Всякий раз, проезжая мимо памятника Ленину в Рязани, я молю Бога: — Стукнул бы Ты его молнией! Дай моим глазам увидеть изверга в земле. Однажды, в него, в самом деле, что-то ударило во время летней бури. В сквере, что рядом с ним, упали бетонные фигуры девушек с веслом. В девяностых годах Ильича даже снимали и отвозили прочь, а на месте медного упыря ставили крест. Понятно стало что, Бог не спешил с молнией, а ждал, когда мы это сделаем сами. Прошло несколько лет и рязанцы снова подняли идола на прежнее место, снова у его ног цветы, трибуны и пионеры. Фигуру признали частью культурного наследия России. Бетонных болванов тоже поставили на место, подмазывали, красили серебряной краской, но потом все-таки прибрали. читать далее

Этот день в Церкви — день совершенно особый. Он посвящен воспоминанию о миллионах наших соотечественников, пострадавших за веру в период открытых гонений на Церковь, на Православие, — оклеветанных, невинно осужденных, вычеркнутых из жизни. «Вина» большинства из них состояла лишь в том, что они были «слишком хорошими людьми». Священнослужители, архиереи Русской Православной Церкви, прихожане храмов… И среди них – известные ученые, писатели, юристы, врачи, деятели культуры, военные и самые обычные люди. Но, сколько бы ни превозносилась сила, она оказалась не властной победить Дух, уничтожить молитву. Несмотря ни на что, они остались христианами, помня о том, что Господь особенно близок к страдающим: где Крест, там и Христос. Как выражение исповедания целого поколения прозвучали в те годы слова сщмч. Серафима (Чичагова), митрополита Петроградского: «Сила не в силе, а сила в любви». читать далее

21 января (8 января ст.ст.) Русская Православная Церковь чтит память мученика Михаила Новоселова, историка, публициста, почетного члена Московской Духовной Академии. Внук священника, в молодости он пытался создать собственную общину, живущую по учению графа Толстого. Затем вернулся в Церковь и стал православным миссионером. Он не скрывал, что отрицательно относится к советской власти и почти десять лет провел в заключении. 20 января 1938 года он был расстрелян в вологодской тюрьме. читать далее

13 декабря (30 ноября) Русская Православная Церковь чтит память священномученика Иоанна Честнова. В это день 75 лет назад, в 1937-м, он принял мученическую кончину. Отбывая ссылку в Казахстане, отец Иоанн был арестован и расстрелян за «нелегальное исполнение религиозных обрядов» и «антисоветскую агитацию». далее

11 декабря 2012 года исполняется 75 лет со дня мученической кончины святителя Серафима (Чичагова). Офицер царской армии, выдающийся артиллерист, а также врач, композитор, художник… Он оставил мирскую славу ради служения Христу и принял священный сан по послушанию своему духовному отцу — святому Иоанну Кронштадтскому. 11 декабря 1937 года в возрасте 82 лет он был расстрелян на полигоне Бутово под Москвой.

далее

Моим детям: Анне, Василию и Кириллу и Олечке – на случай моей смерти

1971.IV.11 Сергиев Посад

1. Прошу вас, мои милые, когда будите хоронить меня, — приобщаться Святых Таин в этот самый день, а если уж будет никак нельзя, то в ближайшие дни. И вообще прошу приобщаться вскоре после смерти моей чаще.

2. Обо мне не печальтесь и не скорбите по возможности. Если вы будете радостны и бодры, то мне этим доставите успокоение. Я всегда буду с вами душою, а если Господь позволит – буду часто приходить к вам и смотреть на вас. Но вы уповайте на Господа и на Его Пречистую Матерь и не печальтесь.

далее

22 ноября Русская Православная Церковь чтит память священномученика Парфения (Брянских), епископа Ананьевского. Непримиримый борец с безбожием, прошедший через многочисленные аресты, тюрьмы и ссылки, он был одним из тех архиереев, кто помог Русской Церкви выжить в годы гонений. Его усилиями втайне от советских властей в разных частях страны создавались нелегальные общины верующих, совершались епископские хиротонии. 75 лет назад, в 1937 году он был расстрелян в Архангельске по обвинению в «пропаганде фашизма»…

далее

7 октября (24 сентября ст.ст.) Русская Православная Церковь чтит память священномученика Павла Березина. Священник Вознесенской церкви села Котово Тверской губернии, отец Павел был обвинен в «открытых выступлениях перед верующими с антисоветскими и контрреволюционными проповедями». 75 лет назад, 7 октября 1937 года по приговору Тройки НКВД он был расстрелян.
Откуда книги?

В январе 1929 года в средней школе села Котово Молоковского уезда Тверской губернии случилось, как сейчас говорят, «ЧП». Директор школы Татьяна Васильевна,войдя в класс до начала занятий, увидела, что ученики с увлечением читают какие-то книги. Такого на ее памяти еще не бывало, это настолько поразило ее, что она несколько минут стояла молча, не зная, что сказать.

Некоторые дети стали показывать книги, говоря: «Смотрите, Татьяна Васильевна, какие нам дали книги». Директор стала отбирать книги, и, видя это, дети попрятали их под парты. Но директор настояла, чтобы книги отдали ей.

Среди изъятого директором оказалась книга «Таинство святого причащения» и множество проповедей.

– Откуда вы получили эти книги? – спросила директор.

Дети ответили, что книги им дал священник. Директор поспешила «проявить бдительность» и попросту «сдала» священника вышестоящим инстанциям. Отобранные книги с соответствующим сопроводительным письмом она отправила секретарю волостной партийной ячейки.

Узнав от детей о том, что директор отобрала у них книги, о. Павел пришел к ней в школу и сказал:

– Эти книги принадлежат мне, и я прошу мне их и вернуть. Вы живите – как хотите, а я буду жить – как я хочу, у вас свое, а у меня свое. Вы вот как воспитываете детей, разве можно так воспитывать, что дети бегают у вас по церковной ограде и по могилам?

Директор книг не отдала. Впоследствии начальник волостной милиции вызвал священника и потребовал, чтобы о. Павел больше не давал детям религиозную литературу. «Раз этого делать нельзя, то этого делать не буду», – ответил священник.

Парторганы никак не отреагировали на «сигнал», и об отце Павле вспомнили только в сентябре 1929 года, когда власти инициировали очередную антицерковную кампанию в СССР.
«Березин книгу отдавать никому не велел»

В биографии отца Павла Березина немало белых пятен и извилистых путей. Известно, что священником он стал только в возрасте 37 лет. К тому времени у него за плечами был Варшавский университет (Историко-филологический факультет) и с десяток лет учительства в родной Тверской губернии. В частности, в Новоторжковской учительской семинарии он преподавал Закон Божий.

Он рано овдовел. Когда к власти пришли большевики, дети уже были взрослыми и проживали отдельно от него (это и спасло их в дальнейшем от преследований НКВД). Известно, что в 1920-е годы отец Павел жил один, служил в Вознесенской церкви села Котово Молоковского уезда. Хозяйства и даже своего дома у него не было – он снимал комнату неподалеку от храма. По-видимому, отец Павел был одним из немногих людей на селе, кто читал и собирал книги, поэтому местные жители нередко обращались к нему за чтением.

21 сентября 1929 года директор школы была вызвана к следователю и подтвердила, что священник действительно давал детям читать религиозные книги. После нее в тот же день к следователю была вызвана учительница школы, которая показала:

«Находясь на квартире, занимаемой мною в селе Котове, однажды к моей квартирной хозяйке явилась в посидки гражданка села Котова Платонова Анна, каковая в процессе разговора с моей хозяйкой сказала, что батюшка дал интересную книгу ей и велел последнюю прочитать ее дочери Соне, ученице моего класса. Разговор Платоновой с моей хозяйкой я услыхала через переборку, так как я сама лично находилась в другой комнате.

Выйдя из своей комнаты в комнату беседующих женщин, я спросила у Платоновой, что у нее за книга и откуда последнюю она получила. Платонова на мой вопрос ответила, что книгу ей дал священник села Котова Березин, но книги она при себе не имела. На следующий день мною о разговоре с Платоновой было сообщено уполномоченному… Последний просил достать книгу, для чего я пошла к Платоновой. Получить книгу от Платоновой мне не удалось в силу того, что она заявила: «Березин книгу отдавать никому не велел».
Против комсомола

В тот же день следователь допросил местного комсомольца, подавшего заявление на поступление в члены партии. Он показал, что помимо прочего, «поп Березин» еще и является противником комсомола:

«Я слышал от ныне умершей Николаевой, что Березин давал ученикам школы книги, как-то: Закон Божий, Священную историю и тому подобное. И что Николаеву Березин приглашал несколько раз зайти… а также она говорила, что поп Березин говорил ученикам после занятий в школе, давая литературу: «Читайте, она вас приведет к добру…» Мероприятий Березина против колхоза я не знаю. Мне пришлось слышать от комсомольца Хорева Николая Андреевича… что ему его мать Варвара Хорева говорила, чтобы он ушел из комсомола, что в комсомоле его испортят и о. Павел его ругает…»

Получив эти показания, следователь вызвал на допрос Варвару Хореву, которая подтвердила «антикомсомольский» настрой священника:

«Священник о. Павел на исповеди мне стал говорить, что у тебя есть сын-комсомолец, на что я ответила, что есть, а у меня в семье верно, есть сын Николай Хорев, состоящий в комсомоле. Когда я ответила о. Павлу Березину, что сын-комсомолец вреда нам не делает, он, Березин, ответил, что так нельзя позволять».

В тот же день следователь арестовал отца Павла, и он был заключен в камеру при Молоковском отделении милиции. На следующий день следователь допросил священника; о. Павел, отвечая на вопросы, подтвердил, что давал книжки детям, но отрицал, что агитировал против комсомола:

«В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю и по делу объясняю, что при селе Котово, где я служу в церкви, а также проживаю, имеется школа, в которой обучаются ребятишки окружающих селений. Было два или три случая, когда ко мне некоторые ученики-ребятишки обращались по нескольку человек с просьбой дать почитать книжек, ввиду чего я им давал книжки «Закон Божий», «Молитвы»,»Священная история Ветхого и Нового Завета», рассказы нравственного характера,и некоторые из этих книжек я получил от ребятишек обратно, а часть книжек в школе учительница Васильева отобрала у ребятишек и мне их не вернула, а куда она их дела, я не знаю…

С учительницами, ввиду невозвращения ими мне моих книжек, даваемых ребятишкам, я не ругался совершенно, а только их просил возвратить эти книжки. Кому именно я давал из учеников литературу персонально, фамилии учащихся припомнить не могу… Ко мне однажды обратилась гражданка Платонова за книжкой, и я ей дал книжку, но при этом не говорил дать книжку почитать дочери. При религиозных обрядах, проповедях и исповедях я никогда не использовал свое положение в целях проведений мероприятий против власти… Против того, чтобы молодежь посещала красные уголки, против комсомола никогда ничего не предпринимал».

После допроса о. Павел был отправлен под конвоем в Бежецкую тюрьму. Как сообщает автор жития отца Павла, игумен Дамаскин (Орловский), «все небольшое имущество его было описано и изъято, причем из списка изымаемого не вычеркивалось ничего, не исключая рясы, одеяла с подушкой и карманных часов».

«Поповско-кулацкая шайка»

Далее в селе Котово развернулась типичная по тем временам история. Дело в том, что в Котово, как и всюду по России, народ активно сопротивлялся насильственной коллективизации. Одним из способов подавления этого сопротивления со стороны властей было изъятие из села наиболее социально –активных из так называемых «антисоветских элементов» — в первую очередь, духовенства и зажиточных крестьян. Это называлось «изобличить поповско-кулацкую шайку».

Так, следователь допросил местных комсомольцев, один изкоторых стал показывать против своих односельчан Ивана Феоктистова и Семена Старшинова, будто бы они выступали против организации колхоза. В качестве преступления Сташинова с Феоктистовым было указано то, что на сельском сходе, посвященном самообложению, на котором было принято решение о 25% самообложении, ни Старшинова, ни Феоктистова не было, а когда они принимали участие, сход принял решение только о 15% самообложении.

Вызванный на допрос Алексей Александров (в 1918 году он командовал продотрядом) показал, что Семен Старшинов и вся его семья до сих пор не может примириться с советской властью. Впрочем, ничего конкретного он назвать не смог, а, желая себя оправдать, сказал:
«Старшиновы очень хитрые и осторожные, на собраниях открыто против того или другого мероприятия не выступают и действуют через других. Через кого, я, конечно, сказать не могу».

Деревенский комсомолец Семен Егоров на допросе дал против Семена Старшинова показания самые нелепые: будто тот, когда Михаила Егорова в 1918году выбирали уполномоченным от уезда, дал ему такой наказ:

«Если советскаявласть даст нам хлеба, пусть существует, а если не даст, то такая власть нам ненужна», а также будто бы он хотел убить Михаила Егорова и выдрать нерадивых крестьян за незаботу о церкви».

Семен Старшинов на допросе отверг обвинения:

«Выбирался ли в 1918 году Михаил Егоров в уполномоченные от общества, я не помню, а также не помню, давал ли какой ему наказ от имени общества. Драть за неисправность исповедей я никого не собирался и не предполагал это делать».

Тогда был вызван на допрос член Котовского сельсовета. Он дал заведомо ложные показания, всецело руководствуясь партийными директивами:

«Мне как члену сельсовета и комсомольцу-общественнику приходится ощущать ожесточеннейшую классовую борьбу в нашей деревне. Поповщина с группой кулаков Семеном Старшиновым, Иваном Феоктистовым противодействовали всякой общественной работе комсомольской ячейки… Противодействие исходит сразу из двух лагерей. Попы обрабатывают в церкви во время исповеди, проповедей, как например, поп Березин во время исповеди спрашивал, комсомолец ли сын. Когда она ответила: «да», то он начал ей говорить нехорошее. Старшиновы, Феоктистов и их подкулачники проводят свою деятельность вне церкви, в закоулках и в уголках, вне и во время собрания….»

На основании подобных показаний 29 сентября ОГПУ арестовало Семена Старшинова и Ивана Феоктистова, они были заключены в Бежецкую тюрьму. В тот же день был допрошен крестьянин, который сказал:

«Священник Павел Березин был в хороших отношениях со Старшиновым. Каждый праздник у него останавливался, пил чай. Никаких суждений по поводу соввласти не было. Ведет ли священник антисоветскую агитацию, я не знаю. Сам я никогда против советской власти не выступал».

Таким образом, дело о «поповско-кулацкой шайке» было готово. 13 октября следователь ОГПУ составил текст постановления, в котором писал:

«Рассмотрев следственный материал по делу, в коем они достаточно изобличаются в том, что вели антисоветскую агитацию, направленную на срыв проводимых соввластью кампаний… стремились развалить комсомольскую организацию путем угроз, влияния на родителей и так далее, постановил: привлечь Березина, Старшинова и Феоктистова в качестве обвиняемых, предъявив им обвинение в антисоветской агитации».
«Железная рука пролетарской диктатуры»

20 октября обвиняемые были вызваны в последний раз к следователю. На вопрос, согласны ли они с предъявленным обвинением, о. Павел сказал:

«По существу… виновным себя не признаю. Антисоветской агитации в проповедях и частных беседах не вел, разваливать комсомольскую ячейку путем влияния на родителей не стремился. Все предъявленные обвинения считаю чистейшей клеветой».

В то время, когда обвиняемые находились в тюрьме, в газетах была развернута кампания против них. Одна из статей в газете «Бежецкая жизнь» кончалась словами:

«Теперь, когда ведется следствие, когда в район выезжают рабочие бригады, надо принять все меры к тому, чтобы каленым железом выжечь осиное гнездо кулачья, попов и подкулачников.Только при условии ликвидации кулацкой шайки и при условии широкого развертывания массовой работы, в частности – с беднотой, деревенские передовики смогут успешно вести свою работу по социалистическому устройству деревни. Железная рука пролетарской диктатуры жестоко накажет тех, кто вредит нашему социалистическому строительству, тех, кто преступной рукою вырывает из наших рядов лучших борцов!»

13 января 1930 года Особое Совещание приговорило священника Павла Березина к высылке в Северный край на три года, а крестьян Семена Старшинова и Ивана Феоктистова – к лишению свободы сроком на шесть месяцев. 23 марта священник этапом прибыл в один из северных лагерей, откуда его отправили в ссылку в город Мезень Архангельской области.
«Дорогой папа!»

Из ссылки о. Павел направил прошение во ВЦИК с ходатайством об освобождении. Оно было удовлетворено, и 18 июля 1931 года священник выехал из Архангельска в село Котово Тверской области, где стал служить в той же церкви.

Он жил один, в крайней бедности. Сын его жил в Ленинграде, учился там в университете. Отношения с сыном – еще одна трагедия жизни отца Павла. Сын и внук священника, Дмитрий Березин, покинув родное село, стал ученым-антирелигиозником. Сохранилось его письмо отцу:

«Дорогой папа! …. Я знаю о твоем тяжелом положении, и мне всегда очень хочется тебе помочь, но возможности для этого пока нет, так как я окончу университет лишь осенью, а стипендия невелика для Ленинграда. Но как поступлю на работу, при первой же возможности буду тебе помогать. И не уверяй, что Бог не оставит меня своей милостью.

Когда вы, верующие, «творите добро», вы обязательно ждете награды за это, если не в земном, то в загробном мире. Мы же, неверующие, делая какое-либо хорошее дело, не думаем ни о какой награде. Для нас лучшая награда – это сознание того, что сделанное нами дело полезно для человеческого общества,что оно есть хотя бы небольшой вклад в общее дело построения социалистического общества, где все будут радостно и счастливо жить и работать.

Кстати, я думаю, что у тебя об этом будущем обществе, вероятно, существуют неправильные представления как о чем-то сером, угнетающем личность,превращающем человека в животное, а человеческое общество в стадо. Враги социализма всегда старались и стараются изобразить его именно в таком виде,и неудивительно, если ты этому и поверил.Но хватит о политике. Тебе это, вероятно, неприятно, но если хочешь, то в следующих письмах можно завязать полемику…

Я тебя уважаю… Я понимаю, что теперь тебе особенно трудно отказаться от своих взглядов, так как у каждого обладающего определенным уровнем нравственности человека должны быть какие-то духовные идеалы. Для нас они заключаются в достижении всеобщего счастья как материального, так и духовного, в работе, в науке, в литературе, в музыке и т. д. У тебя этих идеалов в современной жизни нет, и естественно, что единственное утешение ты находишь в религии».

«Вы можете со мной делать что угодно»

Вскоре наступил кровавый 1937 год, и «борьба с религией», не без участия таких людей, как сын отца Павла, из плоскости идеологической переместилась в плоскость физической расправы. В отличие от 1929 года, когда следователи пытались имитировать «непротиворечивость показаний», в 37-м дело против отца Павла не содержало ни малейшей логики.

27 июля 1937 года отец Павел был арестован и заключен в Краснохолмскую тюрьму. На следующий день состоялся допрос.

– Скажите, гражданин Березин, чем вы занимались до революции и после революции?

– До революции и после я занимался исключительно служением и больше ничем не занимался вплоть до 1937 года, исключая только срок отбывания в ссылке. Хозяйства не имел никакого.

Далее, как и в 1929 году, односельчане, опасаясь расправы, давали ложные показания на отца Павла как на «антисоветчика». Председатель сельсовета пересказывал «антисоветские» проповеди Березина:

«В конце 1936 года в церкви погоста Котово собравшимся в церкви колхозникам после службы читал проповедь, в которой говорилось: «В настоящий момент при советской власти мы находимся в ужасно плохом положении. Избегнуть такого положения можно только исключительно через… крепкую веру в Бога». Проповеди в церкви Березин читает после каждой службы, стараясь привлечь внимание людей к вере в Бога… В 1936году в марте Березин читал проповедь такого содержания: «Миряне, знаете ли вы, почему пошел разврат в семьях, разводы мужа с женой и снова женитьба,частая смерть людей… Это все оттого, что вы забываете Бога и не обращаете внимания на Церковь».

Отца Павла допрашивали много раз, днем и ночью, лишая его сна. Однако ни разу он не дал признательных показаний.

–Расскажите о ваших контрреволюционных проповедях среди верующих и чем вы руководствовались.

– В своих проповедях я очень много говорил о том, что мы сейчас наблюдаем упадок нравственности, и в смысле нравственности мы находимся в ужасном, отчаянном положении; люди, видя такое положение, кончают жизнь самоубийством… Упадок нравственности есть результат упадка веры, а это все вместе ведет к физическому вымиранию людей.

– Гражданин Березин, где и когда вы собирали нелегальное собрание верующих, какие обсуждались вопросы?

– 25 апреля 1937 года в сторожке Вознесенской церкви во время перерыва в службе собрались на отдых верующие. Я решил воспользоваться этим моментом для того, чтобы довести до сведения верующих то, что Калининский архиепископ отстранил от службы священника Одинцова за склоку. Больше никаких вопросов в это время не обсуждалось, и я сказать ничего не могу. Вы можете со мной делать что хотите, но я сказать не могу, потому что других вопросов не было…

В обвинительном заключении следователь написал:

«Березин, возвратившись после отбытия срока наказания, продолжал систематически проводить антисоветскую контрреволюционную агитацию, выражавшуюся в открытых выступлениях перед верующими с антисоветскими и контрреволюционными проповедями, в которых распространял провокационные слухи об… упадке нравственности, объясняя это существованием советской власти и коммунистической партии. Распространял провокационные слухи о разложении семьи, о разврате среди населения, при этом сохранял контрреволюционную литературу».

3 октября Тройка НКВД приговорила отца Павла к расстрелу. Священник был расстрелян через несколько дней – 7 октября 1937 года.

23 сентября Русская Православная Церковь чтит память новомученицы Татианы (Гримблит). 75 лет назад, 23 сентября 1937 года Татьяна Николаевна Гримблит расстреляна на полигоне в Бутово.

Отвечая на вопросы о том, почему она ведет скудную жизнь, Гримблит говорила: “Вы тратите деньги на вино и кино, а я на помощь заключенным и церковь”.
«Всероссийская благотворительница»

В середине 1920-х годов в ОГПУ была составлена характеристика на Татьяну Николаевну Гримблит. В ней сообщалось, что гражданка Гримблит «имеет связь с контрреволюционным элементом духовенства, которое находится в Нарымском крае, в Архангельске, в Томской и Иркутской тюрьмах. Производит сборы и пересылает частью по почте, большинство с оказией. Гримблит во всех тихоновских приходах имеет своих близких знакомых, через которых и производятся сборы».

Имя Татьяны Гримблит сегодня мало известно даже верующим. Однако в 1920-е-30-е годы о ней знали христиане по всей России. Сотрудники ОГПУ долгие годы силились «разгадать» феномен Татьяны Гримблит, и, в общем-то, безуспешно. Это и неудивительно – ведь то, что делала эта одинокая слабая женщина, вызывало недоумение даже у воцерковленных людей.

Короткая жизнь Татьяны Гримблит не была насыщена внешними событиями. Слова-штампы вроде «выдающийся православный миссионер», или, как ее называет игумен Дамаскин (Орловский), «всероссийская благотворительница», на самом деле с трудом увязываются с ее биографией. Она не была монахиней, не принадлежала к интеллигентским или артистическим кругам. Нет сведений о каком-то особом духовном, мистическом опыте, которым она делилась с окружающими. Нельзя даже сказать, что она обладала каким-то особенным авторитетом среди верующих – почитателей, последователей, учеников у нее никогда не было. Не было, по всей видимости, и слишком близких друзей. В жизни ее не было ни ярких подвигов, ни зримой славы.

И все же, для гонимой Русской Церкви 20-х–30-х годов она стала зримым воплощением Евангелия. Всю свою сознательную жизнь она посвятила помощи заключенным. Просто носила передачи – изо дня в день, из года в год. Помогала зачастую совершенно незнакомым ей людям, не зная, верующие они или нет, и по какой статье осуждены. Тратила на это почти все, что зарабатывала сама, и побуждала делать то же других христиан. И в этом заключалось христианство Татьяны Николаевны. Настоящая любовь, которая, по слову апостола Павла, «не ищет своего» (1 Кор 13, 4).
«Лиц, производивших помимо меня сборы, не знаю»

Татьяна родилась в небогатой семье служащих в городе Томске в 1903 году. День рождения святой мученицы – 14 декабря – совпал с днем памяти святого Филарета Милостивого, известного своей любовью к несчастным и обездоленным. Любовь к Богу и Церкви Татьяне с детства привил ее родной дедушка, известный томский пастырь протоиерей Антонин Мисюров. Октябрьская революция застала ее 14-летней. Блеск и величие императорской, Синодальной Церкви на ее глазах превращались в пыль. Но гонения, казалось, только утверждали ее в желании следовать за Христом.

Гимназию она закончила в 1920 году. В том же году умер ее отец. Татьяна устроилась на работу воспитательницей в детскую колонию «Ключи». С тех пор и до конца своих дней она все время была рядом с заключенными и страждущими, не раз и сама побывала в заключении.

Почти все зарабатываемые средства, а также то, что ей удавалось собрать в храмах города Томска, она меняла на продукты и вещи и передавала их заключенным в Томскую тюрьму. При этом ей было не важно, каким людям она помогает, верующие они или нет, и по какой статье осуждены. Приходя в тюрьму, она спрашивала у администрации, кто из заключенных не получает продуктовых передач, – и тем передавала.

После окончания Гражданской войны Сибирь стала местом заключения и ссылок для «врагов революции», количество тюрем и лагерей в окрестностях Томска постоянно увеличивалось. Переживая народное горе как свое личное, Татьяна стала ездить в соседние города, чтобы помочь как можно большему числу нуждающихся узников.

Органы ОГПУ уже в начале 20-х годов установили за ней слежку. В 1923 году, когда Татьяна повезла передачи нуждающимся заключенным в тюрьму г. Иркутска, ее арестовали, предъявив обвинение в контрреволюционной деятельности. Видимо, не найдя «состава преступления», через 4 месяца ее отпустили. В 1925 году последовал новый арест – на этот раз отпустили через 7 дней. Несмотря на очевидную опасность своего положения, Татьяна и не думала прекратить помощь нуждающимся.

К этому времени она познакомилась со многими выдающимися архиереями и священниками Русской Православной Церкви, томившимися в тюрьмах Сибири. Со многими из них она вела переписку, некоторых стала считать своими близкими людьми.

Постепенно Татьяна привлекала к своему делу все больше и больше людей. Одни давали ей деньги на передачи, другие доставляли посылки с оказией. Круг ее знакомств в церковной среде стал чрезвычайно широким, что не давало покоя секретному отделу ОГПУ. Вскоре Татьяна вместе с несколькими томскими священниками была арестована как одна из «вдохновителей тихоновского движения в губернии».

Материалы допросов от 6 мая 1925 года содержат часть имен, на которые Татьяна передавала деньги и вещи – епископ Варсонофий (Вихвелин), епископ Евфимий (Лапин), епископ Антоний (Быстров), епископ Иоанникий (Сперанский), епископ Агафангел (Преображенский), священники Попов и Копылов, Нарымская ссылка; епископ Виктор (Богоявленский), Иркутская тюрьма… Татьяна признала, что передавала посылки «заключенному духовенству, находящемуся в Томских домах заключения, и мирянам; вообще заключенным, не зная причин их заключения».

Татьяну спрашивали о соучастниках. Над протоколом допроса современнику приходится ломать голову.

– Обращались ли вы к духовенству с просьбой оказать содействие по сбору средств на заключенных и ссыльных? – спросил следователь.

– Да, обращалась, но получала с их стороны отказ, – ответила Татьяна.

– Кого вы знаете из лиц, производивших помимо вас сборы на заключенных и ссыльных?

– Лиц, производивших помимо меня сборы, не знаю.

Игумен Дамаскин (Орлов), составитель жития новомученицы Татьяны Гамблит, предполагает, что отвечая на вопросы следователя отрицательно, Татьяна «не желала впутывать в это дело никого из знакомого ей духовенства». Однако нельзя исключать и другой вариант: Татьяна ответила правду, и на деле она была не организатором «контрреволюционного движения», которое только и грезили «раскопать» следователи ОГПУ, а самоотверженной одиночкой. Поистине, в годы гонений в Русской Церкви свершались слова Господа о том, что «жатвы много, а делателей мало» (М 9, 37).

18 мая следствие было закончено и ОГПУ вынесло поразительно «говорящее» постановление, о том, что «дознанием не представляется возможность добыть необходимые материалы для гласного суда, но виновность все же установлена». Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило выслать Татьяну Гримблит в Зырянский край на три года.

Началось следование по этапу – месяц с лишним езды на поездах и пребывания в пересылочных тюрьмах. 1 июля 1926 года Татьяну привезли в г. Усть-Сысольск. Однако уже через две недели, 15 июля, место ссылки было изменено – на оставшийся срок Татьяну отправили в Казахстан.

И снова – поезда и «пересылки». В ссылках Татьяна писала стихи. Больше всего стихов, дошедших до нас, было написано в Зырянском крае:

Вычегда плещет о берег крутой,

Жадно смотрю на струи:

Быстро проходят далекой мечтой,

Кину им мысли мои.

Пусть унесутся на север волной,

Я же на юг улечу,

Чтобы не встретиться с думой лихой,

Путь ей слезой оплачу.

15 декабря вместе с другими заключенными Татьяна оказалась в Туркестане. Дальше произошло непонятное, – хотя, увы, привычное для тех лет событие. 19 декабря 1927 года Особое Совещание ОГПУУ постановило освободить Татьяну, предоставив ей право жить, где она пожелает. Однако о том, что она освобождена, сотрудники ОГПУ в Туркестане сообщили ей только 10 марта 1928 года.

16 марта Татьяна Николаевна выехала в Москву. По приезде она поселилась неподалеку от храма святителя Николая в Пыжах, в котором служил хорошо ей знакомый священник – архимандрит Гавриил (Игошкин) (отсидел три лагерных срока, в общей сложности 17, 5 лет; умер в 1959 году, в 2000 году канонизирован в сонме новомучеников и исповедников Российских). Татьяна стала постоянной прихожанкой храма Николы в Пыжах, стала там петь на клиросе. Она продолжала собирать передачи для узников и посещать тюрьмы, – теперь уже в окрестностях Москвы.

И снова – арест по тому же поводу. На допросе 17 апреля 1931 года Татьяна снова объясняет следователю, что никакой специальной церковной работы не ведет, что помогала всем заключенным, вовсе не интересуясь, церковные это люди или нет, и даже по политическим ли они осуждены статьям или по уголовным, что для нее было важно только то, что они нуждались и не имели того, кто бы им помогал. И снова заключение – на этот раз в Вишерском исправительно-трудовом лагере в Пермской области.

Здесь, в лагере, Татьяна изучила медицину и стала работать фельдшером. Она была счастлива – теперь у нее было больше возможностей послужить ближним. В 1932 году она была освобождена досрочно с запретом жить в двенадцати городах на оставшийся срок. Татьяна переехала в город Юрьев-Польский Владимирской области, а затем, после окончания срока в 1933 году, поселилась в городе Александрове Владимирской области и устроилась работать фельдшером в больнице. В 1936 году переехала в село Константиново Московской области и стала работать лаборанткой в Константиновской районной больнице.
«За Бога не только в тюрьму, хоть в могилу пойду с радостью»

В последние годы жизни Татьяна Николаевна открыла для себя Дивеево. Она стала часто приезжать в обитель преподобного Серафима, там служил ее духовный отец протоиерей Павел Перуанский. В одном из писем, написанном 5 сентября 1937 года архиепископу Аверкию (Кедрову), еще находившемуся в то время в ссылке в городе Бирске, беспокоясь о его судьбе, так как отовсюду стали приходить известия об арестах духовенства и мирян, она писала:

«Дорогой мой Владыка Аверкий! Что-то давно мне нет от Вас весточки. Я была в отпуске полтора месяца. Ездила в Дивеево и Саров. Прекрасно провела там месяц. Дивно хорошо. Нет, в раю не слаще, потому что больше любить невозможно. Да благословит Бог тех людей, яркая красота души которых и теперь передо мной. Крепко полюбила я те места, и всегда меня туда тянет. Вот уже третий год подряд бываю там, с каждым разом все дольше. Навсегда б я там осталась, да не было мне благословения на то…».

Вечером в тот день, когда Татьяна писала это письмо, она была арестована.

Сотрудники НКВД пришли ее арестовывать, когда она писала очередное письмо священнику в ссылку, остановив ее на полуслове. Уходя в тюрьму, она оставила записку подруге, чтобы та обо всем происшедшем уведомила ее мать. Сохраняя даже в эти минуты мир и спокойствие, Татьяна Николаевна писала:

«Ольга родная, прости! Прибери все. Получи белье от Дуни. Белье прибери в коробку, которая под кроватью. Постель и одежду зашей в мешки (мешка здесь два, но ты найди целые и чистые, в которых можно было бы все послать маме). Когда меня угонят отсюда, то только через десять дней пошли все маме, известив ее сначала о моем аресте письмом. Напишешь письмо, а потом через пару дней шли вещи. Деньги на пересылку у тебя будут. Деньги после десяти дней вслед за вещами отправить маме, она мне переводить будет и пересылать что надо. Ну, всех крепко целую. За все всех благодарю. Простите. Я знала, надев крест, тот, что на мне: опять пойду. За Бога не только в тюрьму, хоть в могилу пойду с радостью».

Заместитель начальника Константиновского НКВД Смирницкий допросил в качестве свидетелей сослуживцев Татьяны по Константиновской районной больнице – врача, медсестру и бухгалтеров. Они показали:

«Мне известно, что Гримблит посетила больного, лежащего в госпитале, к которому Гримблит не имела никакого отношения по медицинскому обслуживанию. В результате на другое утро больной рассказал врачу, что ему всю ночь снились монастыри, монахи, подвалы и так далее. Этот факт наводит меня на мысль, что Гримблит вела с больными беседы на религиозные темы. На собрании сотрудников больницы по вопросу о подписке на вновь выпущенный заем Гримблит ни за, ни против в прениях не выступала, но при голосовании за подписку на заем не голосовала».

«Гримблит зимой 1937 года, сидя у тяжело больного в палате, в присутствии больных и медперсонала после его смерти встала и демонстративно его перекрестила. В разговорах, сравнивая положение в тюрьмах царского строя с настоящим, Гримблит говорила: “При советской власти можно встретить безобразных моментов не меньше, чем прежде”. Отвечая на вопросы о том, почему она ведет скудную жизнь, Гримблит говорила: “Вы тратите деньги на вино и кино, а я на помощь заключенным и церковь”.

На вопрос о носимом ею на шее кресте Гримблит неоднократно отвечала: “За носимый мною на шее крест я отдам свою голову, и пока я жива, с меня его никто не снимет, а если кто попытается снять крест, то снимет его лишь с моей головой, так как он надет навечно”.

В 1936 году при обращении приехавшего одного из заключенных Дмитлага для ночевки Гримблит при встрече с ним спросила, по какой статье он сидит, и, получив ответ, что он сидит по 58 статье, с удовольствием уступила для ночлега свою комнату, заявив, что она для людей, сидящих по 58-ой статье, всегда готова чем угодно помочь. У Гримблит в период ее работы в больнице были случаи ухода с работы в церковь для совершения религиозных обрядов».

«Мне известно, что Гримблит очень религиозный человек, ставившая религию выше всего. В день Преображения в разговоре со мной Гримблит сказала: “Теперь стал не народ, а просто подобно скоту. Помню, как было раньше, когда я училась в гимназии. Сходишь в церковь, отдохнешь, и работа спорится лучше, а теперь нет никакого различия, но придет время, Господь покарает и за все спросит”. Мне также приходилась часто от Гримблит слышать слова: “Придет все же время, когда тот, кто не верует, будет после каяться и пострадает за это, как страдаем в данное время мы, верующие”. Кроме того, Гримблит использовала свое служебное положение для внедрения религиозных чувств среди стационарных больных. Находясь на дежурстве, Гримблит выдачу лекарств больным сопровождала словами: “С Господом Богом”. И одновременно крестила больных. Слабым же больным Гримблит надевала на шею кресты».

«Относительно воспитания детей в настоящее время Гримблит неоднократно говорила: “Что хорошего можно ожидать от теперешних детей в будущем, когда их родители сами не веруют и детям запрещают веровать”. И, упрекая родителей, говорила: “Как вы от Бога ни отворачиваетесь, рано или поздно Он за все спросит”. В 1936 году моя девятилетняя дочка рассказывала мне, что Гримблит ее выучила креститься, за что дала ей гостинцев».

После допросов свидетелей Смирницкий допросил Татьяну.

– Обвиняемая Гримблит, не состояли ли вы и не состоите ли в настоящее время в какой-либо религиозной секте, если состоите, то каковы ее цели?

– Ни в какой секте я не состояла и не состою.

– Обвиняемая Гримблит, из каких средств вы оказывали помощь заключенным и не являетесь ли вы членом какой-либо организации, ставящей своей задачей оказание им помощи, а также внедрение религии в массы?

– Я ни в какой организации никогда не состояла и не состою. Помощь заключенным и кому могу помочь я оказываю из своих заработанных средств. Внедрением религии в массы я никогда не занималась и не занимаюсь.

– Какова причина вашей помощи в большинстве случаев политзаключенным, а также причина ведения вами переписки исключительно с политзаключенными?

– Являясь религиозным человеком, я и помощь оказывала только заключенным религиозникам, с которыми встречалась на этапах и в заключении, и, выйдя на свободу, переписывалась с ними. С остальной же частью политзаключенных я никогда не имела никакой связи.

– Как вы проявлялись как религиозный человек относительно советской власти и окружающего вас народа?

– Перед властью и окружающими я старалась проявить себя честным и добросовестным работником и этим доказать, что и религиозный человек может быть нужным и полезным членом общества. Своей религиозности я не скрывала.

– Обвиняемая Гримблит, признаете ли вы себя виновной в ведении вами антисоветской агитации за время службы в Константиновской больнице?

– Никакой антисоветской агитации я нигде никогда не вела. На фразы, когда, жалея меня, мне говорили: «Вы бы получше оделись и поели, чем посылать деньги кому-то», я отвечала: «Вы можете тратить деньги на красивую одежду и на сладкий кусок, а я предпочитаю поскромнее одеться, попроще поесть, а оставшиеся деньги послать нуждающимся в них».

После этих допросов Татьяна была помещена в тюрьму в городе Загорске. 13 сентября 1937 года следствие было закончено и составлено обвинительное заключение. 21 сентября перед отправкой обвинительного заключения на решение тройки сотрудник НКВД Идельсон вызвал Татьяну на допрос и, узнав, за что и когда она арестовывалась раньше, спросил:

– Вы обвиняетесь в антисоветской агитации. Признаете ли себя виновной?

– Виновной себя не признаю. Антисоветской агитацией никогда не занималась.

– Вы также обвиняетесь в проведении вредительства, сознательном умертвлении больных в больнице села Константиново. Признаете себя виновной?

– Виновной себя не признаю, вредительской деятельностью никогда не занималась.

Прочитав протокол допроса, Татьяна подписалась под фразой, оканчивающей протокол: «Записано с моих слов верно, мной лично прочитано». 22 сентября тройка НКВД приговорила Татьяну к расстрелу. На следующий день она была отправлена в одну из московских тюрем, где перед казнью с нее была снята фотография для палача.

Татьяна Николаевна Гримблит была расстреляна 23 сентября 1937 года и погребена в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой. Постановлением Священного Синода от 17 июля 2002 года причислена к лику святых новомучеников и исповедников Российских.

Молодость, юность – в одежде терновой,

Выпита чаша до дна.

Вечная память мне смертным покровом,

Верую, будет дана.

(из стихотворения Татьяны Гримблит 1932 года).

4 (17) марта 1882 года в губернском городе Перми в семье священника Георгия Луканина родился сын, которого назвали Вячеславом. Он от рождения был слабым ребенком, часто болел, и поэтому плохо учился. Но Господь дал ему талант, который перекрыл все его человеческие недостатки.

Отец Георгий долгие годы служил в домовой церкви Кирилла и Мефодия при Пермском духовном училище, где он преподавал русский язык в начальных и старших классах. Как было заведено, Вячеслав пошёл по стопам своего отца. Он поступил в Пермское духовное училище.

Большая семья священника Георгия была малообеспеченной. Духовное училище помогало Луканиным, чем могло: Вячеславу выделяли средства и на питание, и на зимнюю одежду. От рождения Господь даровал Вячеславу очень красивый, сильный голос. Это сразу было заметили его преподаватели. Первым естественным послушанием юного воспитанника стало клиросное пение в училищном храме, где его всё чаще назначали «старшим по хору».

Учился Вячеслав с большим трудом, ежегодно пересдавая задолженности по истории, математике, физике и другим естественным наукам: он был вынужден пропускать занятия по болезни, а свободное время всё чаще отдавал церковному пению. После окончания Пермского духовного училища, будучи семнадцатилетним юношей с хорошим голосом, он был направлен на регентские курсы, которые проводились ежегодно при Пермской епархии. По окончании курсов в 1889 году Вячеслав Луканин поступил на первый курс Пермской духовной семинарии, но закончить это учебное заведение ему помешали болезни.

Учительский совет семинарии решил оставить Вячеслава в штате Пермской духовной семинарии как сотрудника, поставив его регентом училищного и семинарского хоров. В 1901 году Вячеслав Луканин попал в архиерейский хор, а пришедший на Пермскую епархиальную кафедру епископ Иоанн, поставил его на должность помощника регента при архиерейском хоре и воспитателя певчих архиерейского дома. Так новым местом жительства Вячеслава стал Архиерейский дом Пермского владыки.

Спустя год, 16 июля 1902 года, епископ Иоанн определил Вячеслава на должность псаломщика при заводской церкви Святой Троицы г. Кизела Соликамского уезда. Сразу по приезду в Кизел, 20 июля 1902 года, Вячеслав взял под своё руководство храмовый хор.

В 1903 году Вячеслав женился на Марии Гордеевне Галкиной. Через год у Вячеслава и Марии Луканиных родилась первая дочь Галина. Всего в семье Луканиных родилось девять детей, трое из которых умерли в младенчестве. Последняя дочь Людмила родилась 31 августа 1918 года — через две недели после мученической гибели своего отца в Невьянске.

26 ноября 1912 года Пермский епископ Палладий рукоположил Вячеслава Луканина во диакона. Отец Вячеслав не оставил управления церковным хором. Современники называли его «человеком с бархатным голосом». Прихожане Мотовилихинского завода приглашали отца Вячеслава служить к себе, в их заводской храм, уже в сане диакона. Резолюция о перемещении уже была напечатана в «Пермских Епархиальных ведомостях» за 7 февраля 1915, но по неизвестной причине перевод дьякона отменили. Он был оставлен на прежнем месте служения.

Отец Вячеслав был одним из организаторов Церковно-певческих курсов в с. Усолье Соликамского уезда.

Ещё два года прослужил отец Вячеслав при заводо-Кизеловской церкви, а 27 июня 1916 года его перевели на Серебрянский завод Кунгурского уезда на вакансию псаломщика. Почти сразу после перевода отец Вячеслав подал прошение перейти за штат, и через месяц его просьба была удовлетворена. Находясь за штатом из-за своих многочисленных болезней, отец Вячеслав продолжал служить и руководить детским церковным хором в Серебрянском церковном детском приюте.

Недолго прослужил он в Серебрянской церкви. В октябре 1916 года о. Вячеслав переехал служить в город Шадринск Екатеринбургской епархии, где преподавал церковное пение в Шадринском Алексеевс ком реальном училище. Из города Шадринска отец Вячеслав вернулся в Пермскую Епархию.

4 марта 1918 года он был назначен регентом в Невьянский завод Екатеринбургской епархии – место своей будущей мученической кончины. В неспокойное время началось служение отца Вячеслава на Горнозаводском Урале: шёл 1918 год. В Невьянском заводе дьякон Вячеслав служил в Спасо-Преображенском соборе пять с половиной месяцев.

Летом 1918 года на территории Невьянского завода и в ближайших населенных пунктах расположился революционный отряд «Красные орлы» – специальный карательный отряд, сформированный в городе Катайске органами Советской власти для «усмирения» и подавления любых восстаний, митингов и выступлений населения против большевистских властей.

В краеведческом музее города Катайска остались многочисленные воспоминания красноармейцев из этого отряда. Людей четвертовали, живьем закапывали в землю, глумились, применяли к ним самые зверские пытки. Случалось, что измученных и умирающих страдальцев, просивших воды, красноармейцы кидали в лужи пролитой ими же крови, заставляя её пить… Самым распространенным способом уничтожения церковных служителей были расстрелы, четвертование и утопления. Многим «красноорловцам» не было даже и двадцати лет.

Власть на территории Невьянского завода менялась часто: то красные, то белые… В августе 1918 года он был занят красными.Они издали приказ о том, чтобы не проводить никаких «сборищ» по любым поводам. А 19 августа был престольный праздник Спасо-Преображенского собора в Невьянске.

За несколько дней до Преображения отец Вячеслав со своим хором, гостями и хористами Свято-Троицкого храма г. Кизела, приехавшими на праздник, сидели вечером в доме и обсуждали план проведения храмовых торжеств. Окно в доме было плохо зашторено, и лучик света чуть-чуть просачивался на улицу. Был комендантский час. Обнаружив свет, красноармейцы ворвались в дом и арестовали всех, кто там был. На следующий день под конвоем всех их привели к Спасо-Преображенскому собору и заставили рыть могилы за алтарем.

Отец Вячеслав попросил красноармейцев позволить ему помолится перед смертью в соборе. Не услышав ответа, отец Вячеслав медленно пошел в храм, тихо читая молитву о упокоении своей души. Он видел, как «красноорловцы» срывают со стен иконы, бросают их на пол, крушат всё, что попадало им под руки. Говорить им что-либо было бесполезно.

Один из молодых коммунистов выстрелил отцу Вячеславу прямо в спину. Этим выстрелом он и был убит наповал — убит прямо в храме, за молитвой… Священнослужителя волоком вытащили из собора и бросили в ещё тёплую могилу, вырытую его же руками. В тот день были расстреляны все, кто был с ним, о чём свидетельствуют записи в метрической книге Спасо-Преображенского собора Невьянского завода.

А накануне праздновалась память перенесения мощей первомученика архидиакона Стефана. На службе звучали слова чтения из Апостола, читал отец Вячеслав: «…И камением побиваху Стефана, молящася и глаголюща: Господи Иисусе, приими дух мой. Преклонь же колена, возопи гласом велим: Господи, не постави им греха сего. И сия рек успе». Для отца Вячеслава эти слова оказались пророческими.

По сохранившимся документам, отец Вячеслав вместе с прихожанами был похоронен возле алтаря правого предела Спасо-Преображенского Собора. Отпевал священномученика Вячеслава вместе с безымянными братьями священник Иоанн Рыболовлев, который позднее сам был репрессирован.

Диякон Вячеслав Невьянский (Луканин) был канонизирован в лике новомученников Архиерейским Собором Русской Православной Церкви, определением Священного Синода от 17 июля 2002 г. В субботу, 16 августа 2003 года, в г. Невьянске состоялось долгожданное событие — переосвящение восстановленного Спасо-Преображенского собора. Освящение собора совпало с днём мученической кончины святого Вячеслава Невьянского.

Когда собор был в поругании и под его крышей находился один из цехов местного завода, работавшие там люди неоднократно слышали в «цехе» ангельское песнопение, не догадываясь о его происхождении.

С юных лет калужский мальчик Александр Потапов стремился к духовной жизни, но мать не отпускала его в монастырь.

15 февраля 1885 года, вскоре после смерти матери, Александр пришел в Оптину Пустынь. Со временем послушник Александр стал келейником у старца Амвросия.

Монашеский постриг состоялся 3 июня 1895 года.

После кончины старца Иосифа и старца Варсонофия, старец Александр вместе со старцем Нектарием стал продолжателем Оптинского Старчества. Если к старцу Нектарию стремились попасть братия и интеллигенция, то к старцу Анатолию шел простой люд со своими скорбями и болезнями.

“Всегда смиренный и никогда не унывающий” — в народе его ласково называли “утешителем”, а еще — “вторым Серафимом”… На благословение к старцу, на соборование, на исповедь всегда стекалось множество людей. Чтобы не мешать братии, старец Анатолий из братского корпуса перешёл в притвор Владимирского храма.

Открытая до позднего вечера Владимирская церковь всегда была переполнена людьми. Батюшка принимал всех без ограничения времени, несмотря на бесконечную усталость, на мучительные болезни. Старец был всегда приветлив, постоянно ласковый, сердечный, готовый всегда отдать себя тому, кто приходил к нему за помощью.

Однажды к старцу Анатолию за духовной поддержкой пришёл попавший в затруднительное положение крестьянин, оставшийся с семьей без крыши над головой, имея за душой лишь 50 рублей денег. Старец Анатолий выслушал несчастного, благословил его и утешил: “Не падай духом, через три недели в свой дом войдешь”. По милости Божией, по молитвам старца так и произошло.

Старцу многое было открыто, предвидел он и гонения на церковь.

Старец Анатолий писал одному из духовных чад: “Бойся Господа, сын мой, бойся потерять уготованный тебе венец, стой в вере и, если нужно, терпи изгнание и другие скорби, ибо с тобой будет Господь”.

После закрытия Оптиной к старцу пришли с обыском, за обыском последовал арест. Больного старца повезли в тюрьму, но по дороге его состояние ухудшилось, и он оказался в больнице, его по ошибке приняли за тифозного больного, тут же остригли волосы и бороду. Когда же выяснилось, что диагноз не подтвердился, его отпустили.

Вернулся старец Анатолий в обитель измученный, но со светлой улыбкой и с благодарением Господу на устах.

29 июля 1922 года в монастырь вновь нагрянула комиссия ГПУ. Начались допросы. Готовили к аресту и умирающего старца. Праведник попросил себе только отсрочки на сутки, чтобы приготовиться. Ночью ему стало худо. Позвали доктора, но тот не нашел ничего, угрожающего жизни. Под утро келейник нашел старца стоящим на коленях. Войдя в келию через несколько минут, келейник, отец Варнава, понял, что старец Анатолий тихо отошел ко Господу.

Наутро приехала комиссия. Вышли из машины: “Старец готов?” — “Да, готов”, — ответил отец Варнава. И впустил их в келию.

Господь принял готового Своего раба в ночь на 30 июля/12 августа 1922 года.

Его погребли возле могилки старца Амвросия, на том самом месте, где он долго стоял за две недели до смерти, повторяя: “А тут ведь вполне можно положить еще одного. Как раз место для одной могилки. Да, да, как раз…”

“Положись на волю Господню, и Господь не посрамит тебя… Пред кончиною своею будешь благодарить Бога не за радости и счастье, а за горе и страдания, и чем больше их было в твоей жизни, тем легче будешь умирать, тем легче будет душа твоя возноситься к Богу” — так учил своих чад старец Анатолий и жизнью своей, и блаженной кончиной.

Советы преподобного Анатолия (младшего)

- Гордость бывает разная. Есть гордость мирская – это мудрование, а есть гордость духовная – это самолюбие…

Наш учитель – смирение. Бог гордым противится, а смиренным дает благодать, а благодать Божия — это все… Там тебе и величайшая мудрость. Вот ты смирись и скажи себе: “Хотя я и песчинка земная, но и обо мне печется Господь, и да свершается надо мной воля Божия”. Вот если ты скажешь это не умом только, но и сердцем, и действительно смело, как подобает истинному христианину, положишься на Господа, с твердым намерением безропотно подчиняться воле Божией, какова бы она ни была, тогда рассеются пред тобою тучи, и выглянет солнышко и осветит тебя и согреет, и познаешь ты истинную радость от Господа, и все покажется тебе ясным и прозрачным, и перестанешь ты мучиться, и легко станет тебе на душе…

От того и трудной стала жизнь, что люди запутали её своим мудрованием, что вместо того, чтобы обращаться за помощью к Богу, стали обращаться за помощью к своему разуму да на него полагаться… Не бойся ни горя, ни страданий, ни всяких испытаний: всё это посещения Божии, тебе же на пользу…

Вот вы спрашиваете скорейший путь ко смирению. Конечно, прежде всего, следует сознать себя немощнейшим червяком, ничего не могущим сделать доброго без дара Духа Святаго от Господа нашего Иисуса Христа, подаваемого по молитве нашей и ближних наших и по Своему милосердию…

Живи просто, по совести, помни всегда, что Господь видит, а на остальное не обращай внимания!

Пророчество о судьбе России:

Будет шторм, и русский корабль будет разбит. Да, это будет, но ведь и на щепках и обломках люди спасаются. Не все же, не все погибнут… Бог не оставит уповающих на Него. Надо молиться, надо всем каяться и молиться горячо… И будет (после шторма) штиль… явлено будет великое чудо Божие, да. И все щепки и обломки волею Божией и силой Его соберутся и соединятся, и воссоздастся корабль в своей красе и пойдет своим курсом, Богом предназначенным. Так это и будет, явленное всем чудо.

Преподобный Анатолий Оптинский, моли Бога о нас!

12 августа празднуется память Собора Самарских святых. Самарская земля не славна не только древними подвижниками — среди ее святых есть и новомученики. Значительная их часть проходила по делу священномученика Александра (Трапицына), архиепископа Самарского.

Священномученик Александр (в миру Александр Иванович Трапицын) родился 29 августа 1862 года в семье диакона Иоанна Трапицына и его супруги Клавдии в селе Волме Вятского уезда Вятской губернии, «расположенном в долине, покрытой перелесками, при небольшой речке Волме… Главным занятием крестьян было здесь земледелие, но вследствие малоземелья и плохой почвы многие ходили на заработки… ремеслами же почти никто не занимался», — как описывают эти места историки и географы Вятки. У родителей было восемь сыновей, трое из них стали священниками и один епископом.

Первоначальное образование Александр получил в Вятском духовном училище, среднее — в Вятской Духовной семинарии. По окончании в 1884 году курса семинарии он, как один из лучших ее воспитанников, был послан для продолжения образования в Казанскую Духовную академию, где обучался на казенный счет. Окончив академию в 1888 году со степенью кандидата богословия, Александр Иванович был назначен на должность надзирателя в Вятское духовное училище.

В этом же году он женился и 26 февраля 1889 года был рукоположен в сан священника к Всехсвятской церкви города Вятки и назначен преподавателем Закона Божия и церковной истории в епархиальное женское училище. Кроме того он состоял членом комитета школы приготовления псаломщиков, цензором проповедей и сочинений религиозно-нравственного содержания и депутатом от духовного ведомства на собраниях Вятской Городской Думы.

В 1891 году разразился голод в России. Как и многие пастыри в это время, отец Александр откликнулся на бедствие народа, призывая людей состоятельных помочь тем, кто попал в беду и лишился средств к пропитанию.

В вятском кафедральном соборе во время богослужения 14 сентября 1891 года отец Александр сказал: «Вот и ныне, слушатели христиане, постигло наше Отечество тяжелое бедствие. Божиим попущением многие местности нашего Отечества, в том числе и Вятский край, бывшие прежде хлебородными, пострадали от неурожая хлеба, и население Империи уже начинает испытывать недостаток в средствах пропитания. Это бедствие — крест Божий, ниспосланный нам во вразумление и наказание наше за грехи. Мы уже слишком далеко уклонились от того образа жития, какой начертывает нам слово Божие. Забвение Бога, неверие, погоня за наживой, благами и удовольствиями мира сего, самолюбие, своекорыстие — обычные наши страсти и пороки, низводящие нас на степень человека-язычника. Ниспосланный нам свыше крест и является спасительным врачевством против наших душевных недугов. Он побуждает нас глубже проникнуть в наше душевное состояние, раскрыть пред нашим сознанием наши духовные язвы, приложить старание об их уврачевании и об умилостивлении прогневанной нашими прегрешениями правды Божией добрыми и богоугодными делами…»

И далее, поясняя, что же в нынешних обстоятельствах является богоугодным делом, отец Александр сказал: «Совершите, братие, святое дело сострадания бедствующим братьям: помогите им в тяжелой нужде. Не отклоняйте руки, простираемой к вам за подаянием, слагайте лепты свои в обносимые пред вами кружки, посылайте ваши жертвы в учрежденные для сбора их комитеты, чем кто может: кто имеет деньги, да уделит от них по усердию, у кого есть одежды, да подаст из одежды, а у кого есть пища, такожде да творит (Лк. 3, 11)».

В марте 1892 года у отца Александра родился сын, а в июле того же года он лишился супруги. В 1893 году он был назначен законоучителем Вятского Александровского училища, а в 1896 году — определен в состав Епархиального Училищного Совета. В июне 1897 года он был избран членом Совета епархиального женского училища, а в сентябре того же года назначен на должность инспектора Вятской Духовной семинарии. После смерти супруги путь отца Александра стал определяться как стезя сугубого церковного служения, путь монашеский.

26 февраля 1900 года преосвященным Алексием (Опоцким), епископом Вятским и Слободским, иерей Александр в крестовой церкви был пострижен в монашество. По случаю его пострижения были отменены занятия в трех старших классах Духовной семинарии, а семинаристы отпущены в крестовую церковь для присутствия на постриге. Для Вятской семинарии это было событие выдающееся — за последние десять лет это был всего лишь второй случай пострижения в монашество. Постриг произвел на всех присутствующих, и особенно на семинарскую молодежь, огромное впечатление и во многих сердцах не только оживил представление об иночестве, как о сугубом христианском подвиге, но и память об обетах, которые дает человек при крещении; это событие заставило многих задуматься о смысле христианской жизни. Новопостриженному было оставлено прежнее имя — Александр.

Вскоре после пострига иеромонах Александр был назначен исполняющим должность ректора Вятской Духовной семинарии. В апреле 1900 года указом Святейшего Синода он был награжден наперсным крестом.

В начале 1900 года была проведена ревизия Калужской Духовной семинарии, которую возглавил епископ Нарвский Никон (Софийский); она обнаружила много недостатков в управлении епархией, а также и в управлении Калужской Духовной семинарией, которые привели к беспорядкам среди учащихся и неподчинению их начальству. В результате ревизии Святейший Синод уволил ректора семинарии, около сорока лет пробывшего в этой должности, в заштат и поставил на вид дурное поведение учащимся семинарии, но строгие меры к ним не были применены и дано было время на исправление.

28 июля 1901 года указом Святейшего Синода отец Александр был назначен ректором Калужской Духовной семинарии и возведен в сан архимандрита. 12 декабря 1904 года архимандрит Александр в Свято-Троицком соборе Александро-Невской Лавры в Санкт-Петербурге был хиротонисан во епископа Муромского, викария Владимирской епархии. За месяц до его хиротонии епископ Никон (Софийский), возглавлявший ревизию в Калужской семинарии, был назначен на Владимирскую кафедру. До Владимирской кафедры он три года прослужил в Вятской епархии и хорошо знал отца Александра как ревностного церковного деятеля.

Вручая ему архиерейский жезл, преосвященный Никон сказал: «…Нахожу излишним подробно разъяснять тебе, — уже давно состоящему в священном сане, проходившему священническое служение и приготовлявшему к нему юношество, высоту и вместе трудность архиерейского служения во все времена, особенно же в настоящее время, когда требуют свободы совести в деле религии для всех без исключения, даже для необлагодатствованных и непросвещенных светом учения Христова язычников, при этом людей неграмотных и совершенно умственно темных; когда люди ищут свободы от всякого закона: человеческого и Божеского; когда никто не признает для себя авторитетов, и всякий желает сам для себя быть образцом; когда даже ученики хотят указывать, чему должны их учить, и воспитывающиеся желают по своему вкусу избирать себе воспитателей»4.

Епископ Александр в своем кратком ответном слове сказал: «Измлада наученный во всех затруднительных путях своей жизни возлагать упование на помощь Божию, я и ныне, в сей знаменательный для меня день и час жизни, нахожу для себя ободрение против страха перед своими немощами в вере и надежде на всесильную благодать Божию».

Определением Святейшего Синода от 19-21 ноября 1905 года преосвященный Александр был назначен на должность председателя Владимирского епархиального училищного совета.

Епархиальные власти, учитывая новые явления и веяния в общественной жизни, старались, чтобы и пастыри были в курсе происходящих событий. С этой целью под председательством архиереев, епископа Никона или епископа Александра, устраивались собрания, на которых избранные и специально подготовленные докладчики читали сообщения о событиях, происходящих в общественной жизни.

В те годы не принято было служение викарных архиереев в городах викариатства, и в первый раз епископ Александр прибыл в Муром с визитом лишь через два года после хиротонии. Он пробыл в Муроме четыре дня, во время которых служил утром и вечером; в один из дней владыка возглавил многолюдный крестный ход из Благовещенского монастыря в городской собор. За время пребывания в Муроме епископ посетил все учебные заведения и церковноприходские школы города, везде сделав пожертвования.

В декабре 1907 года были изысканы средства для открытия второго викариатства в епархии; второй викарий получил местопребывание в Муромском Спасском монастыре; в связи с этим преосвященный Александр был назначен епископом Юрьевским, первым викарием Владимирской епархии.

В июне 1912 года преосвященный Александр получил назначение на Вологодскую кафедру. 19 июня 1912 года владыка выехал в Санкт-Петербург, куда он был вызван Святейшим Синодом и где, в частности, встретился со своим предшественником по Вологодской кафедре, епископом Никоном (Рождественским). Вернувшись из столицы 22 июня, он в течение пяти дней прощался с паствой и сотрудниками тех церковных учреждений, с которыми был непосредственно связан, а это были все учебные заведения города Владимира. В ночь на 28 июня владыка выехал в Вятку, чтобы перед переездом в Вологду навестить своих престарелых родителей.

12 июля он прибыл в Вологду, где его встретил епископ Вельский (Антоний Быстров), викарий Вологодской епархии, с многочисленным духовенством. После встречи владыка сказал собравшимся, что когда он получил назначение на Вологодскую кафедру, им поначалу овладело смущение, так как эту кафедру ранее занимали многие великие светильники Православной Церкви, к каковым принадлежит и только что отбывший из Вологды преосвященный Никон; смущение его было столь велико, что даже появилось желание остаться на прежнем месте, но при мысли о том, что это назначение состоялось по воле Пастыреначальника Господа Иисуса Христа, он бодрился, положившись на благость Божию и на молитвы святых угодников земли Вологодской.

Архиерейское служение в Вологодской епархии владыка начал с объезда монастырей и приходов. Он сразу же посетил Спасо-Прилуцкий монастырь, Успенский женский монастырь в Вологде, Корнилиев Комельский монастырь вблизи города Грязовца, Павло-Обнорский монастырь и другие, останавливался во многих приходах и почти каждый день совершал богослужения.

Деятельно участвуя как архипастырь во всех религиозных мероприятиях епархии, владыка видел, что у современных христиан угасает ревность к духовной жизни, вера становится теплохладной, от этого расстраивается жизнь приходов; в селах храмы еще имеют постоянных прихожан, в городских приходах постоянных прихожан уже почти нет. Благотворительность хотя и не была оставлена вовсе и даже несколько возродилась с началом Первой мировой войны, но и в делах благотворительности, как и в делах прихода, деятельно участвовала лишь небольшая часть прихожан.

«Созвать приходское собрание для разрешения возникающих вопросов по благотворительной деятельности в приходе и даже для ознакомления тем, как употребляются собранные на помощь бедным средства, чрезвычайно трудно. Горький опыт всех городских приходов свидетельствует, что в таких собраниях участвует едва одна десятая часть прихожан, имеющих право голоса, а, остальные девять десятых остаются безучастными к общему делу. Не так было в старину, — писал владыка, обращаясь к Вологодской пастве. — Прежде любили свои храмы. Чем иначе объясните вы само обилие храмов в нашем городе? Населения было несравненно меньше, приходы были малочисленнее, а между тем — смотрите, какие величественные храмы созидались и богато украшались. Поддержать созданное нашими благочестивыми предками церковное благолепие мы едва в состоянии».

Вызывало беспокойство архипастыря и отсутствие духовной связи между членами приходской общины, которые зачастую оказывались едва знакомы друг с другом.

Для преодоления этих явлений и упорядочения жизни в приходах епископ Александр созвал общее собрание пастырей всех городских церквей Вологды для совещания по вопросу о приходской реформе и выработке специального обращения архипастыря и пастырей к православному населению города. В нем они призывали, чтобы каждый православный житель города определился, какой храм он считает своим приходским — по рождению ли в этом приходе, по месту ли жительства или по духовной связи с пастырем, дабы хотя бы как-то упорядочить духовную жизнь православных жителей города.

В 1917 году в Москве открылся Поместный Собор Русской Православной Церкви, и епископ Александр стал принимать деятельное участие, как в общих заседаниях Собора, так и в отделах: о церковной дисциплине, о церковном суде, о монастырях и монашестве, о правовом и имущественном положении духовенства, о благоустройстве прихода.

Во время начавшегося после революции 1917 года гонения на Русскую Православную Церковь от пришедших к власти безбожников владыке почти сразу же пришлось испытать его тяжесть. 4(17) апреля 1919 года по распоряжению властей специально созданная для этой цели комиссия вскрыла раку с мощами преподобного Феодосия Тотемского. Вскрытие раки вызвало бурю протестов православных жителей города, и епископ направил председателю Вологодского губернского исполкома письмо, в котором писал: «Управление Тотемского Спасо-Суморина монастыря рапортом на мое имя от 5 (18) сего апреля донесло мне нижеследующее: сего 4 (17) апреля по окончании Божественной литургии явилась в храм комиссия с участием четырех врачей для освидетельствования святых мощей преподобного Феодосия и тотчас же приступила к внешнему осмотру раки и гроба со святыми мощами…

По приказанию членов комиссии все одежды, покрывавшие святые мощи, были с оных сняты и удалены, после чего секретарем Божковым и врачами были тщательно освидетельствованы все члены святых мощей. А затем приказано было поставить гроб со святыми мощами в наклонном положении, дабы часть гроба с помещающеюся в оном главою преподобного была приподнята, и в таком виде с преподобного было произведено два фотографических снимка. Засим вставали на стол члены комиссии и, взявши в руки обнаженные святые мощи, также и главу, показывали их народу, в значительном количестве наполнявшему храм. А после этого предложено было проходить мимо стола, на котором положены были святые мощи, всем желающим, касаться святых мощей, брать их в свои руки. Со святых мощей, вынутых из гроба и держимых в руках, также с главы и рук был произведен еще фотографический снимок.

После этого комиссия вынесла постановление, чтобы святые мощи были оставлены обнаженными и положены были на верхней крышке кипарисного гроба, помещающегося в раке, а сверху были покрыты стеклянным футляром, взятым с плащаницы, что и было приведено в исполнение. Поверх футляра были положены печати…

Сообщая о вышеизложенном, прошу срочного распоряжения Вашего о немедленном прекращении описанного необычайно кощунственного положения останков преподобного Феодосия Тотемского, которое может вызвать великое смущение среди православного населения…».

Власти отказались удовлетворить просьбу епископа и вместо ответа поместили в газетах циничную статью председателя губернского исполкома. Владыка, желая объяснить суть церковной позиции, направил ему второе письмо, в котором писал: «Очень рад, что своим ответным письмом… на мое к Вам обращение с просьбой о прекращении выставления обнаженных останков преподобного Феодосия Тотемского в удовлетворение праздного любопытства толпы Вы даете мне повод изложить истинный взгляд Церкви на святые мощи.

Наша Православная Церковь никогда не смотрела на мощи святых угодников Божиих как на непременно и совершенно целые нетленные тела, ибо это было бы не согласно со словом Божиим, по которому только один Богочеловек наш Иисус Христос не увидел тления… все же люди, в силу определения Божия «земля еси, и в землю отъидеши», должны подвергаться и подвергаются тлению…

Но есть «люди, имеющие ревность Божию не по разуму, которые утверждают, будто мощи святых непременно суть совершенно нетленные, т. е. совершенно целые, нисколько не разрушенные и не поврежденные тела». Мнение этих людей, как одностороннее и неправильное, и приносит много вреда Церкви. Церковь же под мощами разумеет вообще останки святых в виде ли более или менее целых тел (костей с плотью) или в виде одних костей без тела.

Такое понимание Церкви явствует уже из самого названия останков святых «мощами». По филологическому исследованию профессора Голубинского, слово «мощи» главным и собственным образом означает не целое тело, а части тела: древнеславянское «моща» в единственном числе значит остаток, множественное «мощи» — остатки…

Еще более в указанном понимании Церковью мощей как останков, больших или меньших, от тел святых или как только одних костей их, убеждают исторические свидетельства Церкви греческой и русской. Приведем некоторые из них. Так Блаженный Иероним в сочинении против Вигилянция, жившего во второй половине IV века, говорит о мощах апостолов Петра и Павла как о костях… Мощи апостолов Андрея, Луки и Тимофея, перенесенные в Константинополь в 356—357 гг., были кости, ибо хранились в небольших ящиках, которые патриарх в торжественных процессиях, ездив в колеснице, держал у себя на коленях. Мощи ветхозаветного патриарха Иосифа и Захарии, отца Предтечи, перенесенные в Константинополь в 415 году, были кости, ибо помещались в малых ящиках. Святой Иоанн Златоуст в своих речах о мощах святых многократно называет их костями… или же костями, которые сопровождает прах… от разложившихся тел. Так, в слове похвальном в день святых мучениц дев Вероники и Просдоки и матери их Домнины (память 4 октября) говорит: «Могут и гробы мучеников иметь великую силу, как и кости мучеников имеют великую мощь…» В слове на день мучеников говорит: «Побудь у могилы мучеников, обоими гроб, пригвоздись к раке: не только кости мучеников, но и могилы и раки их великое источают благословение».

…Подобно греческой Церкви, и в нашей русской Церкви под мощами святых всегда разумелись останки от тел святых угодников, большие или меньшие, или, что чаще всего, только одни кости… Чествуя останки святых, христиане почитают чрез них присущую им чудодейственную силу, или благодать Божию. Они не «творят из них кумира», не воздают им Божеского поклонения, а чествуют их только как земные посредства, орудия благодати и силы Божией, отнеся всю честь к Самому Господу Богу, Владыке святых, избравшему их останки для прославления чрез них Своего могущества и силы. Отвергать такое чествование значило бы отвергать то, что прославляется Самим Богом к нашему почитанию…».

Но и на это письмо был получен от властей отрицательный ответ. 29 мая 1919 года, в день праздника Вознесения Господня, в монастырь собралось множество богомольцев из дальних и ближних мест. Во все предыдущие годы в этот день мощи преподобного Феодосия переносились из зимнего храма в летний. После окончания ранней литургии народ обратился к настоятелю Спасо-Суморина монастыря игумену Кириллу (Ильинскому) с просьбой — положить святые мощи в гроб. Настоятель ответил, что исполнение просьбы зависит от разрешения властей. Народ двинулся за разрешением в исполком, но здесь ему было категорически отказано в просимом.

После окончания поздней литургии народ, занимавший всю площадь перед собором, стал снова требовать, чтобы святые мощи были положены в гроб, а затем люди сами сорвали печати с футляра. Игумен Кирилл переложил мощи, и «в сослужении братии и городского духовенства с молебным пением Спасителю, Божией Матери и преподобному Феодосию святые мощи были обнесены вокруг храмов обители и внесены в летний храм».

Сразу же после окончания вечерни власти арестовали и заключили в тюрьму настоятеля, казначея, духовника, благочинного, двух иеродиаконов и двух монахов, и в обители остались иеродиакон, два монаха и послушники; по этой причине богослужения в монастыре прекратились.

19 июня 1919 года гроб с мощами преподобного Феодосия был снова вскрыт властями, а мощи помещены под стеклянный футляр и опечатаны. Уездные власти, опасаясь волнений среди населения, обратились с просьбой к губернским властям, чтобы те разрешили увезти мощи в Вологодский музей, а монастырь закрыть. Такое разрешение было получено, и ночью 26 сентября 1919 года мощи преподобного Феодосия были тайно перевезены в Вологду, а монастырь закрыт. Тысячи верующих Вологды и окрестностей направили ходатайства к властям с просьбой возвратить мощи в храм. В одном из ходатайств они писали: «Мы… знаем, что такое мощи. Мы почитали и почитаем их как останки дорогого для нас угодника Божия, который в своей земной жизни исполнением заповедей христианского учения, добрыми делами, смиренным поучительным житием, праведною кончиною и молитвенной помощью при жизни и по смерти утешал и утешает сердца верующих…». Но несмотря на обращения епископа и верующих, мощи преподобного Феодосия в то время не были возвращены.

В 1923 году власти арестовали епископа Александра; он был обвинен «в связи с монашеством и агитации» и осужден на шесть месяцев принудительных работ в концлагере. По возвращении из заключения преосвященный Александр получил назначение на кафедру в Симбирск, а затем был назначен епископом Симферопольским и Крымским и на этой кафедре прослужил девять месяцев. В 1928 году епископ Александр был возведен в сан архиепископа и назначен на Самарскую кафедру.

В начале тридцатых годов власти Самарской области закрыли многие храмы и произвели массовые аресты среди духовенства. Архиепископ видел — дело может дойти до того, что будут арестованы все священнослужители епархии и некому будет совершать таинства. И владыка стал рукополагать священников из среды благочестивых мирян. Некоторым из них он советовал устроить у себя в доме церковь, заранее собрав для этой цели иконы; одному из них, кузнецу Ивану Авдейчеву, устроившему в своем доме домашнюю церковь, высокопреосвященный Александр подарил икону в серебряной ризе.

В епархии среди духовенства возникло разномыслие относительно «декларации» митрополита Сергия, но архиепископ Александр не стал спорить с инакомыслящими и прибегать к дисциплинарным мерам. Благодаря его огромному авторитету, все священники остались в его подчинении, и в епархии удалось избежать смятения.

Летом 1933 года продолжились аресты среди духовенства Самарской епархии. Против владыки Александра было возбуждено дело; архиепископу шел семьдесят первый год, и ОГПУ оставило его на время проведения следствия на свободе, взяв с него подписку о невыезде. Власти обвинили высокопреосвященного Александра в том, что он являлся «руководителем контрреволюционной группы церковников… Неоднократно руководил нелегальными сборищами в своем доме… на которых давал антисоветские установки. Вел проповедническую работу в антисоветском духе, обрабатывал религиозных фанатиков для принятия ими сана попов. Вел антисоветскую агитацию среди крестьян, приезжавших к нему из деревни для подыскания попов».

В начале августа 1933 года следователь ОГПУ допросил архиепископа. Владыка, отвечая на вопросы следователя, сказал, что он действительно в последнее время часто рукополагал в священный сан, но разговоров с Целью «влиять на присутствующих в антисоветском духе» не вел. Проповеди в храме он действительно произносил, но только духовно-нравственного содержания. «Слов «сделал бы что-нибудь, да стар стал» не говорил… что «в колхозе крестьяне мрут с голода» не говорил… Не отрицаю, что мной было предложено старосте купить по просьбе дочери сосланного епископа два облачения с целью оказания ему материальной помощи».

23 августа 1933 года следствие было закончено, и 29 октября Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило архиепископа Александра к трем годам ссылки на Урал в Екатеринбургскую область. Вернувшись из ссылки, архиепископ поселился в Симбирске; в 1936 году переехал в Самару, где служил по благословению правящего Самарского архиерея в Петропавловском храме.

В 1937 году гонения на Русскую Православную Церковь усилились и почти все духовенство Самары было арестовано. 30 ноября 1937 года был арестован и архиепископ Александр. Свободных мест в следственной тюрьме не было, и подследственных содержали в бараках исправительно-трудовой колонии.

13 декабря 1937 года следователь допросил владыку.

— Вы арестованы за активное участие в подпольной контрреволюционной церковно-сектантской организации. Дайте по этому вопросу подробные показания.

—Я не принимал участия в подпольной контрреволюционной церковно-сектантской организации.

— Вы говорите неправду, у следствия имеются материалы, устанавливающие ваше активное участие в указанной организации. Вы были связаны с врачом Иваном Семеновичем Котовым, которого вовлекли в «тайное общество духовенства». С ним вы вели переговоры о рукоположении его в тайные священники с целью проникнуть в дома интеллигенции и верующих.

— С Котовым у меня связи не было, я его знал как верующего врача, посещающего церковь, в которой бывал и я.

— Вы отрицаете активное участие в контрреволюционной… организации и работу с Котовым по подготовке его в тайные священники? У следствия имеется материал, подтверждающий это. Я вам зачитаю выдержки по этим вопросам.

Следователь зачитал лжесвидетельства, выслушав которые, архиепископ ответил:

— Участие в контрреволюционной организации, а также работу с врачом Котовым по зачитанным вами выдержкам я отрицаю.

Одновременно с архиепископом Александром было арестовано двадцать три священника и двое мирян. Некоторые из арестованных, несмотря на все усилия следователей принудить их к лжесвидетельству, держались мужественно, не оговорили ни себя, ни других и приняли мученическую кончину.

Священномученик Иоанн родился в 1880 году в городе Ардатове в семье крестьянина Иосифа Сульдина. После окончания семинарии он был рукоположен в сан священника и служил в городе Сызрани. В 1931 году отец Иоанн был арестован и приговорен к трем годам заключения в концлагерь. После отбытия заключения в 1933 году он снова был арестован и приговорен к трем годам ссылки в Северный край. Из ссылки отец Иоанн приехал в Самару. 30 ноября 1937 года он был арестован.

Священномученик Иоанн родился в 1873 году в селе Новые Рачейки Самарской губернии в семье священника Василия Смирнова. Окончил Духовную семинарию и был рукоположен в сан священника; служил в храмах Самарской епархии. Во время гонения на Русскую Православную Церковь в 1937 году отец Иоанн был арестован и заключен вместе с архиепископом Александром и другими священниками в исправительно-трудовой лагерь.

Священномученик Александр родился в 1873 году в селе Туарин Самарской губернии в семье диакона Александра Органова. С 1894 по 1898 год Александр Александрович служил в 1-й дивизии 1-го Преображенского полка рядовым, а затем был назначен ротным писарем. Выйдя в отставку, он стал служить в храме псаломщиком, и в самый разгар послереволюционных гонений принял сан священника и затем служил в храмах Самарской епархии до ареста в 1937 году.

Священномученик Трофим родился в 1888 году в селе Брыковка Саратовской губернии в семье крестьянина Григория Мячина. Образование получил в Духовной семинарии и был рукоположен в сан священника. В 1933 году власти арестовали его и он был приговорен к трем годам заключения в концлагерь. В 1936 году отец Трофим был освобожден, а через год при усилении гонений на Церковь вновь арестован.

Священномученик Александр родился в 1866 году в Самарской губернии в семье священника Петра Иванова. Окончил Духовную семинарию и был рукоположен в сан священника. Служил в храмах Самарской епархии. С 1909 по 1930 год отец Александр служил в храме села Кривая Лука. В 1930 году власти арестовали священника и обвинили в контрреволюционной деятельности, заключавшейся в том, что он будто бы противодействовал устроению колхозов, но отец Александр все эти обвинения, как ложные, отверг. Несмотря на это, он был приговорен к пяти годам ссылки в Северный край.

После двух лет пребывания в ссылке здоровье священника расстроилось настолько, что он не в силах стал выполнять определенную для него рабочую норму; перестал получать продуктовый паек и от голода все сильнее слабел. Видя, что ему грозит голодная смерть, он решил бежать из ссылки на родину. В июле 1933 года отец Александр купил билет и сел на поезд. Из документов у него была только выписка из метрической книги о рождении, но всё же он благополучно добрался до Самары. В 1937 году НКВД снова арестовал отца Александра.

Священномученик Вячеслав родился в 1883 году в семье писаря Александра Инфантова. Учился в Духовной семинарии, по окончании которой был рукоположен в сан священника. В 1930 году власти арестовали его и продержали около полугода в Самарской тюрьме. В 1937 году он вновь был арестован.

Священномученик Василий родился в 1873 году в селе Н.-Бинарадка Самарской губернии в семье священника Иоанна Витевского. Окончил Духовную семинарию и был рукоположен в сан священника. Служил в храмах Самарской епархии. В 1929 году власти арестовали отца Василия и приговорили к трем годам ссылки в город Саратов, где он в 1931 году снова был арестован и приговорен к десяти годам заключения в концлагерь. Незадолго до 1937 года отец Василий был освобожден и вернулся в Самару, здесь 30 ноября 1937 года он был вновь арестован.

Священномученик Иаков родился в 1878 году в селе Шламка Самарской губернии в семье крестьянина Иоанна Алферова. До революции Иаков Иванович преподавал в школе; после революции, когда начались гонения на Церковь, принял сан священника и служил в храмах Самарской епархии. В 1930 году власти арестовали священника, приговорили к трем годам заключения в концлагерь и отправили на каторжные работы на Беломорско-Балтийский канал. В 1933 году отец Иаков вернулся на родину. При усилении гонений в 1937 году он был вновь арестован.

Архиепископ Александр был обвинен в том, что «объединил в Куйбышеве всех безместных попов, главным образом прибывших из ссылок. Этим попам создавал авторитет среди верующих… «страдальцев за веру», что использовалось для антисоветской повстанческой и контрреволюционной фашистской агитации. Сам лично вел погромно-повстанческую агитацию…»

Ни владыка Александр, ни вернувшиеся из ссылок и концлагерей священники, арестованные вместе с ним, не признали себя виновными и отвергли все обвинения. 21 декабря 1937 года Тройка НКВД приговорила их к расстрелу.

Архиепископ Александр (Трапицын), священники Иоанн Сульдин, Иоанн Смирнов, Александр Органов, Трофим Мячин, Александр Иванов были расстреляны 14 января 1938 года. Из-за массовости расстрелов остальные приговоренные к расстрелу священники попали в следующую группу. Священники Вячеслав Инфантов, Василий Витевский и Иаков Алферов были расстреляны 8 февраля 1938 года. Все расстрелянные священномученики были погребены в общей безвестной могиле.

Причислены к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.

Многие из нас жалеют, что нам не открыто со всей ясностью, чем заниматься в жизни. Почему кто-то точно знает, по какому идти пути, а мы сомневаемся?

Будущий исповедник иеромонах Никон (Беляев) в юности мучился подобными же вопросами. Никакая сфера знаний, никакая карьера не привлекала его настолько, чтобы в нее можно было бы погрузиться с головой. Да и монашество казалось ему сомнительным способом служения Богу, он искренне не понимал его и даже осуждал монахов. А в 19 лет – сам принял постриг, чтобы через годы стать последним старцем Оптиной пустыни.

К обедне вместо лекций

Писать с преподобного Никона классическое житие святого не получается. С детства Николай (так его звали до принятия монашества) вообще отличался бойким и задорным характером, был заводилой в детских играх.

Он родился и вырос в большой московской купеческой семье – четвертым из восьми детей, и жил фактически в роскоши.

В пять лет будущий исповедник заболел настолько тяжело, что врачи поставили на нем крест. Но мальчика вымолила мать, Вера Лаврентьевна, будучи искренне верующей женщиной.

В молодости, как вспоминал потом отец Никон, он успел испытать на себе все характерные для того времени наклонности. В какое-то время увлекся идеями социализма. Придерживался, как и большинство, формального исполнения христианских обязанностей. Но, несмотря на нигилистические настроения конца 19 века, очень рано Николай стал задаваться вопросами о смысле жизни, чувствуя внутреннюю пустоту. Он писал в дневнике: «Помню, я часто даже в играх, которые любил, чувствовал неудовлетворенность, пустоту. Я не знал, куда мне поступить из гимназии, что выбрать, какую отрасль науки, какой сообразно с этим путь жизни. Ничто мне не нравилось так, чтобы я мог отдаться тому, что выбрал».

Будучи уже студентом Московского университета, он стал вдруг прогуливать лекции и вместо них ходил на богослужения в Казанских собор. Приходил в Университет на короткое время, а потом отправлялся к обедне, затем возвращался домой, зайдя по дороге помолиться еще и в часовню. Старец вспоминал, что дома в то время совсем не молился, но «церковь с 12-13 лет я не покидал, несмотря ни на что».

Важность в христианстве, а не в монашестве



Нередко они ходили в храм вместе с братом Иваном, и тот был гораздо более ревностным и с большим рвением воспринял идею уйти в монастырь.


А вот Николай, хоть и думал о монашестве, но в то же время терзался неуверенностью и сомнениями: что выбрать, куда пойти? «Я все более и более чувствовал необходимость переменить жизнь, начать жизнь иную и молился об этом своими словами»…

Все сложилось неожиданно. Братья не могли решиться, в какой монастырь ехать. Тогда было решено бросить жребий: нарезали бумажки, написали них названия известных российских монастырей, какие только смогли вспомнить, и стали тянуть… Так им выпала Свято-Введенская Оптина пустынь, близ Козельска. «Недели за две до того времени я даже не знал, что Оптина существует», — писал потом отец Никон.

Казалось бы, дальше все должно было идти как по маслу! Но нет — настоятель монастыря отказался принять Ивана и Николая в братство. Посоветовал еще пожить в миру. Братья уехали обратно в Москву, чтобы вернуться в Оптину меньше чем через год. На этот раз братья были приняты…

«Как я сам мог прийти в скит, - удивлялся отец Никон впоследствии. - Не веря в идеал монашества, не имея положительно никакого о нем понятия, осуждая монахов, живя самой самоугодливой жизнью, не желая подчинять свою волю никому из смертных, не молясь ни утром, ни вечером (правда, ходя довольно часто в церковь), читая исключительно светские книги (исключая книгу епископа Феофана пред самым отъездом в Оптину), думая даже о браке? Один ответ: Господь привел…».

Много позже отец Никон писал о монашестве очень трезво: «Важность в христианстве, а не в монашестве. Монашество в той степени важно, в какой оно приводит к совершенному христианству».

Дед-купец и духовник-полковник

Удивительно, но прежде не сомневавшийся в выборе пути Иван через какое-то время из монастыря ушел, женился и до последних лет жизни не поддерживал связи с братом. Хотя в конце жизни раскаивался и очень сожалел об этом.

А Николай остался в монастыре. Его духовником стал оптинский старец Варсонофий (Плиханков) — бывший военный, полковник в отставке, пришедший в монастырь в 46 лет.

Отец Варсонофий – вероятно, один из двух людей, повлиявших на будущего исповедника Никона сильнее других. Первым был его дед по матери, Лаврентий Иванович Швецов, староста храма, в свое время выбившийся из бедняков в купцы. Круглый сирота, он еще мальчишкой был взят на работу в лавку к зажиточному купцу. У купца своих детей не было, и через какое-то время тот передал свое дело Лаврентию. Людей поражала кристальная честность, с которой молодой купец вел свой бизнес. Лаврентий Иванович говорил: «Чужая копейка, внесенная в дом, как пожар, сожжет его». Он был человеком глубокой веры. 33 года служил старостой церкви святых равноапостольных Константина и Елены в Кремле. Николай был любимым внуком Лаврентия Швецова, и смерть деда стала для мальчика первым и очень сильным потрясением в жизни…

Когда Николай пришел в монастырь, то быстро сблизился с оптинским скитоначальником отцом Варсонофием, который с первого же знакомства расположился к молодому послушнику. Впоследствии Николай был назначен к нему секретарем (или письмоводителем), так что получил возможность беседовать со старцем часами.

Интересно, как духовный отец Николая отреагировал на вопрос о службе в армии, который в свое время встал перед молодым послушником. Николай спрашивал, можно ли молиться, чтобы Господь избавил от военной службы, а отец Варсонофий ответил: «Это надо всецело предоставить воле Божьей, ибо, прежде всего, это законно». Там и решили. В итоге военно-медицинская комиссия обнаружила у Николая проблемы с венами на ноге, и служить он не пошел.

В 1910 году Николай вместе с другими послушниками был пострижен в рясофор. Это был счастливейший год, но — неожиданно омраченный странным событием: отца Варсонофия оклеветали и стали гнать из монастыря. Несмотря на протест братии, в 1912 году старец был переведен настоятелем в соседний монастырь, где и скончался спустя год.

Николай остался без наставника. И должен был самостоятельно продолжать свой путь. «Если некому открыть свою душу, — писал он впоследствии. – Господу возвестите печаль вашу».

В 1915 году он принимает постриг в мантию с именем Никон (в честь мученика Никона). А в разгар революции – в конце 1917 года – становится священником. На тот момент ему 29 лет.

Проходит всего несколько месяцев и в Оптину приходит отряд красноармейцев…

«Я – обыкновенный человек»

Когда-то старец Варсонофий сказал своему ближайшему ученику Николаю: «Оставайтесь здесь монахом до конца жизни». Поэтому когда Оптину стали закрывать, отец Никон всеми силами противился этому и до последнего не уезжал, а в дневнике сделал такую запись: «Умру, но не уеду». Оптину закрывали долго. Братия делала все, чтобы остаться при монастыре. Сначала зарегистрировались в местных органах власти в качестве трудовой общины, потом в 1919 году монастырь был преобразован в племхоз. Затем – в музей, при котором возникли деревообрабатывающие мастерские и кожевенный завод. С мая 1919 года временным заведующим музея был назначен отец Никон.

Первые аресты среди братии начались уже через несколько месяцев. Никона арестовывали дважды, но за неимением доказательств его вины – отпускали.

Попытки властей ликвидировать Оптину продолжались.

В 1920 году часть имущества монастыря решено было передать Главмузею, из насельников было образовано садово-огородническое товарищество. Через 2 года монастырь поступил в особое ведение ОГПУ, большую часть монахов из него вывели.

Самой ощутимой потерей стал арест старца Нектария (Тихонова) в 1923 году. Он благословил своих духовных чад перейти к отцу Никону. Теперь к нему стекались толпы народа.

«Я обыкновенный человек, — писал о себе самом отец Никон. – Стараюсь ничего из себя не строить. Стараюсь ко всем относиться по совести. Ради спасения и своего, и приходящих ко мне…Я даже доволен бываю, когда мнения обо мне расходятся, потому что хотя это и неприятно для самолюбия, но полезно для спасения души».

В 1923 году Казанский храм монастыря был закрыт, большинство монахов — выдворено. Отец Никон остался и еще год проводил богослужения в больнице и церкви преподобного Иллариона Великого.

С 1924 года он поселился в Козельске, служил в городском Успенском соборе, окормлял оставшихся в городе христиан, в том числе монахинь из Шамордино. И здесь же встретил своего будущего предателя…

Донос монаха

«Товарищ Блинов, пора бы очнуться и обратить особенное внимание на лица нижеуказанные, виновниками зла которые являются… Например, кому теперь стал неизвестен Никон…Беляев, квартирующий в Благовещенском переулке, этот пронырливый пес… добился того, что взял в свои руки собор Козельский… Квартира Никона является центром политической деятельности… Товарищ Блинов, Беляев Никон уже проник с ножницами и мантиями монашескими к школьным преподавателям, обратите внимание, чтобы и в ГПУ не попал стричь. Пора бы уже обратить внимание ваше, товарищ Блинов… на Беляева Никона, дать по хорошим ножницам и направить в Соловки или еще куда, пусть бы там вели бы себе пропаганду и стригли в монахи буржуазию»…

Это текст доноса, который написал на отца Никона иеромонах Гурий (Ежов). В 1927 году оптинский старец был арестован в третий раз. Как и «советовал» доносчик, отца Никона отправили на три года на Соловки. На вокзале Калуги, откуда батюшку вместе с другими заключенными отправляли в концлагерь, провожающая его собралась огромная толпа его духовных чад…

Три года в лагере пролетели, и ОГПУ без суда и следствия добавило отцу Никону еще три года ссылки на Север, в Архангельскую область. Там уже страдавший туберкулезом 42-летний Никон попал буквально в рабство хозяйки, у которой он поселился: она нещадно посылала его на самые тяжелые работы, считая болезнь притворством, а когда туберкулез обнаружился со всей очевидностью – выгнала квартиранта из комнаты. Заехавший навестить отца Никона ссыльный оптинский монах Петр (Драчев) увидел такую картину: больной лежал на двух сдвинутых табуретках, в валенках, шапке и ватнике, вместо подушки под головой – мешок с его вещами.

- Что это значит? – спросил отец Петр.

- А это значит, — ответил отец Никон, — вылетай, куда хочешь.

Монах отвез отца Никона к себе в соседнюю деревню.

Удивительно, что за все время гонений, заключения, тяжких испытаний отец Никон никогда не жаловался. Его письма духовным чадам и родным написаны как будто будничным языком, без тени уныния, даже напротив – старец удивительно спокойно воспринимал всю вакханалию, которая творилась вокруг:

«Я не закрываю глаза на совершающееся и на грядущее, - писал он. – И стараюсь быть ко всему готовым… Твердо верю, что все в руках Божиих…»

Один из монахов, видевший отца Никона и в монастыре, и в ссылке, вспоминал о нем: «Он был всегда одним и тем же, нося на своем лице нечто вроде духовной радости».

От болезни ему не суждено было оправиться. В последние несколько недель своей земной жизни отец Никон ежедневно причащался. До самого конца переписывался со своими духовными детьми. Его последнее письмо едва начато и написано уже совсем неузнаваемым подчерком, словно рука его уже не слушалась… Вечером 8 июля 1931 года, в возрасте 43 лет, отец Никон мирно скончался. Он оставил после себя дневники и письма. По ним видно, что мудрость не измеряется количеством дипломов, а настоящая радость не может быть сломлена никакими внешними трудностями.