Сергей Рахманинов всю жизнь вел переписку с родственниками, друзьями, коллегами, русскими эмигрантами, которые нуждались в его помощи за границей. Не вся корреспонденция композитора дошла до наших дней: часть ее была уничтожена по распоряжению его дочерей. Однако уцелевшие письма хранятся сейчас в библиотеках и музеях по всему миру. Самые крупные архивы представлены в Российском национальном музее музыки и Библиотеке Конгресса США.

Мы попросили экспертов Российского национального музея музыки отобрать знаковые письма композитора. Знакомьтесь с их фрагментами и узнавайте, как он вел частные уроки, почему сомневался в собственном успехе, чем увлекался, как помогал эмигрантам после революции и советской армии во время Великой Отечественной войны.

2 октября 1890 года:

«Как приятно после тяжелой работы, которая у меня была в продолжение всех последних дней, получить письма, да не такие, какие я привык обыкновенно получать и от которых у меня голова болит, — нет, а письма от сестер Скалон».

Одновременно с учебой в консерватории Рахманинов преподавал в московских женских институтах — Елизаветинском, Мариинском и Екатерининском. Вел он и частные уроки, но они давались ему тяжело. Рахманинов считал, что не обладает преподавательским талантом, о чем упоминал в переписке с сестрами Скалон.

В другом письме Рахманинов рассказывал:

26−27 марта 1891 года:

«Пришел недавно с урока. Расстроился страшно. Мальчики вывели меня положительно из себя вон. Я пришел просто в неистовство. Я себя давно таким не помню. Одного я выгнал вон из класса, другого обругал идиотом и ушел от них до окончания урока. <…> Я нервный, раздражительный, нетерпеливый до болезненности, и поэтому мне еще тяжелее давать уроки, добро бы вам и вашим беленьким сестрам, а то нет, дуракам каким-то».

СЕРГЕЙ РАХМАНИНОВ. 1897 ГОД
РОССИЙСКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ МУЗЕЙ МУЗЫКИ, МОСКВА

В 1892 году Сергей Рахманинов окончил Московскую консерваторию. Его выпускной работой стала опера «Алеко» по мотивам поэмы Александра Пушкина «Цыганы». Сам композитор не воспринимал это произведение всерьез и в письмах Наталье Скалон в шутку называл его «опереткой».

30 апреля 1892 года:
«Долго мы с вами не переписывались, Наталья Дмитриевна! Вы мне не писали по случаю того, что вы чем-то заняты и не могли найти полчаса времени, чтобы вспомнить о ком-нибудь (вероятно, очень серьезное дело), я по случаю того, что тоже был занят (очень и у меня серьезное дело было: писал оперетку свою: «Алеко»).

<…> Эта оперетка, вероятно, пойдет в будущем сезоне у нас в одном из опереточных театров, т. е. в большой или частной опере. 15-го апреля у нас не было экзамена и не могло быть, потому что нам дали либретто только 26-го марта. Теперь же я буду играть свою оперу только 7 мая Консерваторской комиссии, после чего, верный своему обещанию, напишу вам об отметке. С чего вы взяли, дорогая Наталья Дмитриевна, что я буду огорчен, если мне из-за интриг не дадут большой золотой медали. Изволите на меня напраслину возводить. Абсолютно все равно.
<…> Кончил я свою оперу 13-го апреля. С тех пор я приходил в себя, занимался ничегонеделанием, празднованием праздника святого лентяя, питьем коньяка и, в конце концов, маленькими поправками своей оперы. Серьезно же говоря, и по сих пор спину ужасно ломит».

Однако за эту «оперетку» Рахманинов получил высшую оценку и золотую медаль на консерваторском экзамене, а затем на нее обратил внимание и сам Петр Чайковский. Именно по его рекомендации «Алеко» поставили в Большом театре. Но и тогда Сергей Рахманинов сомневался в успехе спектакля и считал, что он обязательно провалится.

10 июня 1892 года:
«Опера моя «Алеко» принята на большую сцену в Москве. Предполагается к постановке после Великого поста. Постановка «Алеко» мне очень приятна и очень неприятна. Приятна потому, что это для меня хороший урок увидеть свою оперу на сцене и увидеть свои сценические ошибки. Неприятна, потому что эта опера провалится наверно. Говорю это вполне чистосердечно. Это в порядке вещей. Все первые оперы молодых композиторов проваливались — и поделом: в них всегда масса недостатков, которые я поправить не могу, потому что нехорошо мы все знаем вначале сцену».

Опасения композитора не оправдались: премьера оперы в апреле 1893 года прошла с успехом. Петр Чайковский собирался рекомендовать ее в постоянный репертуар Большого театра вместе со своей постановкой «Иоланта», но не успел. В октябре 1893 года он тяжело заболел и скончался.

Следующие пять лет Рахманинов был очень популярен у московской публики, о его творчестве благосклонно отзывались критики и коллеги-композиторы. Но премьера Первой симфонии в марте 1897 года обернулась настоящим провалом. Зрители не оценили новое произведение — отчасти из-за слабой дирижерской работы (оркестром управлял композитор Александр Глазунов), отчасти из-за слишком новаторского по тем временам стиля автора. Сам Рахманинов весь концерт прятался на лестнице и зажимал уши, чтобы не слышать звуков оркестра. Неудача и резкие отзывы критиков так потрясли его, что в следующие три года композитор почти не выходил из дома. Однако, вопреки распространенному мнению, писать музыку в это время он не переставал. Композитор сочинил 12 романсов, шесть хоровых сочинений, поставил семь опер в Русской частной опере Саввы Мамонтова, куда его пригласили на должность дирижера.

В следующий раз Первая симфония прозвучала только после смерти Рахманинова, в 1944 году. Ее исполнил оркестр под управлением дирижера Александра Гаука. «Вторая премьера», в отличие от первой, прошла с большим успехом.

В 1902 году Сергей Рахманинов женился на своей двоюродной сестре — пианистке, дочери статского советника Наталье Сатиной. После свадьбы он стал владельцем имения Ивановка в Тамбовской губернии, которое прежде принадлежало родителям Сатиной.

Композитор сразу же занялся благоустройством усадьбы. Зимой, по его воспоминаниям, он «делал деньги концертами», летом же вкладывал их в развитие хозяйства, занимался садоводством, заказывал новую сельскохозяйственную технику из Америки.

 

Музыкальному педагогу Никите Морозову, 4 июня 1910 года:

«Пока же весь месяц провел в гулянье. Ловил часто проволочкой рыбу и сажал ветлы. Последним делом увлекался и увлечен до сих пор. Для этого дела приобрел себе бурав, которым буравлю на аршин вглубь и сажаю туда большой кол ветловый, аршина три над землей. Посадил 120 штук таких. Поливал и поливаю их с аккуратностью, терпением и настойчивостью, достойной лучшей участи. Зато мой и восторг велик, когда увижу свежую почку или молодой зеленый листок. Веду строгую отчетность принявшимся деревьям. Теперь их у меня уже 43. Поздравь меня!»

За советами по ведению сельского хозяйства Рахманинов часто обращался к брату своей ученицы, агроному Максимилиану Крейцеру.

 

1 апреля 1911 года:

«Милый мой Макс, внемли! Мне надо от тебя:

1) Фокса-крысолова отменных качеств. Пожалуй, лучше мужчину. Если это не так дорого, то двух, т. е. мужчину и женщину.

2) Двух поросят из твоего имения. Самых знаменитых! В прошлом году ты их продавал и хотел даже нам прислать, но тогда у них чума случилась. Ну, а сейчас они здоровы? Если здоровы, то пришли, пожалуйста. Цену не помню, кажется, по 15 [рублей]. По получении поросят немедленно вышлю деньги. Посылай их в Ивановку (Ржакса, Тамбово-Камышинской [железной дороги]), куда я еду через три дня. Если ты находишь, что черные свиньи выгоднее, то пришли черных. «Тебе я верю», поет Ланчотто Франческе. Пришли, значит, две свинки и одного боровка. Смотри только, чтобы не в родстве были свиньи с боровком, а то я к тебе иск предъявлю; и чтобы знаменитые были».

В Ивановке у Сергея Рахманинова появилось и еще одно новое увлечение — автомобили. В 1912 году жена подарила ему машину, которой композитор даже дал имя — «Лора». Рахманинов любил быструю езду, водил всегда сам, хотя иногда брал с собой шофера на случай поломок. Автомобильные поездки стали любимым развлечением композитора до конца его жизни.

 

Писательнице Мариэтте Шагинян, 29 июля 1913 года:

«Когда работа делается совсем не по силам, сажусь в автомобиль и лечу верст за пятьдесят отсюда, на простор, на большую дорогу. Вдыхаю в себя воздух и благословляю свободу и голубые небеса».

В 1917 году, еще до революции, Рахманинов задумался об отъезде из России. Этими размышлениями он делился в письмах своему двоюродному брату, пианисту и дирижеру Александру Зилоти.

1 июня 1917 года:

«На свое имение Ивановку я истратил почти все, что за свою жизнь заработал. Сейчас в Ивановке лежит около 120 тысяч. На них я ставлю крест и считаю, что здесь последует для меня крах. Кроме того, условия жизни там таковы, что я, после проведенных там трех недель, решил более не возвращаться. У меня осталось еще около 30 тысяч денег. Это, конечно, «кой-что», в особенности если можно будет работать и зарабатывать… Но тут у меня опасение еще одного краха: все окружающее на меня так действует, что я работать не могу и боюсь, закисну совершенно. Все окружающие мне советуют временно из России уехать. Но куда и как? И можно ли… Возможно ли мне рассчитывать получить паспорт с семьей на отъезд хотя бы в Норвегию, Данию, Швецию… Все равно куда! Куда-нибудь!»

В декабре того же года композитор уехал на гастроли по Норвегии и Швеции. Вместе с ним отправились его жена и дочери. В Россию они больше не возвращались.

Год спустя Рахманинов с семьей поселился в Нью-Йорке. Там он заключил контракты с несколькими концертными организациями и выступал как пианист, что позволяло ему зарабатывать на жизнь. Однако в письмах Рахманинов упоминал, что эмигрантам за границей приходится очень тяжело, и никому из своих знакомых не советовал переезжать.

Композитору и дирижеру Рейнгольду Глиэру, 3 апреля 1922 года:

«Я получил Ваше письмо, в котором Вы спрашиваете моего совета по поводу предполагаемого Вашего приезда в Америку. Мне очень жаль разочаровывать Вас, но я считаю долгом своим предупредить Вас, что в Америке в настоящее время такое перепроизводство музыкальных сил, что новому человеку почти нет никакой надежды сколько-нибудь прилично устроиться. Для примера могу Вам указать на Метнера. Почти два года я стараюсь устроить для него ангажемент у какого-либо импресарио, но старания мои остаются безуспешными».

Даже в эмиграции Сергей Рахманинов не забывал о родине. Когда журналисты спрашивали его об отношении к России, он отвечал: «Я русский композитор, и моя родина наложила отпечаток на мой характер и мои взгляды. Моя музыка — это плод моего характера, и потому это русская музыка».

В 1926 году президент лиги «За американизацию иностранных граждан, проживающих в США» Натаниэль Филлипс обратился к Сергею Рахманинову с просьбой выступить перед русскими эмигрантами и убедить их принять гражданство США. Но композитор отправил Филлипсу письмо с отказом.

 

28 января 1926 года:

«Хотя я в величайшем восхищении от американской нации, ее правительства и общественных институтов и глубоко благодарен народу Соединенных Штатов за всё, что он сделал для моих соотечественников в тяжкие годы их бедствий, я не считаю возможным отречься от своей родины и стать при существующей в мире ситуации гражданином Соединенных Штатов».

Сам Рахманинов принял американское гражданство лишь за два месяца до смерти и только для того, чтобы его жена и дочери избежали трудностей с оформлением наследства.

В семье композитора принято было разговаривать только на русском языке. В его библиотеке хранилось много русскоязычных изданий, друзья часто присылали Рахманинову литературные журналы с новыми произведениями.

 

Евгению Сомову, знакомому композитора, 17 августа 1942 года:

«Поблагодарите Елену Константиновну (жену Сомова. — Прим. ред.) за присланный журнал. Действительно, «Шпион» рассказ очень сильный. Больше ничего примечательного в книжке не нашел, кроме нескольких строф современного русского поэта Прокофьева про березу: «Люблю березу русскую, то светлую, то грустную». К сожалению, это стихотворение не приведено полностью. Имеются еще только интересные строфы, которые заканчиваются: «Под ветром долу клонится — И гнется, но не ломится». Очень мне это понравилось».

В годы жизни за границей Сергей Рахманинов старался помогать своим знакомым и родственникам, которые остались в России, студентам Московской консерватории и молодым композиторам-эмигрантам. Он отправлял им деньги и посылки с продуктами и необходимыми вещами, давал благотворительные концерты в пользу безработных. В письме своему московскому другу Владимиру Вильшау Рахманинов попросил составить список профессоров консерватории, которые особенно нуждались в поддержке.

 

9 сентября 1922 года:

«Душевно рад был получить твое письмо, которое пришло как раз накануне моего отъезда из Германии в Америку. Отныне я предпочитаю посылать именные посылки и буду просить тебя сообщить мне имена и адреса наиболее нуждающихся из профессорского персонала консерватории. В числе лиц упомяни непременно адреса Морозова и Гедике. Московская консерватория — единственное учреждение, которое не удостоило меня ни словом привета. Объяснение, данное ими тебе и состоящее в том, что им неизвестен отправитель, не выдерживает критики, т.к. на каждом бланке стоит мое имя. Да и как объяснить тот факт, что двое из профессоров обратились все-таки лично ко мне с благодарностью? Затем тебе, например, сказали, что летом прислано было 5 посылок, а их было 20. Но самое главное — это желание знать, между кем и как были распределены посылки. Буду ждать твоего листа и по мере сил высылать всем непосредственно».

В списке, который Вильшау отправил Рахманинову, значилось 19 имен — в том числе Рейнгольд Глиэр, Александр Гедике, Никита Морозов. Всем им композитор отправил посылки, а в ответ вскоре получил коллективное письмо с благодарностями. К нему прилагалась рукопись кантаты, которую сочинили Глиэр и Вильшау. Она заканчивалась словами «Да здравствует Рахманинов Сергей!».

Когда Рахманинов стал почетным председателем Русской консерватории в Париже, многие студенты обращались к нему, чтобы им назначили специальную стипендию имени самого композитора. На это Сергей Рахманинов выделял собственные средства.

Казначею Американского комитета по образованию русской молодежи Сету Гано, 14 января 1931 года:

«Дорогой мистер Гано, Согласно Вашей рекомендации в письме от 13 сего месяца, я прилагаю при сём мой чек на 150 долларов, которые я жертвую на образование студента Николая Цицерошина. Был бы Вам признателен, если бы Вы время от времени сообщали мне об успехах в занятиях этого молодого человека».

В 1929 году Сергей Рахманинов купил участок земли на берегу Люцернского озера в Швейцарии. По проекту архитекторов Альфреда Мёри и Карла-Фридриха Кребса здесь возвели виллу в стиле модерн, которая получила название «Сенар». Рахманинов с семьей по-прежнему жил в Америке, но в Швейцарию приезжал в летние месяцы. Именно здесь он написал несколько крупных музыкальных произведений, в том числе Рапсодию на тему Паганини.

Свояченице Софье Сатиной, 8 августа 1931 года:

«Что касается нашего владения, то меня оно очень удовлетворяет. У нас чудный домик. Чудная ванная с электрическим бойлером, электрическая плита и ледник. Мебель мы купили в первый приезд сюда, в мае. Также посуду, белье и т. д. Все первый сорт. Так что комфортабельно и уютно.

Ко дню нашего приезда все уже было поставлено на место. Гардины повешены, лампы, электрическое освещение, телефон. Чудный рояль «Стейнвей», который Стейнвей подарили ко дню свадьбы Ирины и который, я наконец смог взять со склада. Теперь с наружной стороны: те последние громадные работы по засыпке ям на нашем участке, на которые я в мае решился и которые почти закончены, также работы по сломке старого дома очень скрасили наше владение. Верно, что пока это выглядит еще неопрятно, т. е. не покрыто травой, но я уже представляю себе, какая это будет красота в будущем году. На днях жду садовника, с которым буду обсуждать, какой вид придать нашему саду. Где, как и какие деревья посадить, цветы, как разбить дорожки и т. д. О большом доме, для которого заготовлена уже большая ровная площадь как раз около обрыва к озеру, пока только мечтаю. Стою на этой площадке, любуюсь видом и представляю себе, что это за красота будет у меня в комнате с большим окном. Нашел себе в мыслях и место, где меня, если надо будет, и похоронить можно. Вообще мне все очень нравится. И если ты не хочешь, чтобы тебя обманывали, делай все сам. И вот, Сонечка, я стал заниматься сам хозяйством. Садовника прогнал и беру поденного. Помогает советом мне мой сосед, которому я, рассчитывая на его помощь, догадался привезти сигар. Сегодня у меня была пахота. Настоящий двухлемешный плуг и пара лошадей. Так как поля мои «необозримы», то с пахотой покончу только завтра к вечеру, если не помешает дождь. Земля и сегодня сыровата.

Не знаю еще, имеется ли тут борона. После чего буду засевать свои поля газоном. Кроме этой работы, у меня был поденный, подрезавший все яблони. Днем я ездил сам в питомник выбирать еще новые деревья для посадки. Поразился, до чего это дешевле, чем заказывать через поставщиков. И какие чудные деревья. У меня, то есть до меня, уже многое посадили, и я хочу еще деревьев десять, двадцать, но больших, посадить лишних. Себя побаловать! Хожу, хожу по своему поместью день-деньской, смотрю на работы, как работают, и оглядываю каждое дерево: нет ли почек. Пока почки, и большие, появились на сирени. У всех других отсутствуют».

Сергей Рахманинов тяжело переживал известия о Великой Отечественной войне. Он следил за сводками с фронтов, пытался разобраться в причинах того, что немцы стремительно подошли к Москве, а советские войска не смогли их остановить. В письме двоюродной сестре композитор говорил: «Мне теперь совсем очевидно, что у русских не хватает снаряжения, иначе такая армия не отступала бы».
В военные годы Рахманинов снова занялся благотворительностью: теперь средства от его концертов шли на поддержку советской армии, лечение раненых и обмундирование бойцов.

 

Главе концертного бюро Марксу Левину, 19 ноября 1941 года:

«Дорогой мистер Левин. Имею удовольствие вместе с этим прислать чек на $ 3920.29 на имя Виктора Федюшина, генконсула СССР (то есть подлежит выплате В. Федюшину). Насколько я понимаю, Вы перешлете эти деньги вместе с тремя другими чеками на сумму $ 53.00, которые я дал Вам, — мистеру Федюшину из Русского консульства как наш дар пострадавшим в России. Пожалуйста, объясните мистеру Федюшину, что я оставляю на его усмотрение, какого рода медикаменты и другое оборудование и товары должны быть куплены на эти деньги, но я был бы очень благодарен, если бы все купленные товары были переправлены в Россию в качестве подарка от меня. Это единственный путь, каким я могу выразить мое сочувствие страданиям народа моей родной земли за последние несколько месяцев. Если это возможно, я хотел бы получить какое-нибудь подтверждение того, что эти товары достигли своего места назначения. Благодарю Вас за помощь в этом деле, остаюсь искренне Ваш Сергей Рахманинов».

В 1941 году Сергей Рахманинов закончил свое последнее музыкальное произведение — цикл «Симфонические танцы». Его ноты композитор выслал первому секретарю посольства СССР в Вашингтоне Владимиру Базыкину.

Последний концерт Рахманинов дал всего за шесть недель до смерти, когда еще не подозревал о своей тяжелой болезни. Он скончался в марте 1943 года, не дожив всего трех дней до своего 70-летия.

Дом в беверли -Хиллс, где умер Сергей  Рахманинов 1942г

Могила Сергея Рахманинова на кладбище Кенсико близ Нью-Йорка

Мемориальная доска в Москве на доме №10 по Страстному бульвару

 

Автор: Ирина Кирилина

Источник

Источник