акцентом положило начало нашему приятному знакомству.

Этот Pouchkine — он пишет свою фамилию по-французски — праправнук великого российского поэта и его последний оставшийся в живых потомок мужского пола. В отличие от своего известного предка, у него нет бакенбардов, таланта к лирической поэзии и репутации "расточительного человека", однако он гордо носит это имя и в Европе, и в России. Уйдя на пенсию после долгой бизнес-карьеры в Брюсселе, он посвящает все свое время распространению пушкинского наследия.Слава Пушкина в России такова, что "все хотят поговорить со мной, потрогать меня, когда приезжаю в страну", говорит он. Образованные русские все читали Пушкина с детства, и лучшего шанса приблизиться к живому Пушкину у них не будет.

Книжные полки в уютной брюссельской квартире Пушкина уставлены произведениями Александра Пушкина и работами о нем, а ценный эскиз поэта украшает стену гостиной. Мы провели несколько часов за чаем, пытаясь разобраться в его генеалогии (его отец поселился в Бельгии после революции в России). Его жена, Мария, троюродная сестра и также Пушкина, время от времени корректировала даты и названия мест.

"Моя кожа покрывается мурашками, даже когда я просто о нем говорю", - сказал  Пушкин и, полушутя, заметил, что призрак поэта, кажется, присутствует сегодня в гостиной.

В какой-то момент Мария открыла том французских переводов и указала на попытки Александра Дюма переложить Пушкина на французский. Его переводы ей не нравятся, потому что в них "нет души". Такого же невысокого мнения она придерживается относительно переводов Проспера Мериме (Prosper Mérimée) и других авторов, которые пытались сделать так, чтобы Пушкин зазвучал по-французски.

Ведущий американский пушкинист Дэвид Бетеа (David Bethea) из университета штата Висконсин, согласен с тем, что переводы Пушкина на другие языки могут быть ужасными. Большинство переводов на английский язык звучат как стихи "неплохого викторианского поэта, вроде Теннисона", сказал он мне по телефону.

Это одна из причин, по которой западные культуры не решаются переводить Пушкина, несмотря на его "богоподобное" положение в России. Его проза "ясная на поверхности, полна коннотаций и скрытого смысла", говорит профессор Оксфордского университета и выдающийся пушкинист Эндрю Кан (Andrew Kahn). Большая часть этих тонкостей теряется в переводе.

Так как его произведения драматичны и музыкальны, они легли в основу многих оперных и балетных постановок, таких как "Борис Годунов", "Евгений Онегин", "Пиковая дама", "Руслан и Людмила" и "Капитанская дочка".

Эксперты и литературные авантюристы часто спорили по поводу способов передачи пушкинской поэзии на другие языки. Однако, ни один из этих споров не идет в сравнение со знаменитой "дуэлью" между Владимиром Набоковым и критиком Эдмундом Уилсоном (Edmund Wilson) по поводу набоковского перевода "Евгения Онегина" в 1964 году.

Перевод Владимира Набокова вышел после перевода Уолтера Арндта (Walter Arndt), который был яростно осужден Набоковым. Арндт, писал он, допускает "идиотские" ошибки, путая мужа с любовником, а стрелу - с пистолетом. Известная вступительная строка Онегина "Мой дядя самых честных правил" была превращена Арндтом в "Мой дядя, чинный старикашка" ("My uncle, decorous old prune").

Когда критик Уилсон стал защищать Арндта и осудил перевод Набокова, Набоков подверг нападкам самого Уилсона и писал о его недостаточном владении русским языкам. Набоков вспомнил даже о своей попытке научить Уилсона читать вслух по-русски, но дело закончилось приступом хохота над "трогательным тявканьем Уилсона".

Несмотря на трудноразрешимые проблемы перевода, на Западе зарождается новое понимание гения Пушкина. Например, "Международный Фонд А.С. Пушкина", учрежденный Александром Пушкиным-младшим, проводит пушкинские мероприятия по всей Бельгии, в том числе - игру "Ночь с Пушкиным в Санкт-Петербурге", которую проводили уже 60 раз.

Увлечение Пушкиным разрастается и в Соединенных Штатах. Американский документалист Майкл Бекелхаймер (Michael Beckelhimer) берет интервью у поклонников творчества Пушкина в России и находит желающих высказаться повсюду. "Стихи Пушкина сами льются из их уст", - говорит он.

Нью-йоркский адвокат Джулиан Лоэнфельд (Julian Lowenfeld) недавно опубликовал 700-страничную книгу "Мой Талисман" о жизни и работе Пушкина. Этот труд - плод его любви к поэту, которому он посвятил большую часть своей жизни.

Дэвид Бетеа из штата Висконсин полон решимости устранить лингвистический барьер, причем делает это не самым простым способом. Он руководит русскоязычной программой для ученых-пушкинистов, которая начинается с момента окончания школы, продолжается во время обучения в университете и включает в себя периоды учебы в Санкт-Петербурге. Он надеется расширить программу до национального масштаба.

 

http://www.youtube.com/watch?v=RY_nzN8kCNA

Литература - моё увлечение. А почему бы не попробовать самой что-то написать? Попытка номер один!