Они связаны швартовым в один портовый безымянный город, спрятанный в полумгле. В этом городе давно ничего святого не осталось, кроме кладбища кораблей. Здесь суда приют находят, ложась на отмель, их оплакивают волны за рубежом. Оказалось, что никто ничего не отнял, и от этого безвыходно хорошо. Каждый раз, встречаясь взглядами у причала, начиная путь к погасшему маяку, он все думает о том, как она молчала, когда шаг его укладывала в строку. Она думает о том, что, не сбившись с курса, невозможно осознать глубину потерь. По следам вода идет и сверкает тускло, возвращаться им приходится по воде. Корабельный остов тянется, словно остров. Это память, разъедающая металл, говорит о тех, кого забывать непросто, и надежно прячет тех, от кого устал. А они идут по краю и повторяют ежедневную, неизбывную ерунду.
Их суда песок царапают якорями.
Неужели ты когда-нибудь потеряешь?
Неужели я когда-нибудь обрету?
© Copyright: Кот Басё, 2012

...у него на меня открылся сезон охоты.
я пытаюсь бежать, лепечу ему: «что ты, что ты…»,
он клыки отращивает и шерсть.
а вчера был смешным и милым, лизал мне руки,
но сегодня опаснее заряжённой базуки,
он вот-вот поймает меня и съест.
я ещё бегу, но почти что сдалась в душе и
голубую венку на беззащитной шее
под клыки подставляю ему сама.
а когда он потом садится на край кровати,
по затылку гладит, шепчет: «ну хватит, хватит»,
обнимаю и говорю: «поймал».
© Copyright: Дийна, 2011

Она пахнет мужским Кензо и адреналином, научилась в жизни взвешивать каждый грамм. У нее ботфорты – 3 пары – ходить по спинам и одни кроссовки – бегать в них по утрам. Она чья-то находка, тайна, жена и мама, она может – коньяк, бездорожье, шипы и грязь. Но когда она в воскресенье подходит к храму, с колокольни ей голубь машет крылом, смеясь. Она знает так мало, но знает довольно точно, и стихи не расскажут главный ее секрет… Между прочим, привычка ложиться в 12 ночи – это просто побочный, вынужденный, эффект. Вы ей пишете в личку – а как, мол, и что имели, препарируя тексты, копаясь в ее душе. У нее камасутра вышита на постели и Харлей непременно пропишется в гараже. Она помнит и вальс во дворце с золотыми люстрами, и как выла от боли, случаем спасена…
Эта девочка слишком
слишком
умеет чувствовать…
И что платит за это – знает она одна.

© Copyright: Кот Басё, 2010

Френсису несколько лет за
двадцать, он симпатичен и вечно пьян. Любит с иголочки одеваться, жаждет
уехать за океан. Френсис не знает ни в чем границы: девочки, покер и
алкоголь…
Френсис оказывается в больнице: недомоганье, одышка, боль.

Доктор оценивает цвет кожи, меряет пульс на запястье руки, слушает
легкие, сердце тоже, смотрит на ногти и на белки. Доктор вздыхает:
«Какая жалость!». Френсису ясно, он не дурак, в общем, недолго ему
осталось – там то ли сифилис, то ли рак.
Месяца три, может, пять –
не боле. Если на море – возможно, шесть. Скоро придется ему от боли
что-нибудь вкалывать или есть. Френсис кивает, берет бумажку с мелко
расписанною бедой. Доктор за дверью вздыхает тяжко – жаль пациента,
такой молодой!

Вот и начало житейской драме. Лишь заплатив за
визит врачу, Френсис с улыбкой приходит к маме: «Мама, я мир увидать
хочу. Лоск городской надоел мне слишком, мне бы в Камбоджу, Вьетнам,
Непал… Мам, ты же помнишь, еще мальчишкой о путешествиях я мечтал».

Мама седая, вздохнув украдкой, смотрит на Френсиса сквозь лорнет:
«Милый, конечно же, все в порядке, ну, поезжай, почему бы нет! Я
ежедневно молиться буду, Френсис, сынок ненаглядный мой, не забывай мне
писать оттуда, и возвращайся скорей домой».
Дав обещание старой
маме письма писать много-много лет, Френсис берет саквояж с вещами и на
корабль берет билет. Матушка пусть не узнает горя, думает Френсис, на
борт взойдя.
Время уходит. Корабль в море, над головой пелена дождя.

За океаном – навеки лето. Чтоб избежать суеты мирской, Френсис себе дом
снимает где-то, где шум прибоя и бриз морской. Вот, вытирая виски от
влаги, сев на веранде за стол-бюро, он достает чистый лист бумаги, также
чернильницу и перо. Приступы боли скрутили снова. Ночью, видать, не
заснет совсем. «Матушка, здравствуй. Жива? Здорова? Я как обычно –
доволен всем».
Ночью от боли и впрямь не спится. Френсис, накинув
халат, встает, снова пьет воду – и пишет письма, пишет на множество лет
вперед. Про путешествия, горы, страны, встречи, разлуки и города, вкус
молока, аромат шафрана… Просто и весело. Как всегда.
Матушка,
письма читая, плачет, слезы по белым текут листам: «Френсис, родной, мой
любимый мальчик, как хорошо, что ты счастлив там». Он от инъекций давно
зависим, адская боль – покидать постель. Но ежедневно – по десять
писем, десять историй на пять недель. Почерк неровный – от боли жуткой:
«Мама, прости, нас трясет в пути!». Письма заканчивать нужно шуткой; «я
здесь женился опять почти»!
На берегу океана волны ловят с текущий с
небес муссон. Френсису больше не будет больно, Френсис глядит свой
последний сон, в саван укутан, обряжен в робу… Пахнет сандал за его
спиной. Местный священник читает гробу тихо напутствие в мир иной.

Смуглый слуга-азиат по средам, также по пятницам в два часа носит на
почту конверты с бредом, сотни рассказов от мертвеца. А через год –
никуда не деться, старость не радость, как говорят, мать умерла –
прихватило сердце.
Годы идут. Много лет подряд письма плывут из-за океана, словно надежда еще жива.
В сумке несет почтальон исправно
от никого никому слова.(c)

Прочитай и выучи наизусть:
тьма имеет предел, и любая грусть
преодолима, если построить мост;
боль исчерпаема, горе имеет дно,
если осмелиться встать в полный рост,
дотянуться до счастья, ибо оно
досягаемо, и рецепт его крайне прост.

запиши и бумагу затем сожги:
люди - концентрические круги,
у всех одинакова сердцевина.
память - вбитый в темя дюймовый гвоздь,
научись прощать, он выйдет наполовину.
обиды и скорбь созревают в тугую гроздь,
выжми до капли, получишь терпкие вина.

взрослей, но и не думай стареть,
смерть существует, но это всего лишь смерть,
дань закону контраста.
не стоит пытаться нумеровать страницы,
ибо время тебе неподвластно.
в твоих силах помнить слова, имена и лица,
рушить стены и презирать границы,
любить, покуда сердце не задымится,

и знать, что всё это не напрасно.

© К.Желудова

Говорят, на свете живет дракон, говорят, страшней его не
найти, мол, он враг человеческий испокон, искушает людей, сбивает с пути.
Говорят, что кожа его - гранит, говорят, в глаза ему не смотри - мол, завертит,
закрутит, заворожит, заморозит каждого изнутри.

У дракона шкура темна, сера, а еще он быстрее любой змеи.
Пролетают мимо века, ветра, он - почти скалою во тьме стоит.

Есть принцесса, дворец ее далеко, косы рыжие, порванные
штаны. Она знает, что где-то живет дракон (выдох пламенный, зубищи жестяны).
Королеве нужен хороший зять, и король на дочку опять сердит, но принцесса
мечтает однажды взять и дракона

самостоятельно победить.

Горизонт серебрян, необозрим, поднимаются горы в неровный
ряд.

То ли это мы легенды творим,

то ли это легенды тебя творят.

Песня сложится за твоей спиной, золотое солнце войдет в
зенит, и принцесса едет на смертный бой, и копье о щит жестяной звенит. И
влетает, как рыжая стрекоза (правда, что ль, он пламя рождает ртом?)...

Но они замирают глаза в глаза,

и становится сказка вдруг не о том.




2.


Всех, кто сегодня счастлив - боже благослови,

где-то в душе рассказчика мерзко скребутся черти.

Понимаешь. Любая сказка - она всегда о любви,

даже если кажется, что о смерти.

Просто законы - справедливы, хотя и злы.

Тот, кто горяч - никогда не сможет согреться.

Это неправда, что драконы умирают от старости или стрелы.

Они умирают от любви,

что не помещается в сердце.



3.

Входит ночь во дворец, темноглаза, тепла, боса,

затихают шаги, умолкают все голоса,

и в свои покои идет королева,

и никто не хочет попадаться ей на глаза.

Да, она не любит празднества и балы.

Молчалива, спокойна. Идет. Прямее стрелы.

Ее косы пшеничны и руки ее теплы.

Говорят, что она смотрела в глаза дракону

и осталась жива, величайшей из дев прослыв.

Может, кто-то еще б добавил чего, но кто же будет так глуп?

Королева раздевается у зеркала и всматривается вглубь.



И отчетливо видит, как белая кожа становится чешуей,

такой, что не пробьет ни одно копье,

как в чертах лица проступает - уже не вполне свое.


Как становится неуязвимым и нелюдским -

потому что любивший дракона
сам становится им.

И она сползает по стенке, нищим завидуя и калекам,

шепчет: "Господи боже,

как я устала быть человеком".



(Автор - Алонсо Кехано ака Лемерт)

Мы часто не ценим того- что так дорого...
Оно под ногами лежало - не подняли...
Бывает простительно - зелено-молодо...
Но зреют года.... а секрета - не поняли...

Прошло стороной... не замечено-новое...
Оно повстречалось... Но как-то - не встретили...
И выпито кем-то... ничейно-медовое...
Отмечено что-то - что мы не отметили...

А нам всё хотелось - поближе далекое...
Пошире тропинку... и на Сердце легкости…
Мы ждали, что станет пониже... высокое...
И Счастье приблизиться... к краешку пропасти...

А пропасти краешек – острое лезвие...
Увидишь, и сразу откроются тонкости…
Где жизнь – это новое наше пришествие....
А Счастье в ней - дар... оживающий в мудрости...

Отпущено старое... Новое встретим ли?
Гадаем годами... находим неделями...
А в луже, которую Мы - не заметили.........
Полярная плавает... Вместе с Медведями....

Хочется сказки волшебно-наивной
С мягким , как пух снежно-нежным ковром.
С елкой в шарах необычно-старинных,
С запахом ели, бенгальским огнем.
С шумом в прихожей и кучей ботинок,
Дружеских тостов,смеющихся глаз,
жарким уютным горящим камином,
Ласковых рук, обнимающих вас.
Нежных признаний. с влюбленностью в счастье.
Ярких полетов в созвездии двух.
С бьющейся жилкой на вашем запястье
От поцелуев волнующих губ.
Кофе в постель - ароматный и пенный.
И сумасбродных объятий в снегу,
Солнечно-вечной нетленной Вселенной,
Чуда земного для всех наяву.

А ты читаешь ее по глазам, встречая вечером у двери.
А ты не знаешь как ей сказать... И, собственно, стоит ли говорить,
что обжигаясь о молоко, горячей кажется и вода.
А с ней свободно, светло, легко. Тебе так не было никогда.
Она собой заполняет все. Да что там комнаты - целый свет.
И ты понимаешь, что ты спасен, хотя не знаешь совсем ответ,
который прячут ее глаза, на твой не заданный ей вопрос.
И ты сегодня бы все сказал... Но странный свет от ее волос...
И глаз бездонная синева...

А ты настолько в нее пророс.
До невозможности выплывать.

Все остальное теряет смысл.
Становится звуком, набором фраз.
И растворяется твоя мысль на дне ее невозможных глаз.
А ты целуешь ей губ изгиб. И лунный свет на окне дрожит.
Ты понимаешь, что ты погиб. И только что начинаешь жить.
Ты ей готов подарить ключи: от дома, сердца. С ней быть всегда.

Она улыбается и молчит.
С небес упавшая вниз звезда.

В колонках играет - "Нежность" М. Кристалинская
Я приеду на заре рано
В детства тихую свою гавань,
Каждой капельке росы рада,
Я на родине твоих шагов, мама.

Ты с небес, раздвинув туч проседь,
Улыбнёшься нежно мне, знаю,
Ни о чём теперь меня не спросишь
Ты, за облаком большим тая.

Я пойду на мостик наш к речке,
Оброню слезу в задумчивость глади,
Мне укутает туман плечи
И с печалью этой вряд ли сладит.

Стало пусто без тебя, мама,
И рыдает мне вослед ветер,
Солнце светит, только греет мало,
И тоскливо обнимает вечер.

Весь в каштановых цветах мая,
Утопает мой любимый город,
Ты ушла под вальс весны рано,
А мне снится, снится твой голос…

http://www.youtube.com/watch?v=syc9VbGW0Sg&feature=related