Классик русской сатиры Илья Ильф предстает на страницах этой книги в неожиданном качестве влюбленного.
Он мучается и страдает, и не меньше страдает "нежная девочка с большим сердцем" Маруся Тарасенко - его будущая жена.
Встречи их коротки, разлуки долги, но письма, которые они пишут чуть ли не ежедневно, помогают им ощущать друг друга рядом.
В книгу вошли недавно найденные восемьдесят писем Ильфа и два его неизвестных рассказа, письма родственников и друзей Ильфа и Тарасенко, дополняющие их романтическую переписку, а также биографический очерк, который охватывает одесский период и первые годы жизни Ильфа в Москве и включает непубликовавшиеся прежде документы из семейного архива Ильфов.
Издание продолжает серию книг, посвященных жизни и творчеству Ильи Ильфа и Евгения Петрова, подготовленных и откомментированных Александрой Ильф.
Цитаты из книги «Илья Ильф, или Письма о любви»
Как всегда, как зимой, здание гудело, как аэроплан. Сколько раз через московский падающий картофельный снег я шел мимо гудения, мимо звона аэроплана и думал о тебе.
Дорогой теленочек, мне здесь почти нечего делать, и я скучаю по тебе. Мне трудно проснуться без твоей милой носатой головы рядом. В Одессе жарко. Нападают разные паршивые знакомые, которых я не видел уже 1000 лет. Вообще всякое. Ты понимаешь. Крепко, крепко целую тебя, милая Маруся.
Маленький, дорогой, ноги твои и колени. Разве я могу без тебя, доброй, хорошей, моей рыжей Маруси, милой, приезжай как можно скорее. Мы поцелуемся и будем сидеть вместе. Мы никогда не будем ссориться, честное слово, не будем. Мы будем лежать вместе ночью и утром, и курить папиросы. Маленький мой.
Ветер идёт от юга. Он придет ранее этого письма. Облака и всё сдвинулось к северу. Это начинается у вас позднее, нежели здесь. Но пусть сопровождает Вас успех.
А моя жизнь - всё то же. Дымный мороз и санки слетают на Греческий мост, но приходит ветер западный и южный, и ничто, даже самое яростное воображение,заменит Вам западного и южного ветра в феврале.
Не сердись на меня, я мучусь без тебя, без твоих рук и головы. Я хочу иметь тебя рядом с собой и слышать, как ты смеешься надо мной. Маленькая, розовая девочка, в постели ты совсем ребенок, дорогой и единственный.
Иля, здесь снег. Иля, здесь чудесно. Вчера вечером я была на Невском.
Там иначе, чем здесь. Здесь тишина и спокойно, а так шум, автомобили, веселые, толстые, добрые люди в шубах. И огни. Много огней, так, что хочется взять их в руки. И на мосту черные застывшие лошади, сокрытыя снегом.
Приятный, чудесный Петербург. Я не желаю, я не хочу, я не уеду отсюда.
Милый, дорогой мальчик, я буду очень рад, если узнаю, что над Петроградом на ниточке висит такое же детское солнце, как и у меня. И утро не синее, не серое, не черное. А зеленое и розовое, как шелка. Небо из одеколона, небо из воды, из хрустальной чепухи.
Уезжают на север и направляются к югу, восток привлекает многих, между тем как некоторые стремятся к западу. И есть еще такие, о которых ничего не известно. Они приходят, говорят "прощайте" и исчезают. Их след - надорванная страница книги, иногда слово, незабываемое и доброе, и ничего больше. Я снова продан, и на этот раз вами, и о чем мне писать, если не писать всё о том же? Неувядаемые дожди, сигнальный свет молний, вечер и пожар, а ночью ваше имя, короткое как римский меч.
Целую тебя тоже. Ты, наверно, уже потолстела. Я еще не потолстел, потому что на праздниках много шлялся. Я был в Зоологическом саду и видел: слона (серого), львов (персиковых) и леопарда (ситцевого). Кроме того, 1000 зверей, птиц и гадюк.
И еще: хорошо, что вы тогда не пришли на вокзал. Ибо это было тяжело для меня. Я был робок, как нищий, назойлив, как автор, и жалок - жалок - нет сравнения.
Я читаю отчаянные, безумные письма, которые мне пишет моя девочка, и что я могу сделать? Я не могу уже писать ей, уверять, просить или делать наставления. Письмо приносят, я разрываю конверт и читаю. Как мне дать понять ей, что каждый листок мне дорог и каждая большая, длинная фиолетовая буква мне дорога и дороже всего или не всего, я не знаю, как точнее и сильнее сказать.
...Я знал в Петербурге дни громоздкой и великолепной радости, радости делать новое. Это радость суровая и жестокая, и к тому же еще, быть может, призрачная. Написал только одну вещь и продал ее месяц назад за 15 миллионов. Остальное время делал халтурные акварели и подобную чепуху и пачкал свое имя.
