Отрывайся.

Отрывайся, милая! На дискотеке в каблуках выше 12. На курорте в нахально-прозрачном парео. На катке-боулинге-велодорожке-в караоке. Отрывайся от серости, скуки, тусклости, разговоров о ценах, политике, отрывайся от вечного шипенья про то, «какие они сволочи». Отрывайся! Поднимай свою попу с дивана, с офисного кресла, с кожаного сиденья. Отрывайся от холодильника и жирного бутерброда, пустого разговора, невыносимой работы и дурных отношений. Трудно, страшно, а ты все равно отрывайся, ранки заживут, ощущение подвига и невыносимой легкости бытия – останется.

В городе шел дождь. Матово-серое пасмурное небо упиралось в такие же серые, потемневшие от влажности стены домов, стекая по водосточным трубам мутной водой и быстро превращаясь в грязь под ногами прохожих. Даже редкие деревья были не зелеными, а какими-то бледно сизыми, словно покрытыми тяжелым слоем пыли. Хотя какая пыль, ведь идет дождь. Дождь, от которого мелкие больные листья не становятся ярче, а только клонятся вниз и вздрагивают, словно от ужаса. В бесконечно сером городе шел дождь, а я смотрел на него в окно. За спиной щелкнула зажигалка, по спальне пополз тошнотворно сладкий запах тонких ароматизированных сигарет. Там, в полумраке застоявшихся сумерек проснулась женщина, с которой я провел эту ночь. Мне захотелось сказать ей хоть что-то, просто для того, чтобы разбавить беспросветную тяжесть этого утра звучанием собственного голоса, но я поймал себя на том, что не помню ее имени. Женщина курила, а я думал, что этот табачный дым - единственное, что связывает меня с ней. Ни чувств, ни общих интересов, ни желаний, не было даже имени, этой мелочи, которая теряет ценность в тумане медленного тянущегося времени. Во мне слабым умирающим зверем шевельнулся интерес: а что заставило ее в эту ночь остаться с незнакомым мужчиной? Возможно, она так же, как и я бежит от этого города, в котором никто никому не нужен, в котором одиночество дышит из всех щелей, а дождь не приносит радости и свежести, только монотонно выстукивает по сердцу ритм реквиема. Бежит, отогревая каменеющую душу в чужих руках, путаясь в случайных связях и молча закуривая по утрам, когда очередной побег оказывается бесполезной, жалкой попыткой, лишь умножающей боль и отвращение к себе.