Валентин Антонов

Как быстро летит время… Четверть века назад режиссёр Карен Шахназаров снял один такой замечательный фильм — «Зимний вечер в Гаграх» он называется. Фильму не повезло. Ровесник перестройки, ускорения и гласности, он вначале словно бы остался в их густой тени, а потом — потом в стране закрутились такие дела, что всем нам стало уже не до фильмов.

Сюжет фильма в чём-то перекликается с сюжетом чаплинских «Огней рампы». Популярный в 50-е годы артист-чечёточник, познавший некогда успех и даже славу, тихо доживает свой век на фоне новых эстрадных «звёзд», всеми позабытый и чуть ли даже не заочно похороненный — как позабыто и уже старомодно само то искусство, которому он отдал всю свою жизнь…

Главную роль в фильме сыграл великий Евгений Евстигнеев. Всякому, кто видел «Зимний вечер в Гаграх», наверняка запомнился тот трогательный и немного печальный эпизод, где Естигнеев вспоминает одну из знаменитых и любимых в 50-е годы песен. Послушаем?..

Раз пчела в тёплый день весной,
Свой пчелиный покинув рой,
Полетела цветы искать
И нектар собирать.

А внизу по траве густой,
За ней гусеница с тоской,
Всё ползёт, устремив свой взор
На пчелу и простор.

И от страсти сгорая, она
Со слезами сказала:
— Я люблю тебя, пчёлка! Ответь,
Как с тобой улететь?..

И вздыхая всё «ох» и «ах»,
Тонет гусеница в слезах,
А над нею жужжит пчела,
Как всегда весела…

«— Алексей Иванович, но только не это!.. Только не эту пошлость… Зачем нам это нужно?.. — Да ты что, отличная песня! Ты сам ей играл… — Ну, мало ли я играл… Когда было это… — А мне тоже песня нравилась! Отличная песня!..»

Ах, эти наивные, «пошлые» и бесхитростные песни наших 50-х годов! Как нужны оказались они именно тогда, как востребованы! Страна медленно оживала после страшных военных лет, и люди хотели смеяться, любить, дурачиться — инстинктивная реакция на недавние слёзы, смерти и ужас. Интересное это было время, вторая половина 50-х годов, уникальное! Незримо, но вполне ощутимо схлестнулись что-то радостное, что-то живое и человеческое — и что-то неправильное, что-то мертвящее, что-то противоестественное.

Там, наверху, ожесточённо делили сталинское наследство. Жить, как жили прежде, было уже невозможно — это чувствовали, наверное, все. Выжигать «заразу» революционным калёным железом стало уже, по многим причинам, неприлично. Да и как её выжигать, если лезла она изо всех щелей, словно зелёненькая трава сквозь трещины в старом асфальте.

А люди, обычные советские наши люди — они постепенно сбрасывали с себя оцепенение, ощущая себя людьми, а не винтиками, с упоением погружаясь в радость простых человеческих чувств. Им нестерпимо хотелось верить в то, что «человек человеку — друг, товарищ и брат». Они смеялись и верили в лучшее…

Эстраду заполонили тогда куплетисты. Для незабвенного Аркадия Велюрова из кинофильма Михаила Козакова «Покровские ворота» — а ведь там показаны те самые 50-е годы! — это было поистине золотое время. «За гуманизм и дело мира бесстрашно борется сатира», — безо всякого страха распевал Аркадий Велюров свои куплеты на слова поэта Соева:

Тунеядца хоронили,
Плакали подруги.
А два «джаза» на могиле
Дули буги-вуги!

Вся Америка в страшном смятеньи:
Эйзенхауэр болен войной.
Но в публичном своём выступленьи
Говорит, что за мир он стеной!

Аркадий Велюров — персонаж, конечно, вымышленный. А вот, скажем, куплетисты Павел Рудаков и Вениамин Нечаев, дуэт которых был очень популярен в те годы, существовали на самом деле. Их у нас в стране прекрасно знали, и их бесстрашная сатира неизменно поднимала настроение и вызывала смех. Обычно Вениамин Нечаев начинал куплет, а Павел Рудаков ставил в нём бескомпромиссную и остроумную точку. Вот как это было, послушаем:

Вот в Мордовии забота:
Браки только по субботам!..

Ждут сейчас распоряженья,
Чтоб рожать по воскресеньям…

Господа должны учесть:
Для них у нас ракеты — есть!..

Сто мильонов тонн тротила,
Чтоб кондрашка их хватила…

Да, было время… «Сто мильонов тонн тротила» — это ведь знаменитая «Кузькина мать», или «Царь-бомба», одним из ведущих создателей которой был Андрей Дмитриевич Сахаров…

Между нами: прослушал я сейчас куплеты «с Пал Василичем вдвоём» и подумал, что ведь и теперь ещё многие у нас их помнят и даже, быть может, считают их классикой жанра. В самом деле, послушайте хотя бы кусочек современного, совсем недавнего исполнения:

Да… Рудаков и Нечаев пришли на эстраду из армейской самодеятельности. Демобилизация застала их на Дальнем Востоке, и первые послевоенные годы они выступали далеко-далеко от столичных площадок — исполняли свои сатирические куплеты, участвовали в разного рода сценках, объявляли выступления других артистов. А в 1948 году они уже стали выступать в Ленинграде, где и началась всесоюзная известность этих популярных куплетистов.

Когда я впервые услышал, что одну из самых популярных песен 50-х годов — «Мишку» — написал (на слова журналиста Георгия Титова) куплетист Вениамин Нечаев, а исполнял песню его напарник по бесстрашному сатирическому дуэту Пал Василич Рудаков… что ж, я не поверил своим ушам. Дело в том, что Рудаков и Нечаев пели в своих куплетах о чём угодно, но вот лирических песен в их репертуаре никогда не было. Что-то тут не то, подумал я…

Считается, что песня «Мишка» была написана в марте 1947 года: спустя полвека это стало поводом отметить её юбилей, на который «собрались почти все сколько-нибудь известные в отечестве Миши». А журнал «Огонёк» посвятил тогда этому знаменательному событию даже специальную заметку, в которой, в частности, говорилось следующее:

В начале марта [1997 года — В. А.] исполнилось 50 лет песне «Мишка, Мишка, где твоя улыбка?» В 47-м премьера этой песни провалилась. Не спасло её от эпитета «пошлость» даже обаяние первых исполнителей Вениамина Нечаева и Павла Рудакова…

«Юбилей песни случайно совпал с днём рождения Михаила Горбачёва», — меланхолично замечает далее журнал «Огонёк» (именинник там тоже присутствовал — очевидно, в качестве «сколько-нибудь известного в отечестве Миши»).

В юбилейной торжественной речи джазмен Козлов [он, правда, Алексей, а не Миша — В. А.] торжественно охарактеризовал юбиляршу как «предел жлобства в совке».

Да что ж такое… Пошлость, и ещё раз пошлость, и совок, и жлобство… Заинтригованные, срочно слушаем «предел жлобства в совке»!.. Павел Рудаков, классическая запись 1956 года:

Ты весь день сегодня ходишь дутый, даже глаз не хочешь поднимать. Мишка, в эту грустную минуту, Так тебе мне хочется сказать: Мишка, Мишка, где твоя улыбка, Полная задора и огня? Самая нелепая ошибка — То, что ты уходишь от меня! Я с тобой неловко пошутила — Не сердись, любимый мой, молю! Но не надо, слышишь, Мишка милый, Я тебя по-прежнему люблю! Город спит под крышей ночи белой… От обиды сердце успокой! Но скажи мне: что могу я сделать, Если ты злопамятный такой? Мишка, Мишка, ты вернёшься, Мишка, Позабудешь ты о шутке злой, Снова улыбнёшься, как мальчишка, Ласковый, хороший и простой!..

Картинка справа представляет собой одну из многочисленных неофициальных открыток, наводнивших страну в те годы. Господи, да ведь я и сам смутно помню подобную же открытку: очень взрослая тётя, плотный на вид дядя, голубки там тоже, кажется, были… и, кажется, был там и паровоз со звездой. Надпись на той открытке врезалась мне в память навсегда: «Друг мой дорогой, не грусти обо мне, я вернусь к тебе!»… Впрочем, мы ведь говорим сегодня о песнях?..

Ну вот и пожмём же плечами, и скажем о «Мишке» — песня как песня, ничего особенно страшного в ней нет. Если «в совке» это было «пределом жлобства», то не в совке, сейчас то есть, каждая первая песня — это вообще беспредел…

Немного озадачивает лишь то, что Пал Василич Рудаков выступает здесь в женской роли: «Я с тобой неловко пошутила», — поёт он, не моргнув глазом. Впрочем… если слегка покопаться в интернете, то легко можно выяснить: песня эта исполнялась Рудаковым и Нечаевым в рамках некоего эстрадного спектакля — а тогда ведь и «женская роль» вполне объяснима.

А так… Мишка как Мишка: ходит он «дутый», потому что ужасно «злопамятный», но всё равно ведь он вполне «милый» и даже «любимый». Легкомысленная и капризная девушка явно сожалеет о своей неловкой шутке и призывает обидчивого Мишку вернуться, но при этом она слегка надувает губки и топает ножкой: что-де я могу поделать, коли ты такой злопамятный…

Вдова Георгия (Юрия) Титова в феврале 2001 года поведала журналистам газеты «Труд» такую историю о том, как её муж написал текст знаменитой песни:

… Слушая эту песню, все полагали, что Мишка — мужчина. Но это не так. Мишкой была женщина по имени Микаэла, которую во времена их близости Титов называл «Мишкой». Чтобы рассказать об этой популярнейшей песне, придётся заглянуть в «добрачную» биографию моего дорогого мужа. А дело было так…

Час от часу не легче!.. «Корнет, вы — женщина?!.» Мы уж было смирились с тем, что Павел Рудаков — быть может, вынужденно — произносил слова от лица некоей игривой девушки… в конце концов, он ведь артист. Но вот теперь оказывается, что и та легкомысленная девица признавалась в любви вовсе… вовсе даже и не молодому человеку Мишке, а певице Микаэле?..

Час от часу не легче… С интересом читаем далее:

… Когда отгремела война, он не сразу вернулся в Москву, а остался на Дальнем Востоке, где некоторое время работал в ансамбле. Там и написал свою знаменитую песню. Он посвятил её, в момент очередной размолвки с Микаэлой, ей — певице ансамбля, которая и была первой её исполнительницей.

Песня быстро обрела популярность. И когда её услышали гости из Москвы — известный в те годы дуэт Бунчиков и Нечаев, они записали её и затем, уже в Москве, стали исполнять. И пошло-поехало…

Вот теперь всё разъяснилось. Первый абзац воспоминаний напрочь опровергнут: певица Микаэла — это та самая игривая девушка и есть. А Мишка — это всё-таки не женщина, а мужчина, который лишь взял себе в качестве имени ласковое прозвище дорогой ему Микаэлы… Что ж, версия принимается (заметим, однако, что упомянутый выше Владимир Нечаев, певший в дуэте с Владимиром Бунчиковым — это вовсе не Вениамин Нечаев, вместе с которым Павел Рудаков и «Мишку» исполнял, и распевал сатирические куплеты; но это так, в скобках)…

В том, что Пал Василич Рудаков пел текст от лица девушки, никто, в общем-то, никогда не усматривал никакого криминала: он ведь этого и не скрывал. Скорее, это даже придавало песне нужный иронический оттенок: в сущности, Рудаков и Нечаев и здесь исполняли сатирические куплеты — о женском легкомыслии. Да и теперь ведь текст «Мишки» никак не адаптируется по гендерному признаку: нетрудно найти современные записи и Маргариты Суворовой, и Евгения Дятлова, и многих других исполнителей — неизменно с одним и тем же текстом.

Так?.. Нет, не так. Сейчас мы убедимся в том, что мы с вами наивные люди и у нас нет опыта. И убедит нас в этом, разумеется, Сева Новгородцев, который, как нам хорошо известно, «иногда ошибается, но никогда не врёт». Правда, «Мишка» стал у него примером не столько «голубизны» (это уж само собой), сколько общей совковой «невинности нравов» тех лет — скажем, в Англии начала 60-х подобную «голубизну» тамошнее многоопытное общество с гневом бы отвергло. Слушаем фрагмент из радиопередачи «Рок-посевы» (январь 1994 года). Последний куплет «Мишки» прозвучит в исполнении Севы Новгородцева:

Несомненно, Пал Василич Рудаков, доживи он до 1994 года, был бы весьма польщён тем, что заграничный музыкальный авторитет назвал его «известным эстрадным тенором» — само слово тенор предполагает, что Павел Рудаков был певцом, а вот певцом он всё-таки не был. Не исключено, впрочем, что и Сева Новгородцев тоже спутал Рудакова с Бунчиковым. Бывает…

Видимо, этот пресловутый «Мишка» глубоко запал в сердце верноподданного английской королевы («я на Библии поклялся, что буду верен королеве, и буду верен»). Через 15 лет, отвечая на вопросы представителя литовского издания «Delfi.lt» Константина Амелюшкина, Сева Новгородцев вновь вспомнил «Мишку» и поделился с читателями следующими мыслями:

Я помню историю, как после войны, в начале 50-х годов, когда всем заправляли советские интеллигенты, которые красноречиво рассказывали об освободительной роли оперы Бетховена «Фиделио» и тому подобных вещах, однажды в этой советской стене образовалась брешь. Появилась песня «Мишка, Мишка, где твоя улыбка».

Интеллигенция была в полном ужасе от этой пошлости, но народ её пел с упоением. Наконец-то он дорвался до чего-то своего, родного, а не навязанного сверху. И эта «мишкинская» культура пошла, потому как выяснилось, что народ подспудно существовал, но не имел права никакого голоса…

В полном своём ужасе от пошлости «Мишки» страдающая наша интеллигенция оказалась в приятной компании официальной советской пропаганды. «Способные конферансье П. Рудаков и В. Нечаев, творя абсолютно бесконтрольно, дошли до пошлой песенки «Мишка» и куплетов весьма дурного вкуса», — эта фраза из журнала «Нева» датирована 1958 годом.

А поскольку, как мы теперь знаем от Севы Новгородцева, интеллигенты всем у нас тогда и заправляли, то подобные «Мишке» пошлые песенки записывались и выпускались отнюдь не в Москве и, скорее, по недосмотру главных наших интеллигентов. Основной поток пластинок с такой «родной» для нашего народа «пошлостью» шёл из Ленинграда, где цензурные ограничения со стороны интеллигентов были не такими строгими. Выпускала эти пластинки, в полукустарных условиях, ленинградская артель инвалидов, которая в разные годы имела различные названия и которую мы теперь условно называем «артель «Пластмасс».

Руководители артели, грубо говоря, делали деньги — попутно удовлетворяя огромный спрос советских людей на «пошлость». И Шульженко, и Бунчиков с Нечаевым, и Бернес, и Изабелла Юрьева, и Глеб Романов, и Тарапунька со Штепселем, и даже Аркадий Райкин и Леонид Утёсов — все они прошли через скромную студию артели «Пластмасс». Здесь записывались такие позабытые ныне эстрадные исполнители, как Александра Коваленко, Николай Никитский, Капитолина Лазаренко, Тамара Кравцова. Здесь становились популярными и такие широко известные теперь исполнители, как, например, Эдита Пьеха.

Спрос был огромный, тиражи пластинок тоже были огромными: пластинки с матриц артели «Пластмасс» штамповались не только в Ленинграде, но и во Львове или, например, в Каунасе — однако, спрос на них всё равно превышал артельные возможности. И тогда грамзаписи популярных песен — уже просто в кустарных условиях — переписывались на так называемые «рёбра»: на старые рентгеновские снимки и на бракованную фотоплёнку. Получались очень недолговечные гибкие пластинки, которые затем продавались, как говорится, из-под полы и втридорога. Ниже вы видите фрагмент одной из таких кустарных пластинок — как раз с песней «Мишка» в исполнении Павла Рудакова, переписанной с артельной грампластинки.

Да, заправлявшие всем у нас интеллигенты следили за «невинностью нравов» весьма строго. Сейчас в это трудно поверить, но даже знаменитые на весь мир «Подмосковные вечера» далеко ведь не сразу нашли свою дорогу к слушателям: в тексте песни были обнаружены и несуразности, и мещанство такого рода, что популярный Марк Бернес петь эту песню попросту отказался. Василий Соловьёв-Седой и Михаил Матусовский, авторы «Подмосковных вечеров», совершенно искренне стали было считать эту песню своей творческой неудачей.

Третьим автором песни с полным правом можно считать молодого тогда артиста и певца Владимира Трошина. Именно ему удалось исполнить «Подмосковные вечера» так, что песня моментально стала шлягером. Нет, шлягер — это ещё слабо сказано. «Подмосковные вечера» в исполнении Трошина стали настоящим символом второй половины 50-х годов. Трудно тогда было найти у нас человека, который бы ни разу не слышал этой песни, который бы ни разу не подпевал вполголоса Трошину:

Не слышны в саду даже шорохи,
Всё здесь замерло до утра.
Если б знали вы, как мне дороги
Подмосковные вечера.

Речка движется и не движется,
Вся из лунного серебра.
Песня слышится и не слышится
В эти тихие вечера…

Фотография, которую вы видите, была сделана летом 1957 года. Влюблённая пара у зубцов Кремлёвской стены… Впервые за долгие-долгие годы Кремль был открыт: открыт не только для советских людей, но даже и для иностранцев. Тогда, летом 57-го, в Москве происходило совершенно немыслимое прежде мероприятие: Всемирный фестиваль молодёжи и студентов. В Москву приехали десятки тысяч молодых людей со всего мира и две тысячи журналистов. Две недели в Москве, ещё помнившей времена Сталина, происходило абсолютно бесконтрольное и массовое общение советских людей с иностранцами. Песни, танцы, смех, споры и просто разговоры — днём и ночью, где придётся и о чём придётся. Знакомились и узнавали их и не узнавали — самих себя. И ведь что удивительно: многие люди, самых различных убеждений, тогдашние правоверные коммунисты и будущие диссиденты, вспоминают теперь, что в той сумасшедшей обстановке они впервые ощутили настоящую гордость за свою огромную страну, за её великую культуру и за её народ — открытый для добра, искренний и великодушный…

Кинофильмов в те годы выпускалось у нас не так уж и много, и каждый новый фильм смотрели всей страной, словно бы все вместе. Огромной популярностью пользовался фильм «Карнавальная ночь»: в одном только лишь 1956 году его посмотрели пятьдесят миллионов зрителей. Незатейливые песенки из «Карнавальной ночи» звучали повсюду: «…Без пяти?.. Без пяти. Но ведь пять минут — немного!..») — сколь многозначительными казались эти слова. И «Пять минут», и «Хорошее настроение», и песенку о влюблённом пареньке — их в кинофильме пела никому ещё не известная студентка ВГИК Людмила Гурченко, вмиг ставшая «звездой»:

Если кто-то дpугом был в несчастьи бpошен,
И поступок этот в сеpдце вам пpоник —
Вспомните, как много есть людей хоpоших:
Их у нас гоpаздо больше, вспомните пpо них!

И улыбка, без сомненья,
Вдpуг коснётся ваших глаз.
И хоpошее настpоение
Не покинет больше вас!..

В Людмилу Гурченко моментально влюбились все, её «осиная» талия вызывала и зависть, и восхищение. И мало кто обращал внимание на фамилию режиссёра «Карнавальной ночи» — какой-то там Эльдар Рязанов. «Гусарская баллада», «Берегись автомобиля», «Ирония судьбы», «Служебный роман», «Гараж», «Вокзал для двоих» и «Жестокий романс» — ничего этого ещё не было. Всё это было ещё впереди…

Неповторимую атмосферу того удивительного времени — конца 50-х — создавали не только «Подмосковные вечера», «Пять минут» и «Хорошее настроение», не только официальный «Гимн демократической молодёжи» («Дети разных народов, мы мечтою о мире живём…») или, например, популярнейшая тогда песня «Если бы парни всей Земли…». Не только «Назначай поскорее свидание», «Называют меня некрасивою», «Одинокая гармонь» («Снова замерло всё до рассвета…») и множество других прекрасных отечественных песен — вовсе нет. Ведь ещё до фестиваля страну захлестнул невиданный ранее поток зарубежных мелодий, которые — с русскими текстами и в исполнении популярных певцов — очень быстро становились широко известными и любимыми.

Хоть далека земля твоя
И языка не знаю я,
Но ты гостил в моей стране
И эту песнь оставил мне.
Я слышу:

Хэй, мамбо!..

Вот так. Жили трудно, бедно жили: подумать только — всего лишь десять-двенадцать лет прошло, как закончилась страшная война. Плакали и смеялись до слёз, любили и делали мелкие пакости, теряли друзей и находили врагов, детей растили, тяжело работали — всё, как у всех. Не жаловались. Верили в себя, в свою страну. В лучшее будущее верили. Верили — и это, пожалуй, самая счастливая и самая примечательная черта конца 50-х годов.

С распростёртыми объятиями, с распахнутыми сердцами принимали у себя представителей «прогрессивного человечества». Открывали для себя французское кино — Жерар Филипп, Рене Клер, Симона Синьоре… Не смогли устоять, да и не пытались устоять, перед свехчеловеческим обаянием Ива Монтана — киноактёра, шансонье, общественного деятеля и, как все говорили, большого друга нашей страны.

Популярность Монтана была у нас столь велика, что она даже нашла своё отражение в песне Бориса Мокроусова «Когда поёт далёкий друг», задушевно исполненной Марком Бернесом:

Задумчивый голос Монтана
Звучит на короткой волне,
И ветки каштанов, парижских каштанов
В окно заглянули ко мне.

Когда поёт далёкий друг,
Теплей и радостней становится вокруг,
И сокращаются большие расстояния,
Когда поёт хороший друг!..

Вы прослушали сейчас замечательную перекличку двух обаятельных голосов. Песня, которую Ив Монтан поёт здесь в самом начале, написана на мелодию «Одинокой гармони» Бориса Мокроусова — но на этом, однако, всё её сходство с «Одинокой гармонью» и заканчивается. Французский текст, «Le joli mai», вовсе не является переводом с русского… впрочем, как и текст другой песни, «Ami Lointain», — это вовсе не ответ Монтана его «далёкому другу» Бернесу.

Но никто у нас ни в какие французские тексты не вслушивался — достаточно было того, что звучит наша мелодия, и казалось, что все поют об одном и том же и что нас любят так же, как любим мы сами. Билеты на концерты «Ивана Монтана» невозможно было достать, и до сих пор ещё многим помнится шуточная песенка тех лет, которую пели на мотив «Далёкого друга»:

Задумчивый голос Монтана
Звучит во Дворце в Лужниках.
И папа, и мама увидеть Монтана
Хотят, но не могут никак.

Когда поёт в Москве Монтан,
Пустым становится студенческий карман,
И сокращаются расходы на питание,
Когда поёт Иван Монтан!..

Надо сказать, что в те годы, конец 50-х и самое начало 60-х, не только советские люди с изумлением, с любовью и надеждой открывали для себя закрытый прежде наглухо «остальной мир», но и они, «люди доброй воли», испытывали к Советскому Союзу искреннюю симпатию, с не меньшим изумлением открывая для себя «русское чудо». Многим тогда казалось: вот она, реальная альтернатива мертвящей бездуховности мира потребления!.. Казалось…

Послушаем ещё одну «иностранную» песенку тех лет. Александра Коваленко (кстати говоря, мать народной артистки России Алины Покровской) в середине 50-х была солисткой оркестра Утёсова. Незаметно отлучаясь в Ленинград, она записала на студии артели «Пластмасс» немалое количество пластинок — около полусотни. В её исполнении с пластинок звучали, например, такие шлягеры тех лет, как «Назначай поскорее свидание», «Пять минут» и «Хорошее настроение» (из кинофильма «Карнавальная ночь»). В конце концов, Утёсову надоела столь активная побочная деятельность солистки его оркестра, и в 1958 году он её уволил.

Джонни, ты меня не знаешь,
Ты мне встреч не назначаешь,
Сколько раз меня встречал,
Но в толпе не замечал,
Не был ты со мною дружен.

В целом мире я одна
Знаю, как тебе нужна,
Потому что ты мне нужен!..

А вот артельных грампластинок Капитолины Лазаренко, «нашей Капы», — их практически нет, хотя имя её было в своё время чрезвычайно известным. В 1953 году Леонид Утёсов, которому пришлось тогда искать замену своей дочери Эдит (разумеется, только лишь в качестве солистки), лично пригласил Капитолину в свой оркестр. Много позже, в одном из интервью, Капитолина Лазаренко вспоминала:

Помню, выступала в ЦДРИ, и на концерте присутствовал Леонид Осипович Утёсов. Я пришла расстроенная за кулисы оттого, что плохо пела. И вдруг слышу голос с сипотцой: «Где же здесь Капочка Лазаренко?» — «Вон там она, за ширмой сидит». А я просто плачу — так ужасно расстроена. Он подошёл и ласково тронул за плечо: «Деточка, как вы хорошо пели. Идите ко мне работать»…

 Судьба у этой певицы была удивительная. Её хорошо знали и ценили на самом-самом верху — и при Сталине, и при Хрущёве. По её же собственным словам, при Хрущёве она «объездила весь мир». Её, как никакую другую нашу эстрадную певицу, хорошо знали за океаном — больше месяца продолжались её успешные выступления в Нью-Йорке.

Давайте сейчас послушаем в её исполнении один из шлягеров 50-х годов — песенку Эдди Рознера «Может быть». У этой песни есть даже своя легенда. Говорят, что в 1956 году, когда Капитолина Лазаренко гастролировала в Польше, задорная эта песенка настолько понравилась полякам, что именно в её честь назвали они свои духи «Być może», ставшие популярными и в нашей стране (а в Польше, кажется, эти духи пользуются спросом до сих пор).

Может быть, он некрасивый — может быть!
Может, слишком молчаливый — может быть.
Говорят, не те манеры — может быть, может быть…
Есть получше кавалеры — может быть.
А люблю я вот такого, и не вижу в том плохого — 
Полюбила! Полюбила, и не надо мне другого!..

«Может быть» (в исполнении Ольги Кравченко) — это матрица 1572 артели «Пластмасс», «Мишка» Рудакова и Нечаева (не то лирическая песня, не то сатирические куплеты) — матрица 1571, «Сатирические частушки» Рудакова и Нечаева — матрица 1570, «О ручках» Рудакова и Нечаева — матрица 1569, «Всякое бывает» Рудакова и Нечаева — матрица 1568:

Мама на работе, а с сынишкой
Папу попросила погулять.
То ли взято, соски и штанишки,
Он проверил раз примерно пять.

И наконец — вот молодец! —
В саду с коляскою гуляет наш отец.
А сын не спит, кричит навзрыд,
Поскольку папою он дома позабыт!..



Рудаков и Нечаев: «Всякое бывает» (окончание)

Ну, сплошная ведь пошлость, ещё раз пошлость, совок и жлобство…

«Интеллигенция была в полном ужасе от этой пошлости, но народ её пел с упоением… И эта «мишкинская» культура пошла, потому как выяснилось, что народ подспудно существовал, но не имел права никакого голоса»…

И пошла, и пошла эта пошлая культура, и поехала!.. Дорвался-таки бедный наш народ до чего-то своего, исконного, родного, пошленького!.. Одно слово — «мишкинская» культура!..

Мишка, Мишка, где твоя сберкнижка,
Полная червонцев и рублей?
Самая нелепая ошибка, Мишка, —
То, что ты уходишь вместе с ней!..

Кстати уж, о песенке «Мишка». Взглянув на приведённый выше список и сравнив номера, вы, наверное, подумали, что «Мишка» на той артельной пластинке идёт в паре с песней «Может быть»?.. Коли так, то вы ошиблись. На другой стороне пластинки, в исполнении всё тех же «известных эстрадных теноров» Рудакова и Нечаева, звучала вот такая их песенка:

Поллитра некто заказал
И осушил у стойки,
Потом домой он зашагал
Походкою нестойкой…

Коль некто к дому подошёл
И лбом упёрся в ручку —
Это значит, он дошёл,
Как говорят, до ручки!..

Рудаков и Нечаев: «О ручках» (окончание)

Быть может, достаточно было перевернуть ту пластинку и посмотреть, что у неё с обратной стороны — и тогда многие претензии к «Мишке» отпали бы сами собой?.. О том, что иногда полезно бывает взглянуть на вещи «с обратной стороны», пели и Рудаков с Нечаевым. Сколько уже лет прошло, а я ведь и теперь ещё помню эту фирменную рудаковскую невозмутимость:

«…Он оказался дамой — с обратной стороны!». Эх!.. Увлёкся…

Мальчишка с папироской
Стоит в кругу подруг:
Рубашечка в полоску
И пара модных брюк.
Вдруг повернулся к нам он,
И мы поражены:

Он оказался дамой
С обратной стороны!..

Фруктовою водою
Четыре дня подряд
Без всяких перебоев
Торгует автомат.
Монета не застрянет,
Стаканы в них полны —

Когда стоит механик
С обратной стороны!..

… Несколько месяцев назад в почту журнала «Солнечный ветер» пришло письмо от нашей читательницы по имени Александра, живущей в далёком забайкальском городе:

Если Вы рассказываете о песнях нашего времени, то, может, Вас заинтересуют мои размышления о песнях, с которыми мы жили. Разыскивая по сети «Несколько синих строк», прослушала столько до боли знакомых песен, каждая из которых — шажок жизненного пути. И пришла к выводу, что наше поколение 50-х — самое счастливое в песенном отношении. Мы родились под военные песни, когда майскими короткими ночами в тесных печурках бился огонь, и этот же тёплый огонёк светился не только в окошках, но и в людских сердцах. Примерив на себя синий платочек, мы неумело топтались под случайный вальс, а мальчишки, взгромоздясь на табуретки (как Гек), вдохновенно пели, какие они парни бравые…

Мы росли под изумительные лирические песни 50-х. Мы все тогда жили по соседству, гуляли в городском саду, где играл духовой оркестр, сидели на крылечке в те тихие вечера и, согретые оренбургским пуховым платком, мечтали, как на Марсе будут цвести посаженные нами яблони, и объяснялись в любви… Кубе. И всех нас вела тропинка школьная моя, в школьные годы чудесные, где незабвенная учительница первая моя — с седыми прядками над нашими тетрадками…

Мы заканчивали школу, написав друг дружке прощальные несколько синих строк и твёрдо веря, что море зовёт нас в туманную даль и что где-то на белом свете девчонки из геологоразведки ждут нас в нехоженой тайге. И Марчук так призывно играл нам на гитаре, и кто из нас не представлял себя скалолазками под аккорды Визбора и Высоцкого!.. В тихих улочках Риги мы вдоль спящих домов проходили, веря свято, что надо ждать солдата и что любовь на свете сильнее всех разлук…

Ну, согласитесь: разве мы не счастливое поколение?..

Долго и безуспешно разыскивала Александра старую песню своей юности: и текст её — десятками лет, ещё с выпускного вечера! — бережно хранился у неё на тетрадном листке, и авторов её — Модеста Табачникова и Михаила Танича — она знала, а вот хоть какой-нибудь записи этой песни — она уже так нигде и не нашла…

…Басню эту я вам пропел,
Каждый понял, как сам сумел.
Так зачем объяснять вам вновь,
Что такое любовь.

Вглядитесь в эти лица, в эти глаза. В них и усталость, и, быть может, настороженность. Но в них и любовь, в них вера, в них надежда. Все ещё живы, и всё у них ещё впереди. Это — мы…

«Так зачем объяснять вам вновь, что такое любовь»…

 март-апрель 2011 года

Советский Союз в 50-е годы: снимки Анри Картье-Брессона, Джерри Кука и других

источник