Частично это оказалось результатом нового и весьма неприятного опыта, комбинации роста цен и роста безработицы. Правительство было не уверено в том, как решать эту проблему, и более не соглашалось с тем, что государство несёт ответственность за предотвращение безработицы.

Насколько реальны были проблемы Британии? По большей части благосостояние людей росло. К концу 1970-х четыре пятых домов были с личными телефонами и холодильниками, две трети людей имели во владении дома и автомобили.

По сравнению с европейскими соседями, однако, Британия явно проигрывала. В 1964 году лишь Западная Германия, одна из шести стран ЕС производила больше на душу населения, чем Британия. Однако через тринадцать лет в 1977 году лишь одна Италия производила меньше. Британия в итоге присоединилась к ЕС в 1973 году в надежде, что сможет разделить новое европейское благосостояние. Но в 1987 этого так и не произошло, Британия продолжала соскальзывать назад, ниже большинства европейских стран. Посол Британии в Париже в 1979 году писал: «Сегодня мы не только больше не мировая держава, но мы и не на первых местах в Европе… Мы говорим о себе безо всякого стыда, как об одной из наименее процветающих стран Европы… Если нынешние тенденции сохранятся, то нас обойдут… Италия и Испания задолго до конца столетия». И он указывал, что впервые за триста лет средний доход на душу населения в Британии был намного ниже, чем во Франции. Сама Франция, однако, провела сильное экономическое восстановление в семидесятых. Некоторые полагали, что Британии надо сделать то же самое.

Британия испытала и некоторые новые социальные проблемы, особенно после прибытия иммигрантов. В течение всей британской истории бывали времена, когда большое количество иммигрантов прибывало и селилось в стране. Но до недавних пор эти люди, будучи европейцами, заметно от самих британцев не отличались. Однако в 50-е начали прибывать первые чернокожие иммигранты из Вест-Индии – в поисках работы. К 1960 году в Британии уже было около 250 000 «цветных» иммигрантов, и появились первые признаки проблем с белой молодёжью.

Позднее начали прибывать иммигранты из Азии – Индии и Пакистана – и Восточной Африки. Большая часть иммигрантов жила сообща в бедных районах больших городов. В населении Лейстера 16% составляли иммигранты, в Уолверхэмптоне и Брэдфорде – около 8% в каждом. К 1985 году в Британии было около пяти миллионов недавно прибывших иммигрантов и их детей из всего населения около 56 миллионов. И к 1985 году почти половина чернокожего населения родилось в Британии. И даже при этом были белые, которые, говоря словами одной из газет, «продолжали претендовать на то,.. что однажды чернокожих как-то можно будет отправить «домой», словно их дом был где-то ещё, а не в Британии».

По мере роста безработицы иногда в ней незаслуженно обвиняли новых иммигрантов. На самом же деле зачастую именно иммигранты хотели получить грязную или непопулярную работу на фабриках, в госпиталях и других подобных местах. Отношения между чернокожим иммигрантами и белым населением Британии складывались нелегко. Чернокожим было трудно получить работу, и они часто могли жить лишь в самых худших домах. Правительство приняло законы, чтобы воспрепятствовать неравному отношению к чернокожим, одновременно оно всё же пыталось контролировать количество иммигрантов, приезжающих в Британию.

Старые городские центры девятнадцатого века, где селились чернокожие иммигранты, стали районами с серьёзными бытовыми и экономическими проблемами. В 1980-х плохое жилье и безработица привели к бунтам в Ливерпуле, Бристоле и Лондоне, худшим из когда-либо виданных в Британии с девятнадцатого века. В этих бунта обвиняли чернокожих, но на самом деле они стали результатом главным образом серьёзных и давних экономических трудностей, которые больше влияли на жизнь чернокожего населения в старых городских центрах, чем на жизнь белых.

Были и другие признаки того, что британское общество проходило сложный период. Субботние футбольные матчи, любимое развлечение многих британских семей, постепенно становились ареной пугающей и зачастую бессмысленной жестокости. Британских футбольных толп стали опасаться во всем мире. В 1984 году английская толпа несла основную тяжесть ответственности за события на матче в Брюсселе, когда почти сорок человек было убито. Люди были шокированы и пристыжены, но так и не поняли причины насилия. Винили терпимое общество и безработицу, но странным было то, что начавшие насилие часто оказывались обеспеченными членами общества с хорошей работой.

И у женщин были причины для недовольства. Они открыто выступали против сексизма в рекламе, предоставлении работы и в журналистике. Они протестовали против насилия в отношении женщин и требовали более жёстких наказаний за сексуальные преступления. Они пытались добиться зарплаты и возможностей работать наравне с мужчинами. Это новое движение стало результатом увеличения количества работающих женщин. С 1965 по 1985 год количество работающих замужних женщин увеличилось с 37% до 58%. В 1975 году стало противозаконным относиться к женщинам иначе, чем к мужчинам, в вопросах занятости и оплаты труда. Но закон этот не был полностью осуществлён, и женщинам всё ещё было сложнее принимать полноценное участие в национальной жизни.

В конце 1970-х резко выросла безработица, достигнув 3,5 миллионов безработных к 1985 году. Во многих городах без работы оказалось 15% и более работоспособного населения. Самый высокий уровень безработицы был зарегистрирован на промышленном севере Англии и в Белфасте, Клайдсайде и Юго-Восточном Уэльсе, как это было и в годы депрессии в 1930-х. Положение ухудшилось, поскольку сталеплавильные заводы и угольные шахты закрывались. В 1984 году шахтёры отказались согласиться с закрытием шахт и вышли на забастовку. После года насилия, когда шахтеры сражались с полицией, забастовка окончилась неудачей.

Поражение шахтёров показало, насколько профсоюзы потеряли силу и уверенность в себе. Частично это произошло потому, что они столкнулись с правительством, которое было решительно настроено ослабить профсоюзы. Но, кроме того, они оказались не способны измениться, чтобы соответствовать обстоятельствам, и, по-видимому, опасались потерять свою власть.

Ещё более усложнила ситуацию инфляция. С 1754-го по 1954-й год цены выросли в шесть раз. А затем ещё в шесть раз с 1954-го по 1984-й. В таких обстоятельствах оказалось практически невозможным удостовериться, что все рабочие ощущают справедливость оплаты.

Проблемы промышленности усилили различия между «комфортным» Югом и бедным Севером. Легко забыть, что такие различия существовали ещё до промышленной революции, когда Север и был беднее, и там было меньшее население. Большие и малые города, построенные во время промышленной революции, испытывали огромные трудности в создании новых отраслей промышленности на замену старым.

Новая политика

Немногие из проблем 1980-х были действительно новыми. Однако многие люди винили в них новое консервативное правительство, и в частности, первую женщину премьер-министра Маргарет Тэтчер. Тэтчер была избрана в 1979 году, поскольку она пообещала Британии новое начало. Необходимость такого разрыва с прошлым с годами осознавалось повсеместно. В результате, старое согласие консерваторов и лейбористов о проведении принципов государства социального обеспечения было разбито. В консервативной партии произошёл сильный сдвиг вправо, а в лейбористской – такой же сдвиг влево. Обе партии сдвинулись от «центра» в британской политике дальше, чем когда-либо.

Такие политические перемены в британской политике вызвали значительный кризис в лейбористской партии. Внутренние конфликты лейбористам были известны, как и то, что эти конфликты разрушительным образом проявлялись публично. В 1930-х партия выступила против собственного премьер-министра Рэмси МакДональда, когда он сформировал национальное правительство вместе с консерваторами ради преодоления финансового кризиса 1931 года. Четырьмя годами позже снова произошел раскол между традиционно антивоенными членами партии и теми, кто осознавал опасность нацизма. В 1959 году лейбористы публично разошлись во мнениях по двум проблемам, национализации и ядерному оружию, причём большая часть партии хотела от него отказаться вне зависимости от того, поступят ли так другие государства или нет. Однако на этот раз разногласия между левыми и правыми в партии оказались намного более разрушительными. Результаты выборов 1979 года были крупнейшим поражением после 1931 года. Однако ещё хуже оказалось то, что последовало – по мере продолжения острого конфликта многие перестали верить в способность партии управлять самой собой, не говоря уж о государстве.

Маргарет Тэтчер самое длительное время в двадцатом веке была премьер-министром. Её стиль и взгляды оказались привлекательны для многих британцев, потерявших веру в государство социального обеспечения и в то направление развития, которое приняла нация. В некотором смысле она была первым истинным лидером нации после Черчилля, политика, на которого она сознательно равнялась. Несмотря на то, что более половины нации было несогласно с её политикой, они не смогли провалить её на выборах.

Лейбористы испытали следующий удар, когда четыре высокопоставленных члена правого крыла вышли из партии, чтобы основать в 1981 году свою «Социал-Демократическую партию» в союзе с небольшой, но выжившей Либеральной партией. Несколько лет Либералы призывали к переменам в избирательной системе, и у них была отличная причина для этого. В 1974 году Либералы получили 20% в национальном голосовании, но всего 2% мест в парламенте. К марту 1982 года новый «альянс» добился успехов и среди консерваторов, и среди лейбористов.

Маргарет Тэтчер пришла к власти, призвав нацию к усердной работе, патриотизму и решению проблем своими силами. Однако она была типичным консерватором. Как сказал один из министров: «Я – либерал девятнадцатого века, и такова же миссис Тэтчер. Вот таково и правительство». В его замечании была большая доля правды, ведь Тэтчер требовала свободы торговли и внутри страны, и за рубежом, индивидуального предпринимательства и меньшей экономической защиты или вмешательства правительства. Но всё же, она была больше похожа на Пальмерстона, чем на Глэдстоуна. Она требовала «закона и порядка», но намного меньше стремилась предпринять социальные реформы, которыми были известны либералы конца девятнадцатого века.

Не все в консервативной партии радовались переменам в политике. Недовольные члены стали известны, как «никудышные», один из них утверждал, что «люди… должны, по меньшей мере, ощущать лояльность государству. Эта лояльность не будет глубокой, если они не получат от государства защиту и другие преимущества», и он предостерегал от государственного «провала в создании чувства общности». Однако Тэтчер игнорировала такое мнение, сказав, что «она не может позволить себе терять время на внутренние споры».

К началу 1982 года консервативное правительство стало крайне непопулярным. Но твёрдое руководство Тэтчер во время войны на Фолклендах покорило воображение нации, и можно было уверенно назначать выборы на 1983 год.

Как и ожидалось, Тэтчер вернулась к власти с явным большинством в 144 места из 650 в парламенте. Это была самая крупная победа консерваторов за сорок лет. Частично победа Тэтчер стала результатом «Фолклендского фактора». Но в большей степени это стало результатом раскола оппозиционного голосования между лейбористами и Альянсом, и продолжающейся слабости лейбористской партии, показавшей худшие результаты с начала 1920-х. Ещё раз Альянс испытал разочарование 26%-ми в национальном голосовании, получив всего лишь 3,5% мест в парламенте. Явное большинство голосовало против возврата консервативного правительства, демонстрируя недовольство политикой Тэтчер. И нетрудно увидеть, почему так.

Тэтчер обещала остановить упадок Британии, но к 1983 году успеха не добилась. Промышленное производство упало с 1979 года на 10%, а серийное производство на 17%. К 1983 году впервые со времён промышленной революции Британия стала чистым импортером товаров серийного производства. Произошел явный экономический сдвиг в сторону сферы предоставления услуг. Безработица выросла с 1,25 миллионов в 1979 году до более чем 3 миллионов.

Однако Тэтчер могла утверждать, что она начала возврат национализированной промышленности в частный сектор, и зашла в этом дальше, чем обещала. К 1987 году телекоммуникации, газ, британские Авиалинии, британская аэрокосмическая промышленность и британское кораблестроение были переданы в частные руки. Она могла утверждать, что сломала власть профсоюзов, что она тоже обещала сделать. На самом деле профсоюзы скорее были разрушены растущей безработицей, чем законодательными актами правительства. Менее уверена она была в отношении укрепления закона и порядка. Несмотря на рост количества полицейских сил, происходил спад уровня предотвращения преступлений и их раскрытия. Кроме того, грубое поведение полиции при работе в промышленных спорах и с городскими бунтами серьёзно подорвало её репутацию.

Самое серьёзное обвинение против правительства Тэтчер к середине 1980-х состояло в том, что оно создало больше неравенства в обществе, создало общество «двух наций» – состоятельной и бедной. По словам этих критиков, деление общества происходило по нескольким линиям. Количество очень бедных, получавших весьма скудную помощь государства, выросло с двенадцати миллионов в 1979 году до более шестнадцати миллионов в 1983-м. В то же время, снижение налогов на доходы было в интересах тех, кто получал наибольшие доходы.

Разделение было и географическим, между процветающими предместьями и заброшенными внутренними районами, где царил упадок. Хотя правительство продало многие принадлежавшие государству дома и квартиры тем, кто в них жил, оно ещё и уменьшило вдвое количество новых домой, выстроенных с 1981 по 1985 год, за этот же период выросло и количество бездомных.

Ещё более важно то, что многие увидели разделение страны на Север и Юг. Девяносто четыре процента потерь рабочих мест с 1979 года оказались к северу от линии, проходящей от Уоша на восточном побережье до Бристольского канала на западе. Люди осознавали рост безработицы в «депрессивных» районах, и немногие надеялись найти работу. К 1986 году 41% безработных не работали уже более года – сравните с 25% в 1979 году. В результате не стало сюрпризом то, что лейбористы продолжали оставаться сильнейшей партией на севере и в других депрессивных районах. На более густонаселённом юге лейбористов в качестве основной оппозиционной партии сменил Альянс.

Лондонские доки. С восемнадцатого века до 1950-х обитатели этого района работали в загруженных Лондонских доках. Затем доки вымерли и оставались пустыми до 1980-х, когда весь район начал развиваться снова. Молодые специалисты из других районов переехали в новое жилье (передний план), поскольку оно находилось вблизи банков и финансовых организаций (на заднем плане), в которых они работали. Хотя перестройка дала району новое благосостояние, некоторая часть старого сообщества жителей доков с низкими доходами, которые не видели смысла оставаться, переехала.

Чернокожее сообщество чувствовало себя отделённым от более богатой Британии. Большая часть чернокожих проживала в бедных внутренних районах города, а не в богатых пригородах; да и безработица среди чернокожих к 1986-му году была вдвое больше, чем среди белого населения.

Несмотря на эти проблемы, консервативная партия Тэтчер была в 1987 году всё ещё более популярна, чем любая другая. В национальных выборах того года консервативная партия вернулась к власти с большинством 102 места в парламенте. Частично это произошло потому, что с 1979 года личности политиков стали более значимы. Тэтчер считали наиболее решительной и убедительной, чем лидеров Альянса или лейбористов. В дополнение к этому оппозиция консервативной политике оставалась раздробленной между лейбористами и Альянсом, и, по-видимому, такое положение сохраняется.

Существовали и другие причины того, почему консервативная партия при лишь 43% в национальном голосовании, столь убедительно побеждала. Её внимание к личному процветанию и владению собственностью начало меняться в сторону того, как голосовали многие традиционно поддерживающие лейбористов. Возможно, что многие люди с небольшими доходами, живущие в Мидленде и на Юге, сдвинули свои предпочтения в сторону правых. С другой стороны, в Шотландии консерваторы потеряли половину своих мест в парламенте, отдав их главным образом лейбористам или Шотландской Национальной Партии, что было как показателем растущего чувства разрыва более богатой и более бедной Британии, как и показателем того, что шотландский радикализм был как всегда силён.

Победа Тэтчер вызвала озабоченность обеих оппозиционных партий. Лейбористы проявили себя лучше, чем многие от них ожидали. Однако, им пришлось столкнуться с фактом, что политика Тэтчер создавала общество, которое казалось всё менее заинтересованным в лейбористской философии, и пришлось решать, как сделать эту философию более привлекательной, не поступившись принципами. Альянс тоже столкнулся с серьёзными проблемами. Он проявил себя хуже, чем предполагалось, поставив под вопрос свои заявления о замене двухпартийной системы на трёхпартийную. Теперь казалось, что пройдет два или три национальных голосования прежде, чем этот вопрос, как и сопутствующий – о пропорциональном представительстве, будет решён.

Выборы 1987 года принесли некоторое облегчение двум мало представленным группам. В 1983 лишь членами парламента были лишь 19 женщин (3%) из 650, чуть ли не самый низкий процент в Западной Европе. В 1987 году эта цифра более чем удвоилась, дойдя до 41 женщины – члена парламента (6,5%); эта цифра давала основания полагать, что политические партии осознали, что без большего числа женщин-представительниц они могут проиграть выборы. Чернокожие и азиаты тоже получили 4 места, самое большое количество, которое они когда-либо имели в парламенте, хотя, как и женщины, они оставались недостаточно представленными.

Британия: прошлое, настоящее и будущее

К концу 1980-х большая часть британского населения ощущала, что будущее полно неопределённости. Эти сомнения стали результатом разочарования потерей экономической и политической мощи. Многие люди оглядывались на «шумные шестидесятые», как на лучшие годы Британии в этом столетии.

Однако люди разделились в отношении к будущим возможностям нации. Некоторые, голосовавшие за Тэтчер, были настроены оптимистично. Они полагали, что материальное благосостояние было жизненно важно для национального возрождения, и что экономический успех вот-вот произойдет.

Другие не радовались тому направлению развития, которое приняла нация. Они полагали, что внимание к материальному достатку поощряет эгоизм, а отход от идеалов сообщества ведёт к жажде личной выгоды. Их тревожила слабость государства социального обеспечения, в частности – служб образования и здравоохранения.

Правительство много говорило об укреплении «традиционных ценностей», в особенности закона и порядка. Они утверждали, что уважение закона коренилось в британских традициях. И они же говорили о возврате к викторианским ценностям. С другой стороны их оппоненты утверждали, что традиции широкого национального согласия по управлению делами государства были в большой опасности. Ни одна сторона не была полностью права в своих утверждениях. Например, приводящие консервативные аргументы забывали о прошлом, ведь закон часто нарушался не только преступниками, но и теми, в отношении которых он был репрессивным, как мученики Толпудла. Забывалось и то, что викторианские ценности состояли не только в предпринимательстве и усердной работе, но и в заботе о социальных реформах в помощь слабым членам общества. Некоторым образом, когда лейбористы обвиняли консерваторов в том, что те подвергали опасности широкое национальное согласие, они забывали, что истоки их собственной партии были заложены радикалами, восставшими против принятой национальной политической практики. Но такие неудобные факты легко отметались, и политические партии обращались к «истории», которая соответствовала их взглядам на современную Британию и славное будущее, которое они обещали, если люди их поддержат.

Тут не было ничего нового. Люди всегда рассматривали историю так, чтобы она соответствовала их системе взглядов. В 1988 году Британия праздновала два значительных юбилея – поражение Испанской Армады в 1588 году и Великую Революцию 1688 года. Первая отмечала успешную военную и внешнюю политику, вторая – успешное конституционное развитие. Популярное мнение состояло в том, что обе они были поистине славными событиями. Однако, правда не столь проста. Испанская Армада потерпела поражение больше из-за погоды, чем от действий английского флота; испанский флот стал после 1588 года сильнее, а не слабее, и война с Испанией серьёзно подорвала экономику Англии. Тем не менее, поражение Армады осталось символом британского успеха в мореплавании. Ему было придано особое значение в конце девятнадцатого века, когда британское владычество на море было в зените. К 1988 году было намного сложнее придерживаться такого мнения, ведь британская внешняя политика потеряла свое значение со спадом интересов где-либо помимо Европы и США.

Было нечто слегка неприятное и в праздновании Великой Революции. Сама Великая Революция касалась суверенитета парламента в делах нации. Но далеко не все к 1988 году были довольны парламентской жизнью. Была ли конституционная система поистине демократической? Не был ли сам парламент слишком силен? Была и ещё одна причина для дискомфорта. Великая Революция стала бедствием для Ирландии. В 1988-м это стало напоминанием об этой стороне британской истории в конфликте в Северной Ирландии, когда каждый протестантский «лоялист» был недоволен правлением Вестминстерского парламента. В Шотландии, Уэльсе и частично в Англии было много людей, которым не нравилась централизованная власть Вестминстера, которая лишь усилилась в годы правления Тэтчер.

Королевская семья празднует свадьбу принца Эндрю и Сары Фергюссон. В 1980-е королевская семья стала «мировым достоянием» как никогда раньше. Члены королевской семьи стали предметом журналистских расследований, и в частной и в общественной жизни, и начали напоминать телевизионные «мыльные оперы» в своих развлечениях.

В Британии больше живых символов прошлого, чем во многих других странах. Тут всё ещё есть королевская семья и небольшое дворянство. Её столица, города и сельская местность могут похвастаться древними строениями, замками, соборами и «впечатляющими домами» дворянства. Каждый год проходят исторические церемонии, например, Официальное Открытие сессии парламента, парад лорда-мэра или встреча рыцарей Ордена Подвязки в Виндзоре в день Святого Георга. Легко подумать, что эти символы представляют собой истинное прошлое. Однако реальная история Британии – это история всего народа Британии и то, что сформировало его, как сообщество. Это означает, например, что недавняя история с чернокожими и азиатскими иммигрантами в Британию такая же часть британского «наследия», как и её величественные дома. И даже более того, ведь вклад иммигрантского сообщества в национальную жизнь будет оценён главным образом в будущем.

Если взглянуть на Британию сегодня, то важно помнить о великом благе прошлого. Ни одна страна не имеет такой долгой истории политического порядка, тянущегося почти беспрерывно со времён Нормандского Завоевания. Немногие страны удовольствовались столь долгим периодом экономического и политического благополучия.

Однако важно помнить и о менее успешных аспектах прошлого. Например, почему потребовалось столь долгое время признать политические взгляды левеллеров семнадцатого века или чартистов девятнадцатого века, которые сегодня видятся вполне обоснованными? Почему борьба женщин за то, чтобы играть более значимую роль в национальной жизни началась столь поздно, и почему она была столь трудной и болезненной? Почему всё ещё существует разделение на Север и Юг Британии? Не теряет ли сегодня Британия, во многом бывшая лидером парламентской демократии, свои позиции, а если да – то почему?

Вопросов бесчисленное множество, а ответы на них и не очевидны, и не просты. Но всё же существует продолжение дискуссии и новых интерпретаций прошлого, что придает значимость изучению истории Британии в настоящем и будущем.