Вот еще одна женщина, оставившая глубокий след в истории литературы, которая не имела семьи. Чем больше изучаешь их творчество и биографию, тем большим уважением к ним проникаешься. Они плыли против течения, создавали свой мир, размышляли. Это люди духа, не материи. Хочется подражать именно таким женщинам.

http://md-eksperiment.org/post/20180420-poeziya-emili-dikinson

Автор Т.Д. Венедиктова

Ее имя редко называется в ряду выдающихся представителей «романтического ренессанса». В своем глубоко провинциальном, монастырски-замкнутом существовании она не была непосредственно связана с литературными спорами и окололитературными страстями того времени. Дочь почтенного сквайра Дикинсона, чудаковатая старая дева, умерла в 1886 г. в городишке Амхерсте, штат Массачузетс, где почти безвыездно прожила все 56 лет своей жизни. Разбирая вещи покойной, ее сестра Лавиния нашла в ящиках комода множество мелко исписанных листков, сшитых в виде книжечек или связанных в тугие пачки. Сжечь их, как просила Эмили, не поднялась рука. Еще один парадокс, увенчавший странную жизнь «неуловимой» поэтессы: лишь с ее смертью родилась по-настоящему — не для листа бумаги, а для читателя — ее поэзия. Стихи обнаружили то, о чем при жизни могли подозревать лишь считанные люди, под тусклым существованием амхерстской затворницы скрывалась драматичная жизнь неуемного воображения, остро современной мысли. Своих собратьев по духу и перу Э. Дикинсон знала лишь заочно и то не всегда, для них же она, существуя совсем рядом и часто идя рука об руку в творческих исканиях, так и осталась неведомой. Нельзя сказать, чтобы Дикинсон пряталась от людей, способных понять и оценить ее талант. Среди ее многолетних корреспондентов и почитателей, порой снисходительных, порой восторженных и почти всегда недопонимающих, были известные в то время журналисты и критики (Т.В. Хиггинсон, С. Боулз), популярные поэты (Р. Браунинг, Э. Хант-Джексон). Их ли винить, судьбу или трудный характер самой поэтессы в том, что при жизни она так и не была «открыта»? «Отозваться» слову Эмили Дикинсон суждено было не скоро.

Маленькая женщина из самодовольно-чопорной пуританской провинции переживала в своем сердце великую свободу, обещанную человечеству новой эпохой, открытую для искусства романтизмом. Взламывая рамки привычного уклада бытия и сознания, человеческий дух вырывался на ошеломляющие просторы. Понятие «веры» в стихах Дикинсон ассоциируется с чинным порядком и покоем провинциальной жизни. «Прелестные небеса» — тихий городок, где жарким днем лениво вымирают улицы, где так скучна сладость воскресного досуга, где за всем исподтишка следят зоркие (соседские!) глаза Бога. Там, где иные обретали уютное счастье, Дикинсон испытывает отчаянную тоску узника по свободе. Райское блаженство сравнивается с бессрочным тюремным заключением.

В стихах «закоренелой» домоседки звучат мотивы странствия, бродяжничества, бездомности. «Берег надежнее, Эбия, — пишет Эмили подруге, — но я люблю скитаться по морям; знаю, эти пленительные воды грозят крушениями, слышу ропот ветра, — но ах! я влюблена в опасность!..». В жизни Дикинсон не пришлось побывать даже на морском побережье, и тем не менее море — «свободная стихия» — один из любимейших ее поэтических образов. Душа кажется тихой заводью, но стоит ветру нарушить ее «голубое спокойствие», и перед взором распахивается бесконечность океана.

Вся жизнь Эмили прошла в строгом солидном семейном особняке — он и сейчас стоит посреди скромного сада чуть в стороне от главной улицы Амхерста. Дом — один из центральных образов ее поэзии: он и приют, и монастырь, и крепость, и тюрьма. Но в человеческом духе Дикинсон угадывает огромную взрывную силу: казавшиеся непоколебимыми стены рушатся от одного толчка, от дерзкого вопроса. Старое расползается по швам, а в окна и двери, в провалы и бреши заглядывает незнакомый мир будущего.

30-летнее добровольное затворничество, сосредоточенность на внутреннем переживании, эмоции, мысли, поэзии — не попытка ли это преодолеть роковую противоречивость бытия, приблизиться к идеалу духовности через подвиг одиночества и отречения. Свою жизнь и свою поэзию Дикинсон ограничивает тесным кругом, видя в том единственный способ сохранить в неприкосновенности «святилище души».

Для трансценденталистов одиночество почти неизменно благостно, царственно: «в одиночестве каждый человек искренен. Лицемерие начинается, стоит лишь появиться другому» (Р.У. Эмерсон). «Не то, чтобы мы любили одиночество, — рассуждает Г.Д. Торо, — но мы любим парить, а когда воспаряешь, число спутников все более редеет, пока они не исчезают вовсе» — мысль, очень близкая и Дикинсон. Ласковая, отзывчивая по натуре, Эмили становилась неприступной, почти жестокой, почуяв посягательство на свою духовную независимость и свободу. «Шагая мысленно за известный предел, вы неизбежно остаетесь в одиночестве», — писал Дикинсон ее многолетний корреспондент и доброжелатель Т.В. Хиггинсон. Если спутник не мог «шагать» вместе с ней, — что ж, приходилось продолжать восхождение одной.

Но где тот «предел», за которым одиночество-благо оборачивается одиночеством-проклятием? Дикинсон, как и Мелвилла, привлекает сложная тема безумия, в котором человек, повинуясь лишь внутреннему голосу и презирая здравомыслие массы, идет до трагического конца. Трактовка этой темы у Дикинсон неоднозначна и в чем-то родственна пушкинской: безумец — еретик, быть может, гений, не понимаемый толпой, он «силен, волен... в чаду нестройных, чудных грез», но грезы обрекают его и на страшную судьбу изгоя, отверженного людьми, — «...посадят на цепь дурака...»

Нет ничего сильнее и... беспомощнее человеческого духа: это мир безграничный и замкнутый в себе, это наша надежнейшая твердыня и царство обманчивых теней. Все лучшее, что было в жизни поэтессы, — свобода, творчество, любовь — сосредоточено в этом мире.

Поэзия Дикинсон — своеобразный «театр» одного актера. Сюжет бесконечной лирической драмы — диалектика эмоциональной, духовной жизни человека; «заняты» в ней чувства и мысли, мимолетные впечатления, воспоминания, бередящие душу, и тайные мечты. Перенесенные из сферы реальности, детерминированной временем и обстоятельствами, в «театральный» мир воображения, они становятся ролями, личинами в спектакле души. Интенсивность и правда чувства, воссоздаваемого снова и снова во множестве вариантов и оттенков (даже если это чувство горькое и страшное), — источник эстетического наслаждения. Дикинсон наделена способностью к предельной самоотдаче и искренности перевоплощения, какой отличаются большие актеры.

***
Услышу невзначай: “Побег” –
И сердце так забьется,
Как будто хочет улететь
И на свободу рвется!
Услышу невзначай: “Мятеж” –
И не могу заснуть я –
И снова, как дитя, трясу
Своей решетки прутья!


***
В такую пору – невзначай –
Одна из улетевших стай
Вдруг прилетит назад.
И солнце – нам внушая дурь –
Льет золотистую лазурь
В открытые глаза.
Тепло – но краткому теплу,
Увы, не обмануть пчелу –
Прозрачный воздух чист,
Но луга поредел букет –
И медленно сквозь зябкий свет
Слетает зыбкий лист.
О таинство закатных дней,
Причастие родных теней –
Ужель разрешено
Мне твой священный хлеб вкусить –
Принять твои дары – испить
Бессмертное вино!


***
Если я не доживу
До январских дней,
Покормите за меня
Красных снегирей.
Если поминальных крох
Вы им припасли,
Знайте – я благодарю
Вас из-под земли.


***
Шепни, что осенью придешь –
И лето я смахну,
Как надоевшего шмеля,
Прилипшего к окну.
А если год придется ждать –
Чтобы ускорить счет –
Смотаю месяцы в клубки
И суну их в комод.
И если впереди – века,
Я буду ждать – пускай
Плывут века, как облака
В заокеанский рай –
И если встреча суждена
Не здесь – в ином миру,
Я жизнь сдеру – как шелуху –
И вечность изберу –
Но мне – увы – неведом срок –
И день в тумане скрыт –
И ожиданье – как оса
Голодная – язвит.


***
Мы вновь пошли вперед –
И вывел нас маршрут
К тому скрещенью всех дорог,
Что вечностью зовут –
Дрожа – споткнулся шаг –
В ногах – свинцовый вес –
Град впереди – но перед ним –
Загробья мертвый лес –
Но отступленья нет –
И нет пути назад –
А там – Бессмертья белый флаг –
И Бог – у каждых врат –


***
Душа, что с миром говорит
И щурится на свет,
Узнает, что такое тьма
И что такое смерть –
И одинокая тропа
Меж опытом земным
И главным испытаньем – тем,
Что следует за ним –
Тогда она навек поймет,
Узнав себя саму,
Что знания не передать
Никак и никому.
Бродить навек сама с собой
Душа осуждена,
Как будто с неразлучным псом,
И все-таки – одна.


***
Что нам потребно в смертный час?
Для губ – воды глоток,
Для жалости и красоты –
На тумбочке цветок,
Прощальный взгляд – негромкий вздох –
И – чтоб для чьих-то глаз –
Отныне цвет небес поблек
И свет зари погас.


***
Все люди – тайна для меня –
Содержится во всех
Один незаданный вопрос –
Не пуст ли сей орех?
Попробуй сразу угадай –
На вид – совсем неплох –
Для белочки и для меня –
Подарок ли? Подвох?

Перевод Григория Кружкова

Серия сообщений "писатели, поэты, художники":
Часть 1 - Борис Рыжий
Часть 2 - Ю.Жадовская
...
Часть 21 - "Маленький Принц": Что стоит за строками детской истории Антуана де Сент-Экзюпери?
Часть 22 - 10 известных писателей, которые умерли молодыми
Часть 23 - Эмили Дикинсон: "Бродить навек сама с собой Душа осуждена..."
Часть 24 - Плот "Медузы". Одна из самых страшных трагедий, случившихся на море.
Часть 25 - История русского слепого поэта, который покорил Японию.
...
Часть 36 - Если человек любит, он найдёт способ прийти. Удивительная история автора "Острова сокровищ"
Часть 37 - Мир детства. Полузабытая картина "Снегири"
Часть 38 - "А в чащобах лесных будут жить мои кроткие песни... " История Папуши, цыганской поэтессы