Сегодня мы будем подсматривать через замочную скважину. И тема сегодняшних размышлений: в чем грех Адама. Но до этого надо внимательно посмотреть на библейский текст и попробовать понять, какие заповеди получил Адам, каким видел его Господь, к чему предназначал.

Обычно говорят, что Адам и Ева получили одну заповедь: не вкушать от древа познания, — вот ее, дескать, и нарушили. На самом деле заповедей было больше.

Первая из них это была заповедь умножения жизни: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю». Вот повеление, которое Господь дал людям прежде всего. И надо заметить, что наличие такого повеления означает, что неумен тот антихристианский аргумент, который отождествляет грех Адама и Евы с их сексуальной жизнью, и затем торжествующе спрашивает, вытаскивая палец не то из носа, не то еще откуда-то: А, вот как же это размножались бы люди, если б не согрешили-то, а? — Размножались бы. И грех Адама и Евы не имеет никакого отношения к половой жизни человека, к семейной его жизни. Не в этой области произошел грех.

Вторая заповедь, которую получает Адам, это заповедь возделывания земли, заповедь труда: «в поте лица твоего ты будешь возделывать землю». Там еще пота даже нет, но просто вот, возделывай ее. Господь вводит человека в Эдемский сад и говорит: храни ее и возделывай ее. Вот здесь есть трудность в еврейском тексте Священного Писания. Дело в том, что не только в еврейском языке, но и в русском, слово сад, «гоном» мужского рода. А, тем не менее, повеление Божие говорит о женском лице, в женском роде: храни ее и возделывай ее.

Вот с одной стороны действительно ближайшее существо женского рода, которое ближе по тексту находится, оказывается земля: храни землю и возделывай землю. С другой стороны, ну, скажем, раввины полагают, что речь идет о Торе, о Слове Божием, о заповедях и о жене, которой, правда, еще нет, ее дарование предстоит впереди.

Следует заметить, что Адам создан вне Эдемского сада и вводится потом туда. Это важное замечание, потому что святые отцы, описывая жизнь человека в Эдемском саду, в райском саду, говорят, что там не было боли, не было скорби и так далее. Но, однако же, не надо эти описания механически переносить на обстоятельства антропогенеза, в тот мир, в котором человек возник. То есть изначально человек был изолирован от мира своего происхождения и помещен в некое ограниченное пространство. Этот Эдемский сад, он имел свои границы, он не заполнял собою всю землю.

Итак, заповедь труда дается человеку. В этом труде человек должен пройти большой путь. В начале библейского рассказа о сотворении человека есть такая подробность: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему». Однако в следующей фразе Библии слово «подобие» отсутствует: «И создал Бог человека по образу Своему». Вот, начиная, по меньшей мере, со святого Иринея Лионского, со второго столетия, христианская мысль различает эти два понятия: образ Бога и подобие Бога. Образ Бога это те таланты, которые Господь дал человеку. То, что отличает нас и от животных, и от ангелов. Способность к творчеству, прежде всего. Личностный характер нашего бытия, свобода, способность к речи, к разумной мысли, к любви. Вот это богообразные черты человека. Но, к сожалению, все эти черты человек может использовать во зло. Мы можем творить беззаконие, продумывать преступления, свою сферу мы можем не созидать, а убивать. И вот если человек подобно Богу все свои таланты направляет только к добру, тогда он достигает подобия Божия, становится преподобным.

Итак, то, что мы — образ Божий, это дано нам, а мы должны стать подобием Бога в ходе нашей жизни. Вот поэтому и дается заповедь труда. Есть нечто, что человеку нельзя подарить — самого себя. Человек должен уметь произрасти себя, понудить к труду свою душу, чтобы себя изменить в этом подвиге. Потому что, ну и мы сами по своей жизни это знаем, когда все дарится и ничего не достигается трудом, то эти дары оказываются зачастую разрушительными и смертельными и отнюдь не радостными.

Итак, заповедь труда — вторая из заповедей, которую получает Адам. И опять же замечу, в советской пропаганде антицерковной утверждалось, что, якобы согласно христианству, труд — это проклятие. Вот мы-то строим общество труда, а вот церковь — антисоветский институт, потому что, дескать, труд считает проклятием и наказанием за грехопадение. Это неправда. Церковь считает труд призванием человека. А вот тяжкий труд церковь действительно считает уже наказанием, такой труд, который способен рас-человечить человека. Труд, который растирает человека своими жерновами и не позволяет ему вздохнуть. В свое время, в четвертом веке, святой Кирилл Иерусалимский так пояснял, зачем Господь дал людям субботу. Говорит, суббота дана людям для того, чтобы хотя бы в этот день рабы могли бы отдыхать от произвола своих господ. Значит, поэтому заповедь труда дается до грехопадения, а после грехопадения она будет уже усложнена потом и скорбью.

Третья заповедь, которая дается человеку, это заповедь познания: нареки имена животным. Дело в том, что для архаичного сознания имя и сущность это одно и то же. Даже в латинском языке была поговорка mimina est mimina: имена это знамения, знаки, предзнаменования. Для древне-шумерской цивилизации, для египетской знание имени означает знание вещи, власть над этой вещью.

Ну, например, в Египте был такой миф. Однажды Изида поругалась с богом Ра и решила сделать ему гадость. Сделала какую-то ужасно ядовитую змею и пустила эту змею ползать по тем полям и (аулам?), где имел обыкновение прогуливаться Ра. И когда Ра был на прогулке, эта змея укусила его в пятку. Нога распухла. Но это же ведь был укус не обычной змеи, а заговоренной, поэтому на бога подействовало. И вот Ра пробует снять с себя эту порчу и не может, потому что согласно поверью колдунов снять порчу может только тот колдун, который ее изготовил и наслал. Ра мучается и ничего не может сделать. Тогда он начинает звать других богов на помощь, те приходят, стараются, тоже ничего не получается. Ну, все боги пробовали помочь Ра, кроме Изиды, и тут Ра соображает: дело в Изиде. Зовет ее и говорит: Сестренка, помоги. Помоги мне избавиться от боли. Изида говорит: С радостью, с радостью, пожалуйста. Только, ты знаешь что, для того, чтобы мое заклинание сработало, назови мне свое подлинное имя. Ра понимает, что если он скажет Изиде свое подлинное имя, то у Изиды появится власть над ним. Поэтому он, не будь дурак, называет ей другое имя. Изида, не будь дурочкой, говорит: нет. Ты мне не свое имя назвал. Называй свое. Долго идет торг. Но тут Ра понимает, насколько же правы братья Стругацкие, сказавшие, что трудно быть богом. Понятно, что трудно, потому что у человека в такой ситуации есть надежда: ну поболею, поболею, ну помру в конце концов. А боги, к сожалению, бессмертны, поэтому с этой пяткой больной ковылять по вечности это уж очень долго. Поэтому Ра сдается, называет Изиде свое настоящее имя, она его использует в заклинании, боль проходит, но у Изиды с той поры действительно есть власть над Ра.

Вот это чрезвычайно устойчивое представление в религиозном сознании людей. Вот, например, в Вятской области на севере России мне рассказывал батюшка такой случай. На приходе этого священника жил человек, ну старенький конечно сейчас уже, где-то там с середины двадцатых годов рождения. Двадцатые годы были интересными годами в жизни Советского Союза, ну чем-то похожие на современную Белоруссию, то есть такая странная смесь вроде бы и старого уклада православного и советского. Вот у меня дома есть замечательный документ: «Постановление Краснодарского краевого совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, и казачьих заодно об объявлении праздничных дней в наступающем 24 году. Линейка праздников была следующая: Рождество Христово, День февральской революции, Пасха, 1 Мая, Троица, День Парижской коммуны, Успение, Великий Октябрь. Вот такая замечательная была линейка праздников.

Ну и соответственно, в двадцатые годы детей-то всех крестили, продолжали, но вот покрестили ребенка с нормальным именем, а потом его еще и звездили. Вот позвездили этого мальчика с именем Адольф. Ну, мода такая была тогда давать детям коминтерновские иностранные экзотические имена. Двадцатые годы, ну, зовется он по паспорту Адольф и зовется, ну и ничего. В тридцатые годы с именем Адольф, как вы понимаете, в мире стало жить неуютно, в сороковые годы просто невозможно, ну и в последующие тоже. Так вот, у него было христианское имя, он был окрещен, но он никогда никому, кроме батюшки его не называл. Почему? Потому что объяснял так: ежели мое крещеное имя узнают прихожанки, бабки, они ж меня заживо отпоют. Значит, вот из этого глубокого чувства братской христианской любви он скрывал свое имя от своих сестер во Христе.

Кстати говоря, тоже очень устойчивая вещь, может кто-нибудь из православных людей знает, что никакого царевича Димитрия в истории Русской церкви не существовало. Царевич Димитрий Угличский, последний Рюрикович на царском троне или около него, в крещении он был Уар, младенец Уар. У многих русских людей были крещальные тайные имена, которые не назывались.

Так вот в Библии, скажем, тема: имя равняется сущность, а знание имени равняется власть, — в Библии эта тема звучит разнообразно. Например, когда Моисей встречается с Купиной Неопалимой — куст, объятый огнем, горит, но не сгорает. Так же поясняют — Божия Матерь: в Нее Огонь Божий вошел, Слово Божие в Нее вместилось, но Она не сгорела, не исчезла и так далее.

Ну и после этого отступления будет понятно, что происходит на первых страницах Библии. Господь дает повеление Адаму назвать имена животных. Дело в том, спрашивает Ефрем Сирин в четвертом веке: кто в семье дает всем имена? Старшие члены семьи дают имена младшим членам семьи или, наоборот, младшие старшим? Конечно, старшие нарекают имена младшим. Но тут вопрос: кто старше на нашей планете, жираф или Адам? Несомненно, жираф. И это даже не то, что из дарвинизма, а даже по библейскому рассказу. Так вот то, что Адам, человек, нарекает имена животным, это означает утверждение первенства Адама.

Тут начинается чрезвычайно важная тема для всего библейского повествования: тема переходящего первенства: «И последние станут первыми, и первые станут последними» — евангельские слова. Адам — последыш божественного творения, он последним появляется в бриллиантовой цепи божественных созданий. И, тем не менее, он — первенец Божией любви. И поэтому право первородства должно быть у него, к нему переходит. Эта тема потом будет звучать неоднократно. Скажем, Каин — первенец, Авель — последний сын. Тем не менее, Авель благословлен и Сиф, а не Каин. Давид — последний, младший из сыновей, Иосиф Прекрасный опять же младший из сыновей, но благословлены именно они. Да и о христианах апостол Петр говорит: вы, некогда не народ, а теперь народ, — последние стали первыми. Итак, Адам — последний, и он должен наречь имена животным для того, чтобы утвердить свое особое место в этом мире.

Теперь дальше. Я расскажу один апокриф, но апокриф высокого значения, статуса. Этот апокриф мы читаем в «Повести временных лет», в первой русской летописи. Там рассказывается, что когда князь Владимир слушал проповедь греческого философа о христианстве, то этот греческий философ рассказал ему следующее.

Когда Адам нарекал имена животным, то он нарекал имена и ангелам также. Тут смущаться не надо. Для церковно-славянского языка слово «животное» относится к ангелам точно так же. У нас в молитвах Великого повечерия мы читаем: животные шестокрыльные серафимы.

Ну вот, всей твари, всем живым существам Адам нарекает имя, утверждая свой высший статус. И вот тут согласно «Повести временных лет», ну конечно, рассказывается как некая более древняя легенда, просто она фиксируется здесь только в «Повести временных лет», и произошло падение сатаны, Денницы. Когда ангелам Адам нарекал имена, и все они должны были поклониться ему и служить, — а это очень важная и характерная черта православной антропологии, то, что человек выше ангелов; ангелам дано повеление служить людям: «ангелам Своим заповесть о тебе», — то вот среди этих ангелов был и Денница, я бы сказал так: ангел-хранитель планеты Земля, такой наш планетарный логос. Вот он тоже должен был служить человеку, но тут-то согласно «Повести временных лет» его и зациклило. Как это я, высший из ангелов, какой-то лысой обезьяне служить буду?

Очень интересный рассказ. Это означает, что из-за человека идет сверхчеловеческая война во Вселенной. То есть человек настолько серьезен, что из-за него произошло даже восстание ангелов против Бога. Это стоит помнить, потому что есть красивая и опасная в своей красоте фраза Достоевского: здесь дьявол с Богом борются, и поле битвы сердца людей. Видите ли, в чем опасность этой фразы. Человек в этой фразе предстает в качестве просто мата, борцовской подстилки, по которой топчутся два атлета, Бог и дьявол, а человек — просто поле, арена их сражения. Нет, человек это не татами, не мат, не борцовская подстилка. Человек — это такая ценность, ради которой Бог и сатана сражаются между собой.

Следующий сюжет, который мне хотелось бы пояснить. Слишком часто мы говорим о том, что согласно христианству история человечества началась с неудачи: первородный грех. Однако, это не так. История человечества началась с удачи. Адаму удалось назвать имена животных. Это не разгадка кроссворда. Это очень серьезная вещь. Видите ли, пусть мы не знаем, как Адам назвал этих животных, на еврейском языке или нет. Дело не в этом. Дело не в том, что он жирафа назвал жирафом, а бегемота бегемотом. А дело в том, что ни в ком из животных Адам не узнал себя. Ни о ком из животных он не сказал: это я.

Вот в становлении человека, человеческой личности очень важен этот этап самопознания через противопоставление. «Нет, я не Байрон, я другой». Это очень важно в становлении подростка, в становлении народа, нации, культуры и так далее, заметить и осознать свое отличие, свою уникальность. И вот Адаму именно это удалось. Он смог понять свое отличие от всех животных.

Сегодня не всем людям это удается. Сегодня, замечательная новость из России. Не слышали, я Новости посмотрел, успел сегодня? Это просто звучит как поэзия, это просто фантастика: В Государственном Дарвиновском музее в Москве открыта экспозиция, посвященная году свиньи. Серьезно, это не анекдот, это сегодняшняя новость № 1 из Москвы. Привет большой науке.

Вы знаете, мы, православные люди, консерваторы, но когда я слышу такие вещи, мне хочется призвать к реформе русского языка. Я предлагаю отменить поздравления с Новым годом, а 31-го декабря призываю дикторов радио и телевидения изъясняться так: Дорогие друзья! Кончается год красной крысы, начинается год голубой свиньи, с новым гадом вас, дорогие товарищи!

Так вот сегодня сплошь и рядом люди сами себя уподобляют скотам: Ты кто? — Я скорпион. А ты кто? — А я там какой-нибудь, не знаю, козлорог. Вот Адам этого астрологического дарвинизма избежал. Он себя не узнал в животных, и животных не узнал в себе. И вот тут-то мы и понимаем необычную деталь в структурах библейского повествования. Именно здесь и возникает тема женщины, жены. Казалось бы, так логично сказать: сначала создан Адам, тут же про Еву, а потом с животными. Нет. Похоже, что когда Адам нарекал имена животным, он понял эзотерический смысл известной песенки: все девчонки парами, только я одна. То есть он ощутил свое онтологическое одиночество в этом мире. И вот он почувствовал потребность в помощнике и спутнике.

Вот начинается уже новая страница библейского рассказа: создание жены. На Адама наводится сон, здесь интереснейший термин в еврейском языке стоит: тардема, а в греческом переводе, в Септуагинте, греческом переводе Ветхого Завета, стоит слово, более вам знакомое: экстасис. Вот экстатический сон. Тардема в еврейском языке означает не просто сон, а такой пророческий сон, сон с видениями, тонкий сон на языке аскетики святоотеческой. Вот в такое экстатическое состояние вводится Адам, и тут и следует знаменитая хирургическая операция, когда из его ребра создается жена.

В прошлый мой приезд мы этот текст разбирали уже? Про ребрышко? Нет разве? Интереснейший текст, с массой комментариев, толкований.

Самую замечательную экзегезу этого текста мне доводилось услышать четверть века тому назад в стенах МГУ. Приехали к нам в Университет студентки Теологического факультета Западно-Берлинского Университета. Встал вопрос, с кем их спаривать, надо найти им коллег, теологов, нашли студентов кафедры атеизма, решили, что они для этого подходят. Ну и вот была у нас встреча. И эти, прости, Господи, теоложки, они нас шокировали следующим заявлением. Они феминистки. Я впервые увидел звериный оскал феминизма, эти феминистки нас порадовали заявлением, оказывается, женщина — венец творения. Что означает, что жена создана от Адама? Что мужик это полуфабрикат, это промежуточное звено на пути к высшему созданию, а именно женщина это и есть венец творения.

Кстати, в этом есть своя правда. Если уж строго придерживаться библейского текста, то именно Ева, именно жена, это райское создание. Вот Адам, помните, я подчеркнул, создан вне рая, а жена создана в раю.

Так вот, что же касается нефеминистского толкования, а научного, то перед нами здесь отголосок, пожалуй, первый в истории человечества, сознательной литературной игры словами. Это именно отголосок первой игры словами. Потому что игра словами эта происходит не в Библии, не в еврейской культуре, а в шумерской.

Вот там, в Шумере есть богиня Нинти, и вот ее имя переводится двояко: богиня жизни и богиня ребра. Дело в том, что на аккадском языке, языке древнего Шумера, аккадский язык это семитский язык, родственный еврейскому, на аккадском языке слово цин имеет два значения, цин — ребро и жизнь. То есть, понятна семантическая связь. Славянин скажет: живот — жизнь, да. А здесь очевидно дыхание, сердце, грудь, ребро — вот в итоге эта ассоциация: ребро и жизнь.

Значит, в шумерском языке это цин, а в еврейском языке, иврите, это цела, цела — ребро. Соответственно, эта игра словами, началась связка смысловая обыгрываться еще в литературе древнего Шумера, и в Библии позднее она находит свой такой отголосок. Но собственно в еврейском языке, как и в русском, слово цела имеет два других значения. То есть ребро, да, но ребро может означать анатомически «кость», а ребро имеет еще другое значение — это некий аспект, грань. И вот в этом смысле женщина, женственность оказывается гранью, аспектом человеческой природы.

И, наконец, с точки зрения богословской уже собственно то, что я вам говорил, феминистское толкование, собственно научное этимологическое и богословское толкование со времен, опять же, Иринея Лионского, со второго столетия.

Здесь делается следующая увязка. Ветхий и Новый Заветы. В Ветхом Завете проображаются события Нового Завета. Двумя словами Осипа Мандельштама: «и прежде губ уже сложился шепот, и в бездревесности кружилися листы». Вот тень Евангелия в Законе. Значит в Ветхом Завете Адам — родоначальник человечества, в Новом Завете Христос — родоначальник нового человечества. У Адама есть жена, Ева. У Христа есть невеста — Церковь, невеста — аренс. Жена Адама создана из ребра Адама, когда он спал. В смертном сне Христа на Кресте, прободается Его ребро, и из ребра изливается кровь, которой Он и созидает Свою Церковь, Свою Невесту.

Вот после того, как Адам приходит в себя, он видит жену. Да, здесь опять же важно заметить, что никакой Евы в этом рассказе и близко нет, и Адама тоже. Здесь русскому переводу не стоит верить. Ни Адама, ни Евы в этом рассказе нет. В еврейском оригинале есть га-Адам, то есть Адам с артиклем это означает термин, а не личное имя человека. А Ева появляется позже, Хавва появляется позже, уже после грехопадения, где-то к 7-ой главе это имя появляется. А во второй все время «жена».

Так вот, га-Адам, первый человек, видит жену и произносит фразу: «она наречется женою, потому что взята от мужа». Для русского слуха в этой фразе логики нет: ну взята от мужа, почему женой должна называться, почему, не дочкой, не сестрой, не тещей, в конце концов. Но для еврейского читателя здесь все было очень понятно. В еврейском языке слово муж это «иш», жена «иша». Я подозреваю, что отсюда местечковый глагол «ишачить», как обозначение тяжкой женской доли.

И это очень важное утверждение: она взята от иша, и поэтому будет иша. Это очень логично. Но дело в том, что это уже очень полемический тезис.

То есть здесь я прошу православных людей избавиться от одной иллюзии. Этот библейский текст рассказывает о первых страницах истории человечества, но сам этот рассказ возник очень поздно. Где-то там, на 1500-ой странице истории человечества. Понятно или нет? Да? То есть к этому времени уже давно стояли египетские пирамиды, ко времени жизни Моисея и написания Пятикнижия, давно уже финикийские корабли проплавали Гибралтары и так далее, и много чего произошло в истории человечества. Поэтому как бы уже было, какие Авгиевы конюшни расчищать библейским словом.

Чтоб вы поняли всю красоту этого хода мысли: наречется женой, потому что взята от мужа, — простой эксперимент. Берете лист бумаги, графите его, делите пополам. Дальше я буду называть разные парные категории, а вы ассоциативно пробуете их распределить по колонкам. Вот правая колонка, левая колонка. Дальше, добро и зло, куда пишем, в какую колонку, куда кого пишем? Добро — правая, зло — левая, свет — тьма, куда пишем? Свет — правая, добро, тьма — левая, зло. Верх — низ, куда пишем? Верх, свет, добро, низ — тьма, зло, левая. Мужское — женское, куда пишем? Ну, во-первых, вспомните, школьные годы чудесные: мальчики — направо, девочки — налево.

Но дело не только в этом. Вспомните китайский даосский символ инь — янь. И там черным цветом именно женская половинка закрашена. Это не урок по христианскому богословию, инь-янь, эта табличка и так далее, это речь идет именно о неких архетипах, о фольклоре, о язычестве. Вот в язычестве именно женское начало, как ни странно, оно очень часто отождествлялось с разрушительным. Богиню Кали уж достаточно вспомнить, индийскую богиню смерти.

Так вот то, что в еврейском языке слова муж и жена — однокоренные, перечеркивает все возможные спекуляции на эту тему. То есть в еврейской культуре эти спекуляции запрещены, что, дескать, женское начало разрушительное, темное, мрачное, другое, чем мужское.

Для многих даже европейских языков это до конца не усвоено. Во многих европейских языках до сих пор слова «мужчина» и «человек» это синонимы. Чтоб далеко не ходить, вот на украинский язык посмотреть. Про английский man опять же я молчу. Поэтому современным политкорректным западным политикам приходится изъясняться для русского слуха дико: Мужчины и женщины, сидящие в этом зале.

То есть с нашей точки зрения это просто даже невежливо: зачем эти гендерные подчеркивания там, просто «люди» можно сказать, в конце концов, да? Нет, мужчины и женщины, — потому что нет у них такого общего единого слова.

Итак, она назовется «иша», потому что она взята от «иша».

Дальше следует фраза, не менее интересная: «И отныне оставит человек отца и матерь свою и прилепится к жене». Попробуйте на эту фразу посмотреть глазами социолога, антрополога, этнографа. Перед нами типичная формула матриархата. То есть муж оставляет свой дом, отца и мать, и прилепляется к жене. Если говорить языком недоросля, то получается, что жена — имя существительное, а муж — имя прилагательное, поелику прилагается к жене. То есть это, несомненно, формула матриархата. И именно матриархальной согласно Библии представляется первая модель человеческого общежития.

Итак, появляется жена. И после этого время вспомнить о четвертой заповеди, хотя она звучит раньше. Когда Бог вводит Адама в Эдемский сад, Он говорит: от всякого древа, которое в раю, вкушай, но только от плодов древа познания добра и зла вкушать запрещено. Вот теперь стоит подумать над тем, в чем смысл этой самой главной из заповедей, полученных Адамом.

Первый вопрос. Было ли в древе познания добра и зла зло? Ответ отрицательный. Не могло быть. Бог смерти не сотворил, Бог зла не творит, и в Эдемском саду никакого зла быть не могло. Оно так называется в позднейшей памяти людей по тому событию, которое там произошло. В Библии это неоднократно бывает. И пришел Иаков к колодцу Иаковлю, к камню Иаковлю. Так этот камень так будет назван потом, потому что там с Иаковом нечто произошло. А для рассказчика уже и так все понятно.

Второй вопрос. Заповедь эта, она была дана навсегда или на время? Тут Григорий Богослов в 4 веке однозначно своим авторитетом утверждает: заповедь дана на время. Что это за заповедь? Это заповедь поста.

Понимаете, это не запрет, это именно заповедь поста. Слово «пост» православные люди в этой связи могут встретить в Синаксаре в Неделю Сырную. Уставное проповедническое чтение из Постной Триоди накануне Великого Поста. Значит, заповедь поста получил Адам. А дело в том, что нам запрещен грех, а постимся мы от добра. Это разные вещи.

Пост — это временное воздержание от чего-то доброго. Мы не можем поститься от убийства, а можем поститься от молока. То есть то, что само по себе хорошо, но считается неуместным в определенной ситуации, в такое-то время, а само по себе замечательно. Вот так же этот пост и древо познания добра и зла. Человек должен был вкусить этот плод, но для этого он сначала должен был нечто сделать. Что сделать, чуть позже разберем.

Третий вопрос. Было ли у человека знание о добре и зле до греха? Тут опять же сошлюсь на авторитет Иоанна Златоуста, который справедливо сказал, если Адам до грехопадения не знал, что такое добро и зло, значит, тогда грех стал для нас учителем мудрости. Да не будет этого!

У человека были знания о добре и зле. Просто в библейском языке слово «знание» многозначно. Есть знание, как информированность, и есть знание, как соучастие. Вот когда мы читаем, Адам познал жену свою Еву, мы же не предполагаем, что он прочитал книжку по гинекологии. Это именно реальное соединение. Так вот у первого человека было теоретическое знание о добре и зле.

О добре. Откуда мы это видим? Дело в том, что когда Господь создал весь мир, Он сказал: Вот, все, что Я создал, хорошо весьма. Добротность это не категория из учебника этики. Добротность это свойство бытия. Бог благ, мир добр, человек добротен, и особенно когда в нем нет греха, человек ощущает эту свою радостную добротность. Так что у человека было это ощущение, было знание, что есть добро.

И было знание, что такое зло. Если перед тем, как создать человеку жену, Господь сказал: «Нехорошо человеку быть одному». Нехорошо значит плохо. Вот достаточно емкая дефиниция зла. Отъединенность, противопоставленность, вот это от некого зла. Но у человека не было еще реального опыта соучастия в добре и уж тем паче реального опыта в делании зла. Вот этого еще не было. А теоретическое представление было.

И, наконец, самый сложный вопрос, на который я даже не надеюсь сегодня на ваше понимание, но, тем не менее, скажу.

Вопрос: А была ли у Адама свобода? До грехопадения? Свобода выбора была у него или нет? Ответ православной догматики очень сложный. Он звучит так: У Адама не было свободы выбора, но у него была свобода воли, жить по-своему. А вот где я свой? Вот тут возникает вопрос о свободе выбора. Скажите, когда у человека двоится в глазах начинает? Свобода выбора предполагает, что или это сделать, или это; и это хорошо, и это неплохо. И я думаю, как Буриданов осел, куда пойти. Скажите, когда у человека начинает двоиться в глазах? — Когда ему хорошо дали по мозгам.

Так вот и у нас с вами, и у Адама, и у нас начинает двоиться в глазах, что воля, что неволя, все равно. Значит, нам кто-то налил в глазные яблоки, и ясность картины снизилась, что-то мерещиться стало, путаться. Так вот у Адама до грехопадения не было свободы выбора, то есть не было призраков добра: кажется и это неплохо, а вот это тоже, кажется, хорошо и так далее, и непонятно, что выбрать. Вот этих виражей в его мире не было, а свобода воли была. Свобода быть самим собой.

А дальше возникает всегдашний вопрос: а где я? Что свобода, значит, быть самим собой. А где я? Я настолько сложен в нынешнем состоянии. Простите, но каждый из вас это просто парламент какой-то, польский сейм, я бы сказал. Русского парламента это не касается.

Вот представляете, заседает сейм, на повестке дня один вопрос: дело было вечером, делать было нечего. И спикер ставит на повестку дня: "Товарищи, чем займемся. Повестку дня. Шановни дипутати, ваши предложения".

И вот тут фракция головы предлагает: а пойдем в библиотеку, почитаем книжки. Фракция сердца робко возражает: Какая библиотека? Ты чего? У тебя книжки везде дома, в туалете книжный шкаф стоит. Может, пойдем в храм помолимся, в кои-то веки. Вечерок в храме проведем. Но объемистая центристская фракция единого желудка говорит: Вы чего, ребята. Достали вы меня своей духовностью. Ты полистай записную книжку, выясни у кого сегодня день рождения, к кому на хвост упасть, пойти поужинать на халяву. Есть еще фракция радикальных демократов, чего она, на ночь глядя, советует, я вообще молчу. Все фракции в парламенте на законном основании, все избраны избирателями. А вот грех рождается, когда потребность и предложение более низкой фракции реализуются засчет более высокого предложения. Вот тогда рождается глупость или грех.

Так вот для человека любого возраста, любого человека очень важно осознать, где я? Я — это мой социальный имидж, я — это похоть, я — это мой ум, мое сердце? Что по-настоящему меня радует? С чем я по-настоящему сопрягаю свои радости и надежды? Вот поэтому для христианина свобода это верность, возможность быть верным самому высокому в себе. Поэтому, «познайте истину, и истина сделает вас свободными».

Так вот свобода у Адама была. Но пока ему ничего не мерещилось, поэтому и свободы выбора не было. Это издалека кажется, это плохая философия Воланда о том, что если не будет тени, то тогда ничего увидеть будет нельзя, свет все будет испепелять. — Чушь это. Потому что добро самодостаточно. Добро не нуждается в зле. Понимаете, мать, когда подходит к своему малышу, она же не решает каждый раз мучительный выбор в духе Достоевского, приласкать сыночка или головой об стенку его трахнуть. (Если и позитив, самодостаточен позитив-то любви.?)

Ну а теперь, что же произошло в Эдеме. Для того чтобы в этом разобраться, надо представлять себе топографию, сакральную топографию. Есть земля, есть Эдемский сад, омываемый четырьмя реками: Тигр, Евфрат, а две другие реки мы не знаем. Реки мифологические. И само событие происходит на границе мифа и истории. Мифа в высоком смысле. Культурология и философия двадцатого века перестали считать слово «миф» ругательством. Почитайте Лосевскую «Диалектику мифа» и будет понятно, почему я это слово считаю возможным употребить. Но на востоке от Эдема там помещаются два древа, древо жизни и древо познания добра и зла.

Дальше я буду излагать то толкование этих событий, которое принадлежит уму и перу преподобного Ефрема Сирина. И надо объясниться в причине моей такой привязанности к этому святому автору. Дело в том, что как писал архиепископ Филарет (Гумилевский) в девятнадцатом веке, первый русский ученый исследователь святых отцов и в первом русском учебнике Патрологии, у него там есть очень важная фраза: Святые отцы прежде, чем стать святыми отцами, были людьми, ищущими истину.

Вот отсюда вопрос, когда мы читаем тексты святых отцов, а где эта минута преображения? Где святой отец нечто сказал от своей головы, от духа своей культуры, школы, цивилизации, а где от Бога? С Библией проще: все Священное Писание боговдохновенно, аминь. А святые отцы, они же могут что-то сказать от себя. Это никакая не тайна. Православие никогда не ставит знак равенства между святостью и непогрешимостью. Апостолы между собой ругались: Петр и Павел в Антиохии; святые ругались между собой, — всяко бывало. И отсюда и потребность в религиозном взвешенном академическом богословии, чтобы понять, где у святых отцов нечто действительно святое, а где то, что можно попробовать понять, облобызать, но отложить в сторонку.

Вот в случае с Ефремом Сириным такая граница преображения его ума, она очень хорошо заметна в его размышлениях над книгой Бытия.

Преподобный Ефрем, он необычный человек. Из его прозвища Сирин, вы уже поняли, что он сириец. Это уже очень важно для нашего богословия. Большинство святых отцов — греки, римляне, а тут — сириец, человек совершенно другого воспитания, культуры, языка и, главное, ближе к Библии. Потому что ясно, что сирийская культура, древне-сирийская, она очень по укладу жизни своему, поэтике своего мышления очень близка к библейской. Вот, скажем, преподобный Ефрем размышляет, когда Господь создал мир. Дату, пожалуйста. В какой день недели? Казалось бы, странная постановка вопроса.

Преподобный Ефрем поясняет так.

Смотрите, когда Господь создал человека на шестой день творения, то ввел его в Эдемский сад и сказал: вкушай. Значит, что было в раю? Значит, яблочки должны быть вкусными уже. Значит, после Преображения, да? Значит, сентябрь. Так, понятно, новый год в сентябре. Ну, действительно в древнем церковном календаре Новолетие в сентябре. Вопрос: какого сентября создан мир?

Смотрим внимательно. В четвертый день творения Господь создал светило большое и светило малое, то есть солнце и луну, а луна бывает полной, а бывает ущербной.

Преподобный Ефрем спрашивает, скажите, разве Бог может создать что-то ущербным? Нет, конечно.

Значит, дата творения мира хорошо известна: за три дня до сентябрьского полнолуния. Потому что луна на четвертый день создается. Значит, сентябрьское полнолуние — четвертый день творения.

Удивительный буквализм, подкупающий своей прямотой и наивностью. Такой удивительный антропоцентризм, которого так не хватает современной культуре, запутавшейся в своих экзистенциалистских рефлексиях. Вот это радостное ощущение естественности, что все нас ради человек и нашего ради спасения. Вот это ощущение было у преподобного Ефрема. Вот заметьте, потрясающий буквализм его понимания библейского текста.

И вдруг совершенно иное мышление на страницах того же автора, посвященных рассказу о грехопадении. Но прежде, чем изложить его толкование этого сюжета, надо попробовать понять самого Ефрема Сирина. Надо попробовать понять, как он молился. Не в смысле, какие он молитвы читал у себя в келье, а просто представить себе богослужение этой поры.

Сегодня православные христиане в храме стоят на месте, у католиков и того хуже: все сидят. А в древнем богослужении христианском христиане ходили по храму. Была пространственная динамика в нашем богослужении.

Начиналась служба с того, что христиане собираются в притворе храма. Притвор — это символ Ветхого Завета. И вот поэтому Литургия начиналась в притворе. Притворы были большие, не так, как сегодня — узкий тамбур, а притворы были большие. И в этом притворе пелось начало Литургии.

До сих пор у нас Литургия начинается с псалмов, песнопений Ветхого Завета: Благослови душе моя Господа; Хвали душе моя Господа. Потом, здесь же лежало на аналое Евангелие, новозаветная книга. Священник и дьякон берут Евангелие после чтения псалмов и под пение Заповедей Блаженств, новозаветная проповедь, входят в центральную часть храма.

Центральная часть храма, трапеза, это символ Нового Завета, а алтарь символ вечного будущего Царствия Божия. Значит, отсюда, так называемый, Малый вход. Термин у нас остался в литургике, а смысл потерялся. Мы называем: пора нам Малый вход совершить. На самом деле это выход. Батюшка и дьякон выходит из алтаря, делают круг и возвращаются к престолу.

А во времена Ефрема Сирина все это буквально так и происходило. Это был малый вход из притвора в центральную часть. В центре храма стоял жертвенник. Сегодня это столик, который стоит слева от престола в алтаре, а раньше он стоял в центре, большой стол, похожий на канунник. Вот сегодня люди, приходя в храм, на канун, за помин столик стоит там, и приносят печенюшки, хлебушек там, сахар или еще что-то.

Кстати, а в ваших краях, что кладут на канун? То же самое? Ничего более вкусного нет оригинального? Жаль. Ну ладно.

И вот люди приносят в храм нечто и кладут на жертвенник. Но на жертвенник надо класть то, что нужно в богослужении. А Литургии нужен хлеб и вино. Сегодня люди покупают эти продукты где-то в магазинах, а в Сирии и в Греции в древние времена христиане сами все это делали. У каждого свое домашнее вино, как в Грузии сегодня, у каждого свой хлебушек.

Вот приносят эти дары люди в храм, опять, как у нас все изменилось.

Слово «просфора» знают православные люди? Слово «просфора» означает приношение. То есть просфоры люди приносили в храм из дома раньше, а сегодня мы напротив просфоры из храма забираем. Так вот люди приносят свой хлебушек и свое вино.

Дальше всем понятное правило: для жертвы Богу нужно отобрать лучшее. Лучший хлебушек заметен более или менее издалека, самый пышный белый без дырочек и так далее. Взяли лучший хлебушек, с ним будем служить.

А с вином? Как лучшее вино опознать? Тут, я полагаю, наступала золотая пора в богослужении дьякона. Надо было попробовать и авторитетно батюшке посоветовать, на чем сегодня служить: на вине Кузьминичны или Ильиничны.

Ну а теперь самое интересное. Когда люди приносили эти свои дары к жертвеннику в древности, при этом они просили помянуть себя и своих близких, за которых приносят эту жертву. То есть кладет, бабушка, скажем, сама подходит к жертвеннику, кладет хлебушек, кувшинчик с вином ставит и говорит: батюшка, это там за мою дочку Марью, внука Илью и так далее.

Отсюда в нашей литургии до сих пор после чтения Евангелия огромное количество ектений, прошений о здравии, о упокоении, такое нагромождение целое, много, много, чтение записок и так далее.

Значит, вошли под Заповеди Блаженств, прочитали Евангелие, и прихожане собираются верные, дают свои записки, дары и так далее.

Я вот помню, сейчас чтение записок у нас это очень скучное время в богослужении, а вот в Румынской Церкви Православной сохранился более древний обычай, более живой. Там вся деревня приходит в храм именно к этой минуте, когда читают записки заздравные на Литургии, все остальное их не интересует, а вот это — самое главное. Потому что записки пишутся сложносочиненно, не так как у нас: о здравии рабы Божьей Дарьи, Феклы, Марьи и так далее. Нет, у румын иначе: «Раба Божия Марья просит Христа о том, чтобы Он наказал вора, который на прошлой неделе украл у нее кошелек». «Раба Божия Татиана молится о том, чтобы ее дочка, наконец-то, вышла замуж». — То есть все новости деревни можно узнать в эту минуту: такое местное радио.

Так вот люди приносят свои записочки, дары. Отбирается самое лучшее и после этого совершается Великий вход. То есть дьякон и священник отбирают лучшее вино, в чашу наливают, каравай берут и идут в святая святых, в алтарь, с этими лучшими дарами.

Символика эта до сих пор у нас есть, когда священник даже когда просфора богослужебная специально испечена, но все равно священник вырезает из нее Агнца. Это символика того, что это самое лучшее и главное, святое берется, избранное, для совершения таинства. И вот это вот избранное вносится в алтарь.

А алтарь это уже не наше, это уже Царство вечное будущего века, и затем износится хлеб, освященный вечностью, износится назад к людям, возвращается к ним.

Вот это то, что видел и переживал преподобный Ефрем Сирин. Такая была динамически развивающаяся Литургия. Отсюда будет понятно и его переживание библейского рассказа.

По его пониманию: весь мир это храм. Весь мир это храм. Мир вокруг Эдема это придел. Сам райский сад это трапеза. Весь сад был подобен трапезе, пишет Ефрем Сирин. Трапезе в церковной смысле, главный неф, главное пространство храма, где стоят верные, мирское священство, вы — народ священников. А дальше древо познания и древо жизни — это царские врата, за которым алтарь, святая святых. Адам и Ева — это священники.

И вот первый человек как священник должен был принести жертву, в алтарь принести ее, принести жертву Богу. И при этом он должен был пройти через два древа: древо познания и древо жизни.

О том, что эти два древа неразрывно сплетены своими кронами, уже говорится в Послании Диогнета, это начало второго века, христианский памятник. Там утверждается, что как невозможно познание добра без доброй жизни и невозможна жизнь без познания истины, вот поэтому эти два древа едины.

Итак, Адам — священник, который должен был принести жертву. А произошло вместо жертвоприношения похищение. Вот это и есть суть греха Адама: вместо жертвы похищение.

Во-вторых. Ефрем Сирин идет дальше. Его мысль становится совершенно поразительной, уже никакой историей необъяснимой. Он говорит так.

Вот если сад подобен трапезе, и в Эдемском саду каждый цветок даровал бессмертие. То есть это мир, в котором Бог всюду, как в церкви. Ведь в церкви ни один предмет не равен себе самому. Вода в храме больше, чем вода. Хлеб на литии больше, чем хлеб. Икона больше, чем доска. Ладан больше, чем смола и так далее. Все пронизано божественным Духом. Вот так же и в Эдемском саду. Все, к чему ни прикасался Адам, это были таинства. Все давало ему радость Богопричастия.

Но в церкви православной есть святыньки, а есть святыни. Это не одно и то же. Какая-нибудь там просфорка дома это святынька, а хлеб причастия в алтаре это святыня.

Так вот точно так же и в Эдемском саду по мысли Ефрема Сирина. И вот главный вопрос он ставит: «О, если бы задумалась Ева, кто перед нею, — когда она стояла перед древом познания, — тварь или Творец.

То есть по мысли Ефрема Сирина древо познания и древо жизни — это Сам Господь. Как вот мы причащаемся Христу под двумя видами: Тела и Крови, хлеба и вина, точно так же и первый человек должен был войти, принять плоды древа познания и древа жизни и стать богом. Это путь обожения, к Богу человек должен был так приобщиться. Ну а теперь будет понятно, что же произошло, и почему столь страшными оказались последствия произошедшего.

То, что совершает Адам, это грех богохульной кражи, попытка стать богом мимо Бога, попытка украсть Святые Дары, выкрасть их.

То есть вместо жертвы, — священник — он жрец, он приносит жертву, — вместо жертвы кража, вместо отдачи, опять же, хватовство.

Ну а теперь посмотрим, как это развивается. То есть этот грех, я бы сказал, такого технологического отношения к миру в духе индустриального империализма западноевропейской цивилизации фаустовского духа — дух магии.

Как известно в религиоведении, различие магии и религии проходит именно по этому критерию: религиозный человек молится, колдун приказывает. Колдун убежден в своих полномочиях и во власти своих заклинаний. Вот и Адаму казалось, что можно совершить некое действие: «я право имею», которому Бог должен будет подчиниться.

Теперь смотрим, как этот сюжет разворачивается на библейских страницах. Жена стоит перед древом познания. Естественно, тут возникает вопрос: где Адам? Я не встречал у святых отцов ответа на этот вопрос. Почему в решающую минуту жена была одна?

В апокрифах ответ следующий. Адам был на экскурсии. То есть в это время Господь показывал Адаму другие уголки Эдемского сада, а жена осталась на хозяйстве, ну этим и воспользовался заезжий кавказец.

Второй вариант, интерпретацию, я читал в иудейской раввинистической литературе. Раввинистическое толкование полагает, что Адам спал в это время, потому что, как только появилась жена, Адам и Ева тут же приступили к исполнению первой заповеди, то есть плодитесь и размножайтесь. А поскольку в такого рода общении мужчина выступает донором, женщина реципиентом, то поэтому мужчина, исполнив свой супружеский долг, отваливается и засыпает. А напротив, женщина ощутила в себе прилив новой силы, ощутила себя необычной, зачатие новой жизни и поэтому пошла в самое священное место Эдемского сада, чтобы там попробовать понять себя, что же с ней происходит.

Но как бы то ни было, но я говорю, это не святоотеческое толкование, поэтому церковными их считать нельзя, оба этих толкования, ну а в Библии просто Ева одна.

И вот тут появляется змий, который говорит ей: Правда ли, сказал вам Бог, что от всякого древа, которое в раю, вкушать вам нельзя. Ева отвечает, нет, это неправда. Нам от всякого древа, которое в раю, вкушать можно, а к древу познания добра и зла прикасаться нельзя.

Кстати, вот это и есть первый грех в истории человечества. Именно этот ответ Евы. Грех двойной. Первый ее грех в том, что она вообще ответила. В таких случаях кричать надо, а не отвечать. Человек — сложное существо, и в нас есть сила любви, и есть сила ненависти. Эрос и тонадос, если говорить языком Фрейда.

Когда человек чувствует в себе голос (Воланда?), он должен прогневаться, отогнать. Ненависть — это Божий дар человеку. Ненависть в нашей душе исполняет функцию, подобную антителам в нашей крови. Распознал инфекцию, набросился и пожрал ее, выбросил ее вон. Надо уметь гневаться на злые мысли, богохульные мысли: это не я, не хочу, не соизволяю.

Святой Феофан Затворник в девятнадцатом веке христианской девушке отвечает на вопрос, та спрашивает, батюшка, как мне бороться с блудными мыслями, нехорошими и так далее. Святитель Феофан отвечает: Ну, представь себе, ты идешь по городу темным вечером, на тебя напал громила какой-то, бандюга, и схватил тебя. Что тебе делать? У тебя сил нет ему сопротивляться. Но ты все твои силы собери в кулачок и дай ему, что есть духу, — вот тут, конечно, удивляешься духу девятнадцатого века, он советует девушке дать ему в грудь, этому громиле, наши современники посоветовали бы в другое место нанести удар. Но джентльменский девятнадцатый век таких вещей не позволял. И дальше Феофан Затворник говорит, что когда ты дашь этому громиле в грудь, он чуть-чуть ослабит свою хватку, а ты кричи: караул, грабят.

Вот точно также, когда напали на тебя хульные помыслы, плохие нечистые, ты их хоть на секунду отстрани от себя и тут же кричи: Господи, караул, грабят, пошли мне ангела-хранителя, защити меня от этого помысла.

Так вот Ева не прогневалась. Ведь змей явно соврал, соврал. Что Бог, дескать, запретил вам все есть и так далее. Вместо того, чтобы отогнать эту клеветническую мысль, Ева начинает открывать научный симпозиум: так сказал Бог, не так сказал Бог. То есть это уже была некоторая слабость волевого начала.

Второй грех Евы был в том, что она переврала Божью заповедь. Ну, Божья заповедь-то была: не вкушай плода от древа познания. Чего Ева говорит? — Не прикасайся к древу познания. Это первые слова женщины на земле согласно Библии, и тем более знаменательно, какие они оказались.

Есть удивительный феномен женской религиозности. Женская религиозность очень часто оказывается более жестока, нежели религиозность мужская. Женщины очень любят выдумывать сами для себя и для окружающих новые заповеди, правила: нельзя свечку через левое плечо передавать, тут перед иконой нельзя проходить, там, на коврик нельзя наступать и пошло-поехало. Ни в одном Законе Божием этого не прочитаете, это только бабушкина академия. Ну, опять же вспомните, девушки, из храма, не из Эдемского сада, но из храма вас выгоняли наверняка из православного? Кто этим занимается? Монахи за вами бегают, что ли? Нет, свои же товарищи по полу.

Так вот и первый религиозный поступок женщины на земле — самовольное ужесточение Божьей заповеди. А это очень опасно. Потому что, ужесточив Божью заповедь, жена делает себя беззащитной перед пропагандой сатаны.

Представьте эту сценку по-детски, это полезно некоторые страницы Библии уметь и по-детски себе представить.

Вот дерево, предположим, что это яблоня. Древо познания никакого отношения к яблоне не имеет. Это средневековая латинская игра слов: малем и малум. Малем — яблоко, малум — зло. Но в Библии, в еврейском языке ничего такого нет. Ну хорошо, предположим, что это яблоня. Вот змей ее обвил, головку свешивает и леди ему говорит: сказано, что если прикоснемся, то в тот же день умрем. А змей говорит: Дура, посмотри на меня, я не то, что прикоснулся, живу я тут — и ничего.

То есть именно ужесточение заповеди делает эту заповедь легко атакуемой и опровергаемой. Такое часто происходит в нашей церковной педагогике, когда мы на детишек страх Божий наводим, все эти страшные рассказы, да? Один мальчик без спросу у бабушки ел вишневое варенье и после этого выпал с девятого этажа, что-нибудь такое, да? Сколько таких страшных рассказов приходилось нам в детстве слушать. А затем ребенок убеждается, что можно съесть вишневое варенье, и ангелы тебя не испепеляют в Содом и Гоморру, понимаете? И с девятого этажа не падаешь и в погребе ногу не ломаешь. Ага, бабушка, наврала. И все-то ваша Библия врет.

Вот подобное и с Евой произошло.

Змей отвечает: Нет, неправду сказал Бог, потому что знает Он, что если вы вкусите от древа познания добра и зла, то станете как боги, знающие добро и зло.

То есть уже прямая атака, и Ева уже не может сопротивляться. Хотя здесь есть подсказка: станете как боги, знающие добро и зло. Вот это вот «как», частица, она же такая двусмысленная. Если мы говорим, что Иван совсем как Павел, ну значит, он точно не Павел. Если обезьяна совсем как человек, значит за этим стоит понимание того, что обезьяна точно не человек.

Но, кроме того, в этой фразе есть замечательный большевистский акцент: станете знающими добро и зло. То есть это означает, что сейчас вы этого не знаете, а только в будущем, когда прорвемся, тогда будете знать правду. А сейчас ничего не знаете. То есть это аксеологический нигилизм: то, что вы знаете сейчас, ничего не стоит, все забудем, сотрем, выбросим, а потом с нуля мы наш, мы новый мир построим.

Ева не сопротивляется. Следующая фраза Библии удивительна.

«И открылись у Евы глаза, и увидела она, что древо приятно на вид, и плоды его приятны на вкус, и оно вожделенно, ибо дает знание».

Что за глаза открылись у Евы? Это не были глаза котенка, то есть вот слепой котенок был, а потом открылись, нет. У нее открылось совершенно другое зрение. Не третий глаз, нет. Гораздо хуже. Она стала смотреть на мир глазами потребителя, рыночной торговки. Перед ней самая сакральная вещь мироздания, а что она там видит? Ага, упаковочка ничего себе, вкусненькая, кажется, конфетка, ах, да, в третьих вожделенно, потому что дает знание.

Вот представьте себе, что вы подходите к чаше с причастием, я вновь напоминаю, что древо познания это и есть чаша с причастием, вкушаете причастие и говорите: О, батюшка, кагорчик у вас сегодня ничего, не молдавский, небось, да? Кстати, облаченьице у вас тоже, батюшка, не софринское, да? из Греции привезли? Ах да, верую, Господи, яко сие есть Тело Твое и Кровь Твоя, да, да, конечно, конечно.

Вот понимаете, такой вот вульгарный эстетизм, это уже следствие болезни. И вот таким глазом Евы смотрят на православие, на наши святыни очень многие люди.

Потому что политики, которые не верят в Христа, но верят в православие, в православизм, верят в то, что Православная Церковь всегда цементировала наш народ и что-нибудь в таком духе.

Таким же глазом смотрят искусствоведы, которых в иконе интересует только колорит и прочее, то, о чем мы вчера говорили.

Вновь повторяю: древо познания — это причастие. В чаше с причастием нет зла, но вспомните, какие молитвы православный христианин читает перед причастием: Да не в суд или во осуждение будет мне причащение Святых Твоих Даров. То есть, оказывается, причастие может быть в погибель, причастие во осуждение. Апостол Павел вообще полагал, что христиане умирают по той причине, что недостойно, без рассуждения причащаются Тела и Крови Христа, не понимая, где профанное, а где священное. Вот именно это и произошло с Евой.

После этого Ева идет к мужу и предлагает ему соучастие в своей трапезе. Почему она это делает? Я встречал два толкования этого сюжета.

Первое — мысль Ефрема Сирина. Простите, нет, сначала раввина скажу.

В раввинистической литературе мысль следующая. Ева почувствовала, что она умирает, и тут ее сознание обожгла страшная мысль: я умру, а Адам останется жив, и Бог даст ему новую жену, и он будет с нею счастлив. Да не будет этого, кушай, миленький.

Чтобы понять всю правдивость и глубину этой раввинистической мысли, надо просто вспомнить, что согласно Талмуду Ева — вторая жена Адама, а не первая. Первая была мифологический персонаж Лилит. В Библии ее нет, но в Талмуде она появляется. В Лилит влюбился архангел Михаил, она его уговорила открыть ей тетраграматон, священное имя Бога, Иегова, и когда она это имя узнала, Господь этого не потерпел. Он не мог, чтобы на земле был человек, который знал бы его имя, и у него была бы власть над ним. И поэтому он превратил Лилит в звезду Исциарь — Венеру.

То есть это иудейское предание было, а отсюда понятно и продолжение, что Ева — вторая жена, боится, что появится и третья еще. Глубокое знание женской психологии демонстрируют раввины.

Что же касается святоотеческого предания, то здесь у Ефрема Сирина как раз есть совершенно противоположное толкование этого места.

Преподобный Ефрем полагает, что когда жена отошла от древа познания, она ощутила в себе прилив эйфории. Такое бывает, когда человек совершает серьезный грех, ощущает полет: я смог, я преодолел, я не тварь дрожащая, я право имею. И вот она пошла к мужу похвастаться: Смотри, я начинала свой трудовой путь твоим ребрышком, а сейчас я — богиня, а ты — еще не пойми, что такое.То есть в Еве согласно Ефрему Сирину рождается похоть власти.

Вот та самая формула матриархата изначальная ломается здесь. Вместо союза любви, пусть даже и матриархального, рождается гордыня и превознесенность, чувство превознесенности одного человека над другим, и поэтому в конце рассказа о грехопадении мы видим уже противоположную патриархальную формулу, то есть опять первые стали последними.

И в конце рассказа о грехопадении мы читаем к жене слова Господа обращенные: «Отныне к мужу будет влечение твое, и он будет владычествовать над тобой».

Вот, а пока Ева радостная идет к Адаму, предлагает ему соучастие в трапезе, он соглашается. После этого опять: «И открылись у них глаза (второй раз). Открылись у них глаза, и они увидели, что они наги и устыдились».

Что за глаза у них открылись? Что за нагота?

Они просто утратили ум Христов, в Новом Завете так называется дар прозорливости, дар благодатного видения субстенция этернитатис, под знаком вечности.

Они увидели наготу друг друга. У них до этой поры, до греха, была одежда из света в том смысле, что человек и Бог не были разделены, и поэтому одежда благодати их окутывала. Теперь они отреклись от Бога, отказались, и остались просто людьми.

Нормальный человек — это человек плюс Бог. Но теперь этот плюс убирается, человек остается просто человеком. Только человеком.

И вот они видят друг друга в этой своей слишком человеческой наготе и устыдились.

Очень важное свидетельство в Библии. Заметьте, Бог еще никого не наказал, никого не проклял, никому слова плохого не сказал, а людям уже плохо: они устыдились друг друга.

По замечательному слову Иоанна Лествичника, святого шестого столетия, любовь не знает стыда. Действительно, близкие люди не стыдятся своей наготы. И, напротив, там, где появляется потребность в одеждах, в препоясаниях, это уже некая отчужденность людей друг от друга проявляет себя.

Уже с этой страницы Библии начинается путь в тот тупик, где Сартр скажет: ад — это другой. Другой, который всегда рядом со мной и смотрит на меня. После этого они делают себе препоясания из этих листьев каких-то.

Затем уже следующий этап, Адам слышит голос Бога, ходящего в раю. Тоже очень важная деталь. Бог теперь уже перестает звучать внутри сердца Адама, Бог становится чем-то чужим и далеким, звучащим там, в садах.

Плюс еще там есть в Библии замечательное выражение: В прохладе полдня, оказывается, Бог ходит. Для нас с вами это ничего особенного не значит, но только вспомните, что библейский автор живет на юге. Что там за прохлада в полдень такая образовалась? На Ближнем Востоке? В Израиле или Месопотамии? У итальянцев и то есть поговорка, что в сиесту, то есть в полдень, на улицах можно встретить только собак и англичан. Ну а Адам теперь в прохладе полдня видит еще и Бога.

То есть уже некая странность в его восприятии, но еще большая странность потом: Адам прячется под кусты, заслышав голос Бога.

Вот это уже несомненно улыбка библейского автора.

Видите ли, я всегда вспоминаю слова своего преподавателя Ветхого Завета в Семинарии Московской. Он нам говорил так, что оригинал и перевод похожи на ковер с лицевой стороны и с изнанки: рисунок тот же — краски другие. А особенно когда речь идет о церковно-славянском переводе Библии. Церковно-славянский язык по сути своей высокоторжественен. И поэтому человек, который слышит Библию только по церковно-славянски, не чувствует многообразия стилей библейских рассказов. Там есть все. Там есть торжественные страницы, есть прозаические, есть фельетонные, есть памфлетные, есть богоборческие и так далее — все есть в Библии. И вот здесь есть место для улыбки.

Первая улыбка в Библии это слова: «увидели, что они наги». Дело в том, что в еврейском языке это откровенная игра слов: арум — мудрый и эрум — голый. А, учитывая, что еврейский язык консонансный, пишутся только согласные буквы, а гласные не пишутся, то по написанию это полные омоними: рм. Соответственно, люди хотели стать аруми — мудрецами, стали эруми — голышами.

Для еврейского читателя здесь повод улыбнуться.

Вторая улыбка вот здесь. Адам прячется от Бога под кустом. Да, Адам, великую мудрость нашептал тебе змей. Только великие посвященные, в тридцать третьей степени посвящения могут такое знать: от Бога под кустами прячутся — там тебя точно не найдут. Великая мудрость, конечно.

То есть, понимаете, в Адаме начинается раскол. Ириней Лионский говорил, что смерть есть раскол. И вот раскол начинается сразу.

Раскол между людьми: они чувствуют друг друга чужими. Это очень интересно. Дело в том, что часто кажется, что совместно совершенный грех объединяет. — На самом деле разделяет. В старой монашеской книге, в Патерике, есть такая история. Монах раз в неделю приходил из своего скита.

А кстати, слово «скит» знаете, что означает? Можете догадаться или нет? Нет, скит это не скитание. Дам подсказку: это вообще не славянское слово, оно египетское: шехит, не шахид, хотя может быть, здесь есть связь. Шехит — взвешивание сердца, это означает. То есть место, где взвешивается сердце. Это название местности в Египте.

Так вот из своего скита этот египетский монах, раз в месяц приходил в деревню; и там менял свои корзины, которые плел, на хлеб. Приходит он однажды, а хозяйка дома одна, муж уехал. И тут у него начинается борение, и он начинает приставать к этой хозяйке: ну давай быстренько, там, пока мужа нет. Женщина оказывается более твердой в вере и в заповедях, чем этот монах, и она отнекивается, но силенок-то у нее мало, а монах-то крепкий, и она так, сяк, да вообще там месячные, то, се, пятое-десятое, пробует уклониться, а он, зараза, все пристает. И тут в решающую минуту действительно появляется муж. Из окна видно далеко, ну конечно весь пыл у монаха проходит, все нормально. И тут эта женщина говорит монаху. Ну, вот видишь, как хорошо, что я тебе не поддалась, а ведь иначе мы бы уже совершили грех и сидели бы порознь.

Вот этот вот последний кусочек фразы, он особенно драгоценен. Это очень точно, что совершенный грех, действительно, не соединяет, а скорее разделяет людей, и на примере Адама и Евы это как раз очень хорошо было видно.

Хотя вновь говорю, грех их совсем не был в том, что они вступили в какие-то сексуальные отношения. Не в этом грех, никак.

Затем второй раскол: в отношениях с Богом, Бог кажется чем-то чужим.

И третий раскол: в отношениях с самим собой. Разум и чувства разошлись настолько, что, повинуясь своим чувствам, Адам становится способен на очень странные поступки — вот от Бога под стул прячется.

Вот Господь обращается: Адам, где ты? И затем говорит Адаму: почему ты там под кустами? — Я прячусь, потому что я наг. Бог спрашивает: а кто тебе сказал, что ты наг? Вот тут вот и выясняется, что произошло.

Заметьте, Бог не обвиняет Адама, Он дает ему шанс рассказать, покаяться. Адам отказывается от этого шанса.

Его ответ следующий: Жена, которую Ты мне дал, она мне дала, и я ел. Вот первый стукач в истории. При этом поражает сама психология Адама. То есть такое ощущение, что он не имеет права сказать «нет»: раз сделали предложение, обязательно надо согласиться.

Бог обращается к Еве, та сваливает на змея: змей мне дал, я ела. Со змеем Бог не разговаривает.

Обратите внимание. Бог начинает свой разговор с тем, кто совершил грех после всех, и значит, менее всего виноват, а значит, ему легче покаяться и дать другим пример покаяния. Но этого не происходит.

Со змеем Бог не разговаривает, их отношения уже задолго до этой истории выяснены, там покаяния быть не может.

Вот после этого уже и следует приговор.

Обращаясь к мужу, Господь говорит, что «в поте лица твоего будешь возделывать землю». Вот теперь появляется этот труд. Грех был в том, что человек от труда отказался, а теперь придется работать.

К жене — сугубое наказание: «в муках будешь рожать своих детей», и, тем не менее: «к мужу будет влечение твое, а он будет господствовать над тобой».

И, наконец, завершается этот рассказ эпизодом, который в богословии называется Протоевангелием, первым Евангелием. Будет сказано Адаму, жене, о змее будет сказано, что семя жены будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту. Это сказано змею о семени жены.

У жены нет семени, поэтому это воспринимается, как пророчество о девственном рождении Христа без земного отца. Соответственно, от