Севастопольская Франция... Севастопольская Голгофа...
Фото - Скоробогатов Вадим

"Скользят в тумане темноты
Обрывки мыслей... клочья света.
И бледных образов черты,
Забытых меж нигде и где-то...

И сердце жалостью полно,
Как будто жжет его утрата
Того, что было так давно...
Что было отжито когда-то...

Мирра Лохвицкая

Тут были массовые расстрелы белогвардейцев и жителей Севастополя. В парке расстреливали офицеров и зажиточных севастопольцев. Расстреливали из пулеметов. Это были страшные дни, недели, месяцы… После казни красноармейцы вваливались к бывшему виноделу купца Максимова и просили у него вина, а ночью из комнат, где они спали, слышались крики, всхлипывания, команды и вопли.

Один из таких людей, переживший страшное потрясение, рассказал, что на поляне вместе с группой офицеров они расстреляли и одного из сыновей Максимова. Перед смертью «бывший хозяин хутора страшно ругался и даже бросил в расстрельную команду камнем».
Максимовы на даче


Чикин Аркадий Михайлович (1955) — военный летчик, офицер запаса, историк. Доцент Севастопольского филиала Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов, член Союза писателей России. Автор 14 книг и около 200 статей по истории, политологии, подводному плаванию. Лауреат ежегодной национальной премии РФ «Культурное наследие» за активную краеведческую и издательскую деятельность по популяризации архитектурного и исторического наследия г. Севастополя.

У некоторых исследователей-историков нам довелось видеть книги Аркадия Чикина. Купить не удавалось, хотя мы обошли все книжные в центре Севастополя. «Продана, продана, вы же понимаете — тираж 500 штук». Книги Чикина оказались привлекательны для многих. У него редкий дар слова (пишет книги по истории и фантастические приключенческие романы), поэтому даже известные факты вас захватывают эмоционально. Держа в руках сборник документов «Варфоломеевские ночи в Севастополе. Декабрь 1917 —февраль 1918 гг.», подаренный нам директором севастопольского архива, мы продолжаем упорно искать книгу «Севастопольская Голгофа» Чикина на ту же тему. И, наконец, получив книгу на пару дней в библиотеке, понимаем, почему автора так ревнуют корифеи-историки. Текст яркий, выпуклый, объемный, картины событий возникают перед вами как живые. А еще — это очень совестливое, страдающее повествование, но не плакатное, а идущее от души к душе. Эта книга вторгается в ваши ценности, лишает покоя.

Мы должны с этим человеком пройти вместе по тем тропинкам, по которым он ходил, когда писал свои книги. И маленькое чудо происходит, он соглашается: «Встречаемся на Максимовой даче. Только предупреждаю: будет тяжело».

Фото - Скоробогатов Вадим

Маршрутка притормаживает на повороте, и мы идем по асфальтовой дороге к заповеднику, памятнику архитектуры и паркового искусства, который раньше был просто загородным домом городского головы Севастополя Алексея Андреевича Максимова — это и есть Максимова дача. Мне неловко, но рука тянется к фотоаппарату, на что Аркадий Михайлович обреченно вздыхает: «Фотографируйте, эта помойка — документ варварского разрушения…». А через пару шагов открывается такая красота, что не верится: «Максимову дачу за красоту парка называют „севастопольской Францией“, — сообщает наш проводник. — Но сейчас это определение вряд ли соответствует состоянию более чем на 95 процентов потерянного для нас памятника».

Когда Максимов купил этот участок, он был самым состоятельным человеком в Севастополе и задумал большое строительство. На ста гектарах он принялся создать уникальный парк, возвел большую усадьбу, разбил виноградники. Вместе с архитектором они придумали и разработали несколько каскадов прудов, подземные потерны, декоративные бассейны. Для хозяйственных нужд тут были конюшня, баня, теплица, скотный двор, оранжерея, кузня. Когда все было завершено, сюда была завезена плодородная земля и разбит парк из редких растений и кустарников, прижился и уникальный сорт винограда на склонах.
Ландшафт меняется, по живописной дорожке мы спускаемся в долину. Трава. Крымская, выжженная, дикая. Трава.
— Тут были массовые расстрелы белогвардейцев и жителей Севастополя. В парке расстреливали офицеров и зажиточных севастопольцев. Расстреливали из пулеметов. Это были страшные дни, недели, месяцы… После казни красноармейцы вваливались к бывшему виноделу купца Максимова и просили у него вина, а ночью из комнат, где они спали, слышались крики, всхлипывания, команды и вопли. Один из таких людей, переживший страшное потрясение, рассказал, что на поляне вместе с группой офицеров они расстреляли и одного из сыновей Максимова. Перед смертью «бывший хозяин хутора страшно ругался и даже бросил в расстрельную команду камнем». Смерть витала над Максимовой дачей страшным покрывалом. И ни одна братская могила этих лет сегодня не вскрыта. В советское время на эту тему был наложен запрет. Русский историк и политик Сергей Петрович Мельгунов, автор первого в эмиграции научного анализа истории Февральской, Октябрьской революций и Гражданской войны писал, что в Крыму наиболее активно казнили в Севастополе.

— Да, но теперь можно видеть только эту лужайку… Я смотрю на нее и не верю своим глазам. А еще тут загорает молодежь, семья с коляской, ребенок бегает под деревом, козы жуют эту траву…
— 15 ноября 1995 года недалеко от Максимовой дачи было освящено место возведения будущего памятника всем казненным в те годы. Мероприятие было проведено в рамках Недели памяти, посвященной 75-летию окончания Гражданской войны. На месте будущего монумента была залита бетонная площадка и поставлен камень с прикрепленной табличкой. Проект разработала группа специалистов под руководством архитектора Георгия Григорьянца. Памятный знак был задуман в виде величественного креста, стоящего рядом с двумя плитами, красной и белой, — как символ примирения. И… на этом все кончилось. Место превратилось в свалку мусора.

— А что же делалось тут все предыдущие годы?
— Сначала Максимова дача для репрессивного аппарата советской власти представляла большой интерес. Репрессии продолжались в Крыму и Севастополе плоть до 1924 года. Запросы, направленные в архив КГБ в первой половине 1990-х годов по поводу характера деятельности компетентных органов на территории усадьбы, остались без ответа. Единственное, что стало известно — это образование на даче колонии беспризорников. Она просуществовала очень недолго. Но, по свидетельству современников, урон зеленым насаждениям парка дачи был нанесен серьезный. В 1929 году на даче была создана сельхозкоммуна «Безбожник». Самих коммунаров было 150 человек. Они были привезены из деревень Тверской губернии. В 1935—37 годах на территории Максимовой дачи, во внутреннем дворе усадьбы, было построено здание санатория кораблестроителей в стиле конструктивизма. На дачу Максимова ехали с разных концов необъятного Советского Союза.

— Ваша книга «Севастопольская Голгофа: Севастополь — жизнь и смерть офицерского корпуса императорской России», изданная в 2005 году символическим тиражом в 500 экземпляров, весьма подробно описывает события красного террора в 1917—1921 годах. В чем бы она могла быть полезной и важной для наших современников, для севастопольцев в частности?
— Книга могла бы помочь выработать критическую оценку к реалиям окружающего мира. В книге говорится, например, о Николае Арсеньевиче Пожарове, секретаре Севастопольского горкома большевистской партии, который несет личную ответственность за массовые расстрелы офицеров в Севастополе. А между тем, уже много лет его имя носит одна из севастопольских улиц.
А вот «послужной список» Надежды Островской. Евпатория, 18 января 1918 года. На рейде стояли гидрокрейсер «Румыния» и транспорт «Трувор». Офицеры выходили поодиночке, разминая суставы и жадно глотая свежий морской воздух. На обоих судах к казням приступили одновременно. Светило солнце, и толпа родственников, жен и детей, столпившихся на пристани, могла видеть все. И видела. Но их отчаяние, их мольбы о милосердии только веселили матросов. За двое суток казней на обоих кораблях было уничтожено около 300 офицеров. Некоторых офицеров сжигали живьем в топках, а перед убийством мучили 15—20 минут. Несчастным отрезали губы, гениталии, иногда руки и бросали в воду живыми. Семья полковника Сеславина в полном составе стояла на пирсе на коленях. Полковник не сразу пошел на дно, и с борта корабля его застрелил матрос. Многих полностью раздевали и, связав руки и оттянув к ним голову, бросали в море. Тяжело раненного штаб-ротмистра Новацкого после того, как с него сорвали присохшие к ранам кровавые бинты, заживо сожгли в топке корабля. С берега за издевательством над ним наблюдали жена и 12-летний сын, которому она закрывала глаза, а он дико выл. Казнями руководила «худенькая и стриженая дамочка» Надежда Островская, которая подписывала смертные приговоры и в Севастополе. Улица Надежды Островской в славном большевистском городе Севастополе расположена между кинотеатром «Россия» и 35-й школой, по соседству с улицей Гавена.

— Известно, что в Крыму красный террор отличался особой жестокостью, патологическим зверством…
— 29 ноября 1920 года в Севастополе на страницах издания «Известия временного Севастопольского ревкома» был обнародован первый список казненных людей. Их число составило 1634 человека (278 женщин). 30 ноября опубликован второй список — 1202 казненных (88 женщин).
По данным издания «Последние новости» (№ 198), только за первую неделю после перехода Севастополя в руки красных расстреляно более восьми тысяч врангелевцев. Среди этих несчастных были не только военные, но и чиновники, а также немало людей, имевших высокий социальный статус. Их не только расстреливали, но и топили в севастопольских бухтах, привязав к ногам камни.
А вот воспоминания очевидца: «Нахимовский проспект увешан трупами офицеров, солдат и гражданских лиц, арестованных на улице и тут же наспех казненных без суда. Город вымер, население прячется в погребах, на чердаках. Все заборы, стены домов, телеграфные и телефонные столбы, витрины магазинов, вывески — оклеены плакатами „Смерть предателям“… Офицеров вешали обязательно с погонами. Невоенные большей частью болтались полураздетыми». Расстреливали больных и раненых, молоденьких гимназисток — сестер милосердия и сотрудников Красного Креста, — земских деятелей и журналистов, купцов и чиновников. В Севастополе казнили около 500 портовых рабочих за то, что они при эвакуации обеспечивали загрузку на корабли врангелевских войск.

Приведу также свидетельство, опубликованное в православном вестнике «Сергиев Посад»: «В Севастополе жертв связывали группами, наносили им удары сабель и револьверами тяжкие раны и полуживыми бросали в море. В Севастопольском порту есть место, куда водолазы отказывались спускаться: двое из них после того, как побывали на дне моря, сошли с ума. Когда третий решился прыгнуть в воду, то, выйдя, заявил, что видел целую толпу утопленников, привязанных ногами к большим камням. Течением воды их руки приводились в движение, волосы были растрепаны. Среди этих трупов священник в рясе с широкими рукавами подымал руки, как будто произносил ужасную речь». Красный террор в Крыму начался еще в 1917 году и свирепствовал, постоянно сопровождая пребывание большевиков на этой территории. Население не питало иллюзий относительно того, что его ждет с приходом Красной армии. По мнению участника взятия Крыма командарма 2-й Конной армии Ф. Миронова, «13 ноября полуостров Крым в величайшем молчании принимал красные войска, направлявшиеся для занятия городов: Евпатории, Севастополя… Феодосии, Керчи».

— Как же быть с этими фактами, если новое поколение о них и знать не хочет? То же касается и осмысления более близких событий Второй мировой войны… Как быть с памятью? Как можно создать новую, очищенную реальность в их душах?
— Здесь должен быть комбинированный подход. Нужно обязательно почитать ветеранов, потому что молодежь воспитывается и на их прошлом. Согласитесь, ведь эти люди не виноваты ни в сталинском режиме, ни в репрессиях, но молодежи надо говорить только правду. То есть уже те, вновь открывшиеся обстоятельства, на которые некоторые люди, к сожалению, не хотят смотреть объективно. Нужно говорить правду, потому что им дальше строить эту страну.

— Каким было отношение к режиму большевиков у вас в семье?
— Мой отец возглавлял партийную организацию крупнейшей железнодорожной станции в Самарской области. Он имел свой переходной вымпел «Лучший машинист узла» и получал его ежегодно. Он был 15 лет депутатом областного совета, убежденным коммунистом, но когда наступил 1989 год, когда говорить начали много, писать много, я, приезжая, видел вокруг него стопки газет, стопки журналов — он читал все, он видел, как открывается совершенно другая страна, совершенно другая история, а не то, ради чего он жил всю жизнь. И наступила катастрофа.

Однажды я приехал к нему, и он завел об этом разговор, а я произнес страшную фразу: «А что если завтра что-то случится и не станет в стране коммунистов…» Для него это был такой сильный удар... И вот если мы сейчас этим людям будем вот так обо всем говорить в открытую, прямо, считайте, ставить их к стенке — они будут умирать. В том обществе есть свои прелести, о которых мы сразу забыли и объявили это ненормальным. Мы очень многое потеряли в советском обществе. Да, там были преступления, там были страшные преступления. Нам надо было взять хорошее, а мы все уничтожили по старой формуле, как 1917-м, 1920-м, и строим какой-то непонятный новый мир. Мы же все разные, хотя живем в одной Европе — словаки, немцы, французы. У нас существует специфика, менталитет, своя история, у нас свои ценности — это обязательно надо учитывать. Но однажды философ сказал: «Кто выстрелит в прошлое из пистолета, в того будущее выстрелит из пушки». Это ключевая фраза того, о чем мы сейчас говорим.

…Мы возвращаемся к городской дороге. Маршрутка забирает нас, и повседневность никак не может вступить в обычные права. А ехать надо. Надо и продолжать работать, и продолжать жить, и воспитывать детей. Вечером я заглядываю в интернет и читаю, что написал Аркадий Михайлович в открытой всему миру переписке с читателями на форуме:
«Я иду по кладбищу, где лежат брошенные властями, не способные себя защитить, мертвые граждане Севастополя. Вокруг запустение, разбитые памятники, исчезнувшие таблички, обезличенные склепы и аккуратно сложенные штабелем могильные решетки, подготовленные к сдаче на металлолом. Становится страшно и горько. Страшно за то, что наши дети, видя, как власти предержащие и варвары XXI века глумятся над могилами своих соотечественников, точно так же поступят с нами, пока еще живущими».

Татьяна Казакова http://www.ruslo.cz/articles/603/