*
*
*
Она не ведала ничего иного... Мир вокруг неё был причудливее во сто крат, чем могли бы вообразить окружающие. Но жрице сравнялось семь лет, она не подозревала о разнице. Друг приходил всегда. Сколько она себя помнила, столько и приходил – пилигрим в беловато-серых, потёртых, но сияющих, одеяниях до пят. Он был стар и юн одновременно. Старость сосредотачивалась в его мудрых глазах, но они же и брызгали непомерной силой и свежестью юности. Бессмертный! Жрица ЗНАЛА. Не словами – интуитивным знанием, которое плещется в мироздании: бери и пользуйся. Им редко нужны были разговоры. Беседы велись ментально, как абсолютно всё, что вообще связывало их. Зов- ожидание – приход – беседа. Неслышимая другим, мирная, дарующая единение.

************************


Образ маленькой девочки, ведомой за руку к синей реке, с вопросом: «Когда?». В ответ образ осенней природы, листья на земле. Она снова «вопрошает», визуализируя вопрос картинками, связанными со временем – вот дитя, вот отроковица, вот дева младая, но всё та же рука ведёт её к синей, тягуче-плавной реке... В ответ получен более ясный образ: и отроковица и дева растаяли, за руку ведома девочка, точно такая, какова она теперь. Значит, нужно ждать осени. До первого осеннего дня – половина лета. Долго. Но жрица умеет ждать.
Друг ушёл, погрузившись в предутренний туман, стелящийся над ручьём. Опять её будет искать мать! Девочка зажала в кулачке святой камень, подаренный Другом (однажды, после сна, нашла его под подушкой, словно он вынырнул из сновидений и остался в ладони, и более с ним не расставалась). Серо-белёсый, как одежды Друга, плосковатый, неровный, с тщательно обработанной одною лишь гранью, на которую нанесён особый лаконичный знак....

Знак означал многое и давал ей силу. Он символизировал цикличность всего бренного и незыблемость истинного, а ещё – напоминал развивающейся душе о высоком духовном долженствовании: сборе Доброго Урожая для Отца, который осенял всю жизнь жрицы сиянием Присутствия. Язычники считали сей знак символом земного урожая – праздника осени. Символично... Камень появился в преддверии её немого вопроса, словно он сам был ответом. Он и был ответом. Жрица умела расшифровывать знаки, подаваемые ей Мирозданием и Учителем.

Его звали Тао. Однажды он умер, не умирая. Тело умерло, потому что так стало нужно. А он жил. Когда тело становилось необходимо (обычно, на краткий срок), он воссоздавал его сознательно. Но, без тела было сподручнее, гораздо сподручнее. Собратья всегда были рядом – через объединённое сознание. Братство занималось курированием человечества. Всё, что касалось человечества, касалось и Тао. Всё, что видел и воспринимал Тао – видели и воспринимали его собратья, и всё что видели и воспринимали они – становилось доступно и его восприятию.
Он уже забыл, что такое эмоции, желания. Он знал теперь одно: любовь ко всему сущему, от Непроизносимого ВСЕГО до мельчайшего атома и своё долженствование, гармонично сливающееся с этой необъятной и бесконечной любовью. Любовь и долг – суть одно, суть его индивидуального существования, вливающегося в существования его братьев и Мировой Души, которая объяла и более великие сознания, чем его собственное. Те, кто были выше и полномочнее его, они курировали Братство, помогали каждому собрату пройти его духовный Путь. Тао знал своего небесного куратора, в чью иерархию непосредственно входил и знал своего Отца, который был ещё более велик, и являлся куратором куратора. Выше и светоноснее той любви, которую изливал на Тао Отец, не представлялось возможным вообразить. Тао не занимался этим. Он просто старался возвысить своё умение любить до той же силы, какой обладал Отец. И это было угодно Отцу, не прекращающему озарять сына своего земного, но двигающегося к извечному небесному Огню, непостижимой благодатью. Благодать Отца превыше всего, что может усмотреть на Земле человек. Раз познав её (тогда Тао ещё имел молодое физическое тело), он стал равнодушен к суетным благам земной жизни. Более ни богатство, ни здоровье, ни познавательные путешествия, ни земные учения, ни поклонение богам, ничто не могло интересовать его. Отец помог Тао осознать, что богам не нужно поклонение людей – им необходимо, чтобы каждый человек развил себя духовно настолько, чтобы не приписывал более богам (кураторам различных степеней) человеческих черт и характеристик.
Оставаясь по статусу человеком, пусть и продвинувшимся в духовности, но человеком, Тао осваивал свой Путь неуклонно. (В Мироздании вообще присутствует только один вид истинно существующих – «от ТОГО и до атомов» - от Нумена до феноменов – только один вид существ! И существа эти, духовные разумные части целого и Единое Целое, суть Человек). И так прошли столетия. Сколько столетий!... Не важно. Он был нирманакайа - мудрец, святой, учитель, малый бог, сын Бога, прошедший все земные испытания, все посвящения, прихрамовые, собратские и монадические, чтобы достичь своей ступени развития. Одной из главнейших задач он считал помощь человеческому существу в прохождении того же Пути, какой одолел сам. О, для многих он стал Пестуном, Наставником, Учителем. В череде столетий – для многих. Но вообще-то, сколь редкостны продвинутые и чуткие, предыдущими воплощениями подготовленные, личности, с которыми есть смысл работать! Кали-Юга!!! И этим всё сказано. Люди предпочитают не думать о божественных истинах, избирают зло, алчность, накопительство, гордыню. Смотришь: родилось дитя, совершенно готовое к Пути, имеющее полновесный потенциал. Ан нет, пока вырастет, родители и знакомые уже успеют ему так «законопатить» (причём, в буквальном смысле слова) мозги, что потенциалии ослабевают и развиться духовно эта личность не может. Она приобретает интересы того общества, в котором живёт. Интересы настолько низменные, что духовное эту личность вообще не может привлечь. Те же, чей потенциал остаётся нетронутым, не скукожившимся до состояния гнилого и пустого орешка… они единичны, редкостными бутонами расцветают в неприютной безбожной стране, в которую посылает Тао Отец его – дабы и здесь шла извечная работа, курируемая Высшими.
Россия. Колыбель его расы. Если бы Тао способен был испытывать боль, то болью стало бы всё его существо – но он мог только любить. С любовью смотреть, как неразумный мальчик отрывает трепещущее крылышко бабочки, а потом лечить эту бабочку, восстанавливая измятое тельце – дабы и эта малая жизнь продолжила своё воплощение. И бабочка важна, да, важна! Она тоже озарена тем нуменальным духом, который через неё набирается опыта и жаждет духовного восхождения по лестнице великой иерархии существ… А потом сидеть у изголовья спящего мальчика и через сновидения даровать ему совестливое восприятие произошедшего, научить не причинять боль никому на свете… Запомнит ли мальчик странный сон? Или предпочтёт забыть его?
Светлану ему дали под опеку давно – за сто двадцать лет до её рождения. Тао возносился туда, где уже обрело структуру, сформировалось астральное тело девочки, ожидающее рождения тела физического.
Малышка не подвела. В отличие от прочих и многих – она не дала себя зашорить, ни родителям, ни воспитателям в детском саду. Её чуткое сознание слушалось только призрачного Наставника. Друга, как она его называла.