1 марта 2012 года исполняется сто лет со дня рождения Ольги Анстей, высокоодарённой, мало кому известной поэтессы второй волны эмиграции, жены поэта Ивана Елагина.

Ольга Николаевна Штейнберг (это настоящее её имя) родилась в Киеве в 1912 году. Она была еврейкой по матери и немкой по отцу.
С юных лет Ольга Штейнберг писала стихи (в СССР не опубликованные ни разу), подписывая их псевдонимом "О. Анстей" – в разговоре это странное слово произносилось всегда с ударением на первом слоге. (В качестве псевдонима она взяла — по одной версии - фамилию английского писателя-фантаста Ф. Анстея, по другой - Кристофера Анстея , английского поэта).
Поэтическое наследие Ольги Анстей невелико: ее первый сборник «Дверь в стене» (1949) насчитывает 34 стихотворения; второй — «На юру» (1976) — 66, многие из которых перенесены из первой книги. Тем не менее она по праву считается одним из наиболее значительных поэтов второй волны эмиграции. Критик Бенедикт Лившиц, прочтя ранние стихотворные опыты Анстей, сказал ей, что она законченный зрелый поэт, уже сейчас на уровне Софьи Парнок, что ей нечему больше учиться и что ему не к чему придраться, как ни искал. Удивлялся, как из неё выработался «готовый поэт в провинции, без поэтического руководства» и предсказал ей в будущем «поэтическую известность». Ольга писала в письме подруге: «я очень счастлива: это ведь первая похвала серьезного критика».

Сама Анстей делила свою жизнь на три периода: киевский, германский и - самый продолжительный, американский.

У Анстей очень многое связано с Киевом: этот город вошел в ее творчество как одна из узловых тем.

 

В Киеве она окончила среднюю школу, а в 19-летнем возрасте - Институт иностранных языков со специализацией в английском и французском. По окончании института работала машинисткой и переводчицей. В начале 30-х она чуть не вышла замуж за человека, о котором известно лишь имя — Пётр, и то, что ему посвящено одно из очаровательнейших её стихотворений:

 

Я человека в подарок получила,
целого, большого, с руками и ртом!
Он ест, сопит, и что бы ни спросила –
он помолчит и ответит потом.

 

Я в тёплые волосы ему подышала,
никогда обещала ему не врать,
на него одного смотреть обещала,
а больше не знаю, как с ним играть!

 

С Петром они очень скоро расстались. Из письма Ольги подруге Татьяне Сырыщевой: «Это был очень хороший человек и умница, с которым мы тщетно пытались пожениться, но ничего не вышло, п.ч. он был какой-то недопроснувшийся».
В конце 1937 года в доме Орловых – Штейнбергов все чаще стал бывать юный Зангвильд-Иван Матвеев, и нужно привести еще одну цитату из письма Ольги Анстей тому же адресату, ибо документ всегда лучше «раскавыченного пересказа»:
«... подобралась, в большинстве своем, очень зеленая компания ... и действительно бывало очень весело, потому что мы и чтения по ролям устраивали от Шекспира до Ибсена , и стихи на конкурс писали, и вроде рефератиков делали на разные темы. Главным образом радовался всему этому поэт – Зангвильд, удивительно талантливое и хорошее дитя. Он стоит того, чтобы много о нем написать, и я когда-нибудь это сделаю. Он маленький, щупленький и черный, как галчонок, некрасивый, а когда стихи читает – глаза огромные сияют, рот у него большой и нежный, голос сухой, музыкальный, и читает он великолепно. Он так же сумасшедше, сомнамбулически живет стихами, как и я, я читаю свои стихи, он – свои, потом он мои на память, а потом мы взапуски, взахлеб, – кто во что горазд – всех поэтов от Жуковского до Ходасевича и Пастернака, и он это не попусту, а с толком, с большим пониманием. Он маме совсем в душу влез, этот галчонок, а это ведь не так легко. И вот был у нас траур и плач на реках вавилонских, когда тяжело заболел наш поэт – воспаление легких с плевритом, а он и так слабый, заморыш. Материальное положение у него скверное, поэтому ценители таланта носили ему не только апельсины, а еще масло и яйца. Вот вчера он в первый раз вышел и был у нас – ослабевший, задыхается от ходьбы, "плохонький какой", как говорит Царь-Девица. Очень страшно, чтобы теперь не вспыхнул туберкулез".
Такими словами Ольга Анстей описала своего будущего мужа.

В другом месте она так скажет о нём: "Честный, смелый, милосердный... верный – в первую очередь самому себе, лучшему, чем одарила его природа, – его жизненному предназначению". Этот портрет помогает понять не только особенности характера Елагина и его духовный облик, но и его поэзию.
17 июня 1938 года в два часа ночи Иван и Ольга тайно обвенчались в церкви.
У Ивана Елагина в поэме “Память” тоже есть строки о ней:

 

В годы те была моей женой
Анстей. И её стихи со мной.

 

Их близость была так велика, что они даже стихи писали вместе, один мог за другого продолжить начатую строчку. В 1943 году Иван и Ольга издали совместный поэтический сборник, отпечатанный на машинке. На обороте титульного листа был обозначен “тираж”: “в количестве 1 экз., из коих один нумерованный”, а на обложке проставили – О. Анстей и И. Елагин. Это было первое упоминание их псевдонимов. Сборник этот по сей день хранится в США.
 Фотографий самой Ольги Анстей (кроме тех, что я даю) вы не найдёте — она не любила фотографироваться. В ответ на просьбы подруг прислать фото, отшучивалась: "Не могу посылать, — писала она, — уродов Гогена с перекошенным ртом". Однако в воспоминаниях тех, кто её знал, Ольга предстаёт как «молодая красивая женщина. Гладкая прическа с пробором посредине. Взгляд темных глаз внимателен и серьезен». «В ней была мягкость. Очень красивая, тихая, скромная и бесконечно глубокая», - вспоминал поэтессу друг юности Владимир Руденский. 

 

 

Немецкая оккупация застала Матвеевых в Киеве, вдвоем они пережили самые трагические ее моменты. Когда немцы вошли в Киев, Ольге, благодаря немецкой фамилии (отец ее был обрусевшим немцем), и великолепному знанию немецкого языка, удалось убедить чиновников, что она и ее муж – “фольксдойчи”. Это был огромный риск. Внешность Анстей была скорее монголоидной, нежели арийской: скуластое лицо, чёрные волосы, неевропейский разрез глаз. Иван Елагин тоже имел еврейские корни: его мать была еврейкой. И, конечно, если бы это выяснилось, то их бы ждали лагеря. Но они рискнули – и выжили.
В тот страшный 1941-й год Ольга написала цикл стихотворений «Кирилловские яры», посвященный массовому уничтожению евреев в оккупированном городе.
Кстати, Анстей – первый поэт, которая написала о зверствах фашизма в Бабьем яру. Многие считают, что первыми об этом сказали И. Эренбург, Л. Озеров, Е. Евтушенко, но это была О. Анстей, и написала она об этом еще в декабре 1941 года. Только тогда точное место расстрела было неизвестно, и стихотворение Анстей было названо “Кирилловские яры” – по названию всего района, где немцы ликвидировали заключённых.

 

 

… Дальше. Покорствуя зову глухому,
На перекресток меж давних могил
Прочь из притихшего милого дома,
Где у порога стоит Азраил -

 

Крест уношу, - слезами не сытый,
Смертные три возносивший свечи,
Заупокойным воском облитый,
Саван и венчик видавший в ночи...

 

Будет он врыт, подарок постылый,
Там, в головах безымянной могилы...
Страшное место из страшных мест!
Страшный коричневый скорченный крест!

 

 

Чаша последняя. Те же места,
Где ликовала дремотно природа -
Странному и роковому народу
Стали Голгофой, подножьем креста.

 

Слушайте! Их поставили в строй,
В кучках пожитки сложили на плитах,
Полузадохшихся, полудобитых
Полузаваливали землей...

 

Видите этих старух в платках,
Старцев, как Авраам, величавых,
И вифлеемских младенцев курчавых
У матерей на руках?

Я не найду для этого слов:
Видите - вот на дороге посуда,
Продранный талес, обрывки Талмуда,
Клочья размытых дождем паспортов!

 

Черный - лобный - запекшийся крест!
Страшное место из страшных мест!

 

 

Песня, которую невозможно слушать без слёз: Нателла Болтянская «Бабий яр»:

http://www.youtube.com/watch?v=MTDfxuj39rE&feature=player_embedded

 

В 1943 Матвеевы вместе с другими киевлянами были отправлены на принудительные работы в Германию. В дороге у них родилась девочка, которая через два месяца умерла. Долгое время они жили в Мюнхене, в казармах «для перемещённых лиц». Елагин писал об этом:

 

А мы уже в сотом доме
маемся кое-как.
Нет для нас дома, кроме –
тебя, дощатый барак!

 

Мой дом – берлога,
мой дом – нора,
где над порогом –
тень топора.

 

 

Жизнь в мюнхенских казармах и в лагере Ди-Пи Шлейсгейм нашла отражение в стихах и прозе Ольги Анстей. Начиная с 1946 года, она публиковала свои стихи, рассказы, статьи, рецензии в эмигрантских журналах, издававшихся в Европе («Грани», «Отдых», «Обозрение», «Дело», «Возрождение» и других). В Мюнхене в 1949 году вышла ее книга «Дверь в стене», первый поэтический сборник, включающий стихотворения 1930 — 1948 годов.
А в августе 48-го она страстно влюбляется в другого, эмигранта первой волны князя Николая Кудашева. Это был поэт-воин, участник Белого движения, автор единственного сборника “Тени”, вышедшего в Америке в 1978 году, за год до смерти автора. “Бойцу, склоненному на меч, / Меня избравшему единым словом”, ему посвящены многие строки прекрасной любовной лирики Анстей, опубликованной в ее поэтической книге “На юру”.

 

В пол-окна снега мои накиданы,
В полуночное стекло, холодей!
Звёздный мой! Самый неожиданный
Из одиннадцати лебедей!

 

Смятое крыло изнемождённое
Бережно тебе распрямлю.
Не влюблённая, не заворожённая,
Не любуюсь я, а люблю.

 

  Корнет 12-го Гусарского Ахтырского полка князь Николай Кудашев. 20-е годы.

 

Но князь был женат и не оставил семьи ради Ольги Николаевны. А брак Матвеевых распался. У Елагина есть пронзительные строки об этом:

 

 

Так же звёзды барахтались в озере,
был и месяц – такой же точь-в-точь.
Разметала последние козыри
перед нами любовная ночь.

 

Если б знать, что дано нам выгореть,
что любовь уплывёт на плоту,
что у дома простая изгородь
проведёт между нами черту,

 

что дорога разлук неминуема,
что она уже рядом легла,
я убил бы тебя поцелуями,
я бы сжёг наше детство дотла.

 

Сначала, связанные эмиграционными документами, Елагин и Анстей приехали в Нью-Йорк вместе,а в 1950-ом окончательно разошлись. Но та духовная связь, что их объединила, не прерывалась.
Из стихов Ивана Елагина:

 

Сверкают ресторанные хлева
копеечным, заученным весельем.
Я прав, что я один. И ты права,
что эту ночь с тобою мы не делим!

 

И я, в моей кромешной маете,
и ты, в своём скитании бессонном –
Медведицу отыщем в высоте,
заломленную гневно над  Гудзоном.

 

Мы правы, друг от друга отстранясь,
упившись каждый собственною мукой.
Что может быть сильней, чем эта связь,
пронизанная звёздною разлукой?

 

Ольга стала работать в ООН, сначала секретарем, затем переводчицей с английского и французского языков в Отделе русских письменных переводов. В США она стала постоянной сотрудницей «Нового журнала», где на протяжении 35 лет публиковала свои произведения.
В 1951 году О. Анстей выходит замуж за поэта, прозаика и литературоведа Бориса Филиппова. Елагин откликается на это событие стихами, по которым видно, что он всё ещё любит её, что замужество бывшей жены причиняет ему боль.

 

Отпускаю в дорогу, с Богом!
Отдаю тебя всем дорогам,
всем обманывающим и сулящим,
по которым мы жизни тащим.

 

Отдаю и реке, и саду,
и скамье, где с тобой не сяду,
и кусту отдаю, и оврагу,
и траве, где с тобой не лягу,

 

и предутреннему перрону,
где, прощаясь, тебя не трону.
Отдаю всем заливам синим,
где мы в воду камней не кинем,

 

всем перилам и всем оградам,
где с тобой не застынем рядом.
Отдаю тебя всем соблазнам,
встречам лёгким, весёлым, праздным,

 

и печальным горячим встречам
в час, когда защититься нечем.

 

 

Крайний слева — Борис Филиппов, рядом — Иван Елагин, третья справа — Ольга Анстей.

 

Однако и этот брак Ольги оказался неудачным, он продлился менее года. Она, по-видимому, жалела впоследствии о своём уходе, поняв, что никто ей не может заменить Ивана.

 

И, наверное, вернулась бы к нему, но у Елагина была уже другая семья. Об этом говорит её стихотворение, написанное незадолго до смерти, которое Е.Таубер считала «одним из лучших любовных стихотворений современности»:

 

Я примирилась в сущности с судьбой,
я сделалась уступчивой и гибкой.
Перенесла – что не ко мне – к другой
твоё лицо склоняется с улыбкой.

 

Не мне в тот зимний именинный день
скоблёный стол уставить пирогами,
не рвать с тобою мокрую сирень
и в жёлтых листьях не шуршать ногами.

 

Но вот когда подумаю о том,
что в немощи твоей, твоём закате
со шприцем, книжкой, скатанным бинтом –
другая сядет у твоей кровати,

 

не звякнув ложечкой, придвинет суп,
поддерживая голову, напоит,
предсмертные стихи запишет с губ
и гной с предсмертных пролежней обмоет –

 

и будет, став в ногах, крестясь, смотреть
в помолодевшее лицо – другая...
О Боже мой, в мольбе изнемогаю:
дай не дожить... Дай прежде умереть.

 

Бог услышал её молитвы, дал умереть прежде.
Умерла Ольга Николаевна Анстей 30 мая 1985 года в Нью-Йорке от рака груди в возрасте 73-х лет. На книге “По дороге оттуда” (1953) Елагин проставил посвящение: “О.А.” – Ольге Анстей. Хотел подготовить к печати сборник её стихов. Не успел – помешала смерть.
Дочь Ольги Анстей и Ивана Елагина, живущая в Питтсбурге поэтесса Елена Матвеева, разыскала в архиве матери несколько переводов с английского для публикации в антологии «Строфы века – 2». Переводы с немецкого найдены лишь теперь, на страницах журнала «Грани».

Переход на ЖЖ: http://nmkravchenko.livejournal.com/79086.html