судьбе и творчестве Майи Борисовой)

 

 

Начало здесь

 

Хочу напомнить заключительные строки своего прежнего поста о Майе Борисовой (в его третьей, последней части):
«Перелепи моё лицо, скульптор!» - писала Майя, обращаясь к творцу, - «чтоб нам неузнанным уйти рядом», то есть чтобы начать новую, свою жизнь. А мне через толщу лет читается другое: перелепи моё лицо, скульптор-время, чтобы оно стало наконец моим, чтобы мне стать узнанной миром, узнанной своими читателями. Чтобы они узнали меня не как журналиста-депутата-завсекцией поэзии, редактора детского журнала, рецензента, оппонента Сосноры, душу любой компании и т.д., а узнали мою душу, мои стихи, прочли их и поняли, и задумались над своей жизнью.
Я не скульптор, но  старательно отсекаю лишнее, второстепенное, наносное, чтобы образ Майи Борисовой проступил из шелухи вчерашнего дня и засиял всеми гранями, чтобы мы увидели в ней наконец незаурядного Поэта, Женщину, творца, которая сама может вылепить что угодно.
Мне хочется обратиться к близким Майи, если таковые остались, родственникам, друзьям, всем, кто её знал, общался — а ведь таких было много, и многие из них ещё живы. Кто-то видел, разговаривал с ней в последние дни, кто-то хоронил, был на её могиле в Репино— прошу вас, откликнитесь! Напишите о ней, что помните, пришлите свои фотоснимки с ней, фотографию могилы, её стихи, которые я здесь не приводила и которые, возможно, никому не известны. Пишите здесь у меня, пишите на своих страничках, перепостивайте её строчки, публикуйте её фотографии! Ведь человек умер сравнительно недавно — в 1996-ом, а известно о ней меньше, чем о средневековом Вийоне, и кроме казённых микроскопических заметок 60-х годов — никаких материалов, даже стихов, за исключением пяти-шести, нет в Интернете, все эти стихи я перепечатывала из её сборников несколько дней. Прямо как в том анекдоте: «умерла — так умерла»...»
Когда я писала это — честно говоря, не особенно надеялась на отклик. Но спустя два года он неожиданно пришёл. Это было письмо от Натальи Туриевой, астраханской актрисы, которая много лет переписывалась и общалась с поэтессой, останавливаясь у неё дома во время своих поездок в Питер (тогда Ленинград). Потом было ещё письмо, и ещё, и ещё... В них постепенно раскрывалась картина жизни Майи Борисовой, её  трудной судьбы и загадочной смерти, истоки и подоплёки некоторых строчек, в эксклюзивных любительских фотографиях оживал её домашний мир, её неповторимые черты, её личность.
Сегодня, в день смерти Майи Борисовой, который стал известен — ориентировочно - только благодаря этим письмам Натальи, я хочу вас — с её согласия - с ними познакомить. Публикую по порядку, с незначительными сокращениями. Итак,

 

Письмо первое.

29 ноября, 2013.

Здравствуйте, Наталья!

Сегодня ночью совершенно случайно  наткнулась в сети на Ваш сайт, точнее, на страничку о Майе Ивановне Борисовой.

Я очень взволнована всем хорошим, что написали Вы, и замечательными отзывами. Дело в том, что я знала Майю Ивановну, мы много лет переписывались с ней, а с 1987 года я несколько лет подряд жила у неё по месяцу и больше два раза в год,  приезжая на сессию (я училась заочно в ЛГТМИиКе, сегодняшней Академии Театрального Искусства). Два последние года её жизни меня уже не было в Питере, но мы продолжали переписку, и последнее письмо от неё пришло примерно за месяц до её смерти.              
Майя Ивановна была не только прекрасным поэтом, но замечательным человеком. Я могла бы немного рассказать о ней, а также и о последних её месяцах, о которых кто-то так ужасно отозвался, насчёт квартиры, пьянства, соседей... меня просто покорёжило от этого вульгарного тона и от передёргивания действительности.
Все упоминания о её смерти весьма приблизительны. Да, точный день смерти неизвестен, но я знаю обо всем из первых уст, лично от человека, который вскрыл квартиру: Майя Ивановна жила одна, но она не была одинока, она поддерживала тесные отношения с семьёй любимого брата, умершего за несколько лет до неё (мгновенно, от инфаркта - как и она сама). К сожалению, они жили очень далеко друг от друга, в совершенно разных районах Петербурга, и общаться часто не имели возможности. Но тот Новый год они встретили вместе.
Я могу немного рассказать - если, конечно, это ещё интересно Вам. Есть у меня и несколько фотографий.
В любом случае - спасибо Вам, Наталья, за ту бережность и любовь, с которой Вы написали о Майе Ивановне, а также и за весь ваш сайт,  который я - мельком - глянула. Я его ещё посмотрю внимательнее.
С уважением
           Наталья Туриева.

 

Я, конечно, тут же ответила Наталье:

 

Наталья, здравствуйте! Для меня Ваше письмо было большой радостью и неожиданностью. Я уже смирилась с мыслью, что ничего больше не узнаю о Майе, ибо сколько ни взывала в Интернете к тем, кто знали её, никто не откликнулся. (В случае с рассказом об Ирине Снеговой мне в этом смысле повезло больше - откликнулась её дочь (как я думаю, хоть она и не назвалась) или какая-то близкая родственница и назвала точную дату смерти, которая до этого была никому неизвестна. Я, конечно, тут же её опубликовала (до этого С. Мцаканян называл её в статье неверно). Но Майя Борисова - моя самая большая, давняя любовь, я выросла на её стихах, и мне очень больно, что сейчас её имени практически нигде не встретишь, разве что в связи  с Соснорой.
Наталья, я была бы очень Вам благодарна за любую информацию о Майе: за её снимки, ссылки на неизвестные мне публикации, какие-то неизвестные стихи. Я обязательно - всё, что можно - выложу в дополнение к тому тексту.
Ещё раз огромное спасибо за письмо, с нетерпением буду ждать следующего.
С уважением, Наталия Кравченко.

 

Ответ не замедлил себя ждать. Он пришёл в тот же день.

 

Письмо второе

 

Добрый вечер, Наталья!
Вы даже не представляете, как мне дорого читать, что кто-то говорит о Майе Ивановне, что она – «самая большая, давняя любовь, я выросла на её стихах, и мне очень больно, что сейчас её имени практически нигде не встретишь».
Когда все мы только ещё начинали знакомство с интернетом, я набрала в поисковике имя Майя Борисова, и выплыло несколько стихотворений и одно упоминание – но какое!.. Той самой дамы, что пишет о «малой одарённости» Борисовой и ещё какие-то гадостные намёки.
(Я писала об этом в третьей части своего поста: http://www.liveinternet.ru/users/4514961/post220984765/ - Н. К.)
Меня отшатнуло от желания повторять поиск. И, поверите, вчера ночью я сделала это впервые. Увидела множество упоминаний книг и стихов, и это было неожиданно и очень приятно. Вообще мне кажется, что Майя Ивановна была недооценена, или даже вообще не оценена по достоинству, это всегда было моей тайной горечью. И поэтому, когда вчера я прочитала Ваши слова и отклики людей, также очарованных стихами Борисовой, меня это очень сильно разбередило.
Я попробую рассказать Вам, Наташа, что сумею. (Ничего, что я сходу так – «Наташа»?  Постоянное «Наталья» звучит вчуже, а человек, которому дорого имя Майи Борисовой, уже как бы не чужой…)
Я попробую рассказать, но в один присест не получится.  Даже если сейчас мне только кажется, что рассказ получится длинным, всё равно в один вечер не уложусь.
Я думала, с какого боку зайти… И не придумала ничего лучшего, как рассказать всё по порядку.
Мне было 13 лет, когда в 1963 году в Москве, с пометкой «Первая книга в столице», вышла книга стихов Борисовой «Белый свет».

 

 

У вас на сайте отсканированный портрет именно из этой книжки.

 

 

В два дня я запомнила всю книжку целиком, от корки до корки, и на несколько лет она стала своеобразным направляющим вектором.

И пеплом лет не обрастает
Мой яростный и жгучий мир.

Какие слова сильнее захватят подростка?

Прошло несколько лет.  В 1969  я увидела новую книжку, «Каменный берег». Майя Борисова! – имя вспыхнуло заново.

 

фотография Майи Борисовой на форзаце этой книги

 

В те годы книжные магазины были бедны, в любом  я знала каждую книжку и, входя, тотчас замечала, если появилось что-то новое. Но прошло десять лет, прежде чем в нашей Астрахани (я в Астрахани живу, мы соседи с Вами) появилась ещё одна книга Борисовой. 1979 год. «Разговор».

 

 

 

(Я так смело сыплю датами, потому что книжки – вот они, передо мной).
Это был не сборник нового, а стихи разных лет. Прочитала я их  – и была ошеломлена. Я сама к тому времени изрядно подросла, и меня поразила зрелость стихов. Они произвели на меня такое сильное впечатление, что я написала Майе Ивановне письмо. Ну, примерно вот то, что пишу сейчас вам, только с огромным количеством отсылок к самим стихам, к конкретным строчкам…
Адреса я, понятно, не знала, поэтому написала на издательство  «Советский писатель», где и вышла книжка. (Только почему-то на московское отделение, хотя книга вышла в Ленинграде, да и знала я, что Борисова – ленинградская писательница. Майя Ивановна удивлялась позже этому обстоятельству, но я и сама не могла объяснить).
Конечно, мне хотелось, чтобы Борисова ответила, но, в общем, я не надеялась на это. Что ей, известному и великолепному поэту, хвалебный лепет провинциальной актрисочки? Но она ответила, ответила тотчас, как только ей переправили из Москвы с оказией моё послание. Это было – теперь-то я точно это знаю – абсолютно в её стиле, её королевской вежливостью:  ответить человеку быстро и непременно.
Письмо было не длинное, но очень приветливое. А вместе с письмом – две большие тонкие книжечки только что вышедших тогда детских стихов. Понятно, что я немедленно ответила. Так началась наша переписка.
Майя Ивановна умела писать сжато и точно, несколькими выразительными словами проявляя суть. Она много ездила тогда  по стране с писателями (в те времена Союз писателей организовывал такие поездки),  а потом и за рубеж. Помню головокружительные для меня, в те времена и не мечтавшей попасть за границу, письма о Греции, о Средиземном море, об Испании…

В 1987  я приехала  в Питер поступать в институт. Я не сообщила об этом Майе Ивановне. Дело в том, что мне негде было жить. Если бы я написала  о своём намерении, Майя Ивановна обязательно спросила бы, где я остановлюсь. Получилось бы, что я просто вынуждаю её сказать «останавливайтесь у меня»  - или не захотеть сказать этого и оттого почувствовать ужасную неловкость.  Ну, словом, понимаете, да?
А когда я уже поступила – вот тогда я собралась с духом и, как сейчас помню, из автомата на Дворцовой площади, позвонила.  Мы ведь никогда не виделись и по телефону не разговаривали, только переписывались.
И я ужасно волновалась. Я подумала: а вдруг она не сразу сообразит, кто такая Наташа Туриева?  И решила, что сразу на всякий случай скажу: «Здравствуйте, Майя Ивановна, это говорит Наташа Туриева из Астрахани» - Астрахань-то ей подскажет, кто такая эта Наташа! 
Это, конечно, было глупо: мы довольно интенсивно переписывались уже около восьми лет. Но так сильно я тогда дрейфила.
Не могу сказать, что у Майи Ивановны был низкий голос, но и не высокий. Ясный, чистый голос.  Но когда она снимала трубку телефона, она всегда произносила «Слушаю Вас» - благородно-низким и очень уважительным тоном. Всегда.
И вот я, трепеща, как осиновый листок, набираю номер и слышу в трубке сдержанное и уважительное: «Слушаю вас».

- Здравствуйте, Майя Ивановна, это говорит Наташа Туриева… - договорить  про Астрахань я не успела, голос  в трубке изменился, высоко и радостно закричал: «Наташа!.. Где вы? Вы в Питере?!! Приезжайте немедленно!!!»
Страх мой рассыпался. В тот день я была занята, и мы договорились, что я приду на следующий день.
Здесь стоит сказать вот о чём. Борисовы были не просто коренные петербуржцы: они жили в самом центре Петербурга. Не знаю, Наташа, хорошо ли вы знаете Питер? Прямо за Казанским собором идёт Казанская улица.

 

Казанский собор

 

Казанская улица

 

 

Практически в начале её и стоит дом, где прошло детство Майи Ивановны.

Как-то, уже после её смерти, мы шли с Натальей Владимировной  Максимовой, подругой Майи Ивановны ещё с детских лет (и через всю жизнь).  А сразу справа от колоннады Казанского собора - небольшой сквер с чудной решёткой Воронихина.

 

 

И, показывая на этот сквер, Наталья Владимировна сказала, что вот в нём они с Майкой и ковырялись в песочке…

 Для меня сразу иначе окрасились строки:

 

Колоннада вокруг собора
ярче сада, темнее бора…

 

 

А  когда Майя Ивановна вернулась из Сибири  в Питер, ей дали квартиру в очень далёком новом районе. Помню, когда мы только начали переписываться, я всё пыталась найти на карте Ленинграда улицу Кустодиева, на которую писала письма. И не находила. И уже потом, когда мы встретились и в первый раз вместе ехали на электричке в Комарово  (о, как раз в гости к Наталье Владимировне),  Майя Ивановна сказала, увидев за окном Озерки: «Моя станция. Здесь я и жила. Там, за лесом – отсюда не видно».

 

Комарово. Платформа.

 

станция Озёрки. 1988 год.

 

И вот это «там, за лесом», «отсюда» не видно, а собственно от Ленинграда и подавно, страшно угнетало её. Она не чувствовала себя живущей в родном Ленинграде. Знакомо ли вам стихотворение «Обживаюсь в новых районах…»? Оно – превосходно! И, в частности:

 

За какие заслуги, вины,
в наказание или со зла
ты сюда меня, город, сдвинул,
как посуду на край стола?
И прижмёт меня ностальгия.
Корни с треском ведь отрываем.
И в свои места дорогие
я отправлюсь тихим трамваем.
Не хочу быстрей и короче.
Край мой дедич, о край мой отчич!

 

Ну, вот, а потом случилась трагедия: в Комарове погибла под электричкой старая писательница. Её квартира на Дворцовой набережной принадлежала Союзу писателей, и её передали писателю, стоящему в очереди. А у него был маленький ребёнок, хотелось из города – поближе к природе. И они обменялись. Так Майя Ивановна оказалась в доме на Дворцовой набережной, 10 – во дворце, который Павел I подарил когда-то своей возлюбленной Анне Лопухиной.

 

 

Я снимала и дом, и окна Майи Ивановны, и вид из них на Неву и Петропавловку – я пришлю Вам, но уже не сегодня, хорошо?
А на сегодня – всё.
Наташа, если Вы находите, что всё это чересчур длинно и вообще далеко от темы – Вы скажите мне прямо, и я скорректирую дальнейшую свою писанину.

С уважением
Н.Т.

 

Я тут же ответила, тоже в этот же день:

 

Наташа, - можно и мне Вас так называть? - спасибо Вам огромное! Прочитала несколько раз с трепетом душевным. Как замечательно Вы пишете! Ради бога, не надо ничего сокращать, мне важна и дорога каждая подробность о жизни Майи (как-то не привыкла звать её по отчеству. Лариса Миллер (а ей  73) мне прямо сказала, чтобы я называла её просто Ларисой, что мне поначалу было очень неловко, и я старалась избегать прямых обращений.)) Вообще у поэтов, как известно, возраста не бывает:)
Как Вам повезло встретить в жизни такого поэта и так близко знать её! Это обязательно надо опубликовать! Ведь о Майе очень мало на самом деле материалов, в частности, стихов в Сети. На первый взгляд, кажется, что много - но это обманчивое впечатление, т.к. все ссылки ведут в основном на одни и те же небольшие подборки. Процентов 80, а то и 90 стихов мне приходилось перепечатывать из своих сборников.
Первой и самой любимой её книгой у меня был "Каменный берег" - этим сборником меня наградили как победительницу областного конкурса, и я сразу подпала под мощную ауру и магию этих поразительных, умных и чувственных стихов. Многие знаю наизусть, самые-самые - это "А плата - ощущение вины", "Баллада о неприкаянных душах", "Ночной шёпот Галатеи", да, в сущности все из этой книги. Ничего похожего ни до, ни после в поэзии я не встречала.
Наташа, Ваш материал имеет большую биографическую ценность. Но Вы, кроме всего прочего, и пишете очень талантливо, художественно, что ценность эту во многом приумножает.
Жду продолжения!
С теплом, Н.

 

Письмо третье.

 

1 декабря, 2013.

Здравствуйте, Наташа!
Да, конечно, - и я тоже Наташа, спасибо! Лет своих пока не умею почувствовать, да и окружает молодёжь, так что поневоле забываешься.
Знаете, Майя Ивановна звала меня Наташей, но на «вы», и однажды я, будучи почти на двадцать лет младше её, предложила ей говорить мне ты.  «А Вы тоже будете звать меня на «ты»?» - очень оживлённо спросила М. И. Но у меня не хватило на это духу, так мы на «Вы» и остались.
Вообще же я легко к этому отношусь и в душе осталась – Наташкой, поэтому Ларису Миллер вполне понимаю.
Спасибо Вам  за добрые слова о моих скромных и поспешных ночных писаньях. Надеюсь, что сегодня вечером удастся пописать, но сейчас я в театре, есть немного времени, и я вот о чём. Наташа, у меня есть небольшая подборка некрологов о смерти М. И. Думаю, что она полная (во всяком случае, по питерским газетам). Мне подарили её на вечере памяти М. И., который состоялся в год её смерти, в день рождения, в музее Ахматовой. Теоретически не исключено, что какая-то маленькая газета упущена, но практически – всё устраивали, с тщанием и даже трепетом, любящие М. И. люди, так что, думаю, ничто весомое не пропущено.
Интересует ли вас это? Я могу либо отсканировать, либо сделать ксерокопии и прислать Вам обычной почтой. Выбирайте.
Всего доброго!
С уважением
Н.Т.

Письмо четвёртое

 

На следующий день я пришла к Майе Ивановне домой, на Дворцовую набережную.
Знаете, Наташа, совершенно не помню, как пришла, как встретились. Думаю, я здорово волновалась, всё затуманилось.
Помню, что мы уже сидим в комнате за круглым столом, немножко пьём чинзано (для меня в ту пору – что-то такое, что пьют только небожители; ну и большие поэты, конечно) и разговариваем, долго, интересно и свободно.

 

Майя Ивановна маленькая, бодрая, эмоциональная. И очень чёткая. Эта чёткость, мне кажется, – одна из основных характеристик её натуры. Она по-доброму насмешлива, у неё отличное чувство юмора, и мне с ней сразу очень легко.
Можно не сомневаться, что она немедленно расспросила меня, где и как я жила  весь этот ленинградский месяц. Я на днях уже должна была уехать; зимой, на худой конец, снова могла бы устроиться на своём коммунальном полу, и потому весело живописала ей, как во время экзаменов простыла, и когда мне надо было идти на историю, валялась с температурой у себя на полу, не находила мужества встать, и  думала, что вот в таких комнатах, куда не заглядывает солнце, в первую очередь и умирали в блокаду.
Майя Ивановна сказала:
- Вы что же, так и собираетесь спать на полу, на бушлатике?
Никакого бушлатика, равно как и матросика, не было в помине.
Мне стало очень смешно, я попыталась сказать «да я не на бушлатике…», но Майя Ивановна категорично постановила:
- Нет уж, давайте ко мне.
Не буду врать, что я очень уж сопротивлялась…

Есть люди, которые не умеют помочь. Майя Ивановна не умела не помочь. Я не однажды была свидетельницей этому; в большом, может, и не часто, но в малом – постоянно. К тому же  как раз в ту пору, когда я жила у М. И.,  она была депутатом Ленсовета и занималась квартирными вопросами, то есть безумно сложными и болезненными ситуациями. И поскольку мы делились друг с другом событиями дня, я просто доподлинно знала, сколько сил и сердца она прилагает к тому, чтобы помогать в этом вопросе простым людям (и как неправдоподобно неповоротлива машина нашей власти, когда речь – о простых людях. Но это уже совсем другая история).
Фото, что выше, я сделала в комнате у Майи Ивановны через несколько дней, когда зашла проститься перед отъездом.
Наташа, если вдруг какие-то вещи в моём рассказе будут казаться вам подозрительно подробными, детальными, хотя прошло много лет, пусть это вас не смущает. Просто я всю жизнь веду дневник, когда интенсивно, когда чахло, когда вовсе замирая, но всю жизнь.
И питерские годы записаны довольно подробно. Поэтому мне есть сейчас,  на что опираться.
На следующий день Майя Ивановна повезла меня в Комарово, «глотнуть воздуху» и познакомить с Натальей Владимировной, о которой я уже писала. Её семья, как это водится в Питере, снимала там на лето домик. Именно в ту поездку М. И. обратила моё внимание на станцию Озерки.

 

 

Вообще же Майя Ивановна была так открыта, доброжелательна, оживлена, так удивительно интересно и легко мы с ней беседовали уже в электричке, что и весь день прошёл в этом же ключе, тем более что и  Наталья Владимировна оказалась хотя и совсем иной, чем Майя Ивановна, но под стать ей.
Дальше – немножко – тупо цитирую дневник.

«Чудесная наша неспешная беседа за неспешным обедом. Чудесная прогулка по буйно зеленеющей лесной дороге на комаровское кладбище, где лежит Анна Андреевна Ахматова.

 

могила Анны Ахматовой

 

Чудесный, короткий и тёплый дождик на обратном пути, и наша радость ему, и оживлённое, счастливое лицо М. И., и запах трав, и ягоды в рот…»
Тут – собственно для Вас, Наташа, – добавлю, что непосредственно дальше в дневнике я пишу о себе – но словами Майи Ивановны:

Судьба, я вновь тебя благодарю.
Кого и чем за это отдарю?

Думаю, Вы вполне понимаете меня.
 Что касается Ахматовой, то позже, не в то лето, мы ездили уже вдвоём с Майей Ивановной специально к ней. А ещё позже было знаменитое празднование 100-летия Ахматовой, первое открытое празднование, в том самом зале, где в 1946 году их с Зощенко уничтожали. И, разумеется, только благодаря Майе Ивановне мне посчастливилось присутствовать на этом событии.
Тогда же открылся и музей Ахматовой в Фонтанном доме, хотя тогда он был ещё почти лишён экспонатов.

 

 

 

 

Но – музей Ахматовой! Колоссальное событие. И Майя Ивановна имела к нему самое непосредственное отношение, потому что она была в комиссии по празднованию юбилея Ахматовой и много сделала именно для того, чтобы музей состоялся.
Но, должна сказать, что сама Майя Ивановна, со свойственной ей щепетильной скромностью, никогда об этом (о своём вкладе в открытие музея) не говорила, я узнала это от других людей, близких ей.
На этом сегодня всё. Два часа ночи.

 

Письмо пятое

 

Добрый вечер, Наташа!
Извините меня, зашиваюсь по полной программе. 
Думаю, что сегодня писать не выйдет, у меня завтра концерт, и я ещё не готова, нужно кое-что продумать, да и устала, признаться; надо лечь не поздно.
Посылаю обещанные фотки. По Майе Ивановне это, практически, всё. Это ничтожно мало! Это вообще ничто. Но дело в том, что она как-то противилась съёмке, я и на эти-то еле её уговорила. Они в папке лежат, а здесь я покажу, чтобы прокомментировать.

 

 

Майя Ивановна в своей комнате, смотрит телевизор. Фото очень скромное, но поскольку других нет…

 

 

На кухонке. Я ещё вернусь в рассказе к её квартире, это важно, Майя Ивановна очень её любила. Это 3 июля 1988 года. Наш с М. И. обычный завтрак. Я потом ещё прокомментирую некоторые детали.

 

 

Это фото делала не я, Майя Ивановна подарила мне его, как бы не своё фото, а той прелестной маленькой девочки, Машеньки. Это внучка Натальи Владимировны. У нас с ней замечательно выходило общаться, и как-то М. И. и дала мне этот снимок – мол, вот вам ваша любимая Машенька.

 

 

Это белые ночи, и я снимаю из окна Майи Ивановны. Мой тогдашний фотоаппарат совсем не приспособлен для подобных снимков, но – из окна Майи Ивановны!..

 

 

Ну, это я в квартире Майи Ивановны, посылаю не для демонстрации себя, а чтобы Вы немного представили. Потолки были высоченные, 6 метров, и М. И. соорудила себе такие антресоли.

 

 

Вот здесь за спиной М. И. идёт лесенка наверх, а там наверху я и сижу.
На самом деле туда, кроме меня, никто и не лазил, хотя там стоял небольшой диванчик. М. И. держала там всяческие журналы. А прямо под лесенкой была кровать, на которой М. И. спала.
Вот и всё… Остальное в папке – некрологи.  На самом деле их тоже немного.
Когда они в газетах, пухнут, топорщатся, то кажется, что их больше….

 

 

 

 

Письмо шестое

Добрый вечер, Наталья!

Прикрепляю ещё один кусочек. Немного успела написать, так как села только в двенадцатом часу.
А ещё прикрепляю этюдик, посмотрите на досуге. (Я увлекаюсь фотографированием и такими вот штуками, которые упорно называю этюдами, а мои друзья упорно - фильмами, хотя это фотографии).
Посылаю потому, что это – так любимый Майей Ивановной Петербург; потому, что, за исключением Павловска и Царского села – практически всё здесь рядом с домом Майи Ивановны. Майя Ивановна жила  в самом центре, в самом сердце самых потрясающих питерских мест.
Самый первый кадр – вид из окна Майи Ивановны.
Правда, в те годы, когда я жила у М. И., ещё не было  у нас компьютеров и цифровых фотоаппаратов, а когда всё это у меня появилось, уже не было Майи Ивановны.
Так что вид – тот же, что из окна М. И., но только стою  я – под окном…

 

 

 

Другое фото - я сделала ещё один сканер той фотографии, которая стоит у Вас на сайте, из сборника "Белый свет". Печать плохая, сканируется соответственно.

 

 

А вот следующее фото, Scan 10030_5 - самое любимое моё фото Майи Ивановны.
Оно из сборника "Малая Невка". Чудесное! Здесь она больше всего похожа - внутренне, на Майю Ивановну, как я её чувствую.

 

 

Ну и, наконец, фото, на котором М. И. сидит на подоконнике в собственной квартире.
Это не я снимала, нет. Не знаю имени фотографа, снимал для готовящегося сборника. Боюсь ошибиться, но, кажется, для большой книги избранного.

 

 

М. И. не очень-то похожа здесь на себя, она умела быть озорной, но не простецкой, и не в этом её суть. Фото ей, для книги, не понравилось, но ей нравилось, что за окном чётко видна Петропавловка. И мне очень нравится, просто класс!..
Да, много смотрела я на эту крепость ночами, сидя за письменным столом маленького кабинетика Майи Ивановны... В половине второго подсветку выключали, а я всё сидела...

 

Тонкой иглой серебряной
в сердце печаль вонзилась.
Шпиль Петропавловской крепости
странно созвучен ей.
Каждую ночь неизменно
шпиль Петропавловский гаснет,
и в сердце моём иголка
вспыхивает сильней...

 

 

Всего доброго, Наташа!
Спокойной ночи!!!

Н.Т.

 

Продолжение здесь