В предпасхальных хлопотах образовался разговор со средним сыном, который по-скорпионски себе на уме и в свои 35  в лучших традициях нигилизма готов отстаивать собственное мнение. Я была  занята глазурью для испеченных куличей, посему дискутировать не стала...А сегодня вдруг, по наитию, попалось такой силы РАЗУМНОЕ, ДОБРОЕ, ВЕЧНОЕ, что захотелось и сыну дать почитать, и друзьям показать.  Речь о Паустовском, люблю погружаться в  его "Далекие годы", в "Беспокойную юность"... Нет, не  те вкусные  детские его воспоминания о бабушкином колдовстве над куличами, а дальше...

Впрочем, читайте сами!

Великих Мастеров русского СЛОВА пересказывать грех, их читать надобно.

Глазками и сердечком...

"В Люблине нас застала пасха.... Мы пошли к ночной пасхальной службе в бернардинский костел. Все было очень театрально: кружевные мальчики-прислужники, горы сирени около наряженного в голубую парчу деревянного младенца Иисуса, седые ксендзы, певшие в нос латинские песнопения, грозовые раскаты органа.

В глазах молящихся женщин было заметно только одно -- исступленное ожидание чуда, огромная надежда, что, может быть, этот младенец или эта бледная женщина с густыми ресницами, мать этого грудного бога, сделают так, что в мире исчезнут войны, изнурительный труд и нищета и наконец можно будет разогнуть спину над лоханью с грязным бельем и улыбнуться солнышку, заигравшему в мыльной воде...

Жажда счастья была так велика, что поэзию счастья люди старались перенести на религию, вложить в эти рыдающие органы, в дым ладана, в торжественные заклинания...

...В первый день пасхи мы с Лелей и Романиным пошли далеко за город на берега Вепржа. Река несла чистую воду среди пшеничных полей. Тростники отражались черными стенами в ее глубине. Над тростниками носились маленькие чайки. Было хорошо идти по твердой полевой дороге в незнакомой стране и не знать, куда эта дорога нас приведет. Полевые цветы качались по сторонам. На наших глазах в глубине неба рождались снеговые кручи облаков. И никто -- ни тогда на Вепрже, ни потом на протяжении всей жизни -- не мог мне объяснить, откуда берутся иногда внезапные порывы счастья, в то время когда ничего особенного не происходит.

Я был искренне счастлив тогда.

На берегу Вепржа стояла халупа с соломенной кровлей. На плетне висела рыбачья сеть. На ней сидели, выклевывая засохшие водоросли, коричневые камышовки. Они испугались нас, с треском вспорхнули и разбудили грудного ребенка. Он спал в корзинке-колыске на завалинке около окна. Ребенок заплакал. Из халупы вышла молодая крестьянка в подоткнутой полосатой юбке. Она увидела нас и остановилась, прижав руки к груди. Седой пес, нехотя вылез из-под разбитого корыта, подошел к завалинке и, зевая, заглянул с недоумением в колыску. Убедившись, что все в порядке, пес сел и, поглядывая на нас старыми желтыми глазами, начал яростно вычесывать блох.

-- Прочь, Сивый! -- тихонько прикрикнула женщина, взяла ребенка на руки, обернулась к нам, и лицо ее озарилось такой сердечной улыбкой, что мы невольно улыбнулись в ответ, но ничего не могли сказать и так и стояли молча. Женщина застенчиво предложила нам выпить молока. Мы поблагодарили ее и вошли в халупу. Все в халупе было деревянное,-- не только стены, полы, стол, лавки и кровать, но и тарелки, гребешок на окне, солонка и лампада перед иконой. На окне лежала деревянная вилка. Деревянные эти вещи усиливали впечатление бедности и чистоты. Леля взяла ребенка, а хозяйка спустилась в подпол и принесла оттуда запотевший кувшин молока.

Она вытерла стол полотенцем, сильно склонившись при этом, и на ее золотые волосы упал отблеск солнца. Я смотрел на эти волосы, волнистые и тонкие. Хозяйка почувствовала мой взгляд и подняла на меня глаза, зеленоватые и смущенные. И по этой примете и еще по другим признакам я понял, что в этой халупе поселилось тихое счастье.

Почему-то я подумал об этом, когда взглянул на потолок. Там висела маленькая люстра с тонкими восковыми свечами. Она была сплетена из сухих цветов. Вместо подсвечников в нее были вставлены большие пунцовые головки татарника, и к этим головкам были прикреплены необожженные свечи.

-- Что это? -- спросил я хозяйку.-- Какая прелестная вещь!

-- Это забавка,-- ответила, смущаясь, хозяйка.-- Ее нельзя зажигать. Мой муж сплел ее, чтобы веселее было в халупе. Он корзинщик. Он плетет из лозы корзины и табуреты, а недавно сплел для паненки Яворской парасолик от солнца.

Романин не знал, что значит "парасолик", и очень удивился, когда ему объяснили, что это обыкновенный зонтик. В это время отворилась дверь, и на пороге остановился молодой высокий крестьянин. Кожаная белая безрукавка, вышитая зелеными нитками, была небрежно закинута на его плечи. Он был очень худ и улыбался так же застенчиво, как и хозяйка.

-- Вот и Стась, мой муж,-- сказала хозяйка.-- Он у меня не такой, как все.

Стась молча поклонился, положил в угол связку лыка, сел к столу и, улыбаясь, внимательно посмотрел на всех нас по очереди. За открытым окном пели жаворонки. Было видно, как они, трепеща крыльями, подымались прямо вверх из зеленой пшеницы и исчезали  в синеве. Стась посмотрел за окно и усмехнулся.

-- Наши помощники,-- сказал он.-- Жаворонки.

-- Почему помощники? -- спросила Леля.

-- Они веселят людей, когда те работают,-- ответил Стась, все так же ласково усмехаясь.-- Я сам не видел, но говорят, что есть один жаворонок с золотым клювом. Их предводитель.

-- Стась! -- с упреком воскликнула хозяйка.-- Кто это придумал такое!

-- Люди говорят,-- ответил Стась,-- может быть, жаворонки нас спасут от войны, как было при короле Янке Лютом.

-- Не надо людям рассказывать байки,-- предупредила хозяйка.

Стась ничего не ответил. Он только все так же снисходительно улыбнулся, постукивая пальцами по столу.

-- Что ж,-- сказал он, помолчав,-- кто не верит-- пусть не верит. А кто поверит -- тому, может быть, легче будет жить на свете.

Король Янко Лютый пошел войной на соседнее господарство, а в том господарстве жили одни только холопы, пахали землю и сеяли хлеб. Вышли они против рыцарей Янко со своими вилами, в белых сермягах. А на рыцарях были медные латы, и играли те рыцари в медные трубы, и мечи у них были наточены с обеих сторон и могли с одного удара перерубить вола. Неправедная это была война,-- такая неправедная, что земля не хотела принимать людскую кровь. Стекала та кровь по полям, как по стеклу, в реки. Гибли холопы сотнями, горели их халупы, безумными от горя делались жены. И жил среди тех холопов старый горбун-музыкант. Он играл на самодельной скрипке на свадьбах. И сказал тот горбун:

"Есть на свете разные птицы, даже райские, но лучше всех наш жаворонок. Потому что это крестьянская птица. Он опевает посевы, и оттого они растут богаче и гуще. Он опевает пахарей, чтобы им было легче пахать, и косарей, чтобы пересвистеть звон их кос и тем повеселить их сердце. Есть у тех жаворонков предводитель -- молодой, самый маленький, но с золотым клювом. Надо послать к нему за помощью. Он не даст холопам умереть черной смертью. Он спасет всех нас, братья, и ваших жен, и детей, и зеленые ваши поля". И послали холопы к тому жаворонку гонцов.

-- Каких? -- спросила вдруг хозяйка.

-- Разных. Воробьев, ласточек и даже лысого дятла -- того, что продолбил насквозь деревянный крест на костеле в Любартове. И вот,-- Стась обвел всех лукавыми глазами,-- прилетели в холопское господарство тысячи жаворонков, сели на крыши и говорят женщинам: "Вот вы, матери и жены, сестры и возлюбленные. Что вы дадите за то, чтобы окончилась эта война?"-- "Все отдадим!-- закричали женщины.-- Берите все, до последней крошечки хлеба".-"А раз так,-- говорят жаворонки,-- то сегодня же снесите на выгон за селом все вязальные и вышивальные нитки, какие у вас спрятаны по каморам". Женщины так и сделали.

Среди ночи тысячи жаворонков слетелись на выгон, схватили клубки этих ниток, понеслись с ними к войску Янки Лютого и начали тучами летать вокруг этого войска, разматывать клубки и запутывать рыцарей нитками, как паук путает муху паутиной. Сначала рыцари рвали эти нитки, но жаворонки опутывали рыцарей все крепче, пока не упали те рыцари на землю и уже не могли пошевелить ни рукой, ни ногой, только отплевывались шерстью, что набилась им в рот. Тогда холопы сняли с рыцарей латы, отобрали мечи, навалили рыцарей на телеги, отвезли на границу своей земли и сбросили там за рекой, в овраг, как мусор, что вывозят на свалку. А сам Янко Лютый наглотал столько шерсти, что посинел и задохся на радость всем добрым людям.

Стась помолчал.

-- Вот бы и нам, панове,-- сказал он, посмеиваясь,-- поискать того жаворонка с золотым клювом.

Мы ушли из халупы Стася к вечеру. Хозяйка пошла проводить нас до большой дороги на Люблин. Стась остался дома. Он стоял в открытых дверях халупы и смотрел нам вслед, пуская дым из трубки. Хозяйка несла на руках ребенка и говорила, что Стась совсем не такой, как все, и что мы не должны на него обижаться. На перекрестке мы с ней попрощались. Солнце опускалось за Вепржем. Над умолкнувшими рощами и полями на смену солнцу подымался, серебрясь в глубину неба, серп луны.

Женщина протянула мне руку. Не знаю почему, но я наклонился и поцеловал эту шершавую руку, пахнувшую хлебом. Женщина не отняла руки. "Спасибо! -сказала она просто и подняла на меня спокойные глаза.-- Приходите к нам непременно. Я напеку вам коржей, а Стась наловит рыбы в Вепрже".

Мы пообещали прийти, но на следующий день наш поезд отправили в Седлец, а оттуда -- в Варшаву, и больше я не видел ни Стася, ни молодой женщины с ребенком. Сожаление об этом долго грызло мне сердце, сам не знаю -- почему. Может быть, потому, что у меня, как и у многих моих современников, не было в то время в жизни даже такого простого счастья, как у этой ласковой польской крестьянки."

~~~~~~~~~~~~~~~

Кому как...у меня вскипают непрошеные, но очень нужные здесь слезки... И хочется, чтобы у моего среднего сына, Константина, все наладилось, а не мчалось колесом в тар-тарары...А было в "хате" тихо и лучисто от простого человеческого счастья.

Которого всем нам желаю.

Светлого всем пасхального Воскресенья -

в благодушии и отрешенности от мирских забот!

В аромате  напеченных и украшенных куличей,

в отблесках от играющих яркими бликами пасхальных яиц

и в тихой радости от удавшейся красавицы творожной пасхи...

Мои пасхальные чудесатоньки...

Это светлое пасхальное утро  мы встретим  за своим семейным столом - с родными и близкими, проникнувшись атмосферой тепла и  благости. И первую крашенку, самую-самую красивую, непременно разделите между всеми членами семьи, поровну. Пусть каждый, вкушая, подумает:"Слава Богу! Я не один, мы вместе,  нам хорошо друг с другом!"

И прекрасно, что есть в нашей жизни мгновения, объединяющие и согревающие нас.
И как же чудесно, что в такие моменты, в такие дни,  душа зовет  в милый сердцу дом, где накрыт  скатертью стол, где зазывно пахнет вкусностями, красиво расставленными и ждущими нашего восторга, где звучит звонко и радостно яичный стукоток...

Поздравляю всех,

кто сегодня по-особому радостен и счастлив,

чья душа поет и ликует,

взмывая к небесам синим и возвращаясь просветленной на землю родную...

И желаю сохранить это чувство и жить с ним дальше...