Камень, кинутый в тихий пруд, Всхлипнет так, как тебя зовут. В легком щелканье ночных копыт Громкое имя твое гремит. И назовет его нам в висок Звонко щелкающий курок. Имя твое — ах, нельзя! — Имя твое — поцелуй в глаза, В нежную стужу недвижных век. Имя твое — поцелуй в снег. Ключевой, ледяной, голубой глоток С именем твоим — сон глубок. 15 апреля 1916

Блок в жизни Марины Цветаевой был единственным поэтом, которого она чтила не как собрата по «струнному рукомеслу», а как божество от поэзии, и которому, как божеству, поклонялась... Творчество одного лишь Блока восприняла Цветаева как высоту столь поднебесную — не отрешенностью от жизни, а — очищенностью ею — (так огнем очищаются!), что ни о какой сопричастности этой творческой высоте она, в «греховности» своей, и помыслить не смела — только коленопреклонялась». Видела Цветаева Блока всего лишь два раза — на его вечерах в Москве в 1920 году. «Я в жизни — волей стиха— пропустила большую встречу с Блоком... И была же секунда... когда я стояла с ним рядом, в толпе, плечо с плечом... глядела на впалый висок, на чуть рыжеватые, такие некрасивые (стриженый, больной) — бедные волосы... Стихи в кармане — руку протянуть — но дрогнула. Передала через Алю (дочь Марины Цветаевой) без адреса, накануне его отъезда». (Из письма Цветаевой Пастернаку в феврале 1923 года).

* * * У меня в Москве — купола горят, У меня в Москве — колокола звонят, И гробницы, в ряд, у меня стоят, — В них царицы спят и цари. И не знаешь ты, что зарей в Кремле Легче дышится — чем на всей земле! И не знаешь ты, что зарей в Кремле Я молюсь тебе — до зари. И проходишь ты над своей Невой О ту пору, как над рекой-Москвой Я стою с опущенной головой, И слипаются фонари. Всей бессонницей я тебя люблю, Всей бессонницей я тебе внемлю — О ту пору, как по всему Кремлю Просыпаются звонари. Но моя река — да с твоей рекой, Но моя рука — да с твоей рукой Не сойдутся, Радость моя, доколь Не догонит заря — зари. 7 мая 1916

* * * Должно быть — за той рощей Деревня, где я жила. Должно быть — любовь проще И легче, чем я ждала. — Эй, идолы, чтоб вы сдохли! — Привстал и занес кнут. И окрику вслед — охлест, И вновь бубенцы поют. Над валким и жалким хлебом За жердью встает — жердь. И проволока под небом Поет и поет смерть. 13 мая 1916
О Блоке Цветаева писала много и после его смерти: цикл «Стихов к Блоку» включает 18 стихотворений, затем поэма «На красном коне», доклад «Моя встреча с Блоком» (не сохранился). * * * Я помню первый день, младенческое зверство, Истомы и глотка божественную муть, Всю беззаботность мук, всю бессердечность сердца, Что камнем падало — и ястребом — на грудь. И вот — теперь — дрожа от жалости и жара, Одно: завыть, как волк, одно: к ногам припасть, Потупиться — понять — что сладострастью кара — Жестокая любовь и каторжная страсть. 4 сентября 1917

М. Цветаева: «Я писала за многих. Я всё понимала, но я не всем — была». * * * Умирая, не скажу: была. И не жаль, и не ищу виновных. Есть на свете поважней дела Страстных бурь и подвигов любовных. Ты — крылом стучавший в эту грудь, Молодой виновник вдохновенья — Я тебе повелеваю: — будь! Я — не выйду из повиновенья. 30 июня 1918

Любви противопоставлено   поэтическое вдохновение — крылатый Гений. Для Марины любви вне поэзии не существовало. * * * Как правая и левая рука — Твоя душа моей душе близка. Мы смежены, блаженно и тепло, Как правое и левое крыло. Но вихрь встает — и бездна пролегла От правого — до левого крыла! 40 июля 1918 Это стихотворение Марина Цветаева считала одним из лучших среди ранних своих стихов.