Как воплощение чистой боли,

Расплатой, за дерзновения риск,

Перед глазами вновь возникнет,

В сиянии чёрном святой обелиск.

 

Сияние

 

     Шум работающего вертолётного двигателя ощутимо давил на барабанные перепонки. В отличии от пилотов у нас десанта шлемофонов не было и мы рефлекторно втягивали головы в плечи, словно черепахи, пытаясь не оглохнуть. И каждый из десантной группы кидал то и дело нервные взгляды на лампочки сигнальной панели, закреплённой под потолком кабины. Скоро должен был загореться белый сигнал – 10 минут до высадки.

    Я повернул голову налево и постарался рассмотреть получше своего нового напарника. У нас практически не было времени, как следует познакомиться. Точнее время было, целый месяц совместных тренировок по огневой и оперативно-тактической подготовке, но вот желания или даже настроения общаться не было. Нет, мы, конечно, обсуждали все предстоящие задания и постоянно обменивались оперативной информацией, но… наше общение так и не вышло за профессиональные рамки. Всему виной была та отчуждённость, которую я не переставал испытывать вот уже два месяца с момента гибели моего предыдущего напарника Курта. Мысль о том, что он был «предыдущим» вызвала отвращение, словно где-то под лёгкими всколыхнулось, что-то мерзкое. Наш батальонный психолог назвал это чувство «весьма позитивным признаком человечности». Позитивным… ну да, учитывая специфику моей профессии любые проявления человечности, даже такие болезненные, можно считать хорошим знаком. Говорят, большинство снайперов из группы зачистки быстро спекаются. Попытки забыться в алкогольном или наркотическом бреду, чтобы если не избавиться насовсем, то хотя бы размыть до абстрактного состояния сонмы бледных лиц своих жертв – вот что скрывается под короткой формулировкой «Профессиональное выгорание» в личном деле снайпера. Я тяжело переносил смерть напарника. Мы были не просто коллегами, сослуживцами или друзьями. Мы были как сиамские близнецы, идеально дополняющие друг друга. После трагического завершения нашего последнего задания, я попал в военный госпиталь под Киевом. Врачи сказали, что я пришёл в себя практически сразу как поступил к ним. Через два дня ко мне явился командир отряда и сообщил, что мой напарник погиб, скончался от полученных ран во время эвакуации. Я провалялся в госпитале почти три недели и всё это время убеждал себя, что Курт жив, просто лежит в каком-то другом госпитале в реанимации. Я находил бесконечное количество вполне логичных и правдоподобных объяснений. Что его подобрали учёные или сталкеры и, так как он был без документов и каких-либо знаков различия, то никто и не сообщил об этом в штаб, и что сейчас он просто лежит в какой-нибудь из палат полевого госпиталя в Чернобыле-7 или ещё где-то. Эти мысли поддерживали во мне надежду и наверное даже жизнь. Но вернувшись в расположение батальона и сев на койку в кубрике нашего отряда, я вдруг очень чётко осознал, что остался один. Спустя недельного курса психологической реадаптации мне представили моего нового напарника, и начался курс слаживания снайперской пары.

     Как и я, он был из семьи военного, не определившийся в жизни, но рано открывший в себе талант к меткой стрельбе. Внешне мой новый напарник тоже был похож на меня: среднего роста, всегда гладко выбрит с коротким ёжиком тёмно-русых волос на голове. Только глаза у нас были разные. У него серо-зелёные, не выразительные и какие-то скучающие. У меня чёрные, окружённые сеткой мелких мимических морщин. Батальонный психолог называл мой взгляд колючим и советовал не смотреть долго в глаза людям, на которых я захочу произвести хорошее впечатление.

     Единственной полезной информацией, которую я узнал о моём новом напарнике за время курса слаживания - это его позывной «Вили» и то, что он отличный наводчик. Сам Вили был молчалив и в друзья ко мне не рвался. Меня это вполне устраивало.

    Грохот вертолётного двигателя на несколько секунд поменял тональность, а затем перешёл в глухое жужжание. Звук, больше похожий на работающую дрель под подушкой, десантный отсек вертолёта. Из проёма, заранее открытой, десантной рампы доносился отдалённый свист лопастей, рассекающих воздух. Общий шум, производимый вертолётом, перешедшим в «стелс» режим, был не громче звука работающего двигателя современной легковушки и тот заглушался потоком встречного ветра. Белая лампочка под потолком, истерично сигналила о подлёте к месту нашей высадки. Машина пошла на снижение.

 

     Позиция была выбрана тактиками из разведцентра полка отлично, что для них было редкостью, ведь они опирались на устаревшие карты местности и скудные спутниковые данные. Из-за постоянной облачности и аномальных магнитных бурь, царящих в Зоне - дистанционная разведка становилась практически невозможной. Но на сей раз всё кажется, складывалось удачно. Хотя только что закончился мелкий моросящий дождь, вершина холма, на котором мы расположились, не сильно промокла. Мы заняли позицию в глубине тёмной сосновой рощи почти в километре от цели. Вечерние тени сгущались довольно быстро, но мы не спешили. До предполагаемого времени появления нашей цели оставалось ещё около двух часов.

      На вводном инструктаже я узнал, что сегодня утром было зафиксировано прибытие нескольких хорошо вооружённых групп сталкеров из группировки «Монолит» на объект 013 известный как «Выжегатель». По всей видимости, это были отряды охраны, сопровождавшие кого-то из полевых командиров группировки. И как раз недавно яйцеголовые из Янтаря предложили опробовать их новую пси-защиту бойцам нашего подразделения. Шанса нанести ощутимый урон сектантам больше могло не представиться и если надо мы были готовы ждать, хоть всю ночь.

     Я никогда не любил шлемы, каски прочую защиту головы, но на этом задании выбора не было. На лёгком защитном шлеме из углепластика крепились устройства, защищающие мозг от вредоносного психотронного излучения Выжегателя. Паутинка из тонких металлических нитей на внутренней стороне шлема соединялась с небольшим блоком на затылочной части. Судя по ощущениям, чудо-защита яйцеголовых работала. Обычно при приближении к Выжегателю ближе, чем на километр начинались сильные головные боли и потеря ориентации в пространстве. Сейчас же я испытывал лишь лёгкое покалывание в висках.

     Мы установили перед позицией маскировочную сеть с защитой от термоскопических приборов слежения и приступили к оборудованию собственных огневых точек. Вили спокойно и даже немного механически поставил телескопический штатив на трёх ногах, извлёк из ранца несколько крупных деталей и, соединив их вместе, установил на штативе получившуюся конструкцию. Я расчистил от мелкого мусора участок земли примерно в два квадратных метра, достал и расстелил посередине толстый коврик из теплоизолирующего материала. Оружие расчехлил ещё в вертушке, и сейчас оставалось закрепить на ней оптику и заняться установкой снайперского станка. Специальная конструкция из металлических пластин, покрытых слоем чёрной резины, предназначалась для надёжной фиксации ствола снайперской винтовке на мягком грунте. Установив станок, я зафиксировал свою малышку и растянулся на коврике, приникнув к окуляру оптики. К тому времени как я закончил настройку и оторвался от прицела, Вили закончил возиться с компьютерной составляющей своей установки и уже протягивал мне узкий шлейф оптического кабеля. Объединив сопроцессор электронного прицела моей винтовки и компьютера своего сканирующего комплекса Вили синхронизировал их работу. Убедившись, что все системы работают нормально, напарник кивнул и принял лежачее положение слева от меня, не отрывая глаз от монитора. Я вновь прильнул к своей малышке.

     Вот эти моменты я любил больше всего. До начала операции оставалось около получаса, и я полностью сосредоточился на том, чтобы слиться воедино со своим оружием. Тяжёлая снайперская винтовка, предназначенная для поражения легкобронированной техники противника, словно оживала в моих руках. Я чувствовал, как под указательным пальцем нагревается ребристая поверхность спускового крючка. Под правой щекой также медленно растекалось тепло по специальной подушечке, закреплённой на прикладе. Я практически полностью абстрагировался от местности. На поверхность окуляра проецировались данные сканирования: средняя скорость и направление ветра на всей протяжённости маршрута до цели, дальность до объекта в центре перекрестия.

     Я знал, что помимо нас в операции была задействована вторая снайперская пара. Я точно помнил расположение всех огневых позиций, обозначенных на инструктаже, и потому первым делом отыскал позицию «дублёров». Нуда вот и они, масксеть установленная лицом к противнику находилась под углом к моей позиции, и я чётко рассмотрел два ссутулившихся силуэта перед поваленным деревом. Их позиция оказалась слева от нас и чуть ниже нашей, но они выдвинулись ближе к склону холма и потому с фронта деревья их практически не скрывали. Ну, что же… хозяин – барин, только по возвращении надо будет поговорить со старшим пары. 

     Настроившись на нужный лад, я принялся осматривать оперативное пространство. Больше четверти века назад на этом месте начали возводить крупный энергетический узел, своего рода подстанцию, распределяющую энергию от ЧАЭС по различным направлениям. Но после Чернобыльской катастрофы и создания карантинной зоны отчуждения этот объект был переоборудован под какую-то лабораторию, занимающуюся разработкой психотронного оружия. Что творилось в этом секторе после создания лаборатории, я не знаю, но ходят слухи, что фанатики из группировки «Монолит» захватили подстанцию и довели установку пси-поля до ума. Вот уже несколько лет весь сектор от Барьера до Припяти накрывало поле пси-излучения. Все попавшие в его зону действия либо умирали на месте, либо пропадали без вести. Ходят слухи, что те, кто пропал, превратились со временем в зомби и заполонили улицы Припяти. Кто знает…

    Подстанция была оборудована небольшим железнодорожным депо. Практически вся инфраструктура Чернобыльского района строилась на железнодорожном сообщении. Все крупногабаритные грузы, оборудование, строительную технику и материалы доставляли составы буксируемые электровозами. Вся распределительная подстанция фактически была выстроена вокруг небольшого узлового пункта. Перекрёсток семи дорог. Сравнение мне понравилось, удачное. Ныне всё это нагромождение из бетона и стали превратилось в форпост сектантов и похоже они зашевелились.

   Моё внимание привлекло то, что из основного здания подстанции вышла довольно большая группа монолитовцев. Все бойцы группировки, находящиеся на территории Выжегателя похоже собирались вокруг пустой грузовой платформы.

     По периферии, видимого в оптический прицел пространства располагалось индикационное кольцо. Левый сектор кольца подсветился жёлтым цветом – похоже, сканеры Вили определили приоритетную цель. Я плавно сместил ствол винтовки влево, до тех пор, пока бледное жёлтое свечение не окрасило всю окружность окуляра. В перекрестии оказалась группа из трех монолитовцев, поднимающихся на пустую грузовую платформу по деревянной приставной лесенке. Я медленно повёл стволом винтовки, сопровождая цель. Все трое сектантов были экипированы эгзоскелетами украшенными какими-то эмблемами на грудном панцире и наплечниках. Когда вышедшие на импровизированную трибуну ораторы встали лицом к собравшимся бойцам группировки, один впереди, двое оставшихся, позади.

     Наша двойка была ведущей в этой операции, поэтому наиболее приоритетную цель полагалось уничтожить мне. Дублирующая пара должна будет вступить сразу после моего выстрела. Их задача  поражение целей второго уровня важности и подавление снайперского огня противника. Впрочем, если позиция дублирующей пары окажется раскрытой раньше моей и весь огонь противника будет сосредоточен на них, то функции прикрытия автоматически лягут на меня. На крайний случай есть отделение военсталов – штурмовиков, занимающих скрытую позицию в километре за нашей спиной. Эти ребята, по суммарной огневой мощи равные, наверное, танковому взводу, устроят феерическое шоу в случае провала операции. Для этого нужно, чтобы одна из снайперских пар подала соответствующий сигнал. Хорошо бы обойтись без шума.

     Все три офицера группировки на трибуне сняли шлемы. Когда перекрестие прицела сошлось на груди стоящего впереди монолитовца, индикационное кольцо окрасилось в красный цвет. Система распознала цель как приоритетную. Это был Тур – один из ведущих идеологов Монолита. За его правым плечом стоял Гурон – один из старших полевых командиров группировки, Долг объявил нехилую награду за его голову. А вот лицо третьего офицера вызывало сомнения. Я был уверен, что уже видел этого человека, но не на инструктаже и не в базе приоритетных целей. Странное чувство, похожее на дэжавю, словно я уже видел этого человека вот так - стоящим на трибуне. Кажется, я даже общался с ним. Из глубин памяти всплыл отрывок фразы, произносимый спокойным и уверенным голосом, чуть с хрипотцой. Точно! Я был готов поклясться, что это именно он. Это был старший инструктор курса стрельб в полевом учебном центре, где я проходил доподготовку после назначения в батальон военсталов. Что он здесь делает? Почему примкнул к сектантам? В голове закружился целый хоровод мыслей. Я никак не мог сосредоточиться на происходящем. Вдруг вспомнились разговоры сталкеров перебежчиков, о том, что Монолит поддерживается каким-то правительством или спецслужбами. Наше собственное задание показалось теперь абсурдным. Зачем было посылать маленькую спецгруппу, когда имея защиту от пси-поля Выжегателя можно было просто сравнять это место с землёй одним звеном вертолётов. Или нас послали убрать неугодных правительству исполнителей? Взбунтовавшихся отступников, не пожелавших быть марионетками в руках спецслужб? Я видел в перекрестии прицела широкое, открытое лицо Тура. Он что-то вещал с трибуны. Я не мог слышать слов, но, похоже, улавливал смысл по движению его губ. Он говорил, что-то про будущее мира и эволюцию человечества. Что-то про естественный отбор. Зона – это будущее нашей планеты. Так земля мстит людям за причиненные ей увечья. Скоро весь мир станет таким как Зона и только те, кто окажется сильнее и приспособится к жизни здесь, выживет. Я вслушивался в сильный и ясный голос Тура, звучащий у меня в голове. Прицел слегка подрагивал из-за колебаний, что передавались по моей левой руке, сжимавшей рукоять десантного ножа. Тело Вили перестало канвульсировать. Я отпустил рукоять и оставил нож, застрявший лезвием между шейных позвонков моего напарника. Картинка в перекрестии перестала дрожать. Я плавно перевёл ствол чуть влево, задержал дыхание и дважды спустил курок, слегка доводя ствол в сторону. Дублирующая пара не могла теперь подать сигнал группе прикрытия. Я отстегнул фиксатор, удерживающий ствол винтовки на станке, подхватил лямку рюкзака и выпрямился во весь рост. Моё оружие ещё послужит правому делу. Я медленно спускался по склону холма к Выжигателю. Я знал, что меня никто не станет останавливать. Мне вообще больше не грозила опасность. По телу разливалась лёгкость и мощь. Теперь я свободен от груза той боли и непонимания, что тяготили меня. Я шёл к настоящим людям, свободным и сильным, как и я теперь. Я шёл к своим братьям.

 

     Возле медленно остывающего трупа военстала Вили остался лежать брошенный шлем. Перевёрнутая полусфера лежала на залитом кровью коврике. На затылочной части шлема чернела коробочка сгоревшего блока.