"Три дня! Три дня я гналась за вами, чтобы сказать, как вы мне безразличны!"
Плаху, палача и рюмку водки. Водку — мне, остальное — ему.
А мне вожжа попала… под мантию.
— Вы негодяй!— Да. А кто нынче хорош? Вот я например, вижу: летит бабочка, головка крошечная, безмозглая, крылышками бяк-бяк, бяк-бяк-бяк… ну дура-дурой! Воробушек тоже не лучше. Береза — тупица, дуб — осёл, речка — кретинка, облака — идиоты. Лошади — предатели. Люди — мошенники. Весь мир таков, что стесняться некого!
— Мне ухаживать некогда. Вы привлекательны, я чертовски привлекателен. Чего зря время терять? В полночь жду. Ну что, придёте?
— И не подумаю. А еще пожалуюсь на вас мужу, и он превратит вас в крысу!
— А кто у нас муж?
— Волшебник…
— Предупреждать надо. Был неправ, вспылил. Но теперь считаю своё предложение безобразной ошибкой, раскаиваюсь, прошу дать возможность загладить, искупить. Всё, ушёл.
— Вы сумасшедший?
— Напротив, я так нормален, что порой сам удивляюсь.
Когда купец плывёт на утлом судёнышке через бурное море, контрабандист ползёт по жёрдочке над пропастью — солидно, достойно: люди деньги зарабатывают. А вы — «любовь»…
Когда при нём душили его родную жену, любимую, он стоял возле и уговаривал: потерпи, может, обойдётся.
Моя дочь поступает как все нормальные люди. У неё неприятности — она палит в кого попало. Растёт дочка!
По крайнему моему разумению, взрослые не должны вмешиваться в любовные дела детей.
Твоя последняя сказка оказалась забавной. Во всяком случае, удачной. Может быть, лучшей.
Добрый день. Я король. Дорогие мои.
Как почётный святой, почётный великомученик, почётный папа римский… нашего королевства, приступаю к таинству обряда.
— Тебя кто-то обидел?
— Ты.
— Грубиян! Что же я, окаянный, наделал?
У влюблённых есть только один день, когда у них всё получается.
Какой же это крест? Это больше похоже на букву «хе».
Со мной происходит что-то ужасное… доброе что-то… такой страх! Хочется то ли музыки и цветов, то ли зарезать кого-нибудь.
Сегодня я буду кутить. Весело, добродушно, со всякими безобидными выходками. Приготовьте посуду, тарелки: я буду всё это бить. Уберите хлеб из овина: я подожгу овин.
Сейчас во мне проснулась троюродная тётя. Её любой мог убедить в чём угодно. Бедняжка восемнадцать раз была замужем, не считая лёгких увлечений.
— Друзья мои, и в трагических концах есть своё величие. Они заставляют задуматься оставшихся в живых.
— Что же тут величественного? Стыдно убивать героев, чтобы растрогать холодных и расшевелить равнодушных.
Уйдите. А то я опять захочу убить вас. Только на этот раз я это сделаю.
— Не беспокоишься о своём короле?
— Да, ваше превосходительство!
— Ой! Как ты меня назвал?
— Ваше превосходительство!
— Меня, величайшего из королей, обозвать генеральским титулом? Да ведь это же бунт!
— Да! Я взбунтовался! И вы вовсе не величайший из королей, а всего лишь выдающийся, да и только! Что, съел?
Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придёт конец. Слава безумцам, которые живут себе, как будто бы они бессмертны.
Палача отняли, жандармов отняли… пугают… Свиньи вы, а не верноподданные!
Смерть груба и грязна. Она приходит с целым мешком отвратительных инструментов.
Хочешь критиковать — сначала похвали, болван.
Вот и славно! трам-пам-пам!
Пальнул я в девушку, пальнул в хорошую — по обстоятельствам, а не со зла…
Когда мы выезжали из столицы, у него была только жалкая картонка из-под шляпы, в которой у него лежал бутерброд и его жалкие кальсоны. Я повторяю — кальсоны! А теперь у этого мерзавца тридцать три ларца и двадцать два чемодана!
Может не стоит его прогонять? Живут же другие. Подумаешь медведь… не хорёк, всё-таки. Мы бы его причесывали, приручали. Он бы нам бы иногда плясал бы.
То, что вы называете любовью — это немного неприлично, довольно смешно и очень приятно! Но при чем здесь смерть?
