uzlit.net/ru/25156

Vincent A. KILLPASTOR
ШКОЛА СТУКАЧЕЙ - ГЛАВА 12
19.02.14

Школа Стукачей
Глава 12

Пьеро

У ветерана системы Булки своя теория. Смелая. Но имеющая право на жизнь.
Он считает, что раз все разыгралось в дядину смену, и что главное серьёзное требование – убрать замнача Туйчи Имомова очень на руку только одному человеку, Худому, то это все и есть его рук дело.

Прибытие Бурята, заточки, глотание гвоздей, падение проимомовского положенца, наконец, требование убрать самого Туйчишку, все как-то происходит под дядиным контролем и в его же пользу.

- Ну, посудите теперь сами! Как он ваще с крытого на усиленый режим заехал? Почему он гвоздь именно в Косымову смену сожрал? Соскочил технично из карантина в санчасть. Глотал ли он что, вот вопрос. А как ему дали с санчасти в зону уйти? Он ведь не может, как ниндзя по крышам скакать! С почётом спустился, как подобает.

Дядя его выпустил в зону. Конечно же, Дядя. Красиво. А зачем? Так он его руками хуй к носу всей имомовской братве преподнёс. Всех ведь ёбнули – начиная с Сеты и включая некоторых барачных. А теперь в Ташкенте скажут, что это там у них за заместитель по режимно-оперативной, если его самого, голубчика в зону не пускают. И нахуй он там такой нужен, спрашивается?

- Да, сейчас закончат друг с другом и до нас доберутся. Как пить дать.
- Не ссы, Бибик. Посмотрим ещё. Пусть приходят. Первой десятке черепки покрошим, может очнуться сразу. Меня другое волнует - раз они требование выдвинули – не пускать в зону Имомова, значит это операция нашего отдела. И какая же, блядь, красивая операция.

Кто единственный подходящий кандидат на должность нового замнача? А? Толстожопый начальник режима Турсунов? Хуюшки! Дядя! Вот единственный и неповторимый кандидат! Вот это я понимаю, оборот! Какой же он у нас крутой, даром что Худой, как Феликс!
- Бляха вот же мы подзажгём если Худой станет зам по РОРом! Не по-детски!
- Ага – положенцем он тебя сразу поставит, у тебя и лепень шёлковый!
Как ходили, так и будем ходить. Все равно в жилой будет рулить братва. Зона останется чёрной. Геополитика, сука. А разведчики, они до самой смерти даже ордена открыто носить не могут, так-то.

-Одного я, мужики, понять не могу – как Бурят тогда подписался с Дядей в тандеме все это замутить? Он замминистра нахуй послал, а тут вдруг с наманганским начопер части вась-вась. Ведь не стукач Бурят, железобетонно не стукач.
- Вот тут уже “хуй его знает" Может поблажки какие для мужичья выбьет через это. А может и к нему Худой ключик подобрал, талант он у нас, талант!
Мы долго обсуждаем эту тему и смотрим вниз.
В зоне бушует настоящая революция. Народ ликует. В очередной раз большинство верит, что от перемены власти изменится и улучшится их жизнь. Гуще станет баланда. Обходительней менты. Справедливей братва. Теперь все будет иначе. Бедные люди. Всё будет, как и было тысячу лет назад. Поменяется только царь. Вашими руками опять кто-то ловко тянет из огня каштаны.

На работу никого не выпустили. Понятное дело. Выскочить с промки в миллион раз легче, чем из жилой. Поэтому там контингент проверенный работает. Каждый месяц бригадир подаёт списки, а я заверяю в оперчасти. В этот момент я могу брякнуть одно только слово - и человек останется в жилой до дня своего освобождения. Прошли годы, пока я полностью оценил силу Бектазова наследства.
Братва между тем раздает ведрами чифирь. Дешевый грузинский чай плавает в черных водоворотах папской цусимы. Анашу тоже раздавали уже пару раз. По пятачку на троих. Мечты всего прогрессивного человечества сбылись. Все прутся. Великая революция, о которой так долго говорили большевики.
Теперь заживём!
Всеобщая голодовка продолжается уже сутки. Однако Бурят смягчился под вечер – можно есть, но только не "хозяйскую" пищу. Запасы, консервы, сухари. Всё канает, кроме баланды. И чифирь. Чифирь. Чифирь. Шампанское папской революции.

***

Звоню каждые две недели. Как договорились. Последние пару дней уже считаю по часам. Жду этого разговора, готовлюсь к нему. Репитирую даже перед зеркалом. Будто не по телефону станем говорить, а встретимся.

Все время про себя разговариваю с тобой.
Хвастаюсь. Жалуюсь. Скучаю. Очень скучаю. Иногда, да какой там иногда, каждую секунду я хочу говорить с тобой. Мне так одиноко без тебя. Кажется, только твоё присутствие поставит всё на положенные места.
Иногда мелькает мысль о чем-то очень-очень важном и мне приходится её записывать, чтобы не забыть до следующего "сеанса связи". Донести до тебя, Вероника.
Мы говорим по два, два с половиной иногда часа. Трубка телефона делается горячей, скользкой.
Хрящ правого уха тоже размякает, и ухо превращается в тряпку. Нет ничего прекраснее общения между мужчиной и женщиной, если есть притяжение и любовь. С этим может сравниться разве только танец. Как говорят : It takes two to tango. Для танго – нужна пара. Без этой пары нельзя никак. Даже самый высочайший уровень самодостаточности несёт в себе разрушительную тоску о партнёре.

Долгие телефонные разговоры.
Как и виртуальные романы наших с вами дней, они могут быть очень горячи. Они могут кипеть. Они могут бурлить вулканом. Взрывом эмоциональных потрясений.
Вся беда в том, что ни вулкан, ни кипение страсти, ни эмоциональные американские горки не могут длиться вечно. Особенно если между вами расстояния в тысячи километров провода.
Когда ты на пике тебе кажется – это навсегда. Это в вечности. Это и есть жизнь.
Но с годами, покипев эдак не раз до крайней точки, до сбрасывания крышки бурливым неугомонным потоком, постигаешь – это всего лишь короткие моменты. Очень короткие. Ничтожно короткие. И надо полностью им отдаваться – потому что скоро все пройдёт. Потому что это – доли долей секунды. Останется только лёгкой накипью немного горькая ностальгия... Ностальгия по прошлому, которое не вернуть не за какие деньги.

Наша любовь, такая горячая, когда за любимую хочется грабить банки, стрелять из пистолета, скрываться от ментов, эта любовь тает у меня на глазах. Я вижу это и ни чего не могу сделать. Апатия работает как обезболивающее.
Мы разговариваем часа полтора. Потом час. Потом легко уменьшаемся в полчаса, как старые, добрые приятели. Когда-то родные. В другой жизни.
Можно сто тысяч раз повторить "ятебялюблю". Можно вздыхать и твердить "Я так скучаю". Это не реанимирует впадающего в кому чувства. И ты видишь это и ничего не можешь поделать. И лишний раз убеждаешься какое дерьмо этот дешевый киносеанс который мы смотрим из недр головы и называем размытым словом "жизнь".
И каждая попытка выскочить из кинозала или хотя бы поменять застрявший поперёк горла фильм, приводит только к боли, ломке, тюрьме и возврату в своё постылое неудобное кресло.

Я с ужасом наблюдаю, как рушится мой мир. Маленькая зацепка, придающая осмысленность всему, Вероника, женщина которой так приятно доставлять наслаждение, отдаляется от меня, оставив только пустоту и похмельную тупость.
Может быть плюнуть на все и лететь к ней обратно, в Ташкент? Я очень импульсивен. Лучше смерть - стоя, чем жизнь на коленях.
Импульс движет мной, когда бросаюсь с головой в роман с Вероникой. Импульс движет мной, когда впервые беру у Юры ханку. Импульс движет мной когда хуярю дробью в лицо тому рыжему животному с белёсыми глазами. Импульс движет мной, когда курочу жестяной сейф моего валютного босса.
Сейчас импульса почему-то нет... Перегорело всё.
Значит, в Ташкент я не поеду...
Я уже изменил ей. Не физически, но мысленно. Я возжелал Ленку с работы. Это тоже заставляет меня презирать свою собственную суть. Гнилое и похотливое нутро... Теперь у меня нет ни Ленки, ни Вероники.
Нет и меня самого. Да, забыл сказать, денег тоже нихуя не осталось.
Я работаю на автопилоте, потому что боюсь сдохнуть под забором в чужом, жёстком городе. Количество вечерних "отвёрток" растёт скачкообразными темпами.
Но с особенным ужасом я жду воскресения.
Какой жуткий день! Не хочется просыпаться. Я заставляю себе заснуть снова и снова, лишь украсть ещё кусочек от бесконечной воскресной пытки. В конце концов, или мочевой пузырь или тупая головная боль от пересыпа, заставляют меня вернуться в реальность. А этот паскудный Багарь тоже никак не приучится срать где положено. Сейчас накормлю его песком на завтрак. Хотя от этого станет гаже только мне самому...

Все прошлое воскресение я провёл в кинотеатре. Прятался в туалете под конец фильма, чтобы остаться халявно на следующий сеанс в другом зале.
Кино тот же наркотик. Замена постылой реальности. Просто печень не так разрушает, как опий с гидрой. А в остальном тоже самое.
Отвёртка, сон, кинофильмы... Вполне приличные способы забыться.
Но я знаю более превосходный способ. Вспоминаю о нём все чаще.
Мои вены давно зажили. Остались только несколько мелких белых шрамиков. И память о кайфе. Светлая, добрая память. Похоже, что вечная память. Старый друг – лучше новых двух.
Я совсем не помню ломку. Зато, я очень хорошо помню кайф. Я скучаю.
Иногда во сне я пережимаю привычно ногой мой локтевой сгиб, массирую вену и иступлено жахаю в неё иглой... Только вместо прихода я просыпаюсь.
И хочу сдохнуть всё сильнее.

Эти мои сны и тоска по игле - страшная тенденция. Тело уже привыкло жить без наркотика. А вот голова все время к нему возвращается. Надо чем-то занять голову. Чем?
Самое лучшее – завести новый роман. Такой, чтоб как гейзер лупил! А? Только вот с кем? Надо бы повнимательнее осмотреться вокруг.
Ну, извини уж, Вероника... Обета безбрачия я тебе не давал. Покатился я по наклонной. Гуляй и ты, Вероника, если уж станет невтерпёж. Только так чтоб я не узнал... Мысль о тебе под чьей-то волосатой грудью с небритыми подмышками и, почему-то татуировкой в виде якоря, унизительна...

***

У нас кончилась питьевая вода, и сорвиголова Булка решил сделать вылазку. Мы с Бибиковом благословляем его в дорогу матом.
Уже стемнело, и по зоне объявили отбой. Хотя в нынешние времена это пустая формальность.

У узбекского неба ночью блеск и цвет битума. Крыша тоже облита битумом.
Мы лежим на тёплой крыше и смотрим с Бибиком в битумное небо. Ночь черна. Ночь нежна.

- Ну, значится, откинулся он. Все путём. Едет домой. А ему кенты говорят – пиздец, весь микрорайон твоей Ксюхе уже на клык дал.
- И чо?
- Ну, чо-чо? Берет тот мужик бритву...
- Ну, нахуй, валит её? Только откинулся и по-новой? Пиздишь ты, сука.
- Ты слушай, заебал, берет он, значит, бритву и бреется нахуй.
- Хахаха! Джентыльмен, бля, какой! Бреется, а?
- Потухни, мразь!
- Ну и чо, и чо?
- Бреется он короче.
- Погоди, он ебало бреет или хуй?
- Ебало бреет, конечно!
- Дааа... Воспитание-с! Этого у твоего лирического героя не отнять!
- Какого ещё в пизду героя? Вообще не буду ничего рассказывать. Иди нахуй, гандон.
- Игорь, Игорёха, ну бля со скуки я. Просто сдохну, если не скажешь что он потом сделал? Принял ванну? Начистил до режущего глаза блеска туфли? Долго выбирал подходящий в тон галстук?
- Нихуя! Он взял эту пену от бритья, с волосками со всеми, ну, с щетиной своей короче, взял и намазал себе на хуй!
- АХХАХААХА – намазал на хуй пену с волосками, какой поворот сюжета, герой-извращенец! А потом он, наверное, долго дрочил и жёг до утра её письма?

- Намазал хуй пеной, да! Одел костюм. Купил цветов, ваксы – и к этой Ксюхе прямой канает! "Здравствуй любимая", мол.
- И чо?
- И ничо. Выебал её как врага народа. Так отхуярил, что она к утру ноги свести не могла. А через три дня её в больницу и положили. Вся пизда внутрях загноилась, пиздец прямо. Волосков он ей туда натолкал хуем.
- И чо?
- Вырезали у той шалавы все нутро. Вот так.

-Жуть какая, Бибик

***

Первый раз я увидел Пьерошку в метро. Она впорхнула на Бауманской. У всего вагона к тому времени был землисто - выцветающий цвет лица. Что поделаешь, солнышко московское, поздне-осеннее.
А у этой был шоколадный, студийный какой-то загар. Не особо естественный, но по сумасшедшему сексуальный. Шоколад. Космополитен.
"Если выйдет на Щёлковской, мне повезло. Если выйдет на Щёлковской, мне повезло".
Вышла. На Щёлковской. Только не в мою сторону. Все равно потопал следом. Что бы ей задвинуть эдакое? В голове только "А вы не знаете, который час?"
- Девушка, девушка, простите ради бога!
Ускоряю шаг и невольно спотыкаюсь. Так трудно подобрать размер обуви без Вероники! Она про меня знает больше чем я сам.
- Слушаю.
Ноль эмоций. Взгляд холодный. Отрешённый. Смотрит сквозь меня.
- Девушка, а вы спешите?
Дальше-то что говорить?
- Спешу.
- Вы знаете, я не такой, кто пристаёт к девушкам на улице.
- А какой?
- Хороший. Я – хороший. Я тут живу неподалёку.
- Рада за вас.
- А вы не хотели бы...
-Нет. Я не хотела бы.
- Понимаете, я сам с юга приехал, из Ташкента.
- Это в Киргизии?
- Нет, что вы, это в Узбекистане.
- А какая разница?
- Да я думаю – никакой теперь уже.
- Ну вот – сами говорите что "никакой".
- А у меня дома одна вещица есть, такая травка особенная, может, слышали, настроение поднимает, если курнуть.
- Вы хотите угостить меня шмалью? Я не люблю шмаль. Шмаль любит Артур.
- Артур? Какой Артур.
- Мой жених. Я скоро замуж выхожу.
- Поздравляю

-Спасибо. А так я по чёрной торчу.
- Извините, не совсем понимаю московский сленг, по-чёрному торчите?
- Терьяк. Солома. Химка. Понимаете?
- Солома – маковая?
- А зачем же так орать? Как у вас с головой? Все в порядке?
- Нормально, шепчу, с головой! Вас мне бог послал!
- У меня есть жених. Он тоже так говорит.
- Давайте возьмём поскорее соломы, девушка. Я заплачу за дозу для вас!
- Заплатите? За меня? Клёво! А за Артура?
- И за Артура!! И за такси!! Куда нам ехать-то? Быстрее!
- А зачем на такси тратиться! Лучше возьмём побольше кубатуры! На Каширку нам. На метро и доедем. А вы случайно не из милиции?
- Разве, похоже?
- Не-а.
- Я из Ташкента. Не из милиции. Только не кому не говорите, там меня, как бы это сказать, потеряли. Помчались же. Помчались!

***

Булка вернулся с водой, чёрствым пайковым хлебом и новостями.
За прошедшие сутки наступление чёрных на всех фронтах.
Работают два "фонаря" на запретке. Не переставая.
Фонарь – это место, откуда и куда с воли - на волю перекидывают груза. Раньше работал только один фонарь - на промке. Сами понимаете под чьей опекой. Теперь движение попёрло на жилой.
Бурятские кенты с воли работают в зону килограммами. Не Пап стал, а уже Амстердам какой-то.

Поменяли смотрящего за игрой, за столовой, за изолятором. Почти весь кабинет министров.

Бурят отказался от предложения стать положенцем. Хотя всем же ясно, что будущий положенец будет сильно с ним считаться. По всем вопросам внутренней и внешней политики.
Теперь новые этапы в зону больше не будут встречать ментовскими пиздюлями.
Имомов тоже так не вошел в зону. Говорят, его вызвали в ГУИН в Ташкент.
Вместо него обход по зоне, без сопровождения ментов(!) проделал Дядя.
Этот факт не может не радовать нас. Скорее всего, Худой уже "исполняет обязанности". Он у нас гений, дядя наш!
Худой уже официально встречался с Бурятом. Бурят отказался подниматься к штабу и Дядя беседовал с ним на плацу у девятого, в толпе мужиков. Спектакли, спектакли... Говорят, пошёл на все условия ради восстановления нормального режима в зоне. Предполагаю, он сам и утверждал список этих условий.

Почти все до единого богатенькие маслопупы пересиживают события в комнатах длительного свидания. Комната свиданий - имеет особый статус. Поражает тот факт, что все они зашли на свидание за сутки до бурятской революции. Откуда они могли узнать? Мой давнишний друг, библиотекарь Дильшод – тоже там.
Комнаты длительных свиданий отделены от зоны толстенным забором с колючей проволокой наверху. Они защищены, потому что туда - на свидание входят гражданские. Гражданские не должны стать заложниками.
Комнаты длительных свиданий – место гораздо более комфортабельное, чтобы пересидеть бунт, чем наша продуваемая ветром крыша. Что поделать - богатых свои причуды.
Как же все-таки могло совпасть, что маслокрады знали о бунте за сутки? Он был срежиссирован. Дядей. Сомнений почти никаких.
Но какова роль Бурята? Отказываюсь верить, что он – дядин.
Конечно, было бы круто иметь такого агента на нашей стороне, но тогда какое же все кругом дерьмо!

Булке плевать на мои сопли. Он человек действия. "Кто - куда, а я в сберкассу" - вот его девиз. Олежке Булгакову глубоко похую на Бурята, мужиков и воровскую идею. Ему похую и на Дядю. Просто Олежка не произносит этого вслух. Сейчас у Булгакова созрел план, и он укатывает нас пойти с ним.
Булка решил подломить библиотеку господина Дильшода. По моим рассказам и другим фактам он давно знает о подпольном Дильшод-банке. Сейчас, когда хитровыебанный Дильшод притарился и едет по тихому на свиданке, а вся зона опьянена победой Бурята, самое время порыться в запылённых фолиантах. Окунуться в сокровищницу мысли.

Война - войной, а обед по распорядку.

В успехе операции он уверен. Если честно, я твёрдо знаю, что Булка найдёт там хоть что-нибудь. Но слазить с крыши я не имею малейшего намерения.
Остаться со значком на роже, как у Сеты-ага не хочется совсем. Может быть даже хуже. Значок оставят на жопе. Это уж совсем блять каменный век! Бибиков разделяет мои опасения.
Олежка посылает нас нахуй и отправляется потрошить библиотеку в одиночку.
На прощание он клянётся, что мы увидим только хуй из всех несметных сокровищ, которые он поднимет из недр дильшодской таинственной библиотеки.
Ну, мы – то понимаем, что это все – фуфло. Кроме как с нами, прохуячить добычу будет совершенно не с кем. Куда иголка – туда и нитка.

***

Пьерошку зовут Ленка.
Ленка-Пьеро. За грустные глаза с пущенными вниз уголками. Вторая моя московская знакомая - и тоже Ленка.
Какое популярное имя в Москве. Ещё одно ужасное совпадение – Артур архитектор. Как Энгин-бей. Все москвички – Лены, и их всех ебут архитекторы. Закон Хуянсона.
Видимо и Пьероху мне не суждено отведать. Артура она явно любит, но ещё больше любит химку. А таким принцессам главное - укол. Ваш хуй их абсолютно не интересует, не теряйте время.

Теперь каждый вечер после работы мы встречаемся с Пьеро на Каширке. Она нежно берет меня под руку, и я таю. Приятно ощущать с собой рядом девичье тело. А когда долго ничего не перепадает, вы начинаете чувствовать женский аромат с расстояния в метр. Хуй от этого становится неповоротливо-неуклюжим и сразу портится походка.

Коля живёт на третьем этаже. А его родственники живут на Украине. Они везут Коле снопы маковой соломки. Вы мне опять будете про единую семью республик будет втирать?
Растворитель Коля берет оптом в Мытищах. Из-за запаха многие соседи Коли злятся, что у него так надолго затянулся ремонт квартиры. Я никогда не видел Коли. Я всегда жду Пьеро на площадке второго этажа. Слышу только замогильный Колин голос. His master’s voice. Коля это реинкарнация Юры в Москве
Come crawling faster, obey your MASTER!!

Когда один раз вы уже соскакивали, то во второй раз сядете раза в два быстрее. И более основательно. Хотя может здесь свою роль сыграла и солома, которая после обработки на порядок ближе к героину, чем хандроз.
Жизнь моя нормализуется совершенно. Утром встаю, открываю «Морозко» и достаю оттуда пару кубов Колиного раствора. Легко, беспроблемно щёлкаюсь – вены превосходно отдохнули в отпуске и снова готовы к работе.
Теперь поездка в утреннем московском метро, которое в эти часы становится похоже на мусорный конвейер, проходят для организма совершенно безболезненно.
Перепады Ленкиного настроения на работе тоже теперь совсем не разбивают мне сердце. Не любишь, не надо. Похуй на тебя, дамочка.
Идиотская строительная терминология тоже не раздражает. Слова типа "пескоструйка" переводятся поэтически легко и доступно для турецких потребителей моего магического дара переводчика. Жизнь скользит на всех парусах вперёд. К радости и счастью участников.
Я теперь знаю, как легко взвинтить себе дозу, и поэтому, становлюсь по-кошачьи осторожен с кубатурой и дозой. Зачем хуяриться до полусонных пинаков? Достаточно поддерживать бесперебойный бодрый похуизм. Это все что мне нужно. Не уставать, быть бодрым и не обращать внимание на полную неприспобленность окружающего мира к моему хрупкому утончённому существованию. Опий дает нам кожу гиппопотама. А с кожей такой толщины, наверное, дожили бы до глубокой старости повесы и бродяги пера – Есенин, Маяковский, Хемингуэй.
Хотя тоже ещё вопрос – Высоцкого, например, или Булгакова не спасла и дюймовая морфийная шкура.

Похоже, моя московская мечта, наконец, сбылась. Я живу в Москве. У меня есть ненапряжная работа с бесплатным питанием и чувство уверенности в завтрашнем дне. Одно плохо – некоторая зависимость от неведомого Коли.
Ну, я думаю, таких коль в Москве много. Не пропаду.
Недавно прочел, что в Москве в этом году купили больше мерседесов-600, чем во всех странах Европы вместе взятых. О, здесь вертится безумное бабло! А оно привлекает и кайф – в количествах, думаю достаточных, чтобы вообще стереть Европу с лица Земли.
Москва плещется нынче в бабле, наркотиках и проходимцах гораздо более высокого полёта, чем ваш покорный слуга.

***

Булка пропал. Его нет уже несколько часов. На то чтобы переворошить библиотеку вверх дном хватило бы и пары.
Максимум часа три. Он не появляется всю ночь. Я уже несколько раз успел заснуть и проснуться, а его все нет. Чернота узбекской ночи растворяется в быстро проявляющемся рассвете. Зона, наконец, угоманивается в предутреннем сне.
Я пойду его искать. У меня нехорошее предчувствие. Пытаюсь кантануть Бибика. Бесполезно. Скотина спит как убитый.
Я спускаюсь с крыши и крадусь вдоль бараков к админу.

Библиотека у самой границе. Смотрит окнами на плац, где я обычно провожу развод. Вернее проводил, кажется, с последнего развода прошло лет двести, а не сутки. Три мушкетёра кончились. Теперь вот двадцать лет спустя. Какой бред. Мысли в голове не соответствуют поведению моего тела.
Тело напряжённо и готово к взрыву энергии. Я готов одним импульсом рвануть вперёд как кролик. В спасительный админ и зданию штаба.
В нас живут лесные инстинкты. Они хорошо проявляются в такие вот пограничные моменты. Я слышу и вижу на сотни метров. Я улавливаю малейшие оттенки запаха, я чувствую телом колебания воздуха. Я крадусь. Не зря у этого слова один корень с "красть". Я краду самого себя и свою задницу.
Булки нигде не видно.
Когда я дохожу до границы с админом, там сидят три сонных васька. Блатные гвардейцы. Охраняют админ. Делаю шаг им навстречу. Ещё один. План пока не созрел, но я доверяю своему телу и мозгу, работающим сейчас в режиме овердрайв.
Из-за поворота со стороны штаба вдруг беззвучно появляется фигура в камуфляже. Форма его настолько непривычна на вид, что он напоминает робокопа. Сразу встаёт перед глазами картина с лысым роботом по-ковбойски крутящим свой Магнум.
"Как тебя зовут, сынок ? - Мёрфи!".
За первым роботом-полицейским возникает ещё один. За тем ещё, ещё и ещё. Как в немом кинофильме. Урфин Джюс и его деревянные солдаты.
Васьки даже не успевают встать с корточек и поставить на землю кружку с чифирем. Она и только она нарушает тишину, покатившись с оглушительным грохотом по плацу.
Миг и васьки уже мешками лежат лицом вниз на прохладном утреннем асфальте. Их неестественные позы меня веселят. С чувством огромного облегчения я устремляюсь навстречу освободителям. " Я свой, я свой, я козел, не стреляйте братья!"
До робокопов остается ещё пара метров, когда вдруг что-то лупит меня шаровой молнией в основание шеи и везде сразу становится темно.

***

Объявляю тот день самым ебанутым днём моей жизни.
Событие, которое имело место быть с молниеностной сверхсветовой скоростью пристроило меня в жизни на многие годы вперёд.

В эти годы я не платил не за квартиру, не за свет, не за газ. Я был обут, одет и обкурен. Проблема была в основном, как убить время. Иногда я с ужасом вспоминаю эти годы, а иногда с нежностью.
Пьеро заявила, что у Коли сегодня порожняк. Сказала, что это её страшно заебало и пора завязывать с "этим самоубийством".

Она, мол, еще хочет стать матерью. Меня немного возбудило её желание, ведь тут я бы мог ей пригодиться. Но вслух я этого не сказал, а просто с ней согласился. Я тоже хочу кого-нибудь сделать матерью. Но не сегодня. Сегодня обязательно надо вмазаться – в последний раз.
Слезу нахуй. Переломаюсь. Не в первой! Опыт такой работы имеется, товарищи.
Сейчас мы едем на Автозаводскую. На Пьерошке вязанный черный беретик и короткая замшевая юбка. Её черные колготки сводят с ума. Каждый раз, когда появляется возможность, я малодушно трусь об её упругие ягодицы. Благо вагон метро переполнен.
Артур тоже рыщет где-то по барыжным адресам.
Мы долго шарахаемся по прилегающему к метро микрорайону. Ищем дом и подъезд.
На улице довольно агрессивная температура. Побочные эффекты Москвы. Я так замёрз, что ссу прямо в подъезде, у мусоропровода.
Страшно ссать и осознавать, что вот-вот тебя спалят. Хуй с ним – не так страшно – с наркотиком, а вот если за эти непотребством?
Чтобы не шуметь, я ссу прямо в мусоропровод. Но звук получается такой, что заглушил бы Ниагарский водопад. Передвигаю струю на пол, и все дело кончается тем, что струя срывается и летит вниз до самого центра земли. Тут же к своему ужасу слышу, что Ленка начала дробный спуск с верхнего этажа.
Короткая борьба – и вот хуй уже втиснут обратно домой, ободравшись о полу расстёгнутую молнию турецких ливайсов. В отместку хуй извергает на меня целый литр уютно-горячей мочи. Он у меня немного "себе на уме".
Пьеро вернулась порожняком. Вот-вот расплачется. Теперь вся надежда на Артура. Как у него пошли дела мы не узнаем теперь пока не доберёмся до Тульской. Там они снимают комнату. А мобильные телефоны в те стародавние времена, внучек, были размером с тогдашние мобильные телевизоры.
К тому времени, когда мы дотопали от Даниловского рынка до коммуналки, я совершенно задубел. Коренная москвичка Пьеро тоже несколько посинела в своей юбчонке. "А я бедоваая девчоонка!"
Оказавшись в тепле, мы на время от радости забыли о уже маячившем на горизонте кумаре.
Артура ещё нет, и это вселяет надежду. Может, привезёт лекарства.

Мы с Пьеро прилипли к огромной чугунной батарее старинной коммуналки. Жар от батареи и близость наших тел вдруг входят в унисон, и я вдруг ловлю её взгляд.
Хотя может быть мне и показалось. Так давно не был с женщиной – несколько месяцев, проституток почасовых не считаю, что совсем потерял форму и забыл правила этой вечной игры.

Так она "ПОСМОТРЕЛА" или "посмотрела"? В этих дурацких сомнениях теряю драгоценные пять минут. Спасает Ленка.
- Я так вымерзла. Не сделаешь мне массаж?
- Ага, конечно, с радостью!
Господи, как прекрасно, что кто-то выдумал "массаж".
Массаж довольно не плавно переходит в жаркие долгие поцелуи. На Пьерошке остались только колготы и бюстгальтер.
Он цвета кофе с молоком. Значит, она не планировала сегодня раздеваться перед новым мужчиной. Иначе бы подобрала в цвет к колготам. Ой, какие же вы девочки красивые в одних колготках! Я целую сквозь них прямо туда.

Как же приятно подниматься поцелуями от низа её плоского живота то узких жадных губ. Её телосложение похожее на Вероникино, но у Пьеро непередаваемо красивый оттенок кожи. Думаю от злоупотребления соломой.
Мы так горячо друг друга тискаем, что напрочь забываем о существовании Артура, который уже топает к комнате по коридору коммунальной квартиры.
У нас остаются последние несколько секунд, пока он курочит входной замок.
Пьероша натягивает одеяло до подбородка, а я отбегаю и отворачиваюсь к окну. Если Артур увидит размеры моего рвущего ливайсы хуя, он все сразу поймёт. Хотя, думаю, как и любой другой мужик, он давно уже все понял, и молчит лишь из-за того, что я стабильно проплачиваю его дозу.

- Достал? Нашел? Где ты был? Почему так долго? Я уже сдыхаю, видишь?
Ленка атакует его сходу в лоб.
- Достал. Но не совсем то. Я у Паркетчика был.
- Артур!!!! Мы же договорились!!!! Только не эту дрянь!!! Ты же обещал!! Матерью клялся!! И мне привёз?
- Конечно, привёз! Всем привёз.
- Скотина! Сволочь! Сколько привёз-то?
- Куб!
Артур быстро меряет комнатёнку шагами и мнёт в руках свой старый клетчатый шарф.
- А с этим что делать?
Кивает в сторону окна, где замираю от радости забытый всеми я.
- Да-да! А как же со мной! Я тоже требую лечения!
- Вам хватит на двоих. По пять точек. Оу-йе, вам точно хватит.
- Пять точек? Артур!! Здесь что, детский сад? Ни ей не мне, не голове, не жопе. Пять точек! Трудно было взять побольше?
- Эй, успокойся. Это - винт. Ви-и-инт, понимаешь?
- Винт, шпунт, какая разница. Неужели, какие пять точек в состоянии изменить хоть что-нибудь в этом грустном мире?
- Эти пять точек в состоянии изменить всю твою жизнь, я совершаю великий грех тем, что предлагаю их тебе.
- Заткнись Артур! На хрен кому нужна твоя патетика? Вколешь мне?
Ленка уже успела выскользнуть из-под одеяла и застёгивает уже домашний фланелевый халатик.
Предисловие Артура меня конечно заинтриговало. Поэтому когда он заканчивает с Пьеро и приступает с машинкой ко мне, я уже весь трясусь мелкой дрожью.
- Для первого раза рекомендую – закрой глаза и ляг на пол, ощущения неповторимые!
- Да не устраивай мне детский сад, я, что, на идиота похож? С пятью точек ща в космос улечу!
- Как хочешь!
Он ловко врубается в поток моей рабочей вены, слегонца контролирует и мгновенно вгоняет мне эти несчастные пять точек раствора, похожие на воду.
И – нихуя! Нихуя! Как я собственно и полагал.
От опиатов эффект начинает чувствоваться мгновенно. Ещё машинку не успеешь вытащить.
Винт же сперва принюхивается к вам. Он любит сюрприз. Он любит салют.
Видимо стоило послушать Артура и прилечь, закрыв глаза. Может тогда я бы чего-нибудь почувствовал. Продолжаю прислушиваться к своему телу. И в этот момент, вошедший в меня жидкий бес, решает заявить о себе вслух.
Представите себе всю сеть кровеносных сосудов, которыми нашпиговано наше тело. От огромной аорты, до самых мельчайших сосудиков в кончиках пальцев.
Вся моя кровь одновременно и везде вдруг взыграла шампанским. Но не пенным, безумно рвущимся из бутылки, а уже полуспокойным, искристым в бокале, когда пузырьки подплывают к поверхности и выстреливают вверх маленькими колючими фонтанчиками.
Эти искристые фонтанчики вдруг вдарили в моей крови по всему телу, и это сверхчеловеческое не с чем несравнимое ощущение, длилось долгие пять-семь секунд. Эти пять секунд потрясли мир. Все что я знал до этого – оказалось говном. Мне открылось великое откровение. Мне открылась истина. Мне открылся бог. В комнате стало светло и тепло как в Ялте в яркий солнечный день.
Когда пузырьки угомонились, я вдруг понял, что переродилось все моё тело. Каждая клеточка обновилась, омолодилась, ободрилась чрезвычайно и наполнилась невыносимым счастьем.
Я стал прыгать по комнате. Мне казалась, я легко допрыгну до потолка. Я быстр. Я настолько молниеносен, что, кажется, вижу, как движутся молекулы и атомы воздуха. Я быстрее их! Я само совершенство!
После десяти прыжков, по настоятельной просьбе ошалело наблюдающих за мной хозяев комнаты, я остановился. Даже не запыхался! Как трёхлетний ребёнок. Все тело звенело от радостной сильной светлой энергии с каким – то лёгким эротическим оттенком.
Я так люблю её. Я так люблю Артура. Я всех-всех всех так сильно люблю! Весь этот волшебный мир – он же мой мир! Я его главная часть. Мне так хорошо от этого знания.
Я глянул на Пьерошку, вспомнил о том, что было в комнате до появления Винта, и дал себе слово притащить её к себе домой. Завтра же! Я излюблю, изласкаю её до потери пульса.

Ночь пролетела как одна секунда. Домой я, конечно, не поехал. Терять таких фантастически классных собеседников? Которые говорят так же, как и ты – обгоняющими и запрыгивающими друг на друга словами? Ну, уж нет.
Часто, вмазавшись винтом, люди в одном помещении как бы сливаются в единую массу, понимающую и ощущающую самое себя.
Всю ночь я меряю комнату шагами и выпытываю Артура, как варить винт. И что это вообще такое.
Процедура, судя по всему достаточно сложная, но самое главное, что я для себя открыл – этот божественный сказочный винт я смогу варить сам. Научусь и сварю. Все компоненты продаются, по словам Артура прямо на Лубянской площади, через дорогу от главной конторы КГБ, не знаю, как уж оно там называлось на тот момент времени, и как оно завтра себя перекрестит, суть не в вывеске.
Если я смогу сварить винт сам, я не буду нуждаться ни в Юре, ни в Коле, ни в Артуре и даже Пьеро. Я буду сам заказывать музыку вот так. Как чудесно изменилась жизнь. Наука, брат!

Ого, а уже на работу пора. Я свеж и бодр, как будто вернулся из отпуска. Поправляю галстук, плескаю в лицо водой. Готов.
Ленка настаивает, чтобы я выпил какое-то снотворное. Она считает, что моя нижняя челюсть "ведёт себя неадекватно". Действительно, нижняя челюсть танцует какой-то безумной пляской. "Сонник успокоит челюсть, тебя в сон клонить не будет ещё часов десять, не переживай!"

Я звоню с работы Стасу. Месяц назад умер кто-то из его питерской родни, и вот уже неделю Стас, безумный художник и ебарь всего живого, мой сосед. Ему не пришлось воровать сейф, чтобы переехать на Родину. Все же Питер ближе, чем Ташкент. Стаска! Я соскучился!
Мы вместе пробовали хандроз, он должен, он просто обязан отведать теперь винта. Куплю все компоненты, Артур наварит у своего Паркетчика и ухуяримся. Только теперь я уже влуплю целый куб! А то и полтора! Если меня с пяти так проняло, что будет с куба? Рай.
Кажется, рабочий день уже кончился. А хули же я тут сижу?
На Лубянку!!

***

Туйчи Имомов добрался-таки до Алматова. Генерал-лейтенанта. Министра внутренних дел республики Узбекистан. На тот период самому любимому и обласканному цепному псу в гвардии мудрейшего. Выходец из Самарканда, отец нации постарался занять все ключевые посты "самаркандской" командой. Его умелое лавирование между Европой, Россией и звезднополосатыми ещё не раз восхитит историков. Будучи занят этими играми, мудрейший передал Алматову гигантские полномочия внутри страны.
Такими полномочиями мог, наверное, похвастаться разве что только Лаврэнтий.
Закир Алматов не любил беспорядков. А ещё больше он не любил, когда в дела его ведомства лезет другое, то, которое вечно прикрывается интересами национальной безопасности, и в котором слишком уж много хитрых, продажных и ленивых "ташкентцев".
Как только удалось выяснить, что приказ этапировать Бурята в папскую зону поступил непосредственно из недр ташкентского СНБ, генерал Алматов, большой любитель рядиться в снежно белые мундиры с новой узбекской полупиночетовской символикой, отдал два приказа. Штурмовать учреждение силами Наманганского ОМОНа, и немедленно доставить на ковёр зарвавшегося в конец подполковника Умарова К.К.

Зона сполна расплатилась за двое суток беспредельной свободы.
Пизды дали всем. Абсолютно. От барачных до последней петушни. Наманганскому ОМОНу плевать на дипломатию и институты стукачей. Вооружённые какими то особыми, белыми дубинками омоновцы избивали всех без разбору. Крепко хуярили. До сих пор помню их выверенные чёткие удары. От них нигде невозможно было спрятаться.
В бараках они перебили нам всю посуду, телевизоры, изорвали матрасы и простыни. Все, что можно было высыпать, разбить, растоптать, изорвать - было вытряхнуто, раздолбано, истоптано, разорвано. Погром длился несколько страшных часов. Так, наверное, эсэсовцы долбили варшавское гетто.
К вечеру, под занавес в зоне появился Имомов.
Он вальяжно прошёлся по всему периметру. Один.
Заглянул каждому в глаза. Торжественно и гордо. Он не вымолвил ни слова. Молчал. Все говорил его взгляд. Он был Царь, Бог и Само Государство. И он победил.

Бурята мы больше никогда не увидели. Его инвалидная коляска, искореженная и согнутая так, будто по ней проехал танк, целых десять дней стояла рядом с рубкой ДПНК. Чтоб все видели. Эта коляска стала символом, памятником поверженного папского восстания. Однозначно, самого крупного ЧП за всю мою не самую короткую отсидку.
Ходили слухи, будто Бурята раскрутили по двум статьям за папскую смуту. Так же говорили, что он приезжал по решению братвинского сходняка, чтобы ёбнуть запустившего лапу в общак Сеты-ага. Если так, то он изначально знал, что восстание обречено и его раскрутят. И чтобы ничто не помешало этой миссии, вошел во временный союз с Дядей.

Хотя, с каждым днём появляются все новые и новые версии событий. Но истинную правду, как и истинную правду о любой революции или перевороте, удавшегося ли или неудавшегося, всегда знают немногие, а в нашем случае только трое – Бурят, Дядя и крышевавший Дядю офицер из ташкентского СНБ.

Самого же Худого Косыма не уволили, даже не перевели в другое учреждение.
Просто поменяли должность. Они не смогли доказать его причастность к большой катке, и единственное что ему предъявили – халатное отношение к дежурству, так как беспорядки вспыхнули именно в его смену.
Поэтому и наказывать сильно не стали. Просто назначили начальником спецчасти. А для человека дядиного масштаба, это просто была могила.
После практически тотального контроля над жизнью зоны и львиной доли её теневой экономики, он стал стеречь архив с личными делами зэка и вычислять, сколько кому осталось срока. Без права захода на жилую зону. Это был конец.
Но самая поганая новость была в том, что за сорок минут до начала штурма зоны, позади библиотеки кто-то подрезал Булку.
Его схватили сзади рукой за горло и вогнали заточку в левую почку. Наверно ту самую заточку, которую я вынес в зону для этого негодяя Дончика. Будь оно все проклято. Я вынес нож, которым зарезали моего друга. Пусть в зоне нет настоящих друзей. Пусть он был стукач и мразь, как и я, впрочем. Все равно я ненавижу тех, кто сунул ему в спину штыря.
Зона-то тогда была воровской, по-настоящему воровской, что же эти твари повелись глянуть ему в лицо? В спину... Если мне подвернётся возможность сделать гадость блатным, я обязательно её сделаю. Давить их буду при каждой возможности. Пока они не вгонят заточку в меня или не передохнут сами.
Олежка, удивлённо хлопая глазами сам дотопал до санчасти оставляя неровную цепочку кровяных клякс на асфальте папского плаца. Его вывезли в районную больницу за час до начала омоновского штурма.
Больше я никогда ничего о нем не слышал.

***

События теперь приобрели сверхсветовую скорость. По дороге с работы, на правах эксперимента я взлетаю вверх по движущемуся вниз эскалатору.
Хоть бы пот прошиб. Ни хуя! Свеж и бодр!
Хватаю два фанфуря Солутана на Лубянской площади, это же сокровище – четырнадцать кубов винта можно сделать, и в следующую секунду я уже ломлюсь в артурову дверь на Тульской. Винт - это машина времени.

- Ты что, совсем офонарел? Нет, нет, нет и ещё раз нет! Нельзя!
- Артур, ну не крути задницей. Половина - Паркетчику. Половина половины тебе! Согласен? А?

-Ты сдохнуть захотел? Пожалуйста! Только без меня, ладно? Ты ведь до сих пор еще кайфуешь, пойми! Куда тебе ещё! После того броска организм будет восстанавливаться минимум неделю. Если не две! Вот представь теперь – сегодня мы опять врежемся, это значит, ещё на сутки уйдём с орбиты. Ещё сутки – ничего не жрать, не спать. А знаешь, какой будет отходняк? Людей с петли вытаскивали, с петли!! Депресняк такой будет, жить не захочешь. Успокойся, хорошо. Спрячь Салют. Через дней десять замутим.
- Артурик, я уже и Стаса пригласил. Стас завтра из Питера приедет!
- Ты ещё и его хочешь подсадить? Господи, что же я наделал, прости меня Господи!
- Да не ёрничай ты!
- Убирайся вон отсюда! Слышишь! Вон! Ни капли теперь через меня не получишь, понял?
- Иди нахуй, скотина!
- Погоди, погоди, послушай! Через несколько часов у тебя начнётся отходняк. Вот возьми колеса-сонники. Запей их пивом. Ты должен поспать. Почти сутки твой мозг пёрло винтом, он не нуждался в допамине, и твой организм его не вырабатывал. Сейчас ему понадобится несколько часов, чтобы восстановить производство. Эти несколько часов тебе покажутся кошмаром. Все будет ужасно, и вероятно ты захочешь покончить с собой. Депрессия наступит страшнейшая. Это нормально. Это не твоя жизнь зашла в тупик, и тебя никто не любит, это просто отходняк. Дисбаланс химический и все. Это пройдет, как только наладится баланс нужных веществ в мозгу. Нужно покушать и поспать. Постарайся уснуть и не делай глупостей, хорошо?
- До свидания.

Артур был прав отчасти. Да, лёгкость из тела выскочила, и её заменил свинец. Но вешаться мне не захотелось. Просто из-за Артура было обосрано настроение. Но завтра приезжал Стас, а у меня было две банки салюта. Ближайшие сутки обещали быть фантастически интересными.

***

Новым начальником оперчасти назначен кирзовый сапог Валиджон. Они выбрали самого тупого из всех дядиных оперов, и назначили на ТАКУЮ должность. С ним просто невозможно разговаривать. С ним невозможно работать. Это надо себя не уважать
Я не прощаю людям три вещи: высокомерность, жадность и тупость. Валиджон сплошь состоит из этих замечательных качеств. А на оперативной работе они просто опасны для окружающих. Я думаю, Имомов выбрал Валиджона именно за тупость. Уж он точно не сможет спланировать и организовать государственный переворот.
Созданная нами под дядиным руководством структура работает как никогда чётко. Просто ни информация, ни заработанное бабло не поступают теперь в штаб. А это значит, и крыши у нас больше нет.
Мы с Бибигоном понимаем, что это все очень временно и, что хуй медленно подкрадывается и к нашей жопе, и к созданному бизнесу, поэтому живём одним днём. Закат римской империи. Вандалы уже лупят тараном в ворота нашего рукотворного резинового города солнца.
Очень трудно представить мир без дяди. Все скоро рухнет. И скорее всего, похоронит под остатками нас. Может быть Булке даже повезло, что он вышел из игры.

***

Артур отказался сварить нам винт.
Мы стоим со Стасом на Лубянке и ищем варщика-добровольца. У нас есть все. Нужен только Маэстро. И он вскоре появляется с командой из пяти доходяг.
Его зовут Толян. Винтовой общине известен как Трубач. Мы едем в Новогиреево.
В квартире у Натахи нас человек пятнадцать. Трубач сразу бодро берётся за дело. А Стас берётся за гитару. Он хочет сочинить песню, посвящённую Танюшке. Он все ещё её любит. Как и я все ещё люблю Веронику.
Я сажусь в ногах Трубача и беру свой первый урок винтоварки. Каждый жест мессира кажется мистическим.
- Вы надолго здесь?
Это спрашивает тощий блондинистый паренёк, которого все зовут Немец.
- Да нет – как сварит, заберём свою доляну и отчалим.
- С этой квартиры никто никогда быстро не отчаливал.
Немец нервно смеётся. У него плохие зубы и смрадное дыхание.

- Где тыыы? Милааая, гдеее тыы? Ответь мне, где тыы?

И так уже восемь часов подряд. Стас двинулся винтом и ему кажется, что он написал гениальную песню. На самом деле он окончательно заморочился, повторяя один и то же аккорд и подвывая "Где ты, милая, где ты?"
Хотя нам всем очень нравится его слушать. Мы все любим Стаса и его песню. И весь мир.

Пошли третьи сутки новогиреевского марафона. Я отпросился с работы.
Все время к Трубачу приходят разные люди и просят сварить винт.
Днём и ночью, которые у нас давно перемешались.
Мы не спим третьи сутки. Столько же не едим. Воду пьём изредка, но по многу. Курим только сигареты с ментолом.
Уже давно кончились кубы, которые мы спонсировали со Стасом, но Трубач не гонит нас. Он стремится передать мне знания, хочет сделать из меня подмастерье. Меня это очень устраивает. Люди стремятся создать семью, подняться по карьерной лестнице или переехать на ПМЖ в страны Бенилюкса. Мне это все не нужно нахуй - ведь есть винт.
Мы двигаемся каждые три-четыре часа. Вены на правой руке почти все уже исчезли. Этот винт сжигает их раз в сто быстрее, чем опий.
Но каков приходец!!
На шестые сутки кто-то сдаёт хату участковому. Пока менты ломают дверь и скачут по кустам, отлавливая разбегающихся адептов, я, Трубач, Натаха и Стас спускаемся через шахту в подвал. С нами ценный груз – "аптечка".
Мобильная лаборатория Трубача.

Стас вынужден ехать назад в Питер, там какие-то заморочки с оформлением наследства. Обещает вернуться в конце недели.
Я поселяю у себя Трубача и Натаху. Во-первых, я должен окончить курс винтоварки, а во вторых, мне кажется, у меня есть гарантированные шансы переспать с Натахой. Мы движемся с такой скоростью, что кажется, весь остальной мир застыл.

***

У Бибика сдают нервы. За каждым его шагом в столовой следят. Его должны хлопнуть в любую минуту. Пирожки печь и работать с его молодыми трубочистами Бибик бросил.

- Я на Таштюрьму заяву накатал, поедешь со мной?
Это значит, что Бибик написал заявление о переводе в спецподвал Таштюрьмы. Наседкой в камеру. Сроку у него впереди ещё семерик. Минимум. Несмотря на все вольготные условия, через два года в спецподвале, он начнет харкать кровью. Туберкулёз любит тюремные подвалы.
Я желаю Бибику счастливого пути. Скучать без него сильно я не стану.

Да, имейте в виду, когда вас посадят, а в нашей стране я именно так бы поставил вопрос, так вот, когда вас посадят, и вы окажетесь в маленькой камере в подвале, где будут ещё два-три человека, один из них – это бибик. Скорее всего, самый горластый и блатной.
Если же вас кинут в огромную "хату", человек на сто, все равно не щелкайте еблом, бибик, скорее всего, смотрящий за хатой.
Говорите о чем угодно, но не о своей делюге. И ничего не бойтесь. Все так же, как на свободе. Масштабы только помельче. Вы не пропадёте, я уверен.

***

Я увольняюсь с работы. На двенадцатые сутки марафона работа становится бессмысленным занятием. На весь полученный расчёт я покупаю Солутан, реактивы, поливитамины и йогурт. Йогурт хорош по гулкому винтовому сушняку.

Я без пяти минут варщик! Поздравьте меня! Готовлю практически уже сам под наблюдением Трубача! У нас теперь своя точка на Лубянке. Я принимаю там пионеров, и мы варим им винт.
Мы даруем миру счастье!
Натаху никак не застану одну. Искры так и пробегают между нами.
Но ни ей, ни мне не хочется обижать Трубача.
Вмазавшись, они уходят в ванну и трахаются там в воде.
От криков и стонов Натахи я дрочу в комнате, как одержимый бесами.

На девятнадцатые сутки непрерывного марафона, во время эксперимента с целью изготовления революционно нового винта я передозируюсь и вижу Бога.
Бог настоятельно рекомендует мне ехать в Ленинград и соскакивать с винта.
Название Санкт-Петербург - это от лукавого, все время твердит Бог.

Встав с прихода и, не прощаясь с Натахой и Трубачом, я уезжаю в Питер. Мне нужно соскочить. Кажется, с головой происходит что-то неладное.

Оставшись без винта, голова совсем отказывается работать. Спрыгнуть с винта оказывается в миллион раз тяжелее, чем с опиума. Нужно чтобы вас привязали к кровати и закрыли на амбарный замок. Иначе вы достанете винт и вхуячитесь.
В Питере я сразу втридорога беру дешёвенький винт на Климате. Нахуй мне их говенный винт. Я ученик Трубача. Просто надо было отобрать у Трубача аптечку.
Возвращаюсь в Москву.
Всю дорогу в поезде пытаюсь просраться. Я не ел толком более двадцати дней и теперь вот потерял способность срать.
Когда я смываю воду в унитазе, она ещё долго, с полчаса журчит у меня в ушах. Это что, глюки?

В квартире на Щелковской новые замки. Траханье в ванной довело до того, что голубки затопили весь подъезд до первого этажа.
Приехавшие хозяева, не обнаружив меня, выдворили Натаху с Трубачом на улицу. Они так же забрали мой паспорт в залог, до тех пор, пока не заплачу за ремонт всего подъезда.
Какие мелочные, ничтожные людишки.

Обнаружить в Новогиреево Трубача с Натахой не удается. Я будто бы потерял родных. Особенно я скучаю по Натахе.
Красивая стерва.

Переночевав на крыше дома Немца я пиздию у него "аптечку".
Теперь у меня есть своя лаборатория. Заслуженая. Солутан найдем в Ташкенте.
Да. Я возвращаюсь в Ташкент. Я буду первым, кто сварит ташкентский винт.
У меня будут свои ученики. За мной пойдут! Я адепт винта и я должен передать великое учение. Поэтому я не умер от передоза на Щелчке.

Это святая, божественная миссия, и ни кто, ни один человек или злой дух, меня не остановит.
Самое главное, чтобы вернулась способность срать. Этот запор уже начинает угнетать.

...Когда зона становится размером со спичечный коробок, и я понимаю, что моей карьере стукача и подпольного цеховика пришёл полный конец, президент Узбекистана подписывает указ об амнистии.
Меня переводят на колоное поселение.

Через двадцать один день после указа меня с остальными сорока двумя счастливцами переводят в пересыльную тюрьму.
Когда воронок выезжает из папских ворот, за которыми я прожил ещё одну из своих многочисленных жизней, сидящий рядом со мной узбек делает жест руками, будто умывает лицо и произносит: "Ааллоху Акбар".

***

Трое суток живу уже в Домодедове. Жду рейс тёти Марины. Благодатный винт покинул моё тело, и теперь я все время сплю.
Попытки срать давно оставил как тщетные.
Скорее бы в Ташкент. У меня в рюкзачке англо-русский словарь, Бхагават Гита и набор для варки винта...

На четвертые сутки отсыпания и отъедания у бабушки, мне наносят визит сотрудники уголовного розыска из Мирабадского РОВД. У них ко мне много вопросов.
А я так сильно хочу спать. Когда-нибудь в этой жизни я высплюсь, наконец?
Они ищут какие-то деньги. Глупцы. Ибо не ведают, что творят.
На коробочку с освящёнными Кришной магическими атрибутами они не обращают никакого внимания.

"Собирай шимоткя, Шурикь"- улыбаясь, басит один из них: "Турма паедишь теперь!"

Я сел в узкий шкапчик, который приделывают сзади к ментовским козликам, и покатил на встречу Алишеру, Булке, Бибику и пятому прокуратору Иудеи, всаднику Понтию Пилату.

КОНЕЦ