Константин Маковский говорил о себе: «Я не зарыл своего богом данного таланта в землю, но и не использовал его в той мере, в какой мог бы. Я слишком любил жизнь, и это мешало мне всецело отдаться искусству».







Маковский К. Е. Головка (портрет Ю.П.Маковской). 1890-е



Любил он и женщин. Тем более лучшие красавицы наперебой позировали художнику.

Еще в 1860 году у Маковского родилась внебрачная дочь Наталья, плод недолгого студенческого увлечения, носившая фамилию Лебедева. Лишь в 1877 году девушке дозволили взять фамилию отца "без сопричисления ее к дворянскому роду этой фамилии".



11 ноября 1866 года художник женился на артистке драматической труппы Императорских театров в Санкт-Петербурге Елене Тимофеевне Бурковой (сценическая фамилия Черкасова), внебрачной дочери графа В.А. Адлерберга, бывшего министром Двора при Николае I. Это был счастливый брак людей, имеющих общие интересы и духовные запросы. Она неплохо рисовала и, подобно мужу, страстно увлекалась музыкой. Композиторы, певцы, пианисты любили бывать в доме молодой четы. Особым уважением у них пользовались члены содружества «Могучая кучка».





Это был счастливый брак, но счастье длилось недолго. Сначала почти сразу же после рождения в 1871 году умер сын Владимир. В том же году у Елены обнаружили туберкулез. Врачи говорили, что спасти ее может теплый сухой климат, и Маковский повез жену в Египет. Однако ничего не помогло, и в марте 1873 года художник овдовел.



Однако безутешным вдовцом Константин Маковский оставался недолго.



D 1874 году на болу в Морском корпусе он встретил пятнадцатилетнюю Юлию Павловну Леткову, приехавшую в Петербург поступать в консерваторию. Вот что писал о встрече своих родителей, основываясь на воспоминаниях матери, Сергей Маковский, знаменитый художественный критик, поэт, издатель журнала «Аполлон»: «Это был ее второй бал, На первом, «лицейском», с великими князьями, Петербург уже заметил ее, и танцевала она до упаду. Она была очень красива. Отец влюбился с первого взгляда и не отходил от нее весь вечер. На следующий



день влюбленный «профессор живописи» пригласил всех к себе — помузицировать. Он пел под аккомпанемент Свирского — талантливого любителя-пианиста — романс Чайковского:



Нет, только тот, кто знал свиданья жажду,

Поймет, как я страдал и как я стражду.



К ужину Константин Егорович повел юную Леткову под руку и, усаживая за столом рядом с собою, громко сказал — так, чтобы все слышали:

— Вот и отлично. Будьте у меня хозяйкой. Так началась их помолвка».





Девушка обладала лирическим сопрано красивого тембра. Маковский был покорен ее музыкальностью. Сам художник, обладавший удивительным бархатистым баритоном, пел, как настоящий артист, и даже выступил на профессиональной сцене в опере «Травиата». Впоследствии Юлия Павловна называла мужа «человеком-песней».



Двадцатилетняя разница в возрасте не стала препятствием для их союза. 22 января 1875 года они обвенчались.

Весной 1875 года супруги поехали в Париж. Константин снял мастерскую на бульваре Клиши и квартиру на Брюссельской, наискось от четы Виардо. Тургенев, портрет которого Маковский написал ранее, был их частым гостем. В доме Виардо собирались артисты — русские и парижане, часто бывали художники.

Маковские вернулись из Парижа через год с новорожденной дочкой, а в конце лета случилось горе — девочка умерла от скарлатины. Юная мать очень переживала, на поправку поехала в Ниццу. К этому времени относится ее первый написанный мужем портрет — в малиновом тюрбане со страусовым пером.

Тогда же Константин Маковский создал несколько портретов августейшего семейства, и Академия сдала ему одну из своих мастерских.

Квартиру нашли рядом, у Николаевского моста, в доме Переяславцева. Здесь 15 августа 1877 года у четы Маковских родился сын Сергей, которому суждено было стать любимцем Юлии Павловны.

Лето 1877 года Константин Егорович Маковский провел на театре военных действий: ездил вслед за войсками по оставленным турками болгарским пепелищам, зарисовывал пейзажи и типичные фигуры, но ко времени появления на свет сына поспешил в Петербург. В столице русско-турецкая война была у всех на устах. Жена художника у колыбели новорожденного вместе с сестрами щипала корпию для раненых.

Маковский писал картины, задуманные летом. Самая крупная из них — «Болгарские мученицы». Женщину с ребенком он писал с жены и новорожденного Сергея.







Болгарские мученицы. 1877



Можно сказать, что Сергей буквально с пеленок стал моделью для отцовских картин. Позже он вспоминал, что его очень долго одевали по детской моде тех лет и отращивали локоны, который так нравились Константину Маковскому.

Можно вспомнить картины «В мастерской художника»(которую сам Константин Маковский называл «Маленький вор»), «Маленький антиквар», «Сережа».







В мастерской художника







Маленький антиквар









Сережа



В 1879 году у Маковских родилась Елена, в 1883 – сын Владимир, которого крестил великий князь Алексей Александрович, брат Александра III. Им тоже суждено было стать моделями Константина Егоровича.

Мастерская, в которой дети позировали отцу, сама по себе была источником сильных впечатлений: она вся была увешана персидскими коврами, африканскими ритуальными масками, старинным оружием, клетками с певчими птицами. В китайских вазах стояли кисти, страусовые и павлиньи перья, диваны украшали многочисленные парчовые подушки, а столы — шкатулки из слоновой кости. Естественно, детей тянуло в кабинет отца, и позирование не было им в тягость.

Утро в доме Маковских начиналось с того, что горничная Марья Ивановна и лакей Герасим топили печку в детской. Юлия Павловна сама поднимала ребятишек, помогала им одеться, а после завтрака — в любую погоду! — собирала на прогулку.

Дети искренне любили отца и обожали мать. В воспоминаниях Елены есть такие строки: «Мама едет на бал. Уже утром была примерка платья. Очень преданная семье портниха Франческа, полька, постоянно

работавшая у нас, вечером, еще рот полон булавок — ползает на коленях вокруг матери, дошивая живой ниткой кружева, подкалывает матерчатые цветы.

Мать стоит перед зеркалом dйcolletйe, двойная в отражении свечей, напряженная, ярко, победно красивая — и в нетерпении. Пахнет духами. Длинные белые перчатки, веер — они ждут. Целый обряд — и мы под обаянием. Но всюду мешаем и нас гонят — нас — меня и брата Сережу, а младший Володюшка уже спит. Начинаем возбужденную беготню по темным остальным комнатам, то в страхе крадемся, ощупывая мебель и пугая друг друга, то несемся и стукаемся о разные углы, стремимся с сердцебиением опять в мамину спальню, к свету.

Но вот туалет закончен — прекрасна сияющая мама, действительно красавица и сейчас будто чужая. Прощаемся — звонко переговариваясь, идет она, в мехах. Выездной лакей в передней, лошади поданы».







Маковский К. Е. Семейный портрет. 1882. Изображена Ю.П.Маковская (1854-1959) с детьми Сергеем (1877-1962) и Еленой (1878-1867)



Ближайшей подругой Юлии Павловны в Петербурге была Александра Валериановна Панаева,впоследствии жена кавалергарда Г.П. Карцева, ученица Полины Виардо. В доме Виардо они и познакомились весной 1876 года и часто пели вместе.

Музыкальные вечера устраивали и Маковские. Петербургские аристократы любили бывать у них. Обстановка в их большой квартире на Адмиралтейской набережной не напоминала другие петербургские дома. Приемная, как и кабинет художника, была выдержана в восточном стиле: вся в коврах, тахтах и сувенирах из Египта, Персии, с Кавказа. Пышное убранство дополнялось каирскими этюдами хозяина дома. В столовой во всю стену тянулся застекленный шкаф-витрина из черного дерева с витыми колонками, в котором были собраны предметы старины: вышитая одежда, ювелирные изделия, утварь.

Коллекционерство было страстью хозяина дома. В свободные часы он скитался по антикварным лавкам, толкучкам Александровского и Апраксина дворов в поисках древностей. Увлечение было целенаправленным: купленные вещи обретали вторую жизнь на картинах художника.

В доме были рады всем — одинаково приветливо принимали и неименитых художников, и великих князей.

Аристократический уют, тактичность хозяйки дома, ее умение принимать гостей привлекали на знаменитые «вторники» к Маковским весь интеллектуальный Петербург.

Здесь бывали художники Айвазовский, Ге, Репин, А. Соколов, Шишкин; композиторы, певцы, музыканты А. Рубинштейн, Кюи, Чайковский, братья Ауэры и Менгэр (знаменитое трио Чайковского), Баттистини, Девойд, Котони, Лассаль, Маркони, чета Фигнеров, Мержвинский, сестры Панаевы, Славина, Фриде, Яковлев; драматические актеры Варламов, Горбунов, Давыдов, Сазонов, Люсьен Гитри, Лина Мэнт; юристы Андреевский, Герард, Кони, Нечаев, Утин, князь Урусов; ученые Костомаров, Миклухо-Маклай, изобретатель первой подводной лодки Джевецкий; писатели Апухтин, Боборыкин, Величко, Гончаров, Григорович, Полонский.

Поэт Величко любил возиться с ребятишками, Гончаров обожал общество матери художника Любови Корнеевны, ее дочери Александры Егоровны и старого слуги Алексеича, и сегодня известного любителям живописи по знаменитому портрету у самовара, хранящемуся в Третьяковской галерее. Боборыкин мастерски описал обстановку в доме и его хозяев в романе «Умереть уснуть».

Иногда дом Маковских превращался в театр. Мастерская художника становилась зрительным залом, арка в соседнюю комнату — сценой. Мебель выносилась в коридор, черная лестница устилалась коврами, украшалась комнатными растениями, так как парадную в такие дни занимали выездные лакеи с шубами своих хозяев. В доме орудовали обойщики и плотники.

Юлия Павловна рассылала приглашения. Иногда в домашний театр Маковских приезжало до 150 гостей. Среди них неизменно бывали великий князь Владимир Александрович и герцоги Лейхтенбергские.

В домашнем театре Маковских в костюмах и декорациях ставились оперы и оперетты. В спектаклях были заняты хозяева, их друзья и профессиональные артисты. Например, в «Цыганских песнях» на сюжет Апухтина пели хозяйка дома, сестры Панаевы, юная Тилли Нувель, кавалергард Стахович, будущий артист МХАТа, красавица В. Афросимова, будущая княгиня Оболенская.

В «Аиде» заглавную роль пела Александра Панаева, Амнерис — ее сестра Е.В. Дягилева, Радамеса — выдающийся тенор Мержвинский, Амонасро — Константин Маковский. Примерно в том же составе играли и «Риголетто».

В то время аристократы Петербурга увлекались постановкой «живых картин». В кружках любителей художеств Константин Егорович слыл блестящим постановщиком, умеющим воплотить в жизнь свои художественные фантазии.

А.А. Плещеев, часто встречавшийся тогда с Константином Егоровичем в клубе художников, вспоминает:

«К.Е. Маковский использовал сценою для задуманных им картин так называемые «живые». Здесь собирали лучшую публику столицы. Я помню, сколько раз Константин Егорович приходил с наброском и располагал участников этого живого спектакля. Наблюдал сочетания красок, соответствие лиц с декорациями».







Известия о спектаклях у Маковских мгновенно разносились по Петербургу. Великие князья нередко обращались с просьбой повторить постановки в их дворцах, а живая картина «Боярский пир» и «Аида» были повторены в особняке А.Н. Нарышкиной для государя.

На основе такой «живой картины» появился один из лучших шедевров Маковского – «Боярский свадебный пир», пользовавший головокружительным успехом в 1883 году на Всемирной выставке в Антверпене, и удостоенный самой высокой награды — Большой золотой медали. Орденом короля Леопольда был награжден и сам художник. При работе над этой картиной художнику позировали жена (именно ее лицо у невесты), ее сестра Екатерина, подруга Юлии Павловны В. Афросимова и старший сын Сергей.







Боярский свадебный пир в XVII веке. 1883



Картину купил американец Шуман, владелец ювелирного магазина, и, окрыленный ее успехом, заказал Маковскому еще одну работу на тему русской старины — «Выбор невесты царем Алексеем Михайловичем».

Сразу после рождения первенца встал вопрос о летнем отдыхе на природе. Желая дописать давно начатую большую картину «Русалки», К. Маковский летом 1878 года снял у своего приятеля Свирского усадьбу Загоны на границе Черниговской и Полтавской губерний рядом со знаменитой Диканькой Кочубеев. Здесь они подружились с соседом-помещиком Тарновским и несколько последующих лет отдыхали у него в Качановке.







Природа этого уголка Малороссии действительно была изумительна. В окна усадьбы стучали ветки деревьев старого парка, за ними виднелись искусственные пруды, через которые были перекинуты изящные мостики. По берегам стояли беседки. Одна была особенно знаменита: в ней Глинка писал «Руслана и Людмилу».

На террасе среди цветов устраивались чаепития. Детей — а их набиралось человек до двадцати пяти — сажали за отдельный стол. К каждому был приставлен казачок в синем кафтане с красным поясом, но это не мешало юным господам вести себя как заблагорассудится. Их веселый и шумный стол взрослые называли «жабокриковкой».

Константин Маковский, привыкший работать в Париже, приезжал в Качановку на две-три недели, принимал участие в чаепитиях, пикниках, музыкальных вечерах, коллективных походах за грибами, но очень много писал и здесь: гостей, крестьян, солдат, цыган, ребятишек.







Маковский К. Е. Портрет детей художника. 1882



Летом 1880 года царь пригласил Маковского в Ливадию — писать портреты его самого, княгини Юрьевской и их. Семья поселилась в Кореизе, в усадьбе Гончаровых. В расположенных вокруг аристократических дворянских гнездах — графов Адлербергов, княгини Юсуповой, Столыпиных — постоянно организовывались музыкальные вечера, на которых пели и Маковские.

Впрочем, Константин Егорович был сильно занят — каждое утро за ним приходила царская коляска с шестеркой запряженных попарно вороных английских лошадей, с кучером и выездным лакеем в накрахмаленных ливреях и треуголках, и художник ехал работать — писать государя и его семью. Александр II был дружески доверчив со «своим живописцем», жаловался на нелады с наследником-цесаревичем, Вечерами провожал художника до кареты и неизменно вручал ему букет «для жены-красавицы» и конфеты «для милых крошек».

Сеансы продолжались и в Петербурге, но до трагического события 1 марта 1881 года завершить работу не удалось.

1 марта Юлия Павловна после завтрака вышла прогуляться и встретила сани с умирающим государем.

Рыдая, она вернулась домой, застала перепуганных ребятишек. Их няня Дарья Родионовна Климочкина, не владея собой, причитала:

— Убили царя-батюшку, у-би-и-ли!

Много лет спустя Сергей Маковский опишет это событие в очерке «Отец и мое детство»: «Этот испуг мой, это горе любимейших на свете женщин, матери и няньки Дарьи, я навсегда запомнил. Покушение произошло около половины второго. А около четырех прибывший гофф-курьер повез отца в Зимний дворец. Никого не было, кроме Юрьевской. Она стояла на коленях у дивана, на котором лежало тело государя, покрытое простыней со следами крови.

Лицо его съежилось и все было испещрено пятнами от осколков. Пятна не скрыли и гримировщики. Отец писал портрет Александра II, горько плача. И позже, всякий раз, когда он говорил о «страшном сеансе», у него навертывались на глаза слезы».

До революции это полотно хранилось в гатчинском дворце. Копии разлетались по стране множеством репродукций и почтовых карточек. Одну из них можно увидеть в рамке над роялем (справа) в картине Репина «Не ждали».

Впрочем, Репин не избежал искушения и использовал в своей картине «Отдых» мотивы знаменитого портрета Юлии Павловны, написанного Маковским.







Вот что вспоминал о создании этого портрета Сергей Маковский:

«Недели через три после тяжелых родов моя мать надела темно-красный бархатный капот, повязала свои вьющиеся пепельно-каштановые волосы голубой лентой, под цвет чулок, и в первый раз поднялась к мужу в мастерскую. Константин Егорович сосредоточенно писал что-то и сначала не обратил внимания на ее появление.

Она надулась, села в кресло и, взяв со стола книгу, стала рассеянно разрезать страницы ножом из слоновой кости. Отец обернулся и, без дальних слов, тут же поставил на мольберт первый попавшийся под руку узкий холст и набросал в какой-нибудь час силуэт жены в рост, с книгой на коленях. В три сеанса портрет был окончен и о нем заговорил весь город».

С 1885 года семья возобновила поездки за границу. На лето уезжали с гувернантками старших детей и няней двухлетнего Володи. В Париже снимали квартиру на улице Монтень, Константин Маковский к тому времени купил знаменитую мастерскую В.В. Верещагина с вращающимися по солнцу стенами — «Мэзон-Лаффит» — и с утра до вечера работал в ней. На плечи Юлии Павловны и молоденькой гувернантки-швейцарки Сюзанны Штюрклер ложилась забота о детях: ночные страхи маленького Володи, внезапная скарлатина Лены, первая влюбленность восьмилетнего Сережи, посылавшего соседке-швейцарке французские романсы, которые пела мать.

За пять лет семья побывала в Экслебене, Биаррице и Ницце, но большую часть времени проводили в Париже.

Юлия Павловна стремилась показать его детям таким, каким понимала его сама — веселым,приветливым, красочно-шумным и вместе с тем — городом великой истории, литературы, музыки, изобразительного искусства. Долгие часы они проводили в Лувре, гуляли по Елисейским полям и в саду Тюильри. Дети пускали кораблики в водоемах фонтанов, играли «в Жюль-Верна» и мечтали о новых дальних путешествиях: заграница уже воспитала интерес к ним. Но, конечно, не отказывались

и от путешествий ближних. Отец часто брал старших детей в пригороды Парижа Аржантей, Пасси,Отей, Нейи — наблюдать за работой молодых художников и просто любоваться природой. В то время парижский Салон еще не принимал импрессионистов, а Маковский всегда заступался за них, заявляя, что у этих «отщепенцев», «смутьянов», отвергнутых блюстителями академизма, много интересной новизны.

Лето 1888 года семья провела в Качановке, а оттуда Юлия Павловна вместе со старшим сыном Сергеем направились в Крым: в Севастополь, Ялту, Гурзуф. Погода в Крыму была холодной, море — бурным, на обратном пути Юлия Павловна так тяжело заболела, что в Петербурге улицу перед их домом застилали соломой — лишь бы шум не тревожил больную.

Плеврит продолжался более полугода, и, когда в июне 1889-го года по совету врачей ее отправляли в Киссинген, в железнодорожный вагон больную вносили на руках.

Старшие дети были при ней. Володю на год взяли Султановы — сестра Юлии Павловны писательница Екатерина Леткова и ее муж, профессор архитектуры Николай Султанов.

В Киссингене Юлия Павловна начала принимать грязи и быстро поправлялась, окруженная вниманием детей и друзей. В августе всей семьей переехали в Сен-Жан де Лю на границе Франции и Испании,оттуда — в Биарриц. Там Юлия Павловна снова простудилась, и сам тяжело больной (она оказалась его последней пациенткой) врач С.П. Боткин не разрешил ей ехать в Россию, а посоветовал отправиться на Средиземное море. В Ницце сняли квартиру в вилле Франчинелли, лето 1890-го года

провели на курортах Швейцарии и Северной Италии, но через год плеврит повторился.

Встревоженные дети вызвали из Петербурга «тетю Катю», сестру матери-писательницу, из Парижа — отца. Тот разыскал в Кенигсберге петербургского профессора-легочника, и сделанная буквально в последнюю минуту операция спасла Юлию Павловну от гибели.

Весной больную увезли в горы: Бруннен, Аксенштейн, Белладжио, Монте-Женерозо. Курорты сменяли один другой. Но больная поправлялась медленно. Она была настолько слаба, что самостоятельно не могла ступить и шагу. Двенадцатилетний Сергей и гувернантка Манаева выносили ее в сад на руках и заботливо усаживали в шезлонге среди вьющихся роз. Осенью вернулись на виллу Франчинелли.

Сергей готовился поступать в Александровский лицей. Юлия Павловна несколько окрепла и собиралась сопровождать сына в Россию, но весной снова слегла — на этот раз с радикулитом.

Константин Егорович бывал в кругу семьи наездами: он ездил то в Испанию, то в Нижний Новгород — выбирать место для задуманной им огромной картины «Воззвание Минина к нижегородцам», то писал этюды в Мэзон-Лаффите.

Но помимо проблем со здоровьем Юлию Павловну поджидало еще одно не менее сильное потрясение.

В 1889 году Константин Маковский ездил на Всемирную выставку в Париже, на которой он экспонировал несколько своих картин. Там он познакомился с Марией Алексеевной Матавтиной (1869-1919) и увлекся ей. Плодом этого увлечения стал родившийся в 1891 году внебрачный сын Константин. Художник был вынужден признаться во всем жена. И она не простила измены.

18 ноября 1892 года Юлия Павловна подала ходатайство "о предоставлении ей права проживать с тремя детьми по отдельному паспорту от мужа и об устранении последнего от всякого вмешательства в дело воспитания и образования детей". Официальный развод был оформлен только 26 мая 1898 года. 6 июня того же года Константин Маковский женился на Марии Матавтиной, а суд узаконил их детей. К тому времени родились также дочери Ольга и Марина. После появился на свет и сын Николай.

Художник продолжал использовать в качестве моделей и детей от третьего брака, а новую жену запечатлел на картине «Ромео и Джульетта».







Маковский К. Е. Ромео и Джульетта. 1890-е



Сергей, Елана и Владимир остались с Юлией Павловной. Младшие поддерживали отношения с отцом и писали ему письма. Сергей встречался с ним и его новой супругой только один раз, а после вообще прекратил общение. Он слишком сильно любил и боготворил мать, и не мог простить отцу раскола некогда такой счастливой и дружной семьи.

Вернувшись в Петербург, Юлия Павловна возобновила «вторники», на которые по-прежнему съезжались друзья дома. Ее племянница и воспитанница, будущая актриса МХАТа Ольга Пыжова вспоминала много лет спустя:

«Все без исключения, кто бывал у тети Юли, казались мне доброжелательными, внимательными и приветливыми. Они приходили в определенные дни с визитами, сидели недолго. Никогда ни о чем не спорили, легко, без раздражения уступая мнению собеседника, с улыбкой и заинтересованностью смотрели друг другу в глаза. Мягкий, неопределенный тон их беседы, желание всячески поддержать и ободрить того, с кем они говорили, мне очень нравились, и я была в восторге от атмосферы благодушия, покоя, изысканной воспитанности. Белая с золотом мебель, горничные в накрахмаленных передниках, разносившие чай, негромкие голоса, улыбающиеся лица — это показалось мне прекрасным, праздничным миром, жить так, как живут эти люди, представлялось большой радостью».

«Первое крещение» как актриса Ольга Ивановна получила в доме Маковских. Здесь было «открыто» немало славных имен. Так, однажды виртуоз-балалаечник, основатель великорусского оркестра В.В. Андреев привел на дневной прием Юлии Павловны двадцатидвухлетнего юношу, еще почти никому не известного талантливого певца Федора Шаляпина.

Сергей, которому было поручено заботиться о певце и его аккомпаниаторе Таскине (перед выступлением поднести стакан вина «для храбрости»), заметил и плохо сидевший короткий фрак юноши, и большие красные руки, нелепо торчавшие из коротких рукавов. Но с этого дня он запомнил и удивительный голос Шаляпина, а впоследствии и подружился с певцом.

«С этого приема, — вспоминал в мемуарах Маковский, — началась большая карьера Шаляпина. И сам певец никогда этого не забывал: сколько ни встречался, бывало, с моей матерью, непременно напомнит преувеличенно ласково: «Голубушка, ведь вы тогда-то, первая! Крестник я ваш», — и расцелует».







Маковский К. Е. Портрет жены художника Ю.П.Маковской. 1887



И все-таки без хозяина дома и его размаха стал другим. Юлия Павловна посвятила себя заботам о детях, а позже – о внуках, которые обожали ее ничуть не меньше, чем дети. В России она жила в семье Сергея. После революции они оказались сначала в Крыму, а потом в эмиграции во Франции.

Константин Егорович Маковский умер 17 сентября 1915 года в результате несчастного случая. В тот день на углу Садовой и Невского в коляску Маковского врезался трамвай. Старый живописец выпал на улицу, ударившись головою о торцы мостовой… В 17:30 он скончался.

Еще в 1902 году художник составил завещание, по которому все права и имущество переходили Марии Матавтиной-Маковской. После его смерти, в результате проведенного вдовой аукциона было выручено 285 тысяч рублей, а весной 1916 года она приобрела имение за 350 тысяч, в котором намеревалась устроить фамильный склеп. Туда Матавтина собиралась перевезти прах супруга, к тому времени покоившийся на Никольском кладбище Александре-Невской лавры. Революция помешала этим планам...

А некоторые исследователи находят в лицах девушек и женщин, изображенных на поздних картинах художника, черты Юлии Павловны.

В 1949 году семья отпраздновала ее 90-летний юбилей. Несмотря на возраст, Юлия Павловна продолжала много читать (она становилась одной из первых читательниц книг своего старшего сына) и предпринимала небольшие поездки, навещая выживших детей и родных.

Она же, обладая хорошей памятью, помогала Сергею Маковскому написать очерк об отце, которым тот собирался открыть свои воспоминания. Кажется, именно этот очерк давался ему особенно тяжело, потому что он так и не смог простить.

18 февраля 1949 года Сергей Маковский пишет Форштеттеру: «...По вечерам сижу с мамой... Записываю ее рассказы о семейном прошлом — об отце в особенности. Все же — яркая фигура и в детстве он был мне очень дорог и как художник, и как обаятельный человек. Если печатать мои «Портреты современников», то нельзя обойти его, тем более, что о нем, насколько я знаю, ни одной дельной монографии не было издано. Пожалуй, правильнее всего начать с него, по рассказам матери и моим ранним и отроческим воспоминаниям. Это дает мне повод рассказать кое-что и о своем детстве, чрезвычайно красочном, с бесконечными переездами из страны в страну — в конце того века девятнадцатого, который как бы замыкает собой средиземноморскую культуру...»

Маковский тщательно проверяет буквально каждый эпизод воспоминаний. Наконец, глава об отце написана и вручена матери на прочтение. Тут же приходит ответ: «...Что же касается воспоминаний «Отец» — вкрались некоторые неточности. Завтра, если буду чувствовать себя менее усталой, постараюсь вновь прочитать и тогда отвечу».

Она читает главу о своей молодости очень внимательно, страницу за страницей и, заметив неточности, отправляет в Париж письмо за письмом.

«17.03.51. У Мункачи была с отцом проездом через Париж года за полтора до смерти Листа, когда он уже был болен. Это ничего общего не имеет с нашей общей поездкой в год болезни Елены скарлатиной. На Villa d’Ormextan поехали мы не весной в Ниццу, а осенью, весной тогда на юг никто не ездил и даже hotels закрывались. До середины октября больной Лист лежал в квартире Мункачи в Париже. Я это тебе уже писала да и говорила в Ницце».

Некоторые неизвестные ей факты волнуют Юлию Павловну, и в письмах звучит недоумение,возмущение:

«3.04.51. Какой вздор выпад Грабаря, найдя сходство тебя с Б. [Карлом Брюлловым] —

ведь раса Е.И. [Егора Ивановича Маковского, отца художника, основателя династии] и его детей так сильна, что иногда поражаешься — как все вы, внуки, именно Маковские, манеры, взгляды, особенно Володя и ты... Слышала и я в юности насчет Б., — но глухо — твой отец никогда этого не говорил. Неужели ты разрешил Грабарю печатать про бабушку, мать твоего отца?»

Особенную тревогу Юлии Павловны вызывает критическое отношение сына к творчеству отца, она не хотела, чтобы он акцентировал внимание на слабых сторонах его творчества, и ради горячо любимой матери Сергей шел на уступки: «Решил смягчить все отрицательные впечатления о его живописи. Опять-таки надо бы все пересмотреть заново, чтобы высказаться с подобающей серьезностью. Лучше держаться «общих мест», не настаивая на своей критической строгости. Оставляю только то, в чем я

уверен и на расстоянии».

Работая над главой об отце (и сокращая критику в его адрес), Сергей Маковский очень хотел оставить эту работу на память потомкам и писал матери о своей надежде, что книги «принесут моральные плоды и им, наследникам нашего имени. Кто знает — когда-нибудь в России, которая навсегда закрыта для нас с тобой, но, может быть, им откроется. Это побуждает меня теперь писать об отце, Константине Маковском, несправедливо полузабытом нашими соотечественниками младших поколений».

Сергей Константинович приступил к написанию следующих глав книги, а Юлия Павловна продолжала жить в мире воспоминаний, навеянных повестью о муже, о своей юности, о встречах тех лет. Вносила новые поправки в уже готовый текст, грустила о пережитом, оказываясь в местах, где бывала в молодости. Старалась вспоминать только хорошее, и ей действительно было, что вспомнить.

В январе 1954 г. у Юлии Павловны был юбилей, ей исполнилось 95 лет. О том, как прошел праздник, она написала сыну: «Поздравления со всего света. Далекие друзья, как Наумовы из Бразилии, Дина и Юрий Языковы из New-York, баронесса Melenhausen из Америки. Горячие пожелания жить долго... Приехали Нина и Володя Маковские, стали читать письма и телеграммы, кто-то прислал цветы. Вдруг в 11 с половиной является княгиня Галли Щербатова, нежная и ласковая, и флакон Chanel, за ней одна дама с цветами и письмом от графини Толстой — Милославны... При ней пришла Анна Оболенская с цветами, за ней. Ольга Кантакузен — с тюльпанами... Вышло нарядно и красиво... Сегодня я получила еще несколько писем. Была Мещеринова с цветами и Нарышкина с конфетами. Хорошо, что я не плачу по пустякам, но все же растрогана».

Это был последний день рождения Юлии Павловны. О последних днях ее жизни рассказывает хроника событий, содержащаяся в письмах Сергея Маковского Форштеттеру:

«14.11.54. Дети заняты теперь моей матерью, у которой после падения сделался апоплектический удар, и она теперь в клинике, бедная, между последней жизнью и смертью. И это сознавать очень тяжело...

17.11.54. Сегодня пришло письмо из Ниццы — известие от брата, что мама совсем при смерти. Так я ее больше не увижу. Тут и раскаяние: не сумел, как следует, украсить ее последние годы...

26.11.54. Третьего дня мама скончалась (23.11) — как только по ее желанию привезли ее из клиники в ее квартиру. Уснула и не проснулась. Оба сына с женами и дочь отправились в Ниццу на похороны.

Покоиться она будет на ниццком кладбище Кокань».



Текст основан на миниатюре В. С. Пикуля «Трагедия русского Макарта», книге Т. В. Лебедевой «Сергей Маковский. Страницы жизни и творчества» и материалах сайта:

http://www.art-catalog.ru