Мифология власти. Юлий Цезарь. Стремление к солнцу

Доценко И. Юлий Цезарь. Стремление к солнцу, М.,2011

Среди самых выдающихся полководцев и государственных деятелей в истории всего человечества особое место отводится Юлию Цезарю. «Он, – пишет М. Гельцер, – был римлянином с головы до ног, и мечтал лишь о том, чтобы поднять imperium populi romani на новую ступень. Но его гений увлек его в своем полете слишком высоко, куда никто за ним не сумел и не смог последовать». Этот «полет» можно образно охарактеризовать как стремление к солнцу, то есть некоему высокому идеалу, наиболее удачным символом которого выступает дневное небесное светило.
Уже само происхождение великого римского полководца можно связать с солнечным мифом. Гай Юлий Цезарь принадлежал к роду{1} Юлиев, Цезарь было его семейное прозвище{2}. «Род моей тетки Юлии, – говорил он на ее похоронах, – восходит по матери к царям, по отцу же к бессмертным богам: ибо от Анка Марция происходят Марции-цари, имя которых носила ее мать, а от богини Венеры – род Юлиев, к которому принадлежит и наша семья» [Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Кн.1, 6].
Венера (лат. Venus) отождествлялась с греческой богиней любви Афродитой. Согласно легенде, богиня Афродита была матерью Инея, – троянского героя, приплывшего из под Трои в Италию. У Инея был сын Юл, который и явился прямым предком Юлия Цезаря.
Многие греки и римляне, имевшие, как они тому верили, предков божественного происхождения, и впрямь старались ощущать себя потомками небожителей. Это особенно было свойственно воинам и полководцам. Для них истинное благородство соизмерялось с высотой олимпийского идеала сверхъестественной мужественности. Олимпийские боги были окружены небесным сиянием. Это – бессмертные, светлые существа. Следовательно, героическая патетика античности была исполнена блеском одухотворенного мифического солнца.
Троянские цари и цари Альбы-Лонги, первым из которых был Юл (Асканий), свою родословную связывали еще и с самим Юпитером через Дардана, Эрихтония и Троя{3}. Троянец, приплывший в Италию, о происхождении Энея свидетелствовал именно так :
Илионей отвечал… Латину……………………………..
Род от Юпитера наш, Юпитера племя дарданцев
С гордостью племя зовет, от высокой Юпитера крови
Царь наш рожден, троянец Эней…
[Вергилий. Энеида. Кн.7, 219-221]
О том же говорил и сам Эней: «Род от Юпитера мой» [Вергилий. Энеида. Кн.7, 219-221].
Хотя Юлий Цезарь имени царя не принял, но, можно сказать, что после многовекового перерыва ему удалось восстановить царскую власть, и не только восстановить, но и создать для нее прочную основу, попутно утверждая собственное царское величие. К семи статуям прежних римских царей, дошедших с древнейших времен и стоявших в Капитолии, он прибавил восьмую, изображающую его самого. Вокруг его даже начал складываться царский двор с соответствующим церемониалом, а его имя упоминалось в государственных актах наряду с именем римской общины как ее олицетворение и воплощение.
Несмотря на приверженность республике римлян в доимператорский период в их священной традиции всегда оставалось представление о царе как существе сакральном, одним своими присутствием обеспечивающем в этом мире особое божественное действо и покровительство. Сам Цезарь говорил, что цари «могуществом превыше всех людей, и благоговением, как боги, которым подвластны и самые цари» [Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Кн.1,6]. В качестве жреца царь совершал обряды, которые воспринимались как сверхъестественная опора общественной жизни{4}. Этим обрядам придавала эффективность та таинственная сила, которая заключалась в царе как избраннике небес. В древнеиранской и, возможно, в первоначальной древнейшей общеиндоевропейской традиции более всего этой силе соответствовало солнечное Фарно.
Фарно или Хварно (древнеиранск. Hvarnah) – название древнеиранского божества Хварно. Это – сияние, божественный огонь, божественная сущность, приносящая власть и могущество, жизненная сила, «которым завладели грядущие и бывшие арийские цари». Харизматической была и власть гомеровского басилея, однако, под харизмой в ахейской Греции большей частью понималась особая божественная благодать, которая в основном проявлялась в физической красоте, уме, силе, храбрости и т.п. (kharis- «красота», «благодарность», «милость», «дар»). Такими качествами обладал любой герой. Но, в том то и дело, что первым и лучшим из героев был всегда царь: его харизма самая большая. В Риме под Фарном чаще понимались просто царская удача, счастье, доля, судьба, что напоминает аналогичные божества Фортуну (лат. Fortuna){5} и Фелицитас (лат. Felicitas – счастье, удача).
«Когда-то твердо верили в то, – писал к Цезарю выдающийся римский историк Саллюстий, – что Фортуна дарует царства и державы, как и многое другое, чего люди сильно желают, поскольку все это, с одной стороны, нередко доставалось тем, кто того не заслуживал, как бы по прихоти судьбы, а с другой стороны, ни у кого не оставалось в целости и сохранности. Жизнь, однако, доказала справедливость изречений Аппия: каждый — кузнец своего счастья. Более всего это верно в отношении тебя, который настолько превзошел других, что люди, прославляя твои действия, уставали раньше, чем ты, хвалы достойные совершая. Впрочем, как созданное трудом, так и достигнутое доблестью следует оберегать возможно тщательнее, дабы оно из-за небрежения не испортилось и не рухнуло, обветшав» [Саллюстий. Письма к Гаю Юлию Цезарю о государственных делах. Письмо второе. 1,1-3]. Таким образом, не оставляя место особой божественной помощи в совершении грандиозных деяний великого полководца и государственного деятеля, Саллюстий особо подчеркивает его исключительные дарования, возвышающие его над всеми прочими людьми. Однако, эти самые дарования и выявляли харизматический характер личности Цезаря. В добавок к ним Цезарь, по мнению его современников, определенно обладал, так сказать в наше время, трансцендентными жизненными достоинствами, в силу которых в основном он и был выдвинут в качестве харизматического вождя. Другой выдающийся историк уже нашего времени Т. Моммзен{6} пишет: «Это был человек в полном смысле гениальный, он был от природы одарен более, чем какой-либо другой исторический деятель. Нелегко, даже прямо невозможно дать в кратких словах полную характеристику этого удивительного человека, но если указать хоть некоторые, даже, быть может, и не главные свойства его ума и характера, то и тогда станет ясно, насколько необыкновенны были его дарования. Удивительны духовные дарования, какие проявил Цезарь. Он обладал в высшей степени проницательным умом, невозможно лучше, чем он, оценивать людей, находить для каждого место, на котором он мог приносить наибольшую пользу. Наблюдательность Цезаря была поразительна, благодаря ей он быстро ориентировался в самых трудных положениях, а его приказания даже там, где он распоряжался заочно, были всегда удивительно ясны и исполнимы. Память Цезаря была необычайно точная и сильная: он удерживал в голове огромную массу фактов и мог с легкостью вести одновременно самые различные дела. Наиболее же удивительным свойством Цезаря была, так сказать, гениальная трезвость его ума: он охватывал своим умственным взором все стороны действительной жизни, ничего не упускал, все оценивал верно, находил всегда наиболее легкие и прямые пути к цели, никогда не увлекался ничем недостижимым, как бы ни казалось оно заманчивым. Все дела, которые он вел с небывалою творческой силой, все перемены, которые он производил, с чудной гармонией направлял он к одной общей цели и никогда не был принужден что-либо переделывать. Все, что делал Цезарь, он делал так, как будто план у него был давно и всесторонне обдуман. Полон ли план — пусть судит тот, кто считает себя способным помериться с гением Цезаря. Его делу люди не перестают удивляться уже почти две тысячи лет, и, кажется, что человечество пойдет по стезям, проложенным Цезарем, пока не разрушится мир»{7}.
Цезарь всегда осознавал, что многое в этом мире зависит от случая и от счастья. Часто он полагался все на ту же судьбу, почему и отличались его действия необыкновенными решимостью и смелостью. В этом отношении показателен случай, происшедший во время гражданской войны. «Цезарь, не имея в Аполлонии военных сил, достаточных для борьбы, и видя, что войска из Италии медлят с переправой, оказался в затруднительном положении. Поэтому он решился на отчаянное предприятие – на двенадцативесельном судне тайно от всех вернуться в Брундизий, хотя множество неприятельских кораблей бороздило море. Он поднялся на борт ночью в одежде раба, и усевшись поодаль, как самый незначительный человек, хранил молчание. Течением реки Аоя корабль унесло в море, но утренний ветер, который обыкновенно успокаивал волнение в устье реки, прогоняя волны в море, уступил натиску сильного морского ветра, задувшего ночью. Река свирепо боролась с морским приливом. Сопротивляясь прибою, она шумела и вздувалась, образуя страшные водовороты. Кормчий, бессильный совладеть со стихией, приказал матросам повернуть корабль назад. Услыхав это, Цезарь выступил вперед и, взяв пораженного кормчего за руку, сказал: «Вперед, любезный, смелей, не бойся ничего: ты везешь Цезаря и его счастье» [Плутарх. Цезарь (Александр и Цезарь). 38]. Не было замечено за ним и того, чтобы когда-нибудь он испытывал разочарование.
В императорском Риме царское достоинство олицетворялось солнечными символами. Свойства и качества одухотворенного солнца отчетливо усматриваются и в разнообразных достоинствах Юлия Цезаря как государственного деятеля и полководца. Причем, трудно в древней и современной мифологизации его личности отделить переоценку от достоверного: настолько велик был его гений и уникальна его историческая судьба.
Одухотворенному солнцу присуще устанавливать такой миропорядок, который основан на гармонии, справедливости и высокой нравственности. Можно ли это отнести и к Цезарю? На этот вопрос Т.Моммзен ответил следующим образом: «Цезарь (еще не обладая полнотою полученной позже власти – Д.И.) бесспорно стремился к единоличному господству, но он был слишком гениален для того, чтобы увлекаться царскою властью только для обладания ею. Он с полным основанием мог называть себя и демократом — потому что его главною мыслью была именно мысль о народе, мысль о том, как бы лучше устроить его судьбу, после того как стало ясно, что судьбами и силами его под видом властей, избираемых самим народом, распоряжаются люди, преследующие свои личные цели или партийные и сословные интересы. Достигнув власти, Цезарь, бесспорно, прежде всего выбросил бы за борт весь тот олигархический хлам, который скопился за существование республики и тяготил ее»{8}.
Солнце как жизнеподатель греет, милует и питает всех: и добрых и злых. Подобно ему и Цезарь, как утверждали его современники, был милостив и щедр не только к друзьям, но, что бывает редко, и к врагам. Цицерон даже говорил «об ярком свете великодушия и мудрости» великого завоевателя. Такое отношение к врагам, добавлял он, делает человека «богонравным». «Его умеренность и милосердие, – пишет древнеримский историк Светоний, – как в ходе гражданской войны, так и после победы, были удивительны. Между тем, как Помпей объявил своими врагами всех, кто не встанет на защиту республики, Цезарь провозгласил, что тех, кто воздержится и ни к кому не примкнет, он будет считать друзьями. Всем, кого он произвел в чины по советам Помпея, он предоставил возможность перейти на сторону Помпея. Когда при Илерде велись переговоры о сдаче, и оба войска находились уже в непрестанном общении и сношениях, Афраний и Петрей, внезапно передумав, захватили врасплох и казнили всех цезарианских солдат в своем лагере; но Цезарь не стал подражать этому испытанному им вероломству. При Фарсале он призвал своих воинов щадить жизнь римских граждан, а потом позволил каждому из своих сохранить жизнь одному из неприятелей. Никто не погиб от него иначе, как на войне, если не считать Афрания с Фавстом и молодого Луция Цезаря; но и они, как полагают, были убиты не по воле Цезаря, хотя первые двое, уже будучи однажды им прощены, снова подняли против него оружие, а третий огнем и мечом жестоко расправился с его вольноотпущенниками и рабами, перерезав даже зверей, приготовленных им для развлечения народа. Наконец, в последние годы он даже позволил вернуться в Италию всем, кто еще не получил прощения, и открыл им доступ к государственным должностям и военным постам. Даже статуи Луция Суллы и Помпея, разбитые народом, он приказал восстановить. И когда впоследствии против него говорилось или замышлялось что-нибудь опасное, он старался это пресекать, но не наказывать. Так, обнаруживая заговоры и ночные сборища, он ограничивался тем, что в эдикте объявлял, что это ему небезызвестно; тем, кто о нем злобно говорил, он только посоветовал в собрании больше так не делать; жестокий урон, нанесенный его доброму имени клеветнической книжкой Авла Цецины и бранными стишками Пифолая, он перенес спокойно, как простой гражданин» [Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Кн.1, 74]. Саллюстий, обращаясь к Цезарю добавляет: «Никто ведь не уступает другому своей верховной власти добровольно, и того, кто более могуществен, как бы ни был он добр и милосерден, все же страшатся, ибо он может злоупотребить властью. Это происходит потому, что большинство властителей заблуждается, полагая, что чем ничтожнее те, кем они повелевают, тем надежнее их защита. Напротив, так как сам ты честен ц деятелен, то тебе подобает властвовать над самыми лучшими людьми, ибо самые дурные — те, которые терпят правителя с величайшим неудовольствием. Но привести в порядок то, что добыто оружием, тебе гораздо труднее, чем твоим предшественникам, потому что, ведя войну, ты был более мягок, чем другие в мирные времена» [Саллюстий. Письма к Гаю Юлию Цезарю о государственных делах. Письмо второе. 1,4-7]. После завоевания Галии ко всем покорявшимся галлам Цезарь относился весьма милостиво.
Одухотворенное солнце выступает как мироподатель, и о Цезаре складывалось мнение как об особом типе умиротворителя. Цицерон в одном из своих обращений к Цезарю сказал, что ему пришлось вести гражданскую войну только для того, чтобы защитить свои права и достоинство: "Было ли у тебя какое-нибудь иное стремление, когда ты вел войну, кроме стремления отразить бесчестие? Чего добивалось твое непобедимое войско, как не защиты своего права и твоего достоинства? А когда ты стремился заключить мир, то ты стремился к согласию с преступниками или же с честными гражданами?" [Цицерон. «Речь за Лигария». 16].
Но более всего уподобляет Цезаря солнцу непокоренность и слава. Как солнце торжествует каждое утро над мраком, так и Цезарь одерживал постоянные победы над врагом, приобретая бессмертную славу. В древнеримской традиции каждой военной победе придавался особый священный смысл. Полководец, одержавший победу над врагом, представлялся носителем особой мистической силы, облекающей его в героическую «божественность». Это было свойственно и древнегреческой традиции. Так, согласно древнегреческой мифологии, Геракл принял от богини победы Ники венец, который ввел его в круг олимпийских небожителей.
Главной военной заслугой Цезаря перед Римом признано покорение Галии и отражение германцев, представлявших значительную угрозу для его безопасности. Цицерон так сказал об этом: «Он добился полного успеха в решительных сражениях против сильнейших и многочисленных народов Германии и Гельвеции; на другие народы он навел страх, подавил их, покорил, приучил повиноваться державе римского народа; наш император, наше войско, оружие римского народа проникли в такие страны и к таким племенам, о которых мы дотоле не знали ничего — ни из писем, ни из устных рассказов, ни по слухам. Лишь узкую тропу в Галлию до сего времени удерживали мы, отцы-сенаторы! Прочими частями ее владели племена, либо враждебные нашей державе, либо ненадежные, либо неведомые нам, но, во всяком случае, дикие, варварские и воинственные; не было никого, кто бы не желал, чтобы народы эти были сломлены и покорены. Уже с начала существования нашей державы не было никого, кто бы, размышляя здраво об интересах нашего государства, не считал, что наша держава более всего должна бояться Галлии» [Цицерон. Речь о консульских провинциях. 13,33]. Но Цезарь не только покорил Галлию оружием, но своими на редкость мудрыми разносторонними распоряжениями окончательно подчинил ее римской власти.
Современники Цезаря рассказывали, что как-то «в Испании, читая на досуге что-то из написанного о деяниях Александра, Цезарь погрузился на долгое время в задумчивость, а потом даже прослезился. Когда удивленные друзья спросили его о причине, он ответил: «Неужели вам кажется недостаточной причиной для печали то, что в моем возрасте Александр уже правил столькими народами, а я до сих пор еще не совершил ничего замечательного!» [Плутарх. Цезарь (Александр и Цезарь). 11]. В дальнейшем в древнегреческой и древнеримской историографии нередко образ Цезаря представлялся в сравнении с образом Александра Македонского. Можно сказать, что схожесть личностных качеств и славных деяний и македонского, и римского завоевателей более, чем очевидна. В знаменитых сравнительных жизнеописаниях древнегреческого историка Плутарха есть и их объединенные под одним общим названием «Александр и Цезарь» две отдельные биографии.
Личность Александра Македонского как историческая, так и полулегендарная, неразрывно связана с солнечным мифом. Еще Пердика, родоначальник династии македонских царей, к которой принадлежал и великий завоеватель, принял солнце в качестве символа своей власти. Когда родился Александр, бушевала страшная буря, свидетельствовавшая, согласно древним верованиям в предзнаменования, о появлении на свет будущего великого героя. Царица Олимпиада, его мать, была уверена в том, что родила сына бога, и посвятила новорожденного солнечному богу Амону. В битве на берегах реки Граник, как гласит легенда, за спиной царя Александра все время светило солнце, ослепляя врагов македонского завоевателя. Наконец, в Египте жрецы нарекли его сыном бога Амона. После завоевания Вавилона и ознакомления с учением Заратуштры увлечение солнечным мифом придало военным походам Александра в Иране особый духовный смысл. Завоевание Бактрии и Согдианы, где, как предполагают, проповедовал солнечный пророк, может рассматриваться и как присвоение его духовного наследия.
Кроме стремления к власти и славе, что само по себе не относится к ряду положительных, «солнечных» качеств, и Александр и Цезарь прежде всего выделяются непревзойденностью своих природных дарований. Древнеримский историк Аппиан пишет о Цезаре: «счастливейший человек во всех отношениях, гениальный, широкого размаха, справедливо сопоставляемый с Александром». В общем, сравнивая двух великих завоевателей, более всего приходится говорить о них как о величайших полководцах. Они, как отмечает Аппиан, «воинственны, быстры в проведении своих решений, отважны в опасностях, не щадили своего здоровья и не столько полагались на стратегию, сколько на решимость и счастье». О македонском завоевателе Плутарх пишет: «В боях Александр подвергал себя множеству опасностей и получил несколько тяжелых ранений… (он- Д.И) стремился дерзостью одолеть судьбу, а силу – мужеством, ибо он считал, что для смелых нет никакой преграды, а для трусов – никакой опоры» [Плутарх. Александр (Александр и Цезарь).58].
«Прибыв оттуда (из Сирии – Д.И.) в Азию, – добавляет Плутарх, – Цезарь узнал, что Домиций разбит сыном Митридата Фарнаком и с немногочисленной свитой бежал из Понта, а Фарнак, с жадностью используя свой успех, занял Вифинию и Каппадокию, напал на так называемую Малую Армению и подстрекает к восстанию всех тамошних царей и тетрархов. Цезарь тотчас же выступил против Фарнака. С тремя легионами, в большой битве при городе Зеле совершенно уничтожил войско Факнака и самого его изгнал из Понта. Сообщая об этом в Рим одному из своих друзей, Матию, Цезарь выразил внезапность и быстроту этой битвы словами: «Пришел, увидел, победил». По-латыни эти слова, имеющие одинаковые окончания, создают впечатление убедительной краткости» [Плутарх. Цезарь (Александр и Цезарь).50].
И Цезарь, и Александр не только сами отличались храбростью, но и своим ярким примером в духе воинской доблести воспитывали воинов, которые были им необыкновенно преданы. Плутарх пишет: «Он (Цезарь – Д. И.) пользовался такой любовью и преданностью своих воинов, что даже те люди, которые в других войнах ничем не отличались, с непреодолимой отвагой шли на любую опасность ради славы Цезаря. Примером может служить Ацилий, который в морском сражении у Массилии вскочил на вражеский корабль и, когда ему отрубили мечом правую руку, удержал щит в левой, а затем, нанося этим щитом удары врагам в лицо, обратил всех в бегство и завладел кораблем» [Плутарх. Цезарь (Александр и Цезарь).16]. Также, как и Цезарь, Александр Македонский отличался щедростью и милосердием к своим врагам.
Цезарь неудержимо следовал на Запад, как Александр – на Восток. Присоединение Галии к Риму и прочие военные победы Цезаря в Западной Европе представляются как завоевания величайшей значимости, причем как в древности, так уже и новое время. По-мнению великого древнеримского поэта Вергилия, ничего подобного, начиная с первых латинских царей Альбы-Лонги, римская история не знала. Свое восхищение Юлием Цезарем он вложил в уста самого Юпитера:
«Отрок Асканий … (назовется он Юлом отныне, --
Илом был он, пока Илионское царство стояло), --
Властвовать будет, доколь обращенье луны не отмерит
Тридцать великих кругов; перенесши из мест лавинийских
Царство, могуществом он возвысит Долгую Альбу.
В ней же Гекторов род, воцарясь, у власти пребудет
Полных трижды сто лет, пока царевна и жрица
Илия двух близнецов не родит, зачатых от Марса.
После, шкурой седой волчицы-кормилицы гордый,
Ромул род свой создаст, и Марсовы прочие стены
Он возведет, и своим наречет он именем римлян.
Я же могуществу их не кладу ни предела, ни срока,
Дам им вечную власть…
…Года пролетят, и время настанет
…………………………………………………………….
Будет и Цезарь рожден от высокой крови троянской,
Власть ограничит свою Океаном, звездами – славу,
Юлий – он имя возьмет от великого имени Юла».
[Вергилий. Энеида. Кн.1, 267-288]
Более реалистичный Плутарх конкретизирует это таким образом: «Поход против британцев доказал исключительную смелость Цезаря. Ибо он был первым, кто вышел в Западный океан и переправился с войском через Атлантическое море, кто расширил римское господство за пределы известного круга земель, попытавшись овладеть островом столь невероятных размеров, что многие писатели утверждают, будто его и не существует, а рассказы о нем и самое его название – одна лишь выдумка» [Плутарх.Цезарь (Александр и Цезарь). 23]. А Т. Моммзен возвышает значимость этих походов до общеевропейского вневременного уровня: «Одновременно с завоеванием Галлии римские легионы более или менее успешно действовали в Далмации, по границам Македонии и даже по нижнему течению Дуная. Но завоевание Галлии далеко превосходило по своему значению все подобные столкновения: оно является важнейшим фактом в истории всех европейских народов. Цезарь отразил и почти на 500лет отсрочил то передвижение еще полуварварских германских племен, которое совершилось в 5 веке. Этим он дал время эллино-римской культуре так распространиться и, главное, так укрепиться в массе населения, что новые народы уже не смыли этой культуры, а, наоборот, сами ей поддались и ее усвоили. Без дела Цезаря наша современная культура была бы оторвана от эллино-римской, блестящие результаты классической культуры остались бы нам столь же чуждыми и далекими, как теперь остаются нам далеки и чужды культуры Индии или Вавилона, и европейская цивилизация, все умственное развитие европейских народов шло бы несравненно медленнее, было бы беднее содержанием и однообразнее по формам, и тысячелетние усилия всех европейских народов на поприще наук и искусства все-таки не дали бы многого прекрасного, что возросло на прочном и блестящем основании, какое представляет собою эллино-римская культура»{9}.
Ранее, за три столетия до небывалого расширения римского государства Александр Македонский основал дотоле небывалую в истории древнего мира по своей величине и могуществу империю. «То, что за его смертью последовал быстрый развал системы, доказывает не то, что она была нежизнеспособна, а то, что только Александр мог ее создать и обеспечивать ее существование. Его последователи, сознавая, что им это не под силу, быстро умерили свои аппетиты, соизмерив их со своими возможностями. Но образ вселенской монархии не пропал. Позже он будет воспринят Августом в адаптированной к новому времени форме, и Римская империя в значительной степени станет воплощением мечты Александра. И это прекрасно чувствовал создатель «Большой камеи Франции» («Камея Тиберия»), хранящейся В Кабинете медалей (Парижская национальная библиотека): над царственной четой- Тиберием и Ливией- обожествленный Александр в персидском одеянии парит в эмпиреях рядом с Августом, изображенным в сиянии славы, передавая правление миром своему далекому преемнику»{10}.
Восстановление царской власти в республиканском Риме между прочим требовало и значительное расширение восточных границ державы. Республика не справлялась с управлением эллинистическими провинциями. Объединить Запад и Восток могла только монархия. И Риму в решении этой задачи мог помочь опыт управления восточными странами преемников Александра Великого.
Среди своих подданных восточные цари греческих династий усиленно насаждали и надолго утверждали собственный царский культ, воплощавший возвышенную идею нового эллинистического государства. Особые религиозные обряды должны были подымать авторитет царской власти. Этот культ вместе с другими политическими институтами эллинистического Востока был унаследован и получил дальнейшее развитие в Римской империи. В правление императора Домициана (81-96 гг.) устанавливается римское самодержавие по типу восточных эллинистических монархий. «До самого конца империи Восток оставался впереди Запада, который господствовал над ним лишь политически, но не экономически и не культурно. С этой точки зрения мы можем утверждать, что Рим, так сказать, извне примкнул к эллинистическо-восточному миру, и что завоевание Западной Римской империи германцами было как бы отторжением его от более древнего, чем он, исторического мира. Не даром же и центр политической жизни около 300 г. переносится из Италии на берега Босфора, где возникает скоро «Новый Рим» на месте древней греческой колонии Византии, которая и продолжает в течение всех средних веков традицию основанной старым Римом империи»{11}.
Не сохранилось сведений о каком-нибудь особом отношении Цезаря к Востоку, но, что интересно, с 45г. до Р.Х. в Риме он ввел солнечный календарь, уже существовавший в Египте. Этот календарь стал называться «юлианским».
Накануне самого дня его смерти «в курию Помпея влетела птичка королек с лавровой веточкой в клюве, преследуемая стаей разных птиц из ближней рощицы, и они ее растерзали. А в последнюю ночь перед убийством ему привиделось во сне, как он летает под облаками, и потом как Юпитер пожимает ему десницу» [Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Кн.1,81] {12}. Даже сама трагическая кончина Цезаря освящена солнечной символикой: он «умирает от руки Брута, подобно Зигфриду в песне о Нибелунгах, умирающему от руки Гагена, и, падая под множеством ударов, обагренный кровью, он завертывается в тогу, чтобы умереть во тьме»{13}.
После его смерти «из сверхъестественных же явлений самым замечательным было появление великой кометы, которая ярко засияла спустя семь ночей после убийства Цезаря, а затем исчезла, а также ослабление солнечного света. Ибо весь тот год солнечный свет был бледным, солнце восходило тусклым и давало мало тепла. Поэтому воздух был мутным и тяжелым, ибо у солнечной теплоты не хватало сил проникать до земли; в холодном воздухе плоды увядали и падали недозрелыми» [Плутарх. Цезарь (Александр и Цезарь. 67].


ПРИМЕЧАНИЯ

{1} Род – союз потомков одного и того же родоначальника.

{2} Каждый знатный римлянин имел три имени: nomen (собственное имя), praenomen («пред-имя», относящееся к роду) и cognomen (прозвище, определяющее семью).

{3} Может быть, поэтому император Гальба начинал свое фамильное древо с Юпитера.

{4}. Во времена древней монархии первое место в жреческой иерархии принадлежало царю. Тогда он назывался "священный царь", Rex sacrorum.

{5} Фортуна – богиня судьбы и счастливого случая. Ее культ был введен древним царем Сервием Туллием, который по велению Фортуны, будучи сыном рабыни, стал царем. Фортуна присутствует на монетах практически всех императоров с различными эпитетами: «Фортуна величественная», «Фортуна счастливая», «Фортуна победоносная», «Фортуна римского народа».

{6} Он стал лауреатом Нобелевской премии в области литературы за 1902г. за труд «Римская история».

{7} Моммзен Т. История Рима.

{8} Там же.

{9} Там же.

10}Шаму Ф. Эллинистическая цивилизация, М., 2008, стр.49.

{11}Кареев К. Монархии Древнего Востока и греко-римского мира, СПб., 1913, стр.198.
{12} Лавр признавался священным деревом бога солнца Аполлона, лавровый венок – символом победы и славы в древнем Риме. В республиканский период римской истории этот венец в церемонии римского триумфатора венчал голову триумфатора. Это считалось почестью, достойной богов. Помпезную форму этой церемонии римляне переняли у этрусков, которые в полководце, одержавшем блестящую победу, видели воплощение самого бога неба Тини. В императорскую эпоху этот венец получает уже значение высшего знака императорской славы.

{13} Тайлор Э.Б. Первобытная культура, М., 1989, стр.152.