Ни креста, ни могилы,
Только наспех зарыт,
Только звезды застыли,
Только вечность летит.
Только эхо уходит
В золотые слова,
И на красном восходе
Что-то шепчет трава.
И деревья, как люди,
Печально не спят:
Память вечною будет
И за то, что распят!
И за то, что с усмешкой
Принял муки и смерть,
И за то, что не в спешке
Мог немыслимо сметь!
Ни креста, ни могилы,
Лишь трава-мурава,
Но полны страшной силы
Золотые Слова
При аресте Гумилёв взял с собой в тюрьму только Евангелие и «Иллиаду» Гомера, которую, правда, тут же отобрали.
Выписка из протокола заседания Петроградского ГУБЧК от 24 августа 1921 года:
«Гумилёв Николай Степанович, 35 л., б. дворянин, филолог, член коллегии «Из-во Всемирной Литературы», женат, беспартийный, б. офицер. Участник Петр. боев. Контр-револ. организации. Активно содействовал составлении прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, кадровых офицеров, которые активно примут участие в восстании, получил от организации деньги на технические надобности.
В ЧК он держался мужественно, на вопрос конвоира, есть ли в камере поэт Гумилёв, ответил:
- Здесь нет поэта Гумилёва, здесь есть офицер Гумилёв.
Приговорить к высшей мере наказания — расстрелу.»
За четыре года до этого он писал в одном из стихотворений:
И не узнаешь никогда ты,
Чтоб не мутила взор тревога,
В какой болотине проклятой
Моя окончится дорога.
35-летний поэт был расстрелян на одной из станций Ириновской железной дороги как один из 61 участников белогвардейского заговора.
Из тюрьмы он писал жене: «Не беспокойся обо мне. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы».
На допросах держался достойно, никого не оговорив из друзей и близких.
В камере продолжал писать стихи и играть в шахматы, а перед казнью написал на стене:
«Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь».
На стене камеры Кронштадской крепости, где последнюю ночь перед расстрелом провёл Гумилёв, также были обнаружены нацарапанные стихи:
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Проплывает Петроград...
И горит на рдяном диске
Ангел твой на обелиске,
Словно солнца младший брат.
Я не трушу, я спокоен,
Я - поэт, моряк и воин,
Не поддамся палачу.
Пусть клеймит клеймом позорным -
Знаю, сгустком крови черным
За свободу я плачу.
Но за стих и за отвагу,
За сонеты и за шпагу -
Знаю - город гордый мой
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Отвезет меня домой
Секретные архивы до конца не раскрыты, но если судить по опубликованным выдержкам из протокола, Гумилёв формально ни в чем виноват не был.
В вину ему вменялось только недонесение.
Очень многих, проходящих с ним по делу, после вмешательства общественности, символически наказали двумя годами заключения.
Но друзья Гумилева поздно бросились на помощь.
Помешали похороны Блока, который умер 7 августа, и время было упущено.
Сын протоиерея Валентина Амфитеатрова писатель Александр Амфитеатров вспоминал, как прикидывался дурачком председатель Петроградского ЧК, якобы не понимая, о ком вообще ведет речь прибывшая к нему депутация Профессионального Союза Писателей.
Говорили, что Горький сам поехал в Москву к Ленину и просил за Гумилёва, но бумага о помиловании опоздала.
Или задержали?
На расстреле... докурил папиросу и улыбнулся, чем поразил даже чекистов из особого отдела.
Сохранился рассказ чекиста Боброва о подробностях расстрела: «Этот ваш Гумилев... нам, большевикам, это смешно, но, знаете, шикарно умер. Улыбался, докурил папиросу... Фанфоронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Пустое молодечество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает...»
Точная дата и место расстрела Гумилёва неизвестны.
|
