КЛИЕНТ: Алло, здравствуйте, Сервисный Центр?
СОТРУДНИК: Да, здравствуйте! Чем Вам помочь?
К: Проверяя мою систему, я нашел программу по имени ЛЮБОВЬ, но не знаю, как она работает. Вы можете мне помочь?
С: Да, конечно! Но Вы должны самостоятельно ее установить. Я дам Вам указания по телефону, хорошо?
К: Да, я попробую. Я не очень разбираюсь в технике, но думаю, я готов установить эту программу. С чего я должен начать?
 С: Первый шаг состоит в том, чтобы открыть Ваше СЕРДЦЕ. Вы его нашли? Читать далее

С тех пор как у меня расширился круг общения, я стала лучше о себе думать. Не в плане «чем больше узнаю людей, тем больше люблю себя», а просто раньше казалось, что проблемы мои какие-то дикие и я не понимаю самых простых вещей, которые всем остальным женщинам внятны. Оказывается, все влипают в одни и те же тепленькие гудронные лужи, все мучаются одинаковыми проклятыми вопросами. (Никогда не говори «все», говори «многие».) И самый проклятущий из них вот какой: те, кого мы любили и с кем потом расстались – не важно, по чьей инициативе, но по их вине, – зачем они возвращаются? (даже так —?!) Человек, который год или пять лет назад разбил тебе сердце, от которого уползла в слезах и соплях, ненавидя или прощая – нет разницы, – которого не забыла до сих пор, как нельзя забыть удаленный аппендикс, даже если все зажило, хотя бы из-за шрама. Который ясно дал понять, что все кончено. Зачем – он – возвращается? Раз в месяц или в полгода, но ты обязательно получаешь весточку. Sms, письмо, звонок. Он хочет всего лишь узнать, как дела, похвастать очередным успехом, позвать в кино, переспать или снова послать меня к черту. Я не могу, я всю жизнь подыхала от недоумения, и не я одна страдаю, потому что ну все уже, все – он десять раз с тех пор женат и я дважды замужем, гадости все друг другу сказаны, извинения принесены. Я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно. Такие дела, милый, такие дела – все сводится к противоречию: я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно. Неубедительно? Но это именно то, что я чувствую. Полюбив, мы открываем доступ к своему сердцу, односторонний канал на сколько-то мегабит, который заблокировать невозможно. И каждый, давно не милый, отлично чувствует линию и раз от разу набирает номер, чтобы спросить: «Хочешь в кино?» И я отвечаю: «Я не хочу в кино. Я хотела прожить с тобой полвека, родить мальчика, похожего на тебя, и умереть в один день – с тобой. А в кино – нет, не хочу». Ну то есть вслух произношу только первые пять слов, но разговор всегда об одном: он звонит, чтобы спросить: «Ты любила меня?» И я отвечаю: «Да». Да, милый; да, ублюдок; просто – да. Я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно. Я до сих пор выкашливаю сердце после каждого коннекта. Не знаю, как сделать так, чтобы они, возвращенцы эти, перестали нас мучить. Можно быть вежливой, орать, не снимать трубку, но в любом твоем деянии (бездействии) он все равно услышит ответ на свой вопрос: «Ты любила меня?» – «Да». В покое оставляют только те, кого не любила. Точнее, если они и звонят, этого просто не замечаешь. Вывод напрашивается, и он мне не нравится. Может, самой слать им эсэмэски раз в месяц? Расход небольшой, покой дороже: «Я любила тебя». Уймись.

Марта Кетро. "Горький шоколад".

С тех пор как у меня расширился круг общения, я стала лучше о себе думать. Не в плане «чем больше узнаю людей, тем больше люблю себя», а просто раньше казалось, что проблемы мои какие-то дикие и я не понимаю самых простых вещей, которые всем остальным женщинам внятны. Оказывается, все влипают в одни и те же тепленькие гудронные лужи, все мучаются одинаковыми проклятыми вопросами. (Никогда не говори «все», говори «многие».) И самый проклятущий из них вот какой: те, кого мы любили и с кем потом расстались – не важно, по чьей инициативе, но по их вине, – зачем они возвращаются? (даже так —?!) Человек, который год или пять лет назад разбил тебе сердце, от которого уползла в слезах и соплях, ненавидя или прощая – нет разницы, – которого не забыла до сих пор, как нельзя забыть удаленный аппендикс, даже если все зажило, хотя бы из-за шрама. Который ясно дал понять, что все кончено. Зачем – он – возвращается? Раз в месяц или в полгода, но ты обязательно получаешь весточку. Sms, письмо, звонок. Он хочет всего лишь узнать, как дела, похвастать очередным успехом, позвать в кино, переспать или снова послать меня к черту. Я не могу, я всю жизнь подыхала от недоумения, и не я одна страдаю, потому что ну все уже, все – он десять раз с тех пор женат и я дважды замужем, гадости все друг другу сказаны, извинения принесены. Я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно. Такие дела, милый, такие дела – все сводится к противоречию: я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно. Неубедительно? Но это именно то, что я чувствую. Полюбив, мы открываем доступ к своему сердцу, односторонний канал на сколько-то мегабит, который заблокировать невозможно. И каждый, давно не милый, отлично чувствует линию и раз от разу набирает номер, чтобы спросить: «Хочешь в кино?» И я отвечаю: «Я не хочу в кино. Я хотела прожить с тобой полвека, родить мальчика, похожего на тебя, и умереть в один день – с тобой. А в кино – нет, не хочу». Ну то есть вслух произношу только первые пять слов, но разговор всегда об одном: он звонит, чтобы спросить: «Ты любила меня?» И я отвечаю: «Да». Да, милый; да, ублюдок; просто – да. Я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно. Я до сих пор выкашливаю сердце после каждого коннекта. Не знаю, как сделать так, чтобы они, возвращенцы эти, перестали нас мучить. Можно быть вежливой, орать, не снимать трубку, но в любом твоем деянии (бездействии) он все равно услышит ответ на свой вопрос: «Ты любила меня?» – «Да». В покое оставляют только те, кого не любила. Точнее, если они и звонят, этого просто не замечаешь. Вывод напрашивается, и он мне не нравится. Может, самой слать им эсэмэски раз в месяц? Расход небольшой, покой дороже: «Я любила тебя». Уймись.

Марта Кетро. "Горький шоколад".

А давай наперегонки до горки? — предложил он ей, предвкушая победу.

— Не-а, — отказалась она. — Воспитательница сказала не бегать. Попадет потом.
— Струсила? Сдаешься? — подначил он ее и засмеялся обидно.
— Вот еще, — фыркнула она и рванула с места к горке.
Потом они сидели в группе, наказанные, под присмотром нянечки, смотрели в окно, как гуляют другие, и дулись друг на друга и на воспитательницу.
— Говорила тебе — попадет, — бурчала она.
— Я бы тебя перегнал обязательно, — дулся он. — Ты нечестно побежала. Я не приготовился...

— А спорим, я быстрей тебя читаю? — предложил он ей.
— Ха-ха-ха, — приняла она пари. — Вот будут проверять технику чтения, и посмотрим. Если я быстрее — будешь мой портфель до дому и до школы таскать всю неделю.
— А если я — отдаешь мне свои яблоки всю неделю! — согласился он.
Потом он пыхтел по дороге с двумя ранцами и бурчал:
— Ну и что! Зато ты не запоминаешь, что читаешь, и пишешь медленнее. Спорим?...

— А давай поиграем, — предложил он. — Как будто бы я рыцарь, а ты как будто бы дама сердца.
— Дурак, — почему-то обиделась она.
— Слабо? — засмеялся он. — Слабо смущаться при виде меня? И дураком не обзываться тоже слабо?
— И ничего не слабо, — повелась она. — Тогда вот чего. Ты меня тоже дурой не обзываешь и защищаешь.
— Само собой, — кивнул он. — А ты мне алгебру решаешь. Не рыцарское это дело.
— А ты мне сочинения пишешь, — хихикнула она. — Врать и сочинять как раз рыцарское дело.
А потом он оправдывался в телефон:
— А не надо было себя как дура вести. Тогда никто бы дурой и не назвал. Я, кстати, и извинился сразу...

— Ты сможешь сыграть влюбленного в меня человека? — спросила она.
— С трудом, — ехидно ответил он. — Я тебя слишком хорошо знаю. А что случилось?
— На вечеринку пригласили. А одной идти не хочется. Будут предлагать всякое.
— Ну-у... Я даже не знаю, — протянул он.
— Слабо? — подначила она.
— И ничего не слабо, — принял он предложение. — С тебя пачка сигар, кстати.
— За что? — не поняла она.
— Эскорт нынче дорог, — развел руками он.
А по дороге домой он бурчал:
— «Сыграй влюбленного, сыграй влюбленного»... А сама по роже лупит ни за что... Влюбленные, между прочим, целоваться лезут обычно...

— Что это? — спросила она.
— Кольцо. Не очевидно разве? — промямлил он.
— Нибелунгов? Власти? Какая-то новая игра затевается?
— Угу. Давай в мужа и жену поиграем, — выпалил он.
— Надо подумать, — кивнула она.
— Слабо? — подначил он.
— И ничего не слабо, — протянула она. — А мы не заигрываемся?
— Да разведемся если что. Делов-то, — хмыкнул он.
А потом он оправдывался:
— А откуда мне знать, как предложения делаются? Я ж в первый раз предлагаю. Ну хочешь, еще раз попробую? Мне не слабо.

— Сыграем в родителей? — предложила она.
— Давай. В моих или в твоих? — согласился он.
— Дурак. В родителей собственного ребенка. Слабо?
— Ого, как, — задумался он. — Не слабо, конечно, но трудно небось.
— Сдаешься? — огорчилась она.
— Не, не. Когда это я тебе сдавался? Играю, конечно, — решился он.

— Усложняем игру: ты теперь играешь в бабушку.
— Правда? — не поверила она.
— 3900, — кивнул он. — Пацан. Слабо тебе в бабушку сыграть?
— А ты в данном случае во что играешь?
— В мужа бабушки, — засмеялся он. — Глупо мне в бабушку играть.
— В де-душ-ку. Как бы ты тут не молодился, — засмеялась она. — Или слабо?
— Куда я денусь-то...

Она сидела у его кровати и плакала:
— Сдаешься? Ты сдаешься, что ли? Выходишь из игры? Слабо еще поиграть?
— Угу. Похоже, что так, — ответил он. — Неплохо поиграли, да?
— Ты проиграл, раз сдаешься. Понял? Проиграл!
— Спорное утверждение, — улыбнулся он и умер...