Художественное сознание народа волновал образ героя, готового продать свою душу силам ала во имя расширения границ человеческого познания.
Исходя из неординарности фольклорного героя, представители европейского движения «Буря и натиск» с их культом бурного гения, не признающего над собой никаких законов, не могли не могли увлечься заманчивой фигурой Фауста, не останавливающегося в своей борьбе с миропорядком перед союзом с дьяволом. Вступив в это движение, Гете увлекся титаническим образом Фауста и создал своего доктара-бунтаря, рвущегося к познанию сил природы и смысла человеческого существования.
Уже в самом начале повествования, в «Театральном вступлении», автор ставит вопросы, которые потом развернутся в трагедии. В бытовой перебранке Поэта, Директора и Актера ясно видны те позиции, которые в дальнейшем «вступят в бой». Утверждая свои приоритеты.
Перед нами два взгляда на мир, единые в своем понимании «грешной» сущности человеческого бытия и совершенно различные в отношении к этой сущности. Поэт – полное отрицание вычеркивание ее из своей судьбы, «разрушение» ее в себе ради создания своего особого надземного мира. Директор – отрицание наличия духовных, нравственных ценностей в ней, но не «разрушение», а согласие с невозможностью иметь другой мир, смирение перед сложившимися обстоятельствами. И все это освящается мыслью Актера о необходимости присутствия в любом случае наших отношений с окружающим миром в душе нашей и делах любви. Последнее слово остается за Директором. Это он, человек действия, останавливает прения призывом к деятельности, к движению – к тому состоянию человека, которое доминантой пройдет через все произведение.
С первого же появления в повествовании Мефистофеля им определяется место человека в мироздании и дается качественная характеристика в его жизни как бесконечной муки. Такое его состояние, с точки зрения Дьявола, связано с наличием у него «искры Божьей» - разума. Ошибка Господа при создании человека, считает Мефистофель, состояло в том, что он наградил человека способностью мыслить, что должно быть свойственно только небожителям.
Сама мысль о том, что человек, озаренный этой «Божьей искрой» считает себя полубогом, приравнивает себя к сонму небожителей, делает для него логическим вывод, что он может, как и Бог, заключать в своем разуме смысл «вечных тайн». Относясь к богу, как равный, человек считает себя способным оспаривать «Божественные законы», а значит противостоять им.
Демон, вступая с богом в спор, опирается на противоречия: Фауст – раб рационального знания, рассудка, стремящийся умом, с помощью объективных научных знаний понять предназначение человека на земле, в то время, как «Божья истина» может быть постигнута лишь «мудростью», которая включает в себя иррациональное знание – веру.
Фауст выделяет себя из «толпы», он считает себя человеком, гораздо более, чем прочие, способным к разумному пониманию мира и этим приближенного к сонному богов. Поэтому он, при явлении ему духа, старается держаться на равных: «Нет, дух, я от тебя лица не прячу. Кто б ни был ты, я, Фауст, не меньше значу»
Так явившийся Фаусту дух объяснил, что «небесные тайны» закрыты для его разума разница определена. Фаусту жестко указали на «его место», его игнорировали, «разрушили» целостность мировоззрения, столь долго служившего ему верой и правдой. В дальнейшем и Мефистофель не упустит своего случая уколоть Фауста этим же пренебрежением более высшего существа низшим: «Как ни плоха среда, но все подобны, и человек не мыслим без людей».
Как и прежде, Фауст будет апеллировать к разумному началу в человеке как началу Божественному, но никогда уже не сделает на него ставку: разум как инструмент познания никуда не годится.
Вот тут и появляется Мефистофель, Ему не надо ничего придумывать, ему достаточно повторять слова самого Фауста, что бы быть понятым: «Я дух, всегда привыкший отрицать. И с основанием: ничего не надо. Нет в мире вещи, стоящей пощады. Творенье не годится никуда. Итак, я то, что ваша мысль связала с понятием разрушенья, зла, вреда».
По предложению Мефистофеля, идя прямо по задуманному им сценарию, Фауст обрушивается на пороки человеческого мира: «Проклинаю самомнение, которым ум наш обули, и проклинаю мир явлений, обманчивых, как слой румян…»
Все, крушение основ состоялось. Нет более «светлого жилища», построенного по законам разума, нет и веры в то, что оно существует. Перечеркивается и «святая любовь», и смирение в роли «терпение глупца», и надежда – опора в жизни всякого верующего человека. Уничтожаются этические нормы христианства, ибо они неразумны, абсурдны. Перед нами – рождение демонического человека, человека утратившего веру в разумность окружающего мира. Теперь уже независимо от его желаний, он будет нести миру только страдания.
Таким образом, демоническая сущность Фауста складывается из двух противоположностей, по меткому выражению Мефистофеля, охарактеризованных как «день» и «ночь», «свет» и «тьма».
Неукротимость натуры Фауста, способность его отдаваться целиком, всеми силами достижению цели, страстная, не терпящая остановок сущность его провозглашает вечное движение, порыв к еще незнаемому.
Отказ от библейского «Слова» знаменует собой отказ Фауста от веры. Это и подтверждает Мефистофель, играя роль Фауста пред студентом: «Словами вера лишь жива. Как можно отрицать слова?»
Договор, заключенный между Фаустом и Мефистофелем сводится к тому, что Демон утверждает существование определенных чувственных ценностей. Которые и являлись бы исконными для человека, если бы не «искра Божья». Отдавшись им целиком, человек может быть счастлив. А Фауст отрицает, он не видит вокруг себя ничего такого, что бы заставило его вскрикнуть: «Остановись, мгновенье!».
Понимание Фауста Мефистофелем связано с тем, что последний воспринимает натуру Фауста как неостановимую в стремлении понять, распознать, зафиксировать истину. Поиск ее с помощью наук не дает ничего. Предлагая Фаусту понять мир через чувство, Мефистофель прекрасно осознает, что это недостижимо: нет придела и в этой области, поэтому удовлетворение конечное, абсолютное сделает путь Фауста, при его характере и неспособности останавливаться на полпути, бесконечным. А значит, спор с Господом будет выигран: «Нрав дан ему отчаянный и страстный, во всем он любит бешенство, размах…»
Именно свобода от пороков мира, от его мелких страстишек, ранее свойственных ему, парившему тогда в заоблачных сферах науки, притягивает его к Маргарите. И мудрость ее. Потому, что насмешливо – беззлобно относиться порочному в корне своем миру может только человек. хорошо понимающий людей и их слабости, или человек, верящий в изначальность добра. Вера в Божественность «творения», несмотря на все недостатки подлинного мира, на суету и бессмыслицу человеческой жизни, и способность великой любви – вот основные черты образа Маргариты, вот что увидел Фауст в зеркале ведьмы.
Сменивший «страсти ума» на «чувственные страсти» Фауст охвачен чувственным ураганом. Маргарита отвечает ему взаимностью: «Ее любовь, как ширь разлива. Без удержу, без берегов». Она отдается ему вся целиком, отдает все, что составляет смысл ее жизни: свое доброе имя, жизнь брата, жизнь матери.
Фауст, поспорив с дьяволом, приходит к ясному пониманию наличия четко очерченных границ не только на пути познания, но и в мире чувств. И рассудочные, и чувственные порывы человека конечны, поэтому вечной любви не существует и Маргарита обречена: «Ах, даже к ней упал на грудь и в неге заключив в объятия, как мне забыть. Как зачеркнуть ее беду, мое проклятие. Скиталец, выродок унылый, я сею горе и разлад…»
Итак, полнота существования, возникающая в результате активности героя, в результате постоянной работы его ума, сердца, мышц, - вот цель и смысл жизни. Отсутствие определенных, универсальных этических норм, нравственных идеалов позволяет Фаусту в этом случае совершать свое движение в любом направлении, в зависимости от его желаний, от его собственных понятий о ценностях.
Содержание человеческого существования, а значит, и деятельности человека: промышленности, торговли – всего, чем занимается человек, таковы, что им могут управлять только «дьявольские законы»: «Война, торговля и пиратство – три вида сущности одной»
Весь жизненный путь героя обозначился одним итогом – слепотой. Но Фауст остался верен в себе: «Я шел всю жизнь беспечно напролом и удовлетворил свои желания. Стой на своих ногах, буть даровит, брось вечность утверждать за облаками! Нам здешний мир так много говорит! Что надо знать, то можно взять руками». И как вывод из пройденного жизненного пути: «В движенье находя свой ад и рай, не утоленный ни одним мгновеньем».
Полубог Фауст уже распределяет: кому – жить, а кому – нет. Большой знаток людей, Мефистофель предупреждал нас о том, что права судьи Фаусту давать нельзя. И мечта Фауста о «свободном народе на земле свободной», связанная с гибелью тысяч работников, с уничтожением инакомыслящих, не желающих жить по-иному, не осуществима, ибо построена на законе, по которому прав тот, за кем сила: «Сопротивляясь, эти люди мрачат постройки торжество. Они упрямы до того, что плюну я на правосудье»
И хотя в конце трагедии опять звучит мысль о бесконечности пути и недостижимости цели движения, само движение оказывается целью.
Демоническая сущность Фауста, нашедшая свое выражение в отсутствии положительных целей движения, в движении по замкнутому кругу, не делает его привлекательным героем.
Фауст не является носителем морали Гете, в котором было много человеческого, доброго. Фауст – это предвиденье великого поэта, предупреждение потомкам о человеке демоническом. Предупреждение, которое, как и следовало ожидать, люди воплотили в жизнь.


Ликинский С.В
журнал "Литература в школе", 2002 год.
№9 с.21-24