КРЕЩЕНИЕ

Аккурат накануне Крещения случилось нынче несколько не сильно морозных дней. «Прям весна, – говорит Митрич, щурясь на белое зимнее солнце. – Но на Крещение, видать, ударить, как всегда. Прижмёть ишо».
– Отмечать то будете Крещение? – спрашиваю деда.
– А как же! Как всегда: воду поставим, чтобы осветилась, соль, крестики поставим на дверях, окнах, ну, и по чарочке примем с Нюркой. Што нам старикам ишо надоть?
– А мне приходилось и без чарочки праздники отмечать.
– Как так, без чарочки? Мы даже на фронте находили! – говорит Митрич.
– Сейчас расскажу – как.
В 70-х годах забросила меня военная судьба в Монголии в глухое место. Ветерок с песочком, как наждачкой по лицу. Подошвы сапог по песку за три месяца протирались. Куда ни глянь – голая степь. А посреди всей этой красоты – маленький советский военный гарнизон: кирпичный штаб, несколько щитовых казарм для солдат, пара таких же бараков для офицеров и их семей, столовая, баня, клуб и ремонтные цеха в больших палатках. Рядом огромные склады, которые мы и охраняли. В довершение ко всему начальник гарнизона – командир батальона, суровый подполковник ещё до знаменитой горбачёвской борьбы с алкоголизмом ввёл в своём гарнизоне сухой закон. В маленьком военторговском магазинчике запретил продавать любые алкогольные напитки, даже пиво.
– Энто как же, запретил? – недоумевает Митрич.
– А вот так! Своей властью. Он же там был и Бог, и царь, и воинский начальник.
– А праздники как же отмечали? Новый год, к примеру, или пасху?
– Порядок был такой. Накануне праздников составляли список офицеров, в котором каждый писал, сколько и каких бутылок спиртных напитков ему требуется для того, чтобы отметить праздник. Это только перед государственными праздниками, про церковные и разговору не было. Например, капитан Иванов: водка – 1 бутылка, шампанское – 1 бутылка, вино сухое – 2 бутылки; старший лейтенант Петров: водка – 2 бутылки, вино – 1 бутылка, пиво – 4 бутылки, и так все остальные. Список попадал к замполиту, который, прежде чем отдать на утверждение комбату, тщательно его просматривал и редактировал примерно так: так, Иванов, нормально, Петров… Петров на прошлое 1 мая перепил и громко песни орал, хватил одной бутылки водки, одну вычёркиваем. Ну, и так весь список. Комбат список утверждал. Потом выделял продавщице грузовик-фургон, прапорщика со списком и деньгами и солдата-грузчика. И они ехали за сотню километров на базу, где согласно списку всё покупали и привозили в гарнизон. За сутки до праздника и не раньше того офицеры спиртное в магазине выкупали.
– Ловко придумал комбат! Ну, паря, беда, – сокрушается дед.
– Были, конечно, умельцы. Гнали втихаря «табуретовку» из томатной пасты, которую на паёк давали. Но если попался – всё! На первый раз – выговор или служебное несоответствие, в зависимости от объёма выгнанного напитка, во второй раз – двадцать четыре часа и – шагай в Советский Союз!
– Лихо!
– Ну, а мы, присланные охранять склады и нести всю гарнизонную службу, в штат батальона не входили, поэтому в список не попадали. И вот, помню, подходит Крещение. Пришлось оно в тот раз на субботу. Сидим, думаем, что делать? Как праздник отмечать?
Мой старший товарищ, капитан, командир роты, сказал нам: «Ну, что, молодёжь, что бы вы без меня делали! Будем готовить свой напиток!»
Дело было утром. На вечер был назначен фильм в клубе, а после него – танцы. Знаю, что для браги надо хотя бы неделю, а у нас всего несколько часов. Как он напиток будет готовить? «Стиральная машина есть?» – спросил капитан у продавщицы, которая жила в нашем бараке. «Есть, а что?» Капитан скомандовал нам: «Несите!» Пока мы ещё с одним лейтенантом тащили в общую кухню стиральную машинку, капитан смотался куда-то и принёс солдатскую кружку дрожжей и четыре пачки быстрорастворимого сахара в кубиках. Помнишь, Митрич, такой раньше продавался? Капитан скомандовал: «Кипятите воду. Ведра два». Промучались мы часа полтора, ничего не получается – напряжение маленькое, и вода только нагрелась. Капитан махнул рукой: «Выливай, не отравимся». Вылили мы воду в машинку, высыпали в неё сахар, дрожжи. Капитан добавил туда грамм 200 конфет, «подушечки» назывались (капитан пояснил: «Для вкуса»), включил режим стирки, закрыл крышку и сказал: «Пока напиток готовится, предлагаю партию в преферанс». Сели играть прямо на машинке. Машинка крутит, останавливается, капитан её опять включает. И так целый час. Через час даём машинке отдохнуть минут 15. Поиграли два часа. Капитан командует: «Пробуем». Солдатской кружкой зачерпнул из машинки сквозь пену, сделал несколько глотков и задумчиво сказал: «Не созрела». Крутим дальше и продолжаем играть в том же режиме. Часа через четыре капитан в очередной раз сделал пробу и сказал: «Норма». А чем пить? Питались мы в солдатской столовой, и своей посуды у нас не было. Продавщица принесла банки. Литровые – для мужчин, поллитровые – для женщин.
– Ну и ну, для дам, значит, – крякает Митрич.
– Ну! Приняли мы по «бокалу» напитка. А – ничего! И в клуб. Посмотрели фильм, вернулись в барак, приняли ещё по «бокалу» и – на танцы. В общем, отметили Крещение…
– Эх, вы, грешники, креста на вас нет, – ворчит баба Нюра. А Митрич смеётся:
– Да, голь на выдумки хитра! – и закуривает свою любимую «Приму».
Дед не шибко любит войну вспоминать, а тут вдруг начал рассказывать:
– А у нас на фронте таких машинок не было. Сто грамм фронтовых давали нам. Но в 42-м в мае Сталин запретил в действующей армии ежедневно всем давать водку, а только военнослужащим передовой линии, которые ведут наступательные операции. Приказ нам читали, в котором было сказано, что водку давать только «имеющим успехи в боевых действиях против немецких захватчиков». Но в основном давали заместо водки спирт, как щас помню, норма – 43 грамма. Водой разбавляли.
В начале 44-го мы шли по Западной Украине. Январь. Крещение на носу. У нас в батарее был ездовым дед, верующий такой, всё нас молодых просвещал по поводу разных праздников церковных. Крестик носил. Да и какой дед! Лет сорок ему было тогда, а для нас желторотых он дедом казался.
В обчем, встали мы на постой в одном селе. Смотрим, хозяева как-то косятся на нас, недовольны. Особенно хозяйка, молодая такая дородная тётка, лет тридцати. Швырнула на стол лагун кислы да чашку буды. На улице холод собачий, а они даже дров не дали на печку. Спрашиваю я её: «Ты што же, не рада, што мы пришли?» А она: «Так вы же теперя моего чоловика, мужа, значит, заберёте на войну». Я засердился и говорю: «Так твой мужик возле твоей юбки и так уж с сорок первого года сидит, пушай и он повоюет!» Она в крик: «Так ево же там убить могут!». «Конечно, могут. Кажный день кого-нибудь убивают. На то она и война». «Ну, вот! А вы мене ишо пытаете, што же это я вам не рада! Чёрт вам рад!».
Ах, ты стерва, думаю, бухарка такая. Щас я тебя поучу, и мужика твоего хитромудрого тоже. Но тут сержант наш, командир орудия, меня опередил. А он у нас был совсем молоденький, ишо моложе меня. Но уже Герой! За форсирование Днепра. Допреж расскажу тебе, как он сам нам рассказывал.
В 41-м ему только 15 годов стукнуло. Ну и остался он на оккупированной территории. А как мы погнали немца на запад, начали мобилизовывать в армию всех таких вот оставшихся. Ну, после проверки, конечно. Вот его и призвали. А тут через неделю, не больше, форсирование Днепра. Его средь прочих прямо с маршевого батальона сразу в стрелковую роту и – на передок. А оне все необстрелянные, ничо не умеют. Ишо друг с другом даже познакомиться не успели, не то што притереться в бою. Приказ объявляют: завтра – наступление! Кто первым Днепр форсирует, того сразу к Герою представят. Наутро команда: «За Родину, за Сталина, вперёд! Даёшь Днепр!» А на чём плыть? Кто на чём. Кто на плоту, кто на бревне, кто на бочке, кто вещмешок соломой набил… Немцы с высокого берега бьют – ад кромешный! Испугался наш пацанёнок и со своим дружком спрятался в зарослях на нашем берегу. Сидят как мыши, не дышат. Тут на берег вылетает несколько «Виллисов», энто такие машины для командиров, наподобие наших «козликов», тока американские, по ленд-лизу мы их получали. Ты, паря, должон знать. Выходить большой генерал со свитой, смотрить в биноклю, как форсирование идёть. Охрана, понятно, берег прочёсывает на всякий случай. И выводят энтих сусликов из кустов. Подводят к генералу. Тот грозно спрашивает: «Кто такие? Почему здесь сидите? Струсили, мать вашу!..» Наш сержант потом нам рассказывал: «Ну, думаю, всё! Расстреляют щас за трусость…» Уже и с жизнью простился. А товарищ евошный – голован, не растерялся и говорит: «Да мы, товарищ генерал, с того берега вернулись. Командир роты послал за боеприпасами». Генерал и говорит своим: «Вот, смотрите, герои какие! Ну-ка, запишите фамилии энтих молодцов для представления к званию Героев!» Наливают имя по сто грамм спирту, дают по ящику патронов и посылают на тот берег. Ну, куды им деваться? Взяли оне энти патроны, схватились за какие-то брёвна и – на тот берег. Как переправились, наш сержант не помнил. Притащили патроны в роту. А от роты уже – всего ничего; было 180 человек, осталось человек 40. Ротный кричит лихоматом: «Где были, вашу мать! Расстреляю!» И за пистолет. А они ему: «Дак за патронами вы нас посылали, товарищ командир!». Он их тогда обнимать: «Ну, сынки, вовремя приспели, боеприпасы на исходе». Он ведь и сам ишо не успел всех своих солдат узнать. Не помнит, были оне на плацдарме или нет, энтих он за боеприпасами посылал или не энтих. Главное, с патронами подоспели. Ну, и продержались оне на пятачке до подхода подкреплений. А через пару месяцев нашему сержанту и его другу по звезде Героев дали. Вот такое у нашего сержанта было крещение. Боевое. Скажешь, не за что Героя дали? Может оно и так. Только ему потом столько досталось, что и на две Звезды потянет. Отработал он энту свою Звезду по полной…
– А дальше то что было там, в селе? – спрашиваю Митрича.
– Дальше? А, да, дальше вот што. Смотрю, сержант наш желваками заиграл, побелел весь. А у нас как три дня назад командира батареи убило. Молодого такого лейтенантика, только после училища. И повоевать то толком не успел. Сержант и командует энтой молодухе: «Выходь на улицу!» Мужик ейный, жирномясый такой, зашебаршился было, так он его прикладом уложил на пол. Вывел сержант энту бабу из хаты за бурунник и изобразил расстрел. Всё чин по чину: именем Союза Советских Социалистических Республик, за предательство, пособничество врагу и прочее такую то такую то приговорить к высшей мере... И дал очередь ей поверх головы. Хозяин тут же дрова нашёл, печку затопил. Баба евошная на стол давай метать сало, картошку, огурцы солёные, ещё штой-то. Четверть самогону выставила…
А на следующий день послали меня в штаб бригады. Получили мы приказ: мобилизовать в свои части всех военнообязанных. Захожу, а молодая хозяйка хаты, в которой разместился штаб, со злорадством говорит: «Що, тыпэр усих мобилизуетэ, а то усю вийну просидилы билля своих жинок. Тильки одын мий воюе из всего сэла». Наши комбаты и ротные ходили по дворам и призывали под Боевой Знамя всех, кто остался дома, и тех, кто успели подрасти за два года оккупации. Когда они вырыли окопы своими же лопатами, вручили им оружие. Некоторые ишо по месяцу и боле оставались в своих кожухах или жупанах, свитках, треухах и в энтих… как оне называли, щас вспомню… «взуттях». Вот так. Сержанта нашего потом ранило, и разошлись у нас с им боевые дороги. Помню только, хохол он был, родом из Харькова. А звали Иваном… Вот так отметили мы Крещение православное.
Покурили, помолчали. И Митрич задумчиво сказал:
– Сейчас то энтого добра, хоть залейся. Да вот только хорошо ли энто, не знаю. Может и прав был тот твой комбат? А? Может, и перебарщивал малость, но всё-таки… Наверное, лучче бы было – пили бы меньше. А то ведь всю Россию скоро пропьём!

У НАС ЕСТЬ ЛЮБОВЬ!

Ровно перед Новым годом попросил меня Митрич купить корм для кур. Привёз я мешок зерна, разгрузили, занесли в стайку.
Митрич смотрит, как куры весело кудахчут, набросившись на зерно, и говорит:
– Люблю я энто дело. Живность люблю всякую, ухаживать за ей люблю. Сейчас, конешно, тяжело стало, да и корм шибко дорогой нынче. А раньше-то мы с Нюркой завсегда скотину держали, корову, чушек. Даже как-то козы были. А сейчас только куры. Однако всё – забота, занятие какое. Ну, пошли в избу. Чайку попьём, погреемся.
За чаем спрашиваю деда:
– Митрич. Вот ты всё говоришь «люблю, люблю». А вот что это такое – любовь?
– Ну, ты, паря, и загадки загадываешь! Кто ж знает об энтим? Любовь – энто как домовой. Про её все говорят, все её знают, но никто её не видал! А любовь она и есть любовь. Она или есть или её нет. Вот у тебя же дети есть? Есть. Ты их любишь? Любишь. Ну, вот, оно и есть.
– Да я не про то. Я – про любовь. Ну, понимаешь, которая между мужчиной и женщиной.
– Ну, – недовольно буркнул Митрич. – И што?
Вижу, недоволен почему-то старик таким разговором. И я начал издалека.
– Помнишь, – говорю, – Митрич, перестройка началась, ускорение, гласность?
– Помню, не к ночи вспоминать, – чертыхается дед. – А к чему энто ты?
– А помнишь, тогда начались по телевизору телемосты Советский Союз-Америка? Так вот, с тех пор американцы и наши демократы-либералы потешаются над нами. Мол, в Советском Союзе секса нет!
– Энто любви, што ли нет?
– Нет. Секс – это когда просто спят вместе, без любви.
– А-а-а… А как же энто так? Без любви?
– Ну, бывает так. Особенно сейчас. Сегодня любовь начинается с того, что раньше её венчало. А раньше было наоборот. Да и что я тебе это говорю – сам знаешь!
– И што дальше?
– Ну, так вот. Показывали этот самый телемост. Шёл разговор между нашими и американскими женщинами. Страсти накалялись. И после нескольких вопросов одна американка показала пальцем на нашу женщину, как потом выяснилось, Людмилу Иванову, и как закричит: «Вы должны перестать посылать своих детей на эту войну!..» Помнишь, Митрич, тогда мы в Афганистане воевали? А американцы всё обвиняли нас, что мы, мол, оккупанты, захватчики, агрессоры…
– Ну, – нетерпеливо подтверждает Митрич.
– Вот эта американка и продолжать кричать, зло так кричать и даже требовать: «В связи с этим вы не должны рожать детей! Перестаньте заниматься сексом со своими мужчинами!» Наши женщины малость опешили, а Людмила Иванова не растерялась и рубанула в ответ: «Когда шла война во Вьетнаме, у вас рождалось в два раза больше мальчиков, и вы же спали со своими мужьями!» И дальше была как раз та самая знаменитая фраза: «К тому же у нас в Советском Союзе секса нет!..» И все захохотали, и хохочут до сих пор, вспоминая эту фразу к месту и не к месту. Какие, мол, русские-советские, тупые, дремучие, у них даже секса нет.
– Ну, и што? К чему ты энто всё?
– А то! Вёл этот телемост с нашей стороны Познер. И всё было не так.
– Энто который кажное воскресенье с кем-то разговаривает? Не ндравится он мне. Скользкий какой-то, не наш…
– Мне тоже. Но дело не в этом. Этот самый Познер тогда объявил, что телемост идёт в прямом эфире. На самом деле врал – это была запись, и при монтаже Познер её отредактировал, обрезал. Ведь Людмила Иванова на самом деле сказала так: «У нас в стране секса нет, у нас есть любовь!» А это имеет совсем другой смысл.
– Молодец, баба! – говорит Митрич. – Правильно сказала. Утёрла нос энтой американке.
– Утёрла то утёрла, а никто об этом до сих пор не знает. Все помнят только то, как это показал Познер.
– Так он же шулер! – возмущённо говорит Митрич. – Подтасовщик. Зачем же он энто сделал? Што ж не скажут, как энто было на самом деле?
– Да вот, не говорят что-то. Кому то это надо. Да и времени много прошло с тех пор. Но миф познеровский живёт.
– Правильно энта Людмила Иванова сказала. У нас есть любовь!
– Так вот я тебя и спрашиваю, что это такое – любовь?
– Ну и хитёр ты, паря, вот ведь как подкатил! Целую историю рассказал. Ты лучче про то Нюрку вон спроси.
– Так я ж тебя спрашиваю!
– А што – меня? Мы вот с Нюркой не любились. Сошлись и всё. Вот и живём щитай уж… Митрич задумался и крикнул в дверь горницы: «Нюрка, сколь уж мы с тобой живём то?».
– Ишь ты, старый, как заговорил! Сошлись и всё! – возмущается баба Нюра. – А забыл, как ты ко мне женихаться ходил?
– Энто штож ты сочиняешь? – сердится Митрич. – Женихаться! Придумает тоже. – И сразу засуетился, засобирался. – Пойду-ка принесу дровишек, а то печка совсем прогорела. – И хлопнул дверью во двор.
– Ох-ох, смотрите, застеснялся мужик! – смеётся баба Нюра вслед. – Цельных два или три года ходил ко мне, – продолжает баба Нюра. – А я – ни в какую. Ну, не глянулся он мне. И што он, Володя, удумал? Как, значит, ко мне подкатиться половчей.
У меня тогда была уже дочка, старшая, от первого мужика. Разошлися мы, пить стал сильно. А вскорости и помер. А Танче уж года три-четыре было. Так энтот вот жених, – кивнула баба Нюра на дверь, закрывшуюся за Митричем, – повадился её с детсада забирать, мне, значит, помогать. И кажный день то конфетку ей несёть, то шарик какой, то свистульку сделаеть. И так приучил девчонку, привязалася она к ему. И давай она мене просить: давай возьмём дядю к себе жить. Он хороший, добрый. Ну, подумала я, подумала и решилась. Чо же одной то куковать, да и дочь без отца растёть. Правда, тогда у ево глаза были красивые, голубые-голубые. Это щас выцвели. Вот за их я его и полюбила, – улыбается баба Нюра.
Митрич заходит с охапкой дров, слышит последние слова бабы Нюры и говорит:
– Точно! Любовь начинается с глаз, глазами влюбляются.
– Да, – соглашается баба Нюра. – В переглядышки раньше играли. Это когда переглядываются, любуются друг другом. В молодости то, помню, не было лучше игры, как в переглядышки. Вечером, бывало, парни с девками в деревне соберутся, гармошка, конечно. И давай танцевать да частушки петь. Знаш, как любовные частушки назывались? Охи – во как! Вот тогда и переглядышки были. И так – до зари утренней. А там – в поле, работать. И как не уставали? Щас, конешно, какие переглядышки. Раньше всю жизнь жили, работали, детей ростили… А щас? Энто не любовь щас, а кадриль какая-то: то сходятся, то расходятся…
– А всё почему? – спрашивает Митрич. И сам отвечает:
– Мужиков щас настоящих нету, да и бабы каки-то не такие. Мужик, он какой должон быть? Вот скажи, паря, какой у ево карахтер быть должен в главном?
– Ну, сразу и не скажешь, – говорю
– Тогда слушай сюда. Первое, – Митрич загибает пальцы, – мужик должон быть надёжным, второе – умным, третье – сильным. А баба? Верная, добрая, и, конечно, бравая.
– Красивая, что ли?
– Может и так, но необязательно. Но привлекать, влечь должна она мужика. А верная и добрая – значит, согласная с мужем, с тобой. Ведь не зря говорят: совет да любовь. Вот! Совет на первом месте! Вот, к примеру, раньше любовницу знаш как звали? Пониматка. Во как! Это, я думаю, верно от того, што понимала она мужика, што он хочет, завлекала. В обчем, главное, чтобы люди понимали друг друга. А любовника звали нагрудник… Вот еслиф такие мужик да баба, как я тебе говорил, сойдутся, вот энто будет настоящая любовь!
Митрич закурил и продолжил:
– А што, быват, она кричит да ругается, так энто она не по злобе, а так – недовольная чем, значит. Выпимший, к примеру, я пришёл. А кому пондравится? Но злую бабу сразу бросай! Всё одно жизни с ей не будет никакой. В народе то как говорят: злую или злого любить – себя губить. Про злого ишо говорят – остудный, значит, постылый, немилый. А ишо недобрый, злой и вредный. А всякие специяльные заговоры, какие могли навлечь размолвку, ссору, то есть остуду, звали остудные слова. Это которыми уничтожали любовь, отсушивали от кого. Я так думаю, што остудный, энто, однако, студёный, стылый, холодный. Постылый означало нелюбовь. А любовь? А любовь – жар, огонь! У нас в деревне пели: «Не страдайте девки жаром, пропадёт любовь задаром!».
И дальше Митрич меня сильно удивил. Пошёл зачем-то в горницу, пошуршал там чем-то и принёс старую затрёпанную книжку. Потом медленно надел очки с перевязанной изолентой дужкой, долго листал, слюнявя пальцы, искал что-то, нашёл, довольно крякнул и медленно с паузами прочитал: «В древнерусском браке не пары подбирались по готовым чувствам и характерам, а характеры и чувства вырабатывались по подобранным парам». – Энто так сказал Ключевский, историк наш знаменитый, – пояснил Митрич и продолжил: «Жена добра и страдолюбива и молчалива – венец есть мужу своему… И увидит муж, что непорядливо у жены… И за ослушание… снять рубашку и плетию вежливенько бити, за руки держа, по вине смотря, да, побив и примолвити…», что означает по древнерусски: приласкать, приголубить».
– Понял? – торжественно спросил Митрич.
Я взял книгу и на обложке прочитал истёршуюся чуть видную надпись «Домострой».
Помолчали.
– А вот я тебе такой случай расскажу, – продолжает разговор Митрич. – Суворов, знаешь, как женил? В походе как-то зашёл в одно село на постой. Смотрит, много неженатых. Говорит: «Кто же будет солдат для России рожать? Так нас любой супостат в полон возьмёт». И приказал собрать к церкви всех парней да девок. Построили их в две шеренги по росту, разбили по парам, а поп их быстро окрутил. А оне вышли из церкви и все перепутались. Што делать? Выход опять нашёл Суворов: приказал всех построить по росту. Так и разобрались… А кстати, говорят, тогда пост был вроде. Но целовать в уста – нет поста! – смеётся Митрич. – Когда жених с невестой целовались, так и говорили: они делают любовь.
Митрич подымил своей «Примой» и как всегда подвёл свой итог нашему разговору.
– Вот, паря, слушай сюда. Я так разумею. Всей нашей жизнью управляет закон. Так?
– Ну, допустим.
– А што главнее закона?
– Думаю что главнее закона – правда!
– Молодца! Правильно! А што выше правды?
– Ну, Митрич, ты и даёшь! Загадки загадываешь.
– Ничо энто не загадки! Думай! Выше правды есть справедливость! А што выше справедливости?
– Ну…
– Выше справедливости сердоболие, сочувствие, когда ты готов делать добро всякому. А в народе ишо говорят – жалостливость. Так?
– Всё это называется одним словом – милосердие.
– Вот-вот, милосердие. А выше милосердия што? Любовь! Вот так, паря. Любовь на свете главнее, выше всего. А у нас она есть!

ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ

Кололи на днях дрова деду Митричу – зима на носу. Я колол, а Митрич складывал. Большая поленница получилась. Зашли в избу почаёвничать с устатку, погреться.
– Ты чай то, Володя, забеливай, – говорит баба Нюра.
– Спасибо. Я люблю без молока, покрепче.
– Ты чё, чай со сливком не пьёшь, не гуран, што ли? – удивлённо спрашивает Митрич.
– Гуран, гуран, – успокаиваю деда, – только с молоком не люблю.
– А то ишо раньше, знаешь, какой чай пили? Затуран называется. Это туды, в чай, значит, добавляли ложку поджаренной муки, масла, соли. Русские у бурят переняли. А соль тоже специяльная была, гужир звали. Добывали её в солёных озёрах. А чай с молоком и солью назвали сливан. Пробовал?
– Нет, не приходилось.
– А я пил. – Митрич швыркает горячий ароматный чай из глубокого блюдца, держа его на трёх пальцах. – А раньше то, паря, чай вместо денег был. Слыхал? Плитка или брусок чая назывался кирпич. При мелочных покупках его делили на полкирпича, четверти и осьмушки. Вот, спрашивали, к примеру: что стоит? Отвечали: кирпич, полкирпича, четверть, осьмуха… А кирпич до революции стоил 70 копеек серебром. Мне отец рассказывал.
Пока Митрич меня просвещает, смотрю с интересом: у русской печи на маленькой табуреточке уютно шумит самовар. Изогнутая труба из самовара вставлена в специальное круглое отверстие в стенке печи. Рядом в деревянном ящичке сухие сосновые шишки и маленький кованый совочек – для растопки самовара угли брать из загнётка. На голубце (доска между печкой и стенкой) – старый сапог – раздувать огонь в самоваре.
– Сам печку ложил, – хвалится Митрич.
– Бери, Володя, пирожки. Вот с осердием, капустники или черёмушники, а хошь – картонные (с картошкой, значит), – угощает баба Нюра.
– Вкусный чай у вас, ароматный, – говорю хозяевам.
– А мы туды добавляем семена кислицы и конского щавеля, – довольно поясняет Митрич и как всегда интересуется:
– Ну, а што в мире нового?
Раньше у Митрича была радиоточка, а в прошлом году радио отключили – переходим на цифровые нанотехнологии! Динамик никчемный так и остался висеть на стене. А телевизор смотреть, не то, что газеты читать, Митрич долго не может – глаза сели. Да и газет то сейчас нормальных не густо. Но за новостями Митрич следит, политикой интересуется.
– Да вот, – говорю, – недавно узнал, что генерала Власова решили записать в демократы.
– Энто которого, предателя што ли? – Митрич чуть было не поперхнулся и поставил блюдце на стол.
– Ну, да, того самого, который в войну сдался, а потом стал воевать против нас. Армию собирал из предателей.
– А ты, паря, не балабошишь часом? – недоверчиво спрашивает Митрич. – По телевизору навроде не говорили. Не вры, дак сказки, небось.
– Нет. Я в Интернете эту новость нашёл.
– Энто ишо што за штуковина?
Коротко объясняю Митричу, что такое Интернет. Вижу, дед не совсем понял, что же это такое, и продолжаю.
– Наши либералы и правозащитники говорят, что Власов ещё во время войны стал демократом, выдвигал идеи, которые воплотились в жизнь в современной России.
– Вон оно как! – усмехается Митрич. – Демократ, значит. Ишо не лучче да не бравей!
– А самое интересное и удивительное, Митрич, что этих самых либералов официально поддержал, как думаешь, кто? Синод русской православной зарубежной церкви! Он объявил в своих проповедях Власова «несгибаемым борцом с безбожным большевизмом». А вся история нашего Отечества 20-х – 80-х годов ХХ столетия либералами объявлена «преступной», «кровавой» и «безбожной». А Власов, мол, был безвинно репрессирован за свободу и демократию. Незаконно, в общем.
– Кто ж им разрешил такое городить?!
– Никто. Такие законы у нас. Свобода слова.
– Как же можно так бесстужиться то на весь мир? – сокрушается Митрич и добавляет несколько непечатных слов.
Митрич закуривает свою «Приму» прямо в горнице – зябко стало на улице, а дым выпускает в приоткрытую дверку печи.
– Ни честности, ни порядочности нету у энтих либералов, – ворчит Митрич.
– Так это же одно и то же – честность и порядочность, – говорю я.
– А вот я тебя сейчас спрошу. Ты же, паря, грамотный! Вот, допустим, мы с тобой друзья-товарищи. Работаем на заводе. Пьём мы сегодня с тобой водку. Ну, понятно, обсуждаем ситуацию, начальство. А завтра ты идёшь и докладаешь: так, мол, и так, вчера мы с Митричем водку пили и обсуждали как и что. Ругал он вас. Честно ты поступил?
– Ну, не знаю. Наверное, честно, – чувствуя подвох, отвечаю с некоторым сомнением.
– Честно, честно! – успокаивает Митрич. – Но! – Митрич поднял вверх палец. – Честно то честно, а порядочно али как?
– Ну…
– Вот! Ты поступил честно, но не порядочно. Вот в чём штука-то! Вот товарищ то твой честный в дом твой и вселился, должность твою занял, а ты репрессированный в Магадан поехал. Кто в энтим виноват? Сталин?
- А причём здесь Сталин?
- А щас всё на его валют!
– Ну, ты, Митрич, философ!
– Какой я тебе философ. Вот со мной в лагере сидел философ… – Митрич осёкся.
– Как в лагере? – ошарашено перебиваю Митрича. – Ты что, сидел что ли?
– Сидел-сидел, – недовольно ворчит Митрич. – А кто у нас не сидел? Было дело.
– Так ты Митрич, репрессированный? Расскажи!
– Ну, чо рассказывать? – недовольно спрашивает Митрич.
– Да расскажи уж, Митя, – говорит баба Нюра, – все свои ведь.
Митрич помолчал малость и начал:
– Ну, демобилизовали нас после Японии. Едем с фронтовым товарищем домой. В Амурской области у его родители жили. Встречают нас. Ну, сходим с эшелона. Отметили встречу, как положено, то да сё. Отец его и говорит: иди ко мне помощником на паровоз. А я – чё – пойду, говорю. Сам я холостой тогда был. Мать померла. От отца ни слуху, ни духу… Ну, работаем, возим уголь на вертушке с разрезов. Там много разрезов угольных. И вот однажды гай нас пристиг – на переезде раздавили мы телегу с сеном, мужика – возницу зарезали. Откуда он там взялся? Выскочил и застрял. Ну, и што думаешь? Влепил нам следователь статью 58-7, политическую. Вобчем, нарушение государственного транспорта, порча колхозного имущества. Человек опять же погиб. Машинисту, значит, дали десятку, мне – пять, как помощнику. Нас то, «политических», мало было в лагере, в основном уголовники. Развелося их после войны… Вот оне в лагере шишку и держали. Чуть было в петлю я не залез. Так вот энтот дед, философ-антилигент, из бывших, спас меня. Годистый бубнец, но голован, дюже досужий. Тогда сказал мне: «Ты же молодой, Митя, жить надо! Я тоже грешным делом, хотел покончить с жизнью. А потом подумал: хочу посмотреть, чем вся эта херня закончиться». Вот с тех пор и я хочу посмотреть – чем вся эта херня закончиться…
…В 53-м Берия меня освободил. Награды вернули. Ре-а-би-ли-ти-ро-ва-ли, – по слогам сказал Митрич. – Поехал я домой. В кармане иван тощий…
– Пришёл жених, – сквозь слёзы вступает баба Нюра. – На ём жёлтое пальто, жёлтый воротник и лицо такое жёлтое. Пришёл свататься, жених. Ну, поженились. Жили в натруску…
– А почему лицо то жёлтое? – спрашиваю.
– А я в Монголии работал. Расконвоированный. Возил на «ЗиС-5» руду на горнообогатительной фабрике. Розовая такая руда…
Образовалась длинная пауза. Потом Митрич продолжил:
– Мне энтот философ рассказывал случай. Будто бы после войны, а время тогда было голодное, в Мурманске секретаря обкома чуть было не посадили за нарушение закона. Но Сталин не дал. А как дело было? Зарплаты то у народа втупоре были маленькие – вобчем, шиш с малом. А товар лежит, гниёт. Вот энтот секретарь и отдаёт приказ: снизьте, мол, цены. Снизили. Народ и раскупил всё. Ну, узнали в Москве, видать кто-то настучал. Доброжелателей то всегда полно. Ну, вот. Вызывают его к Сталину. Сталин, значит, спрашивает его, секретаря, грозно так: «Как ты посмел самоуправствовать?» У того душа в пятки. Ну, думает, помирать так с музыкой. И отвечает так отчаянно: «Народ у меня голодает, товарищ Сталин, топлива нет, товар пропадает. Решил снизить цены, народ накормить». Сталин спрашивает своих помощников: «Правда, што топливо не завезли?» Правда, говорят. Фондов нету. Сталин так покурил трубку, подумал и спрашивает: «Ну, что? Нарушил секретарь закон?» И сам отвечает: «Нарушил! Но помог народу. Принял ответственность на себя. Инициативу проявил. Не побоялся. Это хорошо. Пущай, – говорит, – работает дальше. Но за им надо присмотреть, а то, говорит, ишо войну кому-нибудь объявит!». Понял шутку юмора? Вобчем, секретарь поехал в свой Мурманск дальше работать. Вот так. Не для себя – о народе заботился! А щас найдётся такой секретарь? Да и нету их уже… Начальник, паря, должон руководить, а не пиво пить с музыкантами, на лыжах кататься или, как его, ком-пю-те-ром заниматься. У их на языке мёд, а в душе лёд. А ты говоришь, закон! Закон, что дышло, куды хочешь, туды и воротишь! Закон законом, а ишо справедливость должна быть.
– Ну, и что, справедливо тебя посадили? – спрашиваю.
– А я не в обиде. Попал, значит, за дело. А вообче… Вот ты фильму видал «Белые росы»? Помнишь, там алкаш какой-то вёз в коляске детской пустые бутылки. Раньше, в старину, даже качать пустую зыбку было нельзя – грех. А алкаш бутылки в ей везёт! А сын деда Федоса, средний, который на гармошке ишо играл, бросил бутылку в алкаша. Метил в пьянь, а попал в машину, стекло разбил. Ну, и чё? Алкаш повёз свои бутылки дальше, а энтот сын получил 15 суток! По закону навроде верно! А по справедливости? А кто законы изобретает? То-то!
Опять помолчали. Потом Митрич говорит:
– Вот ты говоришь – закон! А со мной ишо в лагере сидел один шахтёр бывший. Он рассказывал такой случай. Не было у их на шахте бани. А сам знаш, мыться то шахтёрам надоть кажный день. Вот просют оне начальника – построй нам баню. Тот всё отнекивается – то денег нет, то времени. Распоряжения сверху опять же нет. Поэтому не законно, мол, будет баню строить. Ну, и написали оне самому Сталину. Мол, товарищ Сталин, нету у нас на шахте бани. К кому только не обращались – ничо не помогат! Приносют, значит, Сталину энто письмо. Прочитал он его и написал резолюцию: «Начальник шахты – враг народа!». Вобчем, тот начальник шахты пропал вскорости куда-то, а новый баню за две недели построил. Вот скажи теперь, эта репрессия политическая али как?
Митрич закурил «Приму», подымил в печку, помолчал и подвёл итог:
– Как раньше, при ём то – Митрич посмотрел на потолок, – решали? – И сам же ответил: – А просто: на пользу народу? – на пользу! значит – правильно, хорошо! Молодец! Не на пользу народу? – не на пользу, во вред! значит – враг народа! Иди, паря, на Колыму лес валить. Вот и весь закон! Вот тебе и правда вся! И справедливость! Всё!

ПОБЕДИТЕЛИ

Убирался я тут в огороде. Ботва, трава, воду вылил из бочек, землю выкинул из парника, инструмент прибрал, то да сё. Из-за забора кричит дед Митрич:
– Здорово, сосед. Каво делаш?
– Надо маленько, – говорю, – прибраться на зиму.
– Опрятывашься, значит. Да, – говорит, – хозяйство вести – не му..ми трясти! Моя то третьяодни стряпалась, шаньги да тарочки поналепила, приходи, паря, чаевать.
– Пока некогда, как-нибудь загляну.
– Ну, смотри. А пока давай-ка пердохни, покурим. Лезай через заплот.
Перелез я через забор – так короче. Присели на бревно.
– Ну, чо, как урожай? – спрашивает Митрич, закуривая свою любимую «Приму».
– Картошка нынче хорошая, а помидоры что-то так себе.
– Да, – соглашается, – помидоры нынче худые, а картоха бравая. А што в мире нового?
– Ну, чего, – говорю, – мир отметил 65 лет окончания Второй Мировой войны.
– Дак то ж в мае было!
– Нет, – говорю, – это недавно было, 2 сентября.
– Так энто ж День победы над Японией!
– Переименовали этот день, теперь он называется День окончания Второй Мировой войны.
– А энто ишо зачем? – недоумевает Митрич. – Мы ж Японию победили! 2 сентября было. Приказ читали. Как щас помню. А День Победы у нас один – 9 мая.
– Сейчас, – говорю, – это не праздник, а памятная дата. А переименовали этот день, говорят, из-за политкорректности.
– Как говоришь? Полит… што? Энто ещё што за хреновина?
– Ну, как тебе сказать. Наши нынешние вожди хотят задобрить Японию. Ведь мирный договор между Россией и Японией до сих пор не заключен.
– А чо ж так?
– Японцы требуют от нас, чтобы мы отдали им Курильские острова, а только после этого они заключат с нами договор о мире. А мы вроде бы и не хотим отдавать острова, и в то же время переговоры об этом ведутся.
– А! Не хочут, значит, самураев забижать. Ишь ты! Политика!
Тут Митрич проявляет дипломатическую мудрость:
– А по мне так, еслиф бы самураи пошли с нами на мировую, тогда бы и можно было 2 сентября переименовать, чтоб им, значит, не шибко обидно было, что мы их высрамили и начистили им морды в сорок пятом. А острова – так вот им! – Митрич заскорузлыми пальцами скрутил дулю в сторону восхода солнца. – Накося выкуси! Не за то кровь проливали.
Тут надо сказать, что Митрич воевал против Японии. И на западе успел повоевать.
* * *
В этом году с обеда 9 мая зашёл я к Митричу поздравить его и жену его бабу Нюру со святым праздником. У Митрича сидел дорогой гость – однополчанин, да не просто однополчанин, а фронтовой друг, с которым Митрич прошёл всю войну в одном артиллерийском расчёте, Кирилл Иванович. Баба Нюра накрывала стол, а старики сидели на лавочке под окном, греясь на майском солнышке.
– А, вот и мой сосед, – приветствовал меня Митрич. У Митрича подбородок заклеен кусочком газетки. Брился, видать, к празднику, да порезался. – Знакомься, Кирюха.
Познакомились.
Баба Нюра позвала за стол. Сели. Митрич с Кириллом Ивановичем с одной стороны стола, мы с бабой Нюрой – с другой. Включили телевизор – скоро парад в Москве начнут показывать. Первую выпили, как водится, за Победу. Вторую – за Верховного Главнокомандующего и его маршалов. Третью, не чокаясь, за тех, кто не вернулся. Закусили чесношниками. Вышли на воздух покурить.
– Дай-ка куфайку постелю на лавочку. Пока ишо не шибко жарит, – говорит Митрич.
– Рассказали бы деды, как воевали, – прошу фронтовых друзей.
– А што рассказывать то. Всё и так известно, – недовольно отвечает Митрич. – Лучче давай за жизнь поговорим.
– А что, Володя, – вступает в разговор Кирилл Иванович, – он тебе ничего не рассказывал?
– Нет, сколько просил, ничего не рассказывал.
– Ну, ты что, Митька, рассказал бы молодому соседу, как мы с тобой войну воевали.
– Да ну её на хрен, ту войну, – опять недовольно говорит Митрич. – Пошли лучче к столу. Скоро парад начинается, надо посмотреть, как там, в Москве.
Опять сели. Тут и парад начался. Министр здоровается с войсками, докладывает президенту.
– Дожили, – комментирует Митрич, – министр обороны – гражданский! И гражданскому докладывает! Срамота!
Дальше – речь. Войска пошли под «Прощание славянки».
– Смотри-ка, смотри-ка, а Верховный Главнокомандующий то сидит! Энто как же энто так?! – возмущается Митрич. – Войска идут, ему, значит, честь отдают, а он сидит! Да ещё разговаривает с какой-то бабой! Стоять должон. – И смачно добавляет несколько непечатных слов. – Давай-ка лучче, мужики, ещё по маленькой и споём, нашу, артиллерийскую.
Выпили. Я опять прошу рассказать какой-нибудь фронтовой случай. Митрич опять отнекивается.
– Тогда я расскажу, – говорит Кирилл Иванович. – Служили мы, Володя, с Митькой, с Митричем, значит, всю войну в одной батарее. Противотанковой. Митька наводчиком был. Митька то почему наводчиком был? А самый грамотный был на батарее – целых четыре класса образования.
– Ага, – усмехается Митрич, – и три колидора!
– Так вот, он всей батарее письма домой писал. А я со своими то двумя классами был ездовым. Пушку нашу, значит, таскал лошадьми. Сначала были у нас сорокопятки, потом пушки 85 миллиметров, а под конец войны нам дали стомиллиметровые. Хорошие такие пушки. Длинноствольные. Любой танк брали. А мы же всё время рядом с пехотой, на передке. Про нас так и говорили: ствол длинный, а жизнь короткая. Да…
Опять прошу:
– Ну, расскажите хотя бы, как победу встретили, где?
– Ну, как-как. Как все, – нехотя говорит Митрич. – Стоим мы, значит, под Кёнигсбергом. Ночь. Охранение выставили, отдыхаем маленько – штурмовали мы его два месяца. Тут как поднялась стрельба. Палят, кто из чего может: пушки, пулемёты, зенитки, ракеты во всё небо… Полная растатуриха. Ну, думаю, опять в окружение попали. А командир вытный у нас был, кричит лихоматом: «Сынки, победа!» Ну, мы тоже дали три раза из своего орудия в белый свет как в копеечку. Вот, думали окружение, а это – победа! Ну, давай, за Победу!
Выпили. Митрич достал из шкафчика начатую пачку «Казбека». Так он всё «Приму» курит, а на День Победы – «Казбек». Угощает папиросами своих немногочисленных гостей. Вот и сейчас предложил он нам по папиросе, сам взял одну. Постучал мундштуком по коробке, смял. Получилось из мундштука голенище маленького сапога. Задымил важно. Кирилл Иванович хоть и не курит, но тоже запыхал не в затяжку за компанию.
– А помнишь, Митька, как мы за Ригой стояли? – спрашивает Кирилл Иванович. – Было это, дай Бог памяти, под 7 ноября 44-го. Прибалтика. Отметить то надо. А где взять? Ты тогда ещё свою шинель на бутылку самогона сменял, а потом мы на одной моей спали. А вечером к какой-то латышке на хутор подался. А, помнишь? – Кирилл Иванович хитро мне подмигнул.
– Ну, начал опять сунтурить, Кирюха. Не посмотрю, што ты мне дружок фронтовой, выварю. Чуру ты не знаш, Кирюха.
Смотрю, Митрич не на шутку рассердился, а Кирилл Иванович смеётся:
– Ну, ты что, Митька, дело то молодое, прошлое.
– А вот и горяченькое, – разряжает обстановку баба Нюра. – Тебе, Володя, пилимени с шулёй?
– Можно, – говорю, – с бульоном.
– А ты на их, Володя, не смотри. Как соберутся, как подопьють, так и начинають спорить. Одинакие оне, один – задериха, другой – неспустиха.
– Ну, вот, ты ишо, Нюрка, подсекнулась, – говорит Митрич. – Давай-ка лучче ишо фунфурик.
– Дак нету, выпили.
– Ну, дак деньги дай. Вон Володя, молодой, быстро в ларёк сгонят.
– Дак достань там на опечени в гаманке сотню.
– Да што сейчас на твою сотню возьмёшь? Добавь-ка ишо, – требует Митрич.
– Я добавлю, – говорю. – Только вы тут не сильно ссорьтесь, деды.
– «Примы» ещё прикупи пару пачек, – кричит вслед Митрич.
Возвращаюсь с бутылкой водки и сигаретами. Баба Нюра встречает меня на крылечке. Говорит полушёпотом с оглядкой на дверь:
– Не спрашивай ты деда про войну то. Не любить он её вспоминать. А ведь у его орден есть, да ишо медалей много. Одна называтся, щас припомню как, за взятие Ке… Кё… вобчем, щас город Калининград.
– «За взятие Кёнигсберга», – подсказываю.
– Вот-вот, за энто самое. Пойдём-ка, Володя, за заборку, покажу я тебе што-то.
Мы тихонько зашли за перегородку, отделяющую комнату от кухни. Баба Нюра сняла с полки шкафчика шкатулку, из шкатулки достала небольшой белый матерчатый свёрток. Развернула тряпицу и бережно выложила на стол орден Славы 3-й степени, медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За взятие Кёнигсберга», «За победу над Германией» и «За победу над Японией». Отдельно между двух картонок в шкатулке аккуратно лежал пожелтевший вчетверо сложенный листок, затёртый на сгибах – Благодарность Верховного Главнокомандующего Сталина.
– Вот, гляди. Не носить он их, награды энти, даже на 9 мая не надеваеть, – говорит баба Нюра. – Ну её на хрен, прости господи, говорить, эту войну. И вспоминать про энто не любить. Вот только рази когда Кирилл приходить. Видать, досталося имя. Мой то раненый был, три раза, да в окружении тоже был. Не любить рассказывать…
– Ну, спасибо, баба Нюра, пойду я.
– Чо жа из пустого дома-то итить! – с сожалением говорит баба Нюра. – Попил бы чайку то.
– Нет, пойду. Гости у нас, заждались, неудобно. А вы бывайте здоровы, дедам привет передавайте.
– Ну, ступай с Богом, – говорит баба Нюра и мелко крестит меня в спину.
Иду вдоль завалинки, заглядываю украдкой в запотевшее окно. Картина: деды сидят, обнявшись; спины выпрямились; на худых скулах румянец, глаза горят. Поют! Кулаками по столу стучат в такт, аж стопки подпрыгивают. Поют так, что на улице слыхать:
– Артиллеристы, – Сталин дал приказ!
Артиллеристы, – зовёт Отчизна нас.
Из многих тысяч батарей
За слёзы наших матерей,
За нашу Родину – Огонь! Огонь!..
Победители!
Владимир ПАЛКИН

ШИЗОФРЕНИЯ В КВАДРАТЕ

Дело было осенью. Попросил меня Митрич траву вокруг забора подкосить. Литовкой-то ему неудобно, а у меня косилка бензиновая – везде достанет.
Трава нынче хорошая была, уже подсохла. Не дай Бог, кто спичку кинет или окурок – загорится забор от сухостоя.
Ну, покосили всё, сгребли. Сели передохнуть на скамейку рядом с калиткой. Митрич как всегда закуривает свою «Приму», прищуриваясь под осенним солнцем. Разговор почему-то заходит о колхозах. Видать запах скошенной травы навеял Митричу, бывшему председателю колхоза, такие воспоминания.
– А что колхозы? – говорит Митрич. – Правильное это было дело – колхозы. Да за счёт колхозов, штоб ты знал, в войну армия и кормилась. Да и после войны, конечно, тяжело было, но подняли их быстро. Только надо было потом руководить по-умному. Многие были против ликвидации. А другие польстились на халяву. Землю, мол, бесплатно получат, фермерами все станут богатыми. А ни хрена не получилось. Многие были против, а сейчас и подавно.
Я говорю:
– А вот, Митрич, недавно ездил я за грибами в одну деревню. Зашли мы с приятелем к его знакомому чайку попить перед тем, как в город возвращаться. А этот знакомый деревенский и говорит:
– Хорошо было в колхозе…
Интересно мне стало.
– Чего же хорошего, – запустил я провокацию, – все ругали, мол, и платят мало, и горбатимся на дядю. Ещё шутили: всё вокруг колхозное, всё вокруг моё. Значит – ничьё. А сейчас – красота! Хочешь, бери землю, работай. Хочешь, скот расти, мясо сдавай. Свобода. А он мне:
– Да на хрена мне такая свобода. Вот раньше в колхозе, взял бутылку, пошёл на ток, сунул сторожу, и грузи зерна сколь надо. Или соляра та же. За бутылку сколь хочешь можно было заправить. А щас? Литр соляры стоит больше литра молока. Давай, выращивай корову, сдавай молоко! По миру пойдёшь. А налоги? Не, не говори, в колхозе хорошо было.
Вот, думаю, куда повернул мужик. Спрашиваю:
– А если поймают? А если председатель из колхоза попрёт?
– Не попрёт! Мы ж его выбирали всей деревней. Своего же.
– Ну, уж прямо своего, – говорю. – Присылали ведь, рекомендовали, а вы вроде как выбирали. Возражает:
– Всё равно выборы председателя были, могли и мы слово сказать. Помнишь, как в фильме «Председатель»? Там ещё артист Ульянов играл председателя колхоза. Здорово играл.
– А ты, – спрашиваю, – хотел бы у такого как в фильме председателя в колхозе работать?
Подумал мужик и говорит:
– Не, навряд ли.
– А что так?
– Работать сильно тот председатель заставлял…
Митрич внимательно слушал мой рассказ, помолчал и говорит:
– Да, в колхозе работать надо было, вкалывать. Это сейчас, хош – работай, хош – баклуши бей. Никто ничо не скажет, не поинтересуется: на какие шиши, мол, живёшь? Раньше-то кто работал хорошо, тот и в почёте был. Награждали, путёвки на курорт давали, писали о них на всю страну. Почёт, уважение рабочим, колхозникам, ну, учёным, конечно, артистам тоже. Но перво-наперво, всё ж тем, кто кормит, строит, защищает, учит, лечит… А сейчас? Вот, слыхал я давеча, что какую-то спортсменку наградили орденом «За заслуги перед отечеством». Энто за какие такие заслуги такими орденами щас награждают?
– Это Дементьеву, – говорю, – теннисистку знаменитую президент наградил.
– Што-то я не слыхал про такую.
– Так и не мудрено, что не слыхал.
– Ну, так расскажи, просвети старика. Может, што я не понимаю в энтом.
– А не слыхал ты потому, что она всё больше за границей жила. Да и сейчас там обитает. На родине-то сыграла всего четыре раза. Десять лет ездила по разным турнирам. Получила почти 15 миллионов долларов в качестве призов.
– Энто сколь же на наши деньги?
– Это по три с лишним миллиона рублей в месяц.
– Ого! Вот энто зарплата! Столько весь наш колхоз-миллионер раньше в год зарабатывал!
– А живёт она, Митрич, в Монте-Карло. Это в Монако, крошечном государстве на берегу Средиземного моря. Как говорят: тепло, светло и мухи не кусают.
– Ну, дела! А што энто она в Монако живёт, а не у нас?
– А там налоги со своих доходов платить не надо, закон такой у них.
– Ну, тогда понятно. Жаба душит…
– Так я тебе больше скажу. Это у неё не первый орден. В 2001-м году её наградили орденом Дружбы, а в 2009-м – орденом Почёта.
Митрич недоверчиво посмотрел на меня и говорит:
– Неужто три ордена? А у меня один орден за всю войну… Энто, значит, за то, што в мячик десять лет играла?! А про тех, кто кормит таких, как она, президент не помнит… Срамота! Живёт, значит, там, даже налогов не платит, а ордена получает здеся. Да, дожили…
– Ну, – говорю, – орден почёта она получила за первое место на олимпиаде, золотую медаль взяла.
– Так што же ишо то надо? Медаль золотая, небось, и деньги, и машину дали, всё бесплатно. Ну и хорошо, и хватит. А тут ишо и орден. Я к чему энто. Корыстно получатся, лихо. Хочешь, значит, деньги большие иметь – работать не надо – иди в спортсмены, шарики гоняй. Да ещё и орденоносцем будешь! Неправильная такая политика, вредная. Вот молодежь и лезет в артисты да в спортсмены. Никто работать не хочет! Как вожди наши энтова не понимают?!
– Ну, что, – говорю, – времена теперь такие. – Знаешь, как один умный человек сказал: «Чем ниже культурный уровень страны, тем более массовым успехом пользуются в ней спортсмены».
– Верно сказал энтот твой умный человек, – подытожил Митрич.
Долго молчал Митрич, вздыхал, думал о чём-то и неожиданно вернулся к теме колхозов.
– Вот ты, паря, говоришь – выборы. А меня ведь тоже выбирали.
Митрич затянулся своей любимой «Примой» и продолжил:
– Вот я тебе щас один случай расскажу.
Был у меня в колхозе один бригадир механизаторов. Лет 18 работал в колхозе. Толковый мужик, ничо не скажу. Пахал как лошадь и других заставлял. Всё мог. И трактора в порядке были, и на пчёлок время оставалось. Но вся штука в том, что непокорный был. Сам себе на уме. Ты ему – так, а он тебе – эдак. Поговаривали, что хотел председателем стать вместо меня. Ну, думаю, атшалкаю я его. Нет! Никак не получается! Я – по-хорошему. Он – ни в какую. Да ещё евошная баба – кооператор, ну, помнишь, сразу в перестройку, не к ночи вспоминать, появились оне, как грибы после дождя. Самая успешная, как щас говорят, в селе была. Что та твоя теннисистка. Один магазин открыла, второй. Парихмахерскую, ещё што-то. Богачка. Так её все и звали. На какие, спрашивается, шиши? Говорили, мутила она што-то со своим бригадиром втихаря. В обчем, думаю, сбагрить его куда-то надоть, пока не поздно, закарал он меня, ну и снял я его с бригадирства. Объявил – за недоверие. Значит, не доверяю я ему. Он мне – письмо. Грамотный! Мол, не понимает, за што это я его с должности турнул. Буду, дескать, жаловаться. А мне письма читать некогда, посевная на носу. В общем, полная растатуриха. Иди, думаю, жалуйся хоть в профсоюз, хоть в местком. Ну, он, понятно, никуда не пошёл. Видать, чуял, что нос у него в пушку, а у бабы евошной и подавно. Говорю людям, что назначу другого бригадира. А бригада мне, мол, не по-людски это, надо бы и нас спросить. Хорошо, говорю, выбирайте, а я посмотрю. Ну, и што ты думаешь? Приносют они мне цельный список, аж четыре кандидата! Выбирай, говорят, председатель, самого-самого лучшего. Я – имя, вы што мне принесли? Мол, мне одного надо, ну, согласен, двух бы предложили.
Тут Митрич выказал некоторые свои познания в медицине и математике:
– Да и то, два мнения в одной голове – это ж шизофрения! А тут – четыре! Што ж энто получатся – шизофрения в квадрате?!
– Свобода выбора, – говорю я. – Главное завоевание демократии.
– Во-во, свобода выбора, как щас трещат на кажном углу. Раз так, говорю, вот вам кандидат. В обчем, выбрал я одного. Не ахти, конечно, по сравнению со старым, присундыркиват постоянно, но зато, што скажешь, то и сделает. Будь уверен. Тем более, скоро перевыборы председателя колхоза, то есть, меня, значит, – хитро подмигнул Митрич. – А свой человек всегда нужон. А бригада мне – будем утверждать кандидата на собрании бригады. Во как! Говорят, плюла… прюра…тьфу ты, как его там?
– Плюрализм, – подсказываю Митричу.
– Во-во, это самый плюю-рализм, мать его! Нет, говорю, раз так, раз демократия ваша такая, будем выбирать на общем собрании колхозников. А оне мне – причём здесь колхозники, мы – передовая бригада, кандидат наш, мы и будем утверждать. Ах, думаю, перестройщики хреновы, решили в демократию поиграть. Помараковал я малость и говорю имя: значица так, сначала вы хотите сами выбирать бригадира, потом мне предлагаете, чтобы, значит, я выбрал из того, что вы выбрали, потом, чтобы вы же затвердили моё решение! Ловко! Вы что тут, говорю, все озундуглели, штоли? Это што ж за игрульки в бирульки?! Так мы, говорю, робяты, до японской пасхи будем ковыряться. Поэтому, еслиф не примете своего же кандидата, будете гнать дуру по газимуру, я и вас всех зараз разгоню и новых наберу. Благо, в селе любой мужик умеет ключ на 32 в руках держать. Ну, и што думаешь? Поерепенились оне для форсу и приняли как миленькие своего же кандидата. Единогласно. Я потом энтого нового бригадира решением правления и оформил. Офицьяльно, значит. Вот такие дела. А ты говоришь, выборы! Ну, а вскорости и колхоз развалился, – с горечью заключил Митрич.
– А народ, – спрашиваю, – как же реагировал на всё это?
– А што народ? Может, и были недовольные… Народ меня выбрал председателем, а дальше уж я как хочу, так и ворочу. Надо мной одна только власть – райком партии…
Помолчали, покурили.
– Во, новости, – Митрич прислушался к звуку телевизора, доносившегося через распахнутую форточку. – Нюрка, звуку то добавь!
Диктор по «РТР» бодро объявил главную новость недели – у Москвы будет новый мэр. Короче так: на одном из своих ближайших заседаний Мосгордума будет выбирать мэром кандидата, предварительно выбранного премьером и включённого им в список из четырёх претендентов на должность мэра для того, чтобы «Единая Россия» выбрала из этого списка тех, кого предложить президенту, чтобы он выбрал из них того, которого выбрал премьер, чтобы президент выбрал из списка одного, которого Мосгордума выберет мэром, выбранного москвичами.
Митрич внимательно слушал, потом слегка обалдело посмотрел на меня и сказал:
– Ну, ты глянь, паря, прям как у меня в колхозе! Один в один! Такая же шизофрения! А ты говоришь – выборы!
Владимир ПАЛКИН

КРАСНЫЙ ДЕНЬ КАЛЕНДАРЯ

Недавно кричит мне Митрич из-за забора, зайди, мол, помощь нужна.
Дед Митрич – это мой старый знакомец, старший товарищ, живёт рядом в своём доме. Пенсионер. Митрич по этому поводу шутит: «Пенсионер союзного значения».

Когда-то давным-давно Митрич окончил сельскохозяйственный техникум, заочно. Как говорит сам Митрич – «заушно». Нужны были тогда в колхозах грамотные руководящие кадры, вот и тянули за уши, таких как Митрич, не грамотных, но толковых и работящих. Получил Митрич среднее специальное образование и много лет руководил колхозом то ли «Заветы Ильича», то ли «Путь к коммунизму». До самого развала. А говор у Митрича, несмотря на образование, остался наш забайкальский, деревенский, простой, с часто проскакивающими солёными меткими русскими словечками, которые я, понятно, опускаю.
Ну, пошёл я.
– Капусту вот решил покрошить, – говорит Митрич. – Пора уж. Нужон ты мне. А то моя бабка малость раскурепалась. Уж и велок поднять не в силах. Подмогнёшь?
– Как не помочь, – говорю, – соседи всё же. А хороший сосед лучше дальнего родственника.
– Но, – соглашается. – А ты то покрошил?
– Нет, – говорю, – всё некогда.
– Эх, молодежь, молодежь, всё вам некода.
За работой Митрич в рифму спрашивает:
– Ну, как, паря, собираешься отмечать день революции 7 ноября – красный день календаря? Может, в гости заглянешь на рюмочку? Капустка как раз заквасится, хорошая закусь. А рассол на утро…
– Да нет сейчас такого праздника, Митрич. И день в календаре не красный.
– Как так – нет?
– Сейчас отмечают «День народного единства». Так что, отстал ты, Митрич, от жизни.
– Это только у нас, али везде, как раньше?
– Да нет, только у нас.
– Ну, паря, беда! – сокрушается Митрич. – А што ж за праздник такой?
– Ну, если коротко, то это в честь взятия Москвы русскими войсками под командованием Минина и Пожарского 4 ноября 1612 г. и победы над поляками.
– Это што ж, пошти четыре сотни годов назад? Он чё! Слыхал я маленько об энтим. Ну, харэ, перекур.
Митрич задымил своей любимой «Примой» и, задумчиво помолчав, сказал:
– А раньше то везде отмечали день революции 7 ноября. Почитай, во всём мире.
– А хочешь, Митрич, я тебе расскажу, как я однажды отмечал этот праздник?
– Ну, давай.
– Так вот, слушай.
В 70-х годах служил я в Монголии. И послали меня на «точку» охранять большие законсервированные армейские склады. Глухая тайга, до ближайшего населенного пункта километров тридцать. Да и какой там пункт, так, несколько домов да юрт и кошары. Со мной двадцать пять солдат, машина «ЗиЛ», продукты на месяц, ну, понятно, оружие, матрацы, посуда… На двадцать пять солдат – двадцать пять национальностей.
– Это как? – спрашивает Митрич.
– А так: один украинец, один белорус, один молдаванин, вся Средняя Азия, Кавказ, вся Прибалтика… Русские – я да мой заместитель сержант. В общем – Советский Союз в миниатюре.
– Слышь-ка, – перебивает Митрич, – извиняй, што встреваю. Што я тебе скажу. Раньше наша армия называлась рабоче-крестьянской, а служили в ей все, дружно, а щас называется российской, а служат в ей только рабочие да крестьяне.
– Это точно. Ну, слушай дальше.
Приехали, обустроились в землянках на поляне. В одной – я с сержантом, в другой – солдаты, в третьей – кухня-столовая, в четвёртой оборудовали баню. Короче, гарнизон маленький получился. Даже гауптвахту соорудили – яму два на два и на два метра. Один раз пригодилась. Живём, охраняем. На носу 7 ноября. Как, думаю, отметить? Праздник всё-таки большой, государственный.
– Ну, ну, и как? – с интересом спрашивает Митрич.
– А так. Решил устроить всё, как положено в военном гарнизоне: парад, демонстрацию, торжественный обед, спортивный праздник…
– Антиресно. Ну-ну.
– Съездил к монголам в сомон, то есть посёлок по ихнему, купил печенья, лимонада, сигарет. В гарнизоне насыпали кучу песка вместо трибуны, подняли красный флаг на шесте. Утром ровно в 10 часов выстроились передо мной все мои «войска» – 23 человека. Одного на посту оставил, сержант командовал парадом. Всё по уставу. Сержант, а он раньше служил в роте почётного караула, в общем, подготовленный, подаёт команду: «Парад, смирно!». Отдаёт мне рапорт по форме: «Товарищ старший лейтенант! Войска Бат-Сумбэрского гарнизона для парада в ознаменование 60-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции построены. Командующий парадом сержант такой-то». Поздоровался я с «войсками», встал на «трибуну», сказал краткую речь в честь праздника. Потом начался парад. Сержант, как положено, скомандовал: «Парад, смирно! К торжественному маршу! Побатальонно! Первый батальон – прямо, остальные – напра-во! Равнение направо…» Прошли мои «войска» мимо «трибуны» торжественным маршем. Потом пошла «техника» – это мой «ЗиЛ», медленно, на 1-й передаче. Потом – «войска» на «технике» – сели солдаты в кузов и проехали мимо меня. Потом был салют – дали несколько залпов холостыми. После этого, как принято – демонстрация трудящихся.
– Ну, парад, понятно, а как ты энту демонстрацию то устроил? – спрашивает Митрич. – Одне же солдаты у тебя.
– И тут всё было, как положено. Солдаты положили автоматы, кто ремень снял, кто пилотку. Взяли в руки самодельные транспаранты из простыней и пошли мимо трибуны. Но уже не строем, а просто так – маленькой колонной. Сержант кричит лозунги, ну, Митрич, помнишь: «Да здравствует наша молодёжь – верный помощник партии! Ура!» и в таком духе.
Митрич подсказывает:
– Да здравствует наше колхозное крестьянство!
– Ну, да! И другие лозунги. «Народ» отвечает: «Ура!». Ну, и так несколько кругов.
После этого состоялся торжественный обед. Отличался от каждодневного он тем, что после обычного супа из концентратов и макарон с тушёнкой на третье вместо чая был компот. А после обеда – спортивный праздник. Ну, что можно устроить в полевых условиях? Перетягивание каната, запуск воздушного змея, футбол, конечно. В шахматы поиграли, кто умел. Ещё нарды. Вечером за ужином вручил я каждому солдату по бутылке лимонада, по несколько печенюшек и по пачке сигарет. Солдаты были рады.
– Что солдату нужно? – опять перебивает Митрич. – Внимание и справедливость. И он тогда тебе горы свернёт.
– Короче, отпраздновали как надо. Да. Забыл. После отбоя проинструктировал я сержанта, оставил старшим в гарнизоне и поехал в сомон. Когда там лимонад с сигаретами в ларьке покупал, познакомился с одним русским. Иваном его звали. Прислали его в помощь монголам как специалиста – ветеринара. Жена пожила месяц и сбежала в Союз с тоски. А он остался деньги зарабатывать. Один русский среди монголов. Обрадовался он, как ребёнок, когда меня увидел. Приезжай, говорит, в гости. Отметим день Октябрьской революции. Ну, я и махнул к нему. Приезжаю, стол накрыт, как говорится, в лучших домах – снабжение было хорошее. Ставит литр самогона, ловит по транзистору Москву, праздничный концерт. Помню, пел Евгений Мартынов: «Я тебе весь мир подарю…». Короче, уговорили мы с ним этот самогон под тосты за партию, за комсомол, за дедов и отцов, за советских женщин, за то, что народ и армия едины… Песни попели русские народные. Особенно он любил «То не ветер ветку клонит…». Аж плакал. Приезжай, говорит, почаще. Короче, вернулся я в свой гарнизон под утро…
– Ну, ты, паря, однако, даёшь! Молодец! – хвалит Митрич. – Даже в тайге организовал праздник. Слушай, я же тоже в Монголии раз отмечал 7 ноября.
– Это как же ты там оказался? – спрашиваю.
– А вот я тебе расскажу случай, – как обычно начинает Митрич.
Присел Митрич на перевёрнутую небольшую кадушку и начал рассказ:
– Было это в 77-м или 78-м годе. Точно не припомню. Завалило в ту зиму всю Монголию снегом. Ну, и стал скот ихий дохнуть с голодухи. На зиму то они сено не готовят, на подножный корм надеются. Снега тама обычно нету, а тут – завалило. Вот и обратились оне к нам, как тогда говорили – к старшему брату: помогите, мол, с сеном. И начали слать мы им сена эшелонами. А как доставить в дальние районы? Сколотили автоколонны из военных, нас, гражданских привлекли в помощь. Сено то наше, колхозное. Вот грузим мы на станции тюки прессованные и прём их в Горный Алтай машинами. А это полтыщи вёрст в один конец! Наша колонна, «ЗиЛы» да «Уралы», штук 25-30, аккурат под 7 ноября вышла. Идём, значит, по степи. Снег, но укатано. Дорога тарна, знай полявай! Пройдём сутки – юрта. Привал, значит. Монголы готовят шулю. Поедим горячего, передохнём и – дальше. То хиусит, то выяснит, то вообче шурган. Так и идём. Ботогоны встречаются, алагдая видал. А снегу всё больше. Ни дороги, ни хрена. Покать сплошь вокруг. Сбавили ход, еле тащимся. На пятые сутки, как раз 7 ноября, смотрим – што-то в падюшке чернет. Подходим ближе. Растудыт твою туды! «ЗиЛ» стоит один, кузов полон сена, бортов нет, колёс нет, последний скат еле шаит, а коло него наш солдатик прыгат, брацковатый на вид. Зачичиривел совсем, голоуший, катанки прогорели, курмушка рваная, закацубилась, на руке шубенка, второй нету. Весь в куржаке. Мы – к ему. Што случилось? Шёл с колонной, говорит, впереди нас. Што-то с коробкой случилось, двигатель молотит, а машина не идёт. Ну, оставили ему напарники пару банок тушёнки, булку хлеба, говорят, жди, приедем с ремонтной скоро. Ждёт. Ничё, мотор работат, в кабине тепло. Съел он банку тушёнки с полбулкой. Чай был во фляге. Ждёт. Сутки прошли, никого. Стал он потихоньку еду экономить. Уже ест ложку тушёнки и кусок хлеба в день. Снег топит на воду. Днём то нормально, а ночью – волки. Посмотрел я – точно – снег то вокруг утоловатый. На вторые сутки бензин кончился. Холодрыга. Ночью сидел он в кабине с монтировкой, а волки вокруг ходют, ждут. Днём жёг костёр. А из чего жечь? Голая степь. Так, ургульки сухие одне торчат местами. Стал жечь борта, потом резину с колёс. Ночью опять в холодную кабину. В обчем, на пятые сутки мы его и нашли.
Што ж ты, говорю ему, чумуга, сена полный кузов, а ты застыл весь. Окочурился бы. А он: «Как это – сено жечь? Энто ж государственный груз! Нельзя!» Во как! Наш человек! Его посля монголы орденом наградили, «Полярная звезда» называется. Командование в отпуск, значит, на десять суток. За геройство, за то, што сено не спалил, ну и в честь 60-летия нашей революции.
Митрич опять закурил, вздохнул и спрашивает:
– А щас такого и праздника, говоришь, нету? От ить, паря, кака штука получаца! Да… А капуста бравая, однако, удалась. Так што ты всё одно приходи, отметим. Фунфурик найдётся, раздавим. У них такого праздника нет, а у нас – есть!
Владимир ПАЛКИН

Так говорят в Забайкалье:
Раскурепаться – плохо себя чувствовать, расклеиться
Велок – кочан капусты
Харэ – слово, означающее конец, финал какого-либо действия: «Харэ, харэ!» Например, харэ шары наливать-то, т.е. хватит пить!
Паря – общее обращение к мужчине. «Ну, ты, паря, даёшь!» в разных случаях может означать и одобрение, и осуждение.
Дорога тарна – хорошая дорога, укатанная
Шуля – мясной бульон
Хиусит – поддувает ветром
Шурган – непогода, пурга
Ботогоны – дикие верблюды
Алагдай – дикий степной заяц
Покать – сопки без леса, горы
Падюшка – небольшая неглубокая падь
Шаит – медленно, слабо горит
Брацковатый – значит – метис, смешение русского с бурятом, говорят «брацковатый» или «братсковатый» – от слова «братский», так в старину называли бурят
Зачичиревел – замёрз, промок, испачкался, загнулся
Голоуший – без головного убора
Курмушка – куртка, в данном случае – бушлат
Закацубиться – затвердеть
Катанки – валенки
Куржак – иней
Утоловать – плотно наследить (о зверях)
Ургульки – сон-трава (общее название травы)
Чумуга – мозг из кости – объедение. Это же слово используют вместо слов «дурак», «ненормальный» и т.п.

Сегодня по телеящику в новостях услышал замечательное выражение диктора (рассказывала об успехах на молочной ферме): "Скоро молочный ручей станет более полноВОДНЫМ"!

ПОЭМА О ВАЛЕНКЕ
или
Отчего болит голова?
(из цикла «Мысли не по порядку»)

Я сегодня проснулся рано –
У меня голова болит! –
Чёрный грязный Валенок драный
Под кроватью моей стоит.
Притаился он там трусливо
И открыл обиженно рот…
А мне дума про справедливость
Не болеть голове не даёт.
Десять лет этот Валенок честно
Снег топтал и подошву мочил,
А потом благодарности вместо
Строгий выговор получил!
И никто не знает – за что же?
Но скажу я без лишних слов:
– Потому что не вышел рожей,
И фамилия – Иванов!..
…Десять лет пронеслись, как неделя.
Стали вещи вопрос обсуждать –
Срок не малый! Кому ж, в самом деле,
Нам за службу «спасибо» сказать?
И решили, что Валенку надо
Благодарность за всё объявить
И «спасибо» сказать и в награду
На подошву резину набить.
Но, жирея от жизни хорошей
И скрывая свою бездарность,
Ручка вдруг записала Калошам
Эту самую благодарность!
Говорит старику в удивленье:
– Износился ты, старая лошадь!
За заслуги за все поощренье
Объявить перспективным Калошам!
А за то, что с таким видом внешним
Ты, придурок, ходил по дорогам,
Что ж ты думаешь? Надо, конечно,
Объявить тебе выговор строгий!
…Голова моя мыслью загружена,
Хоть мне это всё и не ново –
Награждение незаслуженных,
Наказание невиновных…
Так бывает пока в жизни нашей –
Сделав доброе дело, и вот
Кто-то давиться кирзовой кашей,
Кто-то вдруг получает компот.
В.П.

ИВАН СУСАНИН – ПАТРИОТ ЗЕМЛИ РУССКОЙ

400 лет назад, 30 ноября 1619 г., первый российский царь из рода Романовых – Михаил Фёдорович – жаловал грамоту некоему Богдану Сабинину, в которой было сказано: «…втъпоры проходили костромской уъздъ полские и литовские люди и тестя его Богдашкова Ивана Сусанина втъпоры литовские люди изымали и его пытали великими немърными пытками. А пытали у него гдъ втъпоры мы Великiй Государь Царь I Великiй Князь Михайло Фёдорович всеа Руссиi были и он Иван въдая пронас Великаго Государя гдъ мы втъпоры были терпя отъ тъхъ полскихъ и литовскихъ людей немърные пытки про нас Великаго Государя тъмъ полскимъ и литовскимъ людемъ гдъ мы втъпоры были не сказалъ, и полские и литовские люди замучили его до смерти».
Так царь описал подвиг народного русского героя Ивана Сусанина.

РУССКАЯ ЗЕМЛЯ
События происходили зимой 1613 г. на речке Кобра. Слово, вроде бы, необычное для русского языка. Но, оказывается, в тверской и псковской областях (и, вообще, на русском севере) коброй называли пригоршню, сколько можно загрести в две ладони; кобрить что – хоронить, прятать, копить утайкою; кобриться – жить нелюдимом, домоседом. Это говорит о том, что местность эта была глухая, с густыми непроходимыми лесами, многочисленными реками и речушками, болотами, среди которых можно спрятаться, схорониться. Например, в современных Кировской и Костромской областях сейчас имеются по две реки, носящие название Кобра.
О том, что это древняя исконно русская земля говорят и названия населённых пунктов: Буй – чурбан, или собранный из толстых клёпок остроконечный бочонок, или железный, в виде воронки, устанавливаемый на якоре, на отмелях; Борок – кладбище; женский воротничок в мелких сборках, складочках; низанное ожерелье, несколько низок бисера, бус, янтарей; Домнино – от дом – изба со всеми ухожами и хозяйством; домовище, домовина, гроб. Кострома – чучело из соломы и рогожи. При встрече страдных работ, прощаясь с хороводами (на Всесвятской, в воскресенье перед первым постом, в русальное заговенье), хоронят кострому, топят в Оке, а где её нет, в речке или озере. Часть горожан плачут и причитают, жалеют кострому и не дают её в обиду, прочие, с грубыми остротами, продолжают своё; спровадив кострому, пьют и веселятся в последний раз до осени, до уборки хлеба; Галич – от галиться, на русском севере – изгаляться, смеяться, пялить глаза, глазеть, смотреть, дивиться или любоваться, засматриваться; Молвитино (сейчас – Сусанино), от молва – общий говор, громкая, шумная беседа; слух, слава, народные толки и ходячие вести. Палкино – от палка – жердинка, кол, дубинка, батог, трость, посох, хворостина; палки – короткий удар палками в барабан, как знак, маяк, для дружного залпа из пушек, знак пехотным офицерам вступить на свои места; Льгово – от льгота – простор, свобода, легкота, воля; особые права, преимущества перед другими… Последнее название населённого пункта говорит ещё об одной интересной особенности этих земель.
РОМАНОВЫ
Род бояр Романовых выделялся среди других боярских родов своей исключительной известностью в стране. Это была одна из самых богатых боярских фамилий: во всех областях государства она владела обширными вотчинами, тянувшимися иногда на десятки вёрст. В Средней и Северной России некоторые имения представляли по своим размерам настоящие княжества. Но кроме огромных земельных богатств Романовы были хорошо известны в народе как добрые помещики, не притеснявшие арендаторов-крестьян, подобно другим землевладельцам, а, наоборот, помогавшие крестьянам в трудные времена. Поэтому с земель Романовых крестьяне не бежали, а стремились занимать их, предпочтительно перед землями других землевладельцев. В Юрьев день многие крестьяне селились на земли Романовых и подавали прошения об укреплении их на этих землях. В архивах Костромы сохранилось много документов, свидетельствующих о таком стремлении крестьян в романовские владения.
ЖИЗНЬ ЗА ЦАРЯ
Иван Осипович Сусанин (год рождения неизвестен) был родом из селения Деревеньки, которое находилось в нескольких верстах от села Домнино, что примерно 45 км северо-западнее Костромы.
В этом районе рыскала польская шайка – поляки знали, что где-то здесь скрывается молодой сын митрополита Филарета (Фёдора) Никитича Романова, избранный на российский престол. Поляки хотели захватить его в плен и уничтожить с целью нежеланного им восстановителя русского государственного порядка. По другой версии это был отряд воровских казаков, так как, считается, что в этих местах поляков тогда уже не было, потому что к этому времени русские под руководством Минина и Пожарского одержали победу над поляками и взяли Кремль. Вместе с другими боярами из сдавшегося Кремля вышел и юный Михаил Фёдорович, сын митрополита Филарета, будущий русский Царь.
Время было неспокойное, «смутное». Правящие круги Речи Посполитой и католической церкви пытались расчленить Россию и ликвидировать её государственную самостоятельность. Открытая польско-литовская агрессия началась с осады Смоленска в 1609-1611 гг., привела к походу на Москву и её захвату в 1610 г из-за предательства боярского правительства. В октябре 1612 г. народное ополчение под руководством Минина и Пожарского освободило столицу. Но зимой 1612-1613 гг. польский король Сигизмунд III пытался снова овладеть Москвой. Поэтому в феврале 1613 г. Михаил приехал в Железноборовский монастырь Костромского уезда.
Шайка шла мимо, её заметили иноки и предупредили Михаила. Михаил вскочил на лошадь и поскакал в Домнино, принадлежавшее Романовым, мимо Деревенек, где его встретил староста деревни Сусанин. Иван уговорил Михаила не ехать в Домнино, так как поляки несомненно отправятся туда искать его, зная, что это Романовская вотчина. Сусанин снял с Михаила его сапоги и спрятал его в своём сарае, зарыв в сено. Потом надел на себя царские сапоги и побежал в них в лес по течению замёрзшей речки Кобры. Отбежав несколько вёрст, Сусанин влез на дерево, снял с себя сапоги и затем, заметая насколько это возможно свои следы, вернулся в Деревеньки, где встал у ворот своего дома. В этот день дочь Ивана Антонида выходила замуж за Богдана Савинина (Собинина).
Подъехали поляки и начали его допрашивать, как старосту деревни, – «где боярин – мы знаем, что он был здесь». Сусанин ответил, что был да ушёл на охоту, и указал на следы от боярских сапог. Поляки потребовали, чтобы он вёл их в лес и указал, где охотится Михаил. Сусанин согласился и отвёл их в самую чащу, в низину реки Шачи, в Юсуповские болота, по дороге отослав своего зятя Богдана в Деревеньки, предупредить Михаила, чтобы он спасался в Костромской Ипатьевский монастырь. Когда наступила ночь, поляки поняли, что Иван их обманывает. Они потребовали, чтобы Иван вывел их на большую дорогу, но, несмотря на угрозы, Сусанин отказался, и более того, сказал полякам, что он нарочно завёл их в непроходимую чащу. После долгих плутаний поляки вышли к деревне Исупово. Здесь они его «пытали разными немерными пытками и, посадив на столб, изрубили его в мелкие части». Через три дня изрубленное тело Сусанина было найдено и доставлено в Деревеньки, где продолжал прятаться Михаил. Михаил сам обмыл останки верного слуги, положившего за него жизнь.
После своего спасения Михаил отправился в Кострому, а потом вместе с матерью в Макарьевский на Унеже (сейчас – река Унжа) монастырь (ок. 140 км восточнее Домнино), где они провели в посте и молитвах несколько дней. Потом они забрали из Деревенек осиротевшую дочь Ивана, Антониду, и вернулись в Кострому, где поселились в Ипатьевском монастыре, в палатах, принадлежавших боярам Романовым. Тело Сусанина было погребено в Костромском Ипатьевском монастыре, но позже место могилы было утрачено. Когда Ивана хоронили, Михаил рыдал над ним, как над родным отцом.
14 марта 1613 г. 16-летний Михаил, представитель боярского рода Кобылиных – Кошкиных – Захарьиных – Юрьевых – Романовых, внучатый племянник Царицы Анастасии Романовны и сын великого своей преданностью Родине и Православию митрополита Филарета, по благословению матери своей иноки Марфы Иоанновны, стал Государем всея России.
23 марта Государь послал Земскому собору свой первый указ. Выразив в нём, что «его произволенья и хотенья на престол не было», он обратился затем к боярам и всяким чинам Государства с требованием: «вам бы… стоять в крепости разума своего, безо всякого позыбания нам служить, прямить, и воров никого Царским именем не называть, ворам не служить, грабежей бы у вас и убийств в Москве и городах и по дорогам не было, быть бы вам между собой в соединении и любви, на чём вы нам души свои дали и крест целовали, на том бы и стояли, а мы вас за вашу правду и службу рады жаловать».
ВЫСОЧАЙШАЯ БЛАГОДАРНОСТЬ И
НАРОДНАЯ ПАМЯТЬ
Зятю Ивана Сусанина Богдану Собинину и всему его потомству была дарована вечная свобода от всех податей, работ, рекрутства и половина земли, принадлежащей деревне Деревеньки (Деревнищи). В благодарность за подвиг Сусанина его дочь Антонида получила во владение Домнино, и крестьяне этого села с тех пор не платили податей, не исполняли никаких повинностей, не поставляли рекрутов на службу государеву, получив звание белопашцев. Но так как село Домнино с ближайшими деревнями, в том числе и Деревеньки, после кончины матери Михаила инокини Марфы Ивановны были отданы Новоспасскому монастырю, то потомкам Сусанина дана была взамен пустошь Коробово, на левом берегу Волги, в 35 верстах от Костромы. Они основали на этой земле деревню Коробово. Поселенцам были вручены грамоты царя Михаила Фёдоровича, закрепляющие за ними эти земли. Это право было подтверждёно в 1692 г. царями Иоанном и Петром Алексеевичами, а в 1767 г. – императрицей Екатериной II.
В 1836 г. великий русский композитор Михаил Иванович Глинка создал свою знаменитую оперу, народную музыкальную драму, посвящённую подвигу Ивана Сусанина, под названием «Жизнь за царя». В советское время название оперы было заменено на другое – «Иван Сусанин». Подвиг Ивана Сусанина стал примером для многих советских патриотов в годы Великой Отечественной войны.
Имя Ивана Сусанина стало почти нарицательным. Как знать, куда бы повернула телега русской истории, если бы не совершил свой подвиг простой русский крестьянин Иван Сусанин.
В.П.

Русские слова в исконном (изначальном) их значении:
Белопашцы – свободные, льготные земледельцы; от обеленая, обельная земля – земля без повинностей.
Вор – мошенник, бездельник, обманщик, изменник, разбойник. В общем – преступник. Воровской – мошеннический, а вообще – преступный, противозаконный. Воровские люди – сволочь, негодяи; мятежники.
Инок – монах; отшельник, пустынножитель.
Позыбание – колебание, сомнение, неуверенность; от зыбать – колебать, качать, колыхать.
Прямой – правый, простой; истинный, настоящий. Прямить что – выправлять, править, делать прямым, прямее. Прямо – просто, по прямой черте, не криво; по правде, по истине, без обиняков. Прямота человека, прямота дел, речей – правда, чистота, правдивость и откровенность, без хитрости и лукавства. Пословицы: Верный слуга прямит своему господину. Он живёт прямо по церкви.
Шайка – скопище, собрание дурных людей; ватага вольницы, грабителей, воров; мошенническое товарищество.
Юрьев день – 26 ноября. В этот день раз в году крестьяне имели право оставлять одного помещика и переходить к другому.

КАК ЖИВЁМ? ЧТО ПРАЗДНУЕМ?
12 июня в России отмечается сравнительно новый «рукотворный» праздник – День России. Почти половина россиян называют этот праздник «Днём независимости России», а лишь 4% знают, что стоит за этой датой.
Самая эффективная политика в своей основе имеет
отсутствие боязни говорить и выслушивать Правду,
даже в нелицеприятных формах её изложения.

НЕЗАВИСИМОСТЬ и «НЕЗАВИСИМОСТЬ»
В США, с которых наши либералы всех мастей буквально слепо копируют всё, начиная от жаргона и кончая праздниками, «День независимости» отмечается 4 июля. В этот день в 1776 г. был принята Декларация о независимости, после того, как 13 британских колоний на территории будущих США вели войну с английским королём и парламентом за свободу от английского владычества. Тут всё понятно – колонии получили независимость от колонизаторов. А вот с нашими «независимостями» вопрос.
В Белоруссии День независимости сначала отмечали 27 июля – в день принятия «Декларации о независимости Белоруссии» (1991 г.). Потом братья-славяне одумались и начали отмечать День независимости 3 июля – в день освобождения столицы Белоруссии – Минска от немецко-фашистских захватчиков (1944 г.)
В Украине «День независимости» празднуют 24 августа – в день принятия «Акта провозглашения независимости Украины», который был принят «Исходя из смертельной опасности, нависшей над Украиной в связи с государственным переворотом в СССР 19 августа 1991 года…»! А «независимость», видимо, от России…
В Казахстане главный национальный праздник «День независимости» отмечается 16 декабря, когда в 1991 г. Казахстан самым последним из бывших советских республик принял закон о государственном суверенитете и независимости республики.
В России 12 июня 1990 г. 1-м Съездом народных депутатов РСФСР была принята «Декларация о государственном суверенитете РСФСР», а ровно через год – день в день – первым президентом России был избран Б.Н. Ельцин, который и предложил переименовать праздник в «День России».
Главное «достижение» «независимой России» – Федеральный закон № 134-ФЗ «О прожиточном минимуме в Российской Федерации» от 24 октября 1997 г. (в ред. Федеральных законов от 27.05.2000 № 75-ФЗ, от 22.08.2004 № 122-ФЗ), который представляет собой стоимостную оценку потребительской корзины, включающей минимальные наборы продуктов питания, непродовольственных товаров и услуг, необходимых для сохранения здоровья человека и обеспечения его жизнедеятельности, а также обязательные платежи и сборы. Прожиточный минимум – стоимость набора товаров и услуг, необходимых для удовлетворения первоочередных потребностей человека за год, в среднем.
РАДОСТНАЯ ВЕСТЬ
Государственная Дума определила на 2010 год размер российской «потребительской корзины» в размере 8 014 руб. 17 коп. В эту стоимость входят: 30 видов продовольственных товаров, 41 вид непродовольственных товаров и 12 видов услуг.
В Забайкальском крае потребительская корзина устанавливается Краевой Думой, и по состоянию на конец мая 2010 г. её величина составляла 5 551 руб., в том числе «минимальный набор продуктов питания, входящий в состав потребительской корзины для мужчин трудоспособного возраста» определён в 2 192 рубля 72 копейки (январь 2010 г.). А в 2006 г. «корзина» тянула только на 1402 рубля 27 копеек.
Узнал я это и обрадовался – благосостояние забайкальцев растёт на глазах! Но тут случайно мне в руки попались несколько документов.

ЧТОБ Я ТАК ЖИЛ!
НОРМЫ
довольствия красноармейцев в военное время (1941 г.)
в сравнении с сегодняшним днём
Основные продукты Для боевых частей действующей армии
на одного человека в сутки (грамм) //
в месяц (кг) Средняя цена продукта в мае 2010 г. по данным Забайкальского краевого статистического управления
(руб. за кг) Месячная стоимость продуктов
в Забайкальском крае
по нормам РККА 1941 г.
по состоянию на май 2010 г.
(рублей)
Хлеб из ржаной и обойной муки 850 // 25,5 32,65 25,5 х 32,65 = 832,58
Мука пшеничная 2-го сорта 20 // 0,6 18,01 0,6 х 18,01 = 10,8
Крупа разная 140 // 4,2 19,67 * 4,2 х 19,67 = 82,61
Макароны 30 // 0,9 30,64 0,9 х 30,64 = 27,58
Соевая мука 15 // 0,45 … …
Мясо 150 // 4,5 217,7 ** 4,5 х 217,7 = 979,65
Рыба 100 // 3 119,82 *** 3 х 119,82 = 359,46
Комбижир и сало 30 // 0,9 Маргарин – 89,39 0,9 х 89,39 = 80,45
Масло растительное 20 // 0,6 59,69 0,6 х 59,69 = 35,81
Сахар 35 // 1,05 36,26 1,05 х 36,26 = 38,07
Чай 1 // 0,03 293,5 **** 0,03 х 293,5 = 8,8
Соль 30 // 0,9 10,6 0,9 х 10,6 = 9,54
Картофель
и овощи 820 // 24,6 16,06
32,13 ***** 24,6 х 24,1 = 592,86
Лавровый лист 0,2 // 0,006 не учтено не учтено
Томат-паста 6 // 0,18 не учтено не учтено
Уксус 2 // 0,06 не учтено не учтено
Горчичный порошок 0,3 // 0,009 не учтено не учтено
Водка 100 // 3 литра 239,69 (литр) (3 х 239,69 = 719,07) не учтено
ВСЕГО в месяц (без водки): 3 058 руб. 21 коп.
* средняя цена за гречку, овсянку и перловку
** средняя цена за говядину, свинину и баранину
*** средняя цена за рыбу мороженную разделанную (кроме лососевых), рыбу мороженную разделанную лососевых, рыбу мороженную неразделанную и сельдь солёную
**** цена чая черного байхового
***** средняя цена овощей: капуста, морковь, лук, свекла

Подсчитал я всё это и не поверил своим глазам! Пересчитал – нет! – всё точно! Проверил – был такой приказ Наркома обороны И.В. Сталина № 312 1941 г. Сравнил – на питание красноармейцев «тоталитарный режим» во время войны (!) выделял денег больше, чем «независимая демократическая Россия» на своих граждан сегодня, если даже не брать в расчёт расходы на водку (знаменитые «наркомовские» 100 г)! Другими словами, питались рядовые красноармейцы лучше нас с вами. И тогда я пошёл дальше.

Н О Р М Ы
суточного довольствия военнопленных немцев рядового состава в лагерях НКВД,
введённые в июле 1941 г. в сравнении сегодняшним днём
Продукты Суточная норма (г) Количество продуктов в месяц (кг) Месячная стоимость в реальных ценах 2010 г. в месяц (кг х руб.) =
Хлеб ржаной 800 24 24 х 32,65 = 783,6 руб.
Мука пшен. 85% 200 6 6 х 18,01 = 108,06 руб.
Крупа разная 100 3 3 х 19,67 = 59,01 руб.
Макароны 10 0,3 0,3 х 30,64 = 5,9 руб.
Мясо 50 1,5 1,5 х 217,7 = 326,55 руб.
Рыба 50 1,5 1,5 х 119,82 = 179,73 руб.
Масло растительное 30 0,9 0,9 х 59,69 = 53,72 руб.
Сахар 20 0,6 0,6 х 36,26 = 21,76 руб.
Соль 30 0,9 0,9 х 10,6 = 9,54 руб.
Картофель, овощи 500 15 15 х 24,1 = 361,5 руб.
Томат-пюре 10 0,3 г не учтено
Чай 45 г 0,045 х 293,5 = 132,07 руб.
Перец 90 г не учтено
Уксус 10 г не учтено
Горчица 10 г не учтено
Лавровый лист 6 г не учтено
Мыло хозяйственное 200 г 31,28 руб.
Махорка 5 пачек 5 х 7,43 = 37,15 руб.
Спички 5 коробков 5 х 1 = 5 руб.
ИТОГО в месяц (без специй): 2 083 руб. 59 коп.

Вот это да! «Потребительская корзина» пленных немцев была меньше нашей современной забайкальской всего лишь на 109 рублей 13 копеек! В общем – на две бутылки пива… Правда, немцам не давали яйца, молоко и пр. А нам это необходимо. Получается, что забайкальцы питаются хуже пленных немцев!?
После этого я решил углубиться в историю. Может быть, мы питаемся лучше хоть кого-нибудь, например, царских солдат Русской Армии? Оказывается, суточный фронтовой паёк солдата царской армии во время 1-й Мировой войны (1914 г.) включал: хлеба – 1230 гр. (37 кг в месяц), мяса – 615 гр. (18,5 кг в месяц), жиров – 106 гр. (3,2 кг в месяц), сахара 68 гр. (2 кг в месяц), овощей – 256 гр. (7,7 кг в месяц) и др. Правда, с 1916 года норма мяса понизилась до 205 гр. в сутки (6,2 кг в месяц), жиров – до 42 граммов (1,3 кг в месяц)… Хотите быть русским царским солдатом?
А ЕСЛИ ЕЩЁ ГЛУБЖЕ?
Если углубиться в российскую историю, то можно вспомнить и следующее.
В 1913 г. российский рабочий имел годовую заработную плату от 300 до 1200 рублей в зависимости от квалификации. На приведённый ниже в таблице набор продуктов российский рабочий тратил 56 руб. в год. Привожу расчёт стоимости продуктов по реальным ценам 1913 года:
– мясо и сало, 29 кг х 40 коп. = 11,6 руб. (Да, да, ты, читатель, не слепой, и я не ошибаюсь! – 1 кг мяса тогда стоил 40 копеек.) = 6 313,3
– молоко, 154 л х 15 коп./л = 23,1 руб. = 6 314
– яйца, 48 шт. х 30 коп./десяток = 1,44 руб. =196,8
– хлеб, 200 кг х 6 коп./кг = 12 руб. = 6530
– рыба , 6,7 кг х 80 коп./кг = 5,36 руб. = 802,79
– картофель, 114 кг х 2,3 коп./кг = 2,6 руб. = 1 830,84
Итого: 56 руб. в год (без затрат на сахар. Кстати, карамель тогда стоила 72 коп. за кг).
Это значит, что в 1913 году на годовую рабочую зарплату можно было купить примерно от 5 до 21-го таких наборов продуктов, а в 2010 г. на среднюю годовую зарплату в Забайкалье мы можем купить только 8,4 набора! Товарищи-граждане-господа! Получается, что мы питаемся хуже, не только пленных немцев, но и хуже, чем российские рабочие при «кровавом царском режиме»!
А вот как питались заключённые на царской каторге. Цитирую суточный рацион заключённых в царской России:
«Нормальная табель для продовольствия арестантов:
Воскресенье. Обед. В лапшу: вермишели – 102,2 г., мяса 2-го сорта – 128 г., крупы перловой – 8,5 г., соли – 17 г. В кашу: крупы гречневой – 136,3 г., сала филейного – 21,3 г., соли – 8,5 г. Хлеба чёрного – 819 г. Ужин. В кашицу: крупы гречневой – 72 г., сала филейного – 8,5 г., соли – 4,2 г.
Понедельник. Обед. В щи: капусты – 128 г., мяса – 102 г., крупы овсяной – 17 г., муки подправочной – 13 г., соли – 16 г., перцу, лаврового листа, луку – 4 г. В кашу: крупы пшённой – 136 г., сала филейного – 21 г., соли – 9 г. Хлеба чёрного – 819 г. Ужин. В кашицу: крупы пшённой – 72,42 г., сала филейного – 8,52 г., соли – 4,26 г.».
Вторник. То же, что и в понедельник, но крупа гречневая. И т.п. Мясо и овощи каторжане получали 5 дней в неделю. Среда и пятница были постными.
Месячный набор продуктов царского каторжанина (забайкальского декабриста) стоил в среднем 1621 руб. 85 коп. – меньше нашего всего на 570 руб.! Правда, он не платил за ЖКХ…
Основной рацион, так называемая суточная «гарантийка» в сталинском ГУЛАГе включала: хлеба – 450 г. (440,78 руб. в месяц по современным ценам), мяса – 21 г. (137,15 руб.), рыбы – 132 г. (754,48 руб.), каши – 80 г. (47,20 руб.), муки – 6 г. (3,24 руб.), овощей – 500 г. (481,95 руб.), сахара – 7 г. (7,61 руб.) масла растительного – 9 г. (16,12 руб.) То есть «кровавый деспот» Сталин выделял для питания одного зека ежемесячно 1 888 руб. 43 коп. Я не поверил глазам и пересчитал – да! всё правильно! – это меньше современной «потребительской корзины» всего на 304 руб. 29 коп.! (примерно две бутылки водки).
Господа «борцы за права человека» и прочие «демократы», клянущие «совок» и прославляющие «демократию», – считайте сами, и скажите что-нибудь типа «Россия, вперёд!».

КОГДА БЫЛО МЯСО В ЩИ – ЗВАЛИ НАС «ТОВАРИЩИ»,
КАК ПРОПАЛА ВСЯ ЕДА – СТАЛИ ВСЕ МЫ «ГОСПОДА»!

ПОТРЕБЛЕНИЕ ПРОДУКТОВ ПИТАНИЯ НА ДУШУ НАСЕЛЕНИЯ (кг)

Продукты питания 1913 г.
Россия 1960 г.
СССР 1975 г.
СССР 2001 г. Россия 2010 г. Забайкальский край 2010 г. в % к 1975 г.
Потребительская корзина
Т а к б ы л о Т а к с т а л о
Мясо и сало 29 40 55 53 37,2 67,6
Молоко и мол. продукты 154 240 315 214 238,2 75,6
Яйца, шт. 48 118 202 202 200 99
Рыба и рыбопродукты 6,7 9,9 18,5 14 16 86
Сахар 8,1 28,0 40,4 27 22,2* 55
Масло растительное … 5,3 7,7 … 13,8** 1,8
Картофель 114 143 119 93 107,6 90
Овощи 40 70 87 83 97 111
Хлебные продукты 200 164 142 115 133,7 94

* сахар и кондитерские изделия в пересчёте на сахар
** масло растительное, маргарин и другие жиры

Чтобы наглядно сравнить, как мы жили раньше и живём сейчас, можно проделать и следующие расчёты.
Сколько сейчас нужно денег одному человеку, чтобы купить 7 видов продуктов, как 35 лет назад – в 1975 году? Проводим расчёт:
– 55 кг мяса х 217,7 руб./кг = 11 973,5 руб.
– 315 л молока х 41 руб./л = 12 915 руб.
– 202 яйца х 41 руб./дес. = 828,2 руб.
– 18,5 кг рыбы х 119,82 руб./кг = 2 216,67 руб.
– 40,4 кг сахара х 36 руб./кг = 1 454,4 руб.
– 119 кг картофеля х 16,06 руб./кг руб. = 1 911,14 руб.
– 142 кг хлеба х 32,65 руб./кг = 4 636,3 руб.
и получаем 35 935 руб. 21 коп. или 2 294 руб. 60 коп. в месяц. Это на 101 руб. 88 коп. больше сегодняшней «потребительской корзины».
Итак, если вы хотите питаться как в 1975 г., вам нужно почти 36 тыс. руб. в год только на этот набор продуктов! А нам предлагают питаться за 26 тыс. руб.! Без разных колбас-сыров, масла-сала, чая-кофе, макарон-крупы, капусты-морковки, муки и прочих минимально необходимых для жизни продуктов. Я уже не вспоминаю о разных конфетах-лимонадах, яблоках-бананах, водке-табаке… Я уже не вспоминаю об одежде, обуви, мебели, посуде, бытовой технике и пр. А услуги ЖКХ? А лекарства? А содержание детей в детском саду? А плата за медицинские услуги и обучение детей? А телефон? А транспортные расходы, А электричество? А… На это из «корзины» выделяется 3 358 руб. 28 коп. Я не говорю о кино (билет в среднем 70-100 руб.), театре (180 руб.), спортзале (месяц в бассейне 930 руб.), музее (57 руб.)… Спорт и культуру – в массы!
«ПОЗДРАВЛЯЮ ВАС, ДОРОГИЕ РОССИЯНЫ!»
Если кто-то захочет питаться так, как мы кормили пленных немцев во время войны, то для этого ему понадобится 2 083 руб. 59 коп. в месяц. А если питаться так, как питались наши красноармейцы во время войны, то тогда будет нужно уже 3 058 руб. 21 коп. в ценах мая 2010 г. А цены неумолимо растут…
Как любил говаривать в подпитии незабвенный «демократ» Е.Б.Н., «Поздравляю вас, дорогие россияны!». Через 20 лет «перестройки» и «экономических реформ» мы стали питаться хуже не только красноармейцев, но и пленных немцев! «Россия, вперёд!»?
* * *
Земляки, скажем горячее спасибо нашим депутатам за «потребительскую корзину». Глядишь, в будущем году нам ещё рублей двести подкинут!
ЧТО ПРАЗДНУЕМ?
Буду краток, хотя много чего есть ещё сказать. Приведу только несколько цифр для сравнения.
Об управленцах. Если в 1990 г. в РСФСР со всеми проблемами финансов, кредитов и страхования справлялось 397 тыс. работников, то в 1997 г. их численность возросла почти в два раза – 778 тыс. чел., а в 2006 г. их стало уже 928 тыс. чел. На всех уровнях управления экономикой в 1990 г. в России работало 1 млн. 204 тыс. чел., в 1997 г. при резком уменьшении экономического потенциала страны – вдвое больше – 2 млн. 581 тыс. чел., а в 2006 г. – уже 3 млн. 579 тыс. чел.
Об образовании. В 1953 г. «плохое» бесплатное советское образование по своему уровню занимало 3-е место в мире, а в 2006 г. «хорошее» и наполовину платное российское образование – 66-е место в мире. 28% россиян уверены, что Солнце вращается вокруг Земли!
О смертности. При «плохой» бесплатной медицине смертность в СССР снизилась в 3 раза (с 39 чел. на 1000 чел. населения в 1922 г. до 11 чел. на 1000 чел. населения в 1991 г.), а при «хорошей» платной медицине смертность в современной России увеличилась в 1,5 раза (с 11 чел. на 1000 чел. населения в 1991 г. до 16 чел. на 1000 чел. населения в 2006 г.). Во времена СССР мы удивлялись и негодовали по поводу того, что в США стоит немалых денег в больнице вынуть соринку из глаза или вырвать зуб. Сейчас по данным Забайкалкрайстата посещение стоматолога только для первичного консультативного осмотра стоит 129 руб. 09 коп.
О колбасе. По ГОСТу 1974 г. при изготовлении колбасы использовалось 25 кг говядины высшего сорта, 70 кг. Полужирной свинины, остальные 5 кг составляли яйца куриные или меланж, молоко коровье сухое цельное или обезжиренное, пряности и другие материалы. И никаких консервантов, ароматизаторов и стабилизаторов. Современная колбаса большинства изготовителей – это: 30% птичьего мяса, 25% субпродуктов, 25% соевого белка, 10% собственно мяса, остальное – крахмал и вкусовые добавки.
Об уровне питания. По уровню питания в 1990 г. Россия находилась на 7 месте в мире, в 2000 г. – на 71.
И ещё несколько цифр.
В результате «реформ» в «независимой России» по производству некоторых видов продукции к 2000 г. мы вышли на уровень следующих лет: уголь – 1957 г., сталь – 1968 г., гражданские самолёты – начало ХХ века, металлорежущие станки – 1931 г., станки ткацкие – 1933 г., тракторы – 1932 г., кирпич – 1953 г., ткани всех видов – 1910 г., посевные площади – 1927 г. (и продолжают снижаться), поголовье свиней – 1936 г., поголовье овец и коз – 1750 г.! (и продолжает снижаться), производство мяса – 1960 г., производство молока – 1958 г. (и продолжает снижаться)…
В настоящее время доля импорта составляет почти 50% от общего объёма внутреннего потребления продовольствия, а в Москве и Петербурге – бол. 70%. Это называется «продовольственная независимость»?
Единственный показатель, по которому Россия превзошла уровень 1990 г. – добыча газа. Но цена газа в стране с тех пор возросла кратно.
Ещё 20 лет назад в стране действовали и нематериальные факторы: уверенность в завтрашнем дне, безопасность жизни, социальная защищённость, справедливость в оценках труда и распределении благ, нравственность общества и др. Была система льготной жизни для всей страны. А сейчас?
Товарищи, граждане и господа! Что празднуем?!
В.П.

МЕСТО ЗАБАЙКАЛЬСКОГО КРАЯ СРЕДИ СУБЪЕКТОВ
СИБИРСКОГО ФЕДЕРАЛЬНОГО ОКРУГА (всего 12 субъектов)
- по инвестициям в основной капитал – 9-е;
- по денежным доходам на душу населения – 10-е;
- по размеру пенсий – 10-е;
- по социальной поддержке населения по оплате жилищно-коммунальных услуг – 10-е.
Зато:
- по величине зарплат чиновников – 1-е;
- по задолженности по налогам и сборам в консолидированный бюджет РФ – 1-е;
- по скорости роста цен – 1-е;
- по заболеваемости населения отдельными инфекционными заболеваниями – 2-е;
- по преступности на душу населения – 1-е;
- по уровню безработицы – 4-е (почти 62 тыс. чел. или 11,9% трудоспособного населения).

Вернулся я на родину. Стоят берёзки с липами.