Георгий Эфрон Georgy Efron
День рождения: 01.02.1925 года
Возраст: 19 лет
Дата смерти: 08.1944
Судьба сына Марины Ивановны Цветаевой оказалась более страшной, чем судьба его матери. Он родился в 1925 году в эмиграции в Праге, но считал Францию своей родиной, был желанным и любимым ребенком в семье. М.И. Цветаева говорила, что мальчиков надо любить особенно, им возможно на войну идти. Оказавшись в советской России, Георгий Эфрон чувствовал себя чужим, он вызывал любопытство умом, начитанностью, знаниями, но не симпатию в людях. В дошедших дневниках и письмах он пророчески написал, что о нем мало кто скажет доброе слово. Долгое время его обвиняли в самоубийстве матери, что своим эгоизмом, неумением строить отношения, непониманием душевного состояния Марины Цветаевой он подтолкнул ее к гибели. В 16 лет он оказался во враждебной воюющей стране, без всякой поддержки, иронически называл себя «перекультуренным дикобразом». Его короткая жизнь длиной в 19 лет вписалась не только в историю семьи, но и эпохи. Она вместила неустроенность эмигрантского быта и безденежье, скитания и переезд на «советскую родину» с ее сталинскими репрессиями, гибель матери, московские бомбежки и голод, эвакуацию в Елабугу и Ташкент, отправку на фронт.
Известно из официальных источников, что Георгий Эфрон был ранен в бою 7 июля 1944 года и направлен в полевой медсанбат. Больше сведений нет, и могила его также неизвестна, как и могила Марины Ивановны Цветаевой и Сергея Эфрона. После гибели Георгия Эфрона остались лишь его рисунки и тетрадки дневников, его судьба – это трагедия неосуществившихся мечтаний талантливого человека, жизнь которого вряд ли бы сложилась счастливо после войны, учитывая трагическую судьбу его близких. Долгое время семейный архив Цветаевых был закрыт (вплоть до 2000 года), по воле Ариадны Эфрон. Но в настоящее время опубликовано из него многое, в том числе и дневники Мура, из которых можно составить представление не только о трудностях жизни в Елабуге, но и о многих человеческих качествах сына Марины Ивановны Цветаевой.

Из литературных опытов Георгия Эфрона сохранилась записная книжечка "Проба пера", перевод с французского двух первых глав романа Ж. Сименона "Приключения моих друзей", отдельные прозаические и стихотворные наброски. Нам хочется привести одно шуточное стихотворение, которое написано на обороте листка конспекта с записями грамматических категорий и форм, - оно показывает совсем другого Георгия Эфрона, милого и наивного.
О весне писали много…
Мне сказали: вновь пиши,
И проторенной дорогой
Захотелось мне пойти.
Взял перо я быстро в руку
И, задумавшись едва,
Подавляя злую скуку,
Вывел перышком: "Весна".
Сим названием банальным
Озаглавив мысль мою,
Я промолвил: "Все нормально -
Про весну я Вам спою".
"Весна - сезон любви и скачек в гипподроме, Весной текут ручьи и трогается лед…
Весною ветерки бегут сквозь двери в доме, И весело снует без валенок народ.
Весну прославим мы во всех ее красотах,
О ней мы пропоем на все лады поэм,
Весне мы придадим все чары Ланселота,
Весны мы будем описатель - Брэм!"
Написавши эти строки
И поставив руки в боки,
Заорал я в диком раже:
"Я грамматику уважил!
Просклонял весну я шибко,
Очень точно, без ошибки!
Слава мне, и мне ж - урра!" - Так воскликнул я тогда.1 Своей начитанностью Георгий Эфрон поражает и современного читателя. Он принадлежал к той части русской эмиграции, где читали много и на разных языках.
Он тоже читает много и умно: Монтерлан, Бергсон, Валери, Клодель, Жид, Сартр, Малларме, Шекспир, Достоевский, Писемский, Леонов - это совсем не легкое чтение.
Обращает внимание отсутствие в дневниках упоминания о "семейной" Москве - ни разу не говорится о Музее на Волхонке, созданном его дедом, И. В. Цветаевым, нет речи и о посещении семейных могил на Ваганьковском кладбище. А ведь это могло бы его как-то укоренить в Москве!
При всем эгоцентризме автора, моральной слепоте многих его записей, при всех щемящих душу подробностях совместной жизни матери-поэта и подростка-сына и последующего горького его сиротства, словом, при всем драматизме и скорби этой книги, задевающей за живое, лишающей равновесия, постараемся не поддаваться тяжелым чувствам, чтобы трагизм вновь открывающихся биографических подробностей не заслонял от нас вечный фон Бытия Поэзии.
Право на воскрешение Достижения К. Циолковского, Л. Толстого, Ф. Достоевского вдохновили известного философа, библиографа и архивиста XIX в. Николая Федорова на идею о праве каждого человека на воскрешение, причем не в жизни загробной, а здесь, на земле.
Этот час настал и для Георгия Эфрона.

То, что его дневники носят характер мучительно-напряженного даже не чтения, а проживания текста, только усиливает и без того магнетическую притягательность автора. Читателя словно засасывает в повествование, изо дня в день становящееся все более и более "черным". Но сегодняшняя искушенная публика вполне подготовлена к такому испытанию - позади бум документалистики и расцвет литературы non/fiction.
В записях молодого человека явно определяются две основные темы: история последнего года жизни Цветаевой, ее семьи и окружения и рассказ о повседневной жизни, отраженно наблюдательным взглядом современника. Здесь индивидуальность автора выражена необычайно сильно. Георгий Эфрон - член семьи, на судьбу которой легли великие испытания, сын поэта-легенды, человек уникальной биографии.
Родившийся во Вшенорах, пригороде Праги, и выросший в Париже, он, попав в СССР образца 1939 года, пережил огромное психологическое потрясение. Раздвоенность, противостояние и взаимодействие двух миров неизбежно отразились на мышлении Мура (так звали Георгия домашние). Оно уникально не только по своей генетической предопределенности, но и по обстоятельствам формирования: освобожденное от самоцензуры, имеющее широкую образовательную базу и лингвистическую состоятельность. Острота взгляда на происходящее, чувство историчности и избранности - эти свойства, как ни удивительно, были характерны для молодых людей конца тридцатых годов ХХ века. Наряду с идеологически обусловленным массовым сознанием на пороге Великой Отечественной войны появилось новое поколение "гениальных мальчиков", чистых и смелых, которые обладали мистически прозорливым видением будущего. Откровением конца 1980-х гг. стали дневники Левы Федотова, юноши из "дома на набережной", с абсолютной точностью пророка описавшего события конца 1930-х - 1950-х гг.
Рассуждая 16 июня 1940 г. о заключенном СССР с Германией пакте о ненападении и последовавших военных успехах Гитлера в Европе, Георгий Эфрон дает практически точный прогноз на будущее: "Если Германия победит, то она непременно пойдет против нас (Mein Kampf - A. Hitler). Опять-таки ничего нельзя предположить "холодно", потому что теперь мировая политика готовит нежданные сюрпризы буквально на каждом шагу и легко можно ошибиться". Но он не ошибается… "Возможно, победа Германии создаст для СССР опасную угрозу. В Эстонии, Латвии и Литве мы укрепляемся против кого? Строим военно-морские базы для чего? - Конечно, чтобы предотвратить возможное нападение немцев… Очень возможно, что после победы над Францией и Англией Германия будет некоторое время вооружаться, укрепляться и сковывать свои силы для нападения на СССР - так что может пройти много времени, пока она на нас нападет… Во всяком случае, будущее нам принесет много неожиданностей самого разного характера. СССР ведет свою игру мастерски, и, в конце концов, я не сомневаюсь, что он эту игру выиграет"3. Не сомневается Георгий и в захватническом характере советских притязаний. Главной целью будущего победоносного похода Советской армии он видел идею мирового коммунизма и ее распространение в странах Европы. Этот анализ, который дал пятнадцатилетний юноша разворачивающейся мировой катастрофе, еще раз убеждает нас в идеологической ложности столь долго существовавшего мифа о "вероломном нападении фашистской Германии на СССР".
В дневниках Мура мы находим портреты литературных оппонентов и даже противников Цветаевой, интересные свидетельства о них. Но люди, несмотря на жестокость "времени выживания" со всем его предательством и умолчанием, составляли главную ценность и опору жизни потерявшихся Цветаевых-Эфронов. Предательство и поддержка, равнодушие и сердечность, обман и порывы самопожертвования, ненависть и дружба явились той частью мира, в котором Георгию завещала жить покинувшая эту землю мать.
Насилье родит насилье, и ложь умножает ложь.
Когда вас берут за горло - естественно взяться за нож.
Но нож называть святыней и, вглядываясь в лезвие, начать находить отныне лишь в нем отраженье свое, - нет, этого я не умею, и этого я не могу: от ярости онемею, но яростью не солгу!
У всех увлеченных боем надежда живет в любом: мы руки от крови отмоем и грязь с лица отскребем, и станем опять как прежде, не в ярости до кости: и этой большой надежде на смертный рубеж вести.
Эти "непатриотические" стихи Н. Асеева, возводившие, по мнению Н. Тихонова, поклеп на русский народ, который не хочет быть убийцей, увидели свет только в 1962 г. Слежка и доносительство были очень распространены, а агентурные данные НКГБ СССР - один из самых достоверных источников о реальных "людях и положениях".
Вот фрагмент одного из таких документов: "Н.Асеев "высказал враждебную реакцию" о роли писателей в годы войны: "Мы должны лет на пять замолчать и научить себя ничем не возмущаться…" А также высказал общее мнение о литературе: "В России все писатели и поэты поставлены на государственную службу, пишут то, что приказано. И поэтому литература у нас - литература казенная…" К.Чуковский, по тем же агентурным данным, считал, что "русская литература в условиях деспотической власти заглохла и почти погибла… Зависимость теперешней печати привела к молчанию талантов и визгу приспособленцев - позору нашей литературной деятельности перед лицом всего цивилизованного мира… Всей душой желаю гибели Гитлера и крушения его бредовых идей. С падением нацистской деспотии мир демократии встанет лицом к лицу с советской деспотией. Будем ждать". Л. Кассиль подчеркивал, что вырождение литературы дошло до предела, а "Союз писателей надо немедленно закрыть, писателям же предоставить возможности собираться группами у себя на квартирах и обсуждать написанное сообразно своим творческим симпатиям и взглядам". И подобные свидетельства можно приводить дальше.
Дневники Мура - хроника жизни литературной среды, которая окружала их с матерью в дни скитаний. Беспощадный приговор вынес автор советской интеллигенции, склонной к панике, неустойчивым взглядам и настроениям. Так, ее отношение к англосаксонским союзникам колебалось между комплексом неполноценности "исконной вражды" этих стран к СССР и симпатиями к этим странам,"ибо кто после войны будет "нас снабжать продовольствием, кто будет помогать восстанавливать промышленность?" И еще: "В интеллигентах борется сознание, что союзники слишком много говорят и слишком мало делают - и желание попользоваться в будущем благами, исходящими от этих же союзников. Из разговоров явствует, что жалеют не о Днепрогэсе и майкопской нефти, а о санаториях в Кисловодске и дачах. Им бы очень хотелось, чтобы союзники разбили немцев, восстановили границы СССР, а потом завалили продуктами, восстановили промышленность и немного смягчили "систему".
Перед нами самый обыкновенный молодой человек, находящийся в эпоху репрессий и войн "на краю" жизни. Смерть - важнейшее действующее лицо в исторической драме советской истории. Опыт голода и выживания встроен в тело. И в этих условиях жажда выжить - самая главная проблема. Порой события, описываемые в дневниках, так тяжелы и безысходны, что поневоле возникает мысль о литературном происхождении текста. Тем более что стиль и манера изложения слишком сильно напоминают популярные стилизации подлинных записей. Возвращение к действительности с каждым разом стремительно сужает и делает еще более мучительным предощущение истинной трагедии. Читая дневники 1941 года, которые, на первый взгляд, поражают своим отчуждением и даже черствостью, мы понимаем, что ведение их - это, может быть, единственный шанс продолжать жить.
Трудно представить, что автор, этот пятнадцатилетний мальчишка, - наш современник. Сегодня Георгию Сергеевичу Эфрону исполнилось бы 90 лет. А Митька, Дмитрий Сеземан, самый любимый друг Мура, живет в Париже, и ему можно в любую минуту позвонить и услышать его голос, голос из прошлого.
Дневники Георгия Эфрона прочитаны. И как все настоящие книги, они изменяют представление о мире и человеке. В ХХ веке таким был рассказ "Один день Ивана Денисовича" А. И. Солженицына, в XXI веке, возможно, станет роман Р.Д.Г. Гольего "Белое на черном". Мы не сомневаемся, что эти дневники вызовут потрясение и переворот в душах читателей и станут событием не только литературного ряда, но и явлением нашей жизни.
Татьяна Горяева http://thelib.ru/books/efron_georgiy/dnevniki-read-69.html
Идет дождь над Бувиллем http://www.rg.ru/2015/01/22/efron.html ИНТЕРЕСНО написано о МУРЕ Эфроне.