Бедность. Она преследовала музыканта с самого рождения. Бетховен появился на свет в мрачной, холодной комнате с покосившейся стеной и низким, нависающим над самой головой потолком. Жалкое, бедное жилище на Боннгассе – на окраине Бонна. Семья с трудом сводила концы с концами. Да и могло ли быть иначе, если его отец был всего лишь придворным музыкантом? Ведь труд музыкантов оплачивался нищенски. Их благополучие, по существу, зависело от прихоти монарха. Ни о каких правах эти люди не могли и мечтать. Им разрешалось просить – униженно и смиренно. Чаще всего на бумагах появлялась резолюция: “Всемилостивейше отказать”.
Впрочем, когда Людвиг родился, семья хотя и жила трудно, но ещё не бедствовала. Грозный призрак нищеты встал у порога их дома через несколько лет и уже никогда не оставлял его. Семейные невзгоды, попойки отца – человека слабого, бесхарактерного. Болезнь матери – туберкулёз, вечный спутник бедности. Всё чаще продаются за долги с таким трудом нажитые вещи. Не потому ли Бетховен так никогда и не смеяться весело и непринуждённо? Не потому ли замкнутость стала чертой его характера? Несколько лет он ходит в школу, но уже на одиннадцатом году должен её оставить. У семьи нет денег, чтобы платить за учёбу. И он продолжает заниматься сам. О, этот маленький человек умел быть настойчивым! Он читает, изучает языки – латынь, французский, итальянский.
А потом смерть матери. Этого ужасного дня Людвиг не забудет никогда. У него не было никого ближе и дороже её. Как эта женщина, измученная болезнью, лишениями, сохранила в себе способность одаривать всех теплом и лаской? Не будь её постоянного влияния, кем стал бы Бетховен, этот вспыльчивый, необузданный дичок? Она научила сына доброте. Этот величайший дар матери он сберёг в себе до конца своих дней. А жизнь продолжала наносить удары. Оспа, обезобразившая его лицо, тиф, навсегда подорвавший здоровье… Он научился преодолевать страдание. В семнадцать он уже становится главой семьи. Он берёт на себя заботы о младших братьях, добивается отстранения от семейных дел совершенно спившегося отца. Оказывается, у него есть выдержка, сила характера.
Чем же он жил? А музыка? Вы забыли о музыке? Она была с ним всегда. Он помнит её с того момента, как помнит себя. Множество учителей – самых разных. Все приятели или собутыльники отца. Учёба безо всякой системы. Не учёба – муштра. Часы проводит он за клавесином. Отец только и грезит о том, чтобы сделать из него второго Моцарта, вундеркинда, который поразит мир. Отцу кажется, что слава, а вместе с ней и деньги сами плывут им в руки. Для этого стоит постараться! И мальчик вынужден снова и снова – уже почти без сил – повторять надоевшие упражнения. Нет, отец его совсем не был мучителем. По-своему любил он сына. Но что мог дать мальчику этот неуравновешенный, сломленный жизнью человек? Он знал лишь одно: “Упражняться! Играть, играть, играть!”. Бывало, вместе с компанией собутыльников он являлся среди ночи домой, и плачущего, ещё не проснувшегося ребёнка поднимали с постели и усаживали за инструмент. Почему Бетховен не разлюбил музыку, не возненавидел её? Несмотря ни на что, он делал успехи. Игра на клавесине, скрипке, альте, занятия на флейте, органе… В восемь он дал первый публичный концерт. Чтобы привлечь к концерту внимание, отец сознательно преуменьшил возраст сына… Людвиг помнит и другие выступления, не только в Германии, но и за границей. Повсюду с неизменным успехом. Впрочем, денег эти концерты принесли немного. Планы отца явно рушились.
Бетховену 16-17 лет. Он вырос, возмужал. Он много, жадно читает, судорожно восполняя своё скудное образование. Шиллер, Гёте, Гомер, Шекспир. У него появляются новые друзья в среде боннской интеллигенции: доктор медицины Вегелер, семья Брейнингов. С ними Бетховену всегда интересно. О чём только здесь не говорят и не спорят! Проблемы философии и науки, искусства и политики… В этом кругу Людвиг как у себя дома.
Бетховену 17-18 лет. О нём уже знает весь Бонн. Каждое новое выступление увеличивает его и без того громкую известность. Он – один из первых виртуозов, растёт слава Бетховена-композитора. И чем ярче расцветает его талант, тем тягостнее для него роль придворного музыканта. Зависимость, бесправие нестерпимы для его свободолюбивой натуры, для его смелого гения. Он рвётся прочь из Бонна, в Вену – центр европейской музыкальной культуры.
Настаёт 1789 год. Во Франции гремит революция. Отзвуки её слышны и в Германии. А Бетховен? Теперь его мятежная неудовлетворённость, его тоска, все взрывы его несогласия и протеста приобретают характер ясных и твёрдых убеждений: свободолюбие, ненависть к тирании, чувство человеческого достоинства, готовность бороться за свои права. Обо всём этом он расскажет в музыке. Не сразу. Убеждения должны окрепнуть, идеи – отстояться, прежде чем они переплавятся в звуки. Пройдут годы и Людвиг поведает людям о своём времени, о потрясениях и бурях, о горестях и надеждах своего века. И ещё он расскажет о себе. Как никто до него, свободно, смело, даже дерзко раскроет он в своём искусстве самого себя:свои идеалы, свои мечты, свои страдания…
1798 год … Вена… Он сидит задумавшись, осторожно трогает клавиши, словно прислушиваясь к себе. И вдруг, отпрянув от рояля и как-то разом подобравшись, ударяет по клавиатуре, обрушивая могучие глыбы звуков. …Аккорд за аккордом падают глухие громады звуков. А вслед за ними, словно поднимаясь из мрачных недр, возникает другой голос, молящий и трепетный. Яростные возгласы его обрывают. Но он снова появляется и тянется к свету… У Бетховена крепкие руки с короткими, толстыми, точно приплюснутыми пальцами – совсем не похожие на руки музыканта. Но он начинает играть – и руки преображаются. Кисти становятся подвижными, гибкими, пальцы внезапно оживают. Их движения теперь настолько выразительны, что, кажется, не слыша звуков, можно понять, о чём они говорят. Руки словно обособляются от человека и начинают жить самостоятельно. Впечатление это ещё усиливается и оттого, что Бетховен на них не смотрит. Взгляд его обращён куда-то в темноту. Похоже, что он не играет, а размышляет вслух. Или ведёт напряжённый диалог с каким-то собеседником, непреклонными и грозным. Бетховен его убеждает, молит – всё напрасно. И тогда разгорается бой. Целый шквал звуков взрывает тишину. Гудят басы, звенит летящая стрелой мелодия. Она поднимается всё выше и выше, она уже почти у цели, но, едва достигнув её, низвергается с высоты. Новый взлёт – и новое падение. Пальцы Бетховена с невероятной лёгкостью мелькают, несутся, то яростно швыряя звуки в темноту, то осторожно нанизывая их на тонкую невиданную нить, то эту нить обрывая. … Он играет с упоением, с неистовством. А потом всё стихает. Руки успокаиваются, чуть покачиваясь на клавишах. Под осторожными пальцами рождается другая мелодия, трепетная и нежная. Она кого-то зовёт, сначала робко, потом всё более и более настойчиво. Она завладевает всем инструментом. И только в басах стучит и стучит тревожный ритм – пальцы чеканят его железным ударом. Так бьётся человеческое сердце...
Соната вышла большой. И играть, и слушать её – непросто, но играть её нужно только целиком. Потому что все её три части прочно связаны друг с другом, как действия одной, непрерывно развивающейся драмы.
... Он закончил играть и ждал аплодисментов, но слушатели молчали. На несколько мгновений зал словно замер. Потом кто-то встал и молча подошёл к инструменту, за ним другой, третий… Вокруг Людвига теснились люди, на глазах у них были слёзы, но они, точно загипнотизированные, не произносили ни слова. Смеясь, он бросил им тогда: “Артистам нужны не слёзы, а овации”. А потом… потом какие бурные споры разгорелись вокруг сонаты. Патетической. Никто и не подозревал, что эта удивительная, говорящая мелодия передавала диалоги, которые он вёл наедине со своей смятённой душой. Что неистовые порывы этой музыки, её бурный драматизм подсказаны страхом перед надвигающейся глухотой, мучительной тревогой, которая уже тогда терзала музыканта. Он предоставил слушателям возможность толковать сонату, как они хотят.
3 марта 1802 год – в Вене увидело свет самое популярное классическое произведение XIX века (“Лунная”) соната до-диез-минор (опус 27, №2) Людвига ван Бетховена. Романтическое название произведению, спустя пять после его смерти дал немецкий поэт и критик Людвиг Рельштадт. Очарованный волшебной музыкой, он сравнил это произведение с “лунным светом над Фирвальдштетским (Люцернским) озером”. Бетховен эту сонату посвятил 16-летней графине Джульетте Гвичарди. В конце 1800 отец привёз её в Вену, где получил дипломатическую должность. Маэстро давал девице бесплатные уроки игры на фортепиано. Между ними возникло чувство. Но композитор был беден, отец девицы выдал её в 1802 году за графа Венцеля Галленберга. Это усугубило болезнь глухоты Бетховена.
7 апреля 1805 год… Вена... Концертный зал уже переполнен, но публика всё прибывает. Массивные золочёные кареты, грузные фиакры, лёгкие, изящные кабриолеты выстроились у входа в здание,загородив всю площадь. Сегодня здесь весь цвет венского общества. Блистая драгоценностями, аристократы занимают места. Но на концерт пришли и богатые буржуа – предприниматели, крупные торговцы. Их наряды спорят в блеске с изысканными туалетами сословной знати. Партер состязается с ложами. Явилась на концерт и публика победнее, попроще. Здесь и мелкие клерки, и студенты – галёрка заполнена до отказа. Музыканты волнуются: новое произведение очень сложно. На репетициях маэстро метал громы и молнии. Он заставлял их всех по десять раз повторять одно и то же место. И всё-таки они не чувствуют себя уверенно. Даже их искушённый слух не всё улавливает и понимает в этой музыке – неожиданные повороты мелодии, сложные, иногда просто жёсткие сплетения звуков. Оркестранты с трудом следят за развитием музыкальной ткани. На репетициях им всё казалось, что они играют невпопад, но если кто-нибудь из них останавливался или сбивался, герр Бетховен выходил из себя. Однажды он так рассвирепел, что швырнул на пол ноты и ушёл, хлопнув дверью. А всё из-за этого злосчастного эпизода в первой части. Валторнист никак не мог запомнить своё вступление. Ему казалось, что композитор не вовремя подаёт ему знак – ровно на такт раньше, чем нужно. Ведь предыдущий аккорд ещё не отзвучал. И от этого получается какое-то странное соединение. Только на третий раз валторнист усвоил, наконец, что ему нужно делать. А сыграв верно, вдруг понял, что героическая фанфарная фраза, которую он ведёт, появляется как бы издали, робко, с трудом пробиваясь к свету, и только затем прозвучит устойчиво и ярко – уже у других инструментов. Сейчас музыканты рассаживаются по местам, настраивают инструменты. Публика в зале занята собой: непринуждённые, ни к чему не обязывающие светские разговоры. Туалеты, новости, сплетни. Где-то слышится сдержанный смех… Но вот на эстраду выходит Бетховен. Стремительно – корпус, голова рассекают воздух – проходит к своему месту... Лёгкий полупоклон публике, кивок музыкантам, руки взметнулись и застыли в ожидании внимания и тишины. Зал – слушатели, музыканты – мгновенно замер, подчиняясь этому короткому жесту. Взлёт руки – и музыка понеслась к людям.
Тишина, вначале было охватившая зал, к концу первой части начала таять. Люди стали шевелиться, скрипеть креслами, переглядываются. Длинно, трудно... А впереди ещё вторая, третья, четвёртая части. Да это не соната, а целая вечность! С галёрки вдруг раздался голос: “Дам крёйцер, чтоб всё это прекратить!”. Бетховен продолжает дирижировать. Он упрямо ведёт за собой тех, кто его слушает. Такие в зале тоже есть – захваченные музыкой, потрясённые её мощью, её динамизмом.
Соната окончена. Похоже, что аплодируют из вежливости. Но нет, тут и там мелькают лица, на которых можно прочесть воодушевление, восторг. Какой-то светский франт бросает соседу: “Ну, чего можно ждать от глухого музыканта?” И шёпоток уже бежит по рядам: “Чего можно ждать от глухого…” Бетховен не удостаивает публику поклоном. Он уходит за кулисы.
Жизнь Людвига идёт по строго установленному распорядку. Встаёт очень рано, чуть начинает светать, и до обеда работает. Записывает то, что уже успел продумать, либо доделывает, исправляет. После обеда – прогулка. Всегда, в любую погоду, в жару и в дождь, его можно увидеть на улицах Вены. Путь его лежит вдоль старого крепостного рва (современная Рингштрассе), опоясывающего весь город. Гуляет он обычно один. Да прогулка ли это? Ведь именно в эти часы рождается новая музыка. Мысленно Бетховен уже распределяет мелодии между инструментами, представляет, каким путём пойдёт их развитие. Окружающего вокруг он почти не замечает. Он может вдруг остановиться, начать что-то напевать или отстукивать такт рукой. Потом так же внезапно устремляется вперёд. В такие моменты ему нельзя мешать. Это музыка стучится в его глохнувшие уши.
Бетховен не церемонится со своими великосветскими почитателями. Ему ничего не стоит, услышав во время своей игры шёпот, хлопнуть крышкой фортепиано и бросить в лицо титулованному невеже: “Для таких свиней я не желаю играть!”
В 1994 году на аукционе Сотбис была продана прядь волос Людвига ван Бетховена. Анализ выявил в волосах присутствие ртути, использовавшейся во времена великого композитора в качестве лекарства от сифилиса. Из писем композитора следует, что в 1797 году он посещал публичные дома, где и мог заразиться. Последствиями недуга стала глухота, головные боли, приступы плохого самочувствия, сменявшейся эйфорией, характерной для последней стадии болезни. Сам маэстро называл свою болезнь “мой зелёный монстр”.
Те, кто заинтересовался сонатами великого композитора, может почитать книгу Кремлёва Ю. А. "Фортепианные сонаты Бетховена", М. 1970 г.
1-Что общего между сонатой и сонетом?
2-Кому посвящена “Лунная” соната?
3- Как-то вечером, в Москве, на квартире Е. П. Пешковой, он, слушая сонаты Бетховена в исполнении Исайи Добровейна, сказал: “Ничего не знаю лучше “Appassionata”, готов слушать её каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью, может быть, наивной, детской, думаю: вот какие чудеса могут делать люди”. И, прищурясь, усмехаясь, он прибавил невесело: “Но часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя - руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми. Гм-гм, - должность адски трудная”. Кому принадлежат эти слова? https://obiskusstve.com/2012393094519982607/shedevry-mirovoj-muzyki-bethoven-lyudvig-van-v-poedinke-s-sudboj/
