«Меня зовут Мария, я из Франции» – это единственная фраза, которую оставила о себе потомкам великая поэтесса конца XII – начала XIII веков, и по ней в литературоведении с 1820 года, когда ее драгоценные «Двенадцать повестей» впервые были опубликованы, она получила имя. О том, что она прибыла в Англию (где и жила при дворе короля Генриха II и королевы Альенор Аквитанской), свидетельствует лишь ее бретонский диалект; сюжеты же ее «повестей» всецело принадлежат миру кельтской истории и мифологии. Вот уже почти двести лет книга Марии Французской входит в сокровищницу европейской литературы, однако по сей день на русском языке были опубликованы лишь 3–4 повести, притом в малодоступных изданиях. Вероника Долина, пересказавшая лэ Марии Французской русскими стихами, открывает читателю мир бретонских легенд, от которого и по сей день веет свежестью.
ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
Пришло время рассказать об этом. Не знаю, как справлюсь.
Эти переводы – надолго, на много лет отложенная, отодвинутая интрига.
Я обнаружила «Лэ Марии Французской» очень давно, в школьные еще годы, фрагментарно, в каких-то учебниках. Марию Французскую по-русски изредка печатали с начала двадцатых годов ХХ века. Возможно, потрудившись, можно было бы восстановить, где именно, когда, кто и что переводил. Но «моя» Мария Французская оказалась именно моей сразу же, а впечатление от ее повестей стало пожизненным, как заключение.
По преданию, Мария Французская жила и сочиняла при дворе Альенор Аквитанской. Писала «для своего короля». Точнее, для Генриха II: на старинной гравюре именно ему она подносит рукопись своей книги. Возможно, что и так: Генрих Плантагенет по прозвищу «Короткий Плащ», основатель династии Плантагенетов, был английским королем, мужем Альенор, и среди их детей были короли – от Ричарда Львиное Сердце до Иоанна Безземельного. У Генриха было много титулов, и первым среди них – после «король Англии» – подчеркнуто стояло: «Герцог Нормандии». Хотя благодаря браку с Альенор под его властью находилась практически вся нынешняя часть Франции, в том числе, конечно, и Нормандия. Альенор, кстати, была внучкой герцога Аквитании, великого трубадура Гильома IX, которого нередко зовут «Вийоном XII века». Поэзию в те времена ценили очень высоко. А дарование Марии Французской, судя по всему, высоко оценили многие ее современники.
Я уже не раз побывала на развалинах замка Альенор в городке Домфрон, в Нормандии. Ничьих следов там не обнаружила. А перевести текст мне стало просто необходимо.
Итак, это – цельная конструкция из 12 лэ (баллад) и пролога.
1. «Гижмар» – фантастическая повесть со сказочными аксессуарами (говорящая лань, самоходный корабль, заговоренная рубашка), близкая к истории Тристана и Изольды. Имя героя можно попытаться расшифровать – кроме бретонского происхождения, не откинешь латынь и французский. Вероятно, оно означает Бедняга, Бедолага, и, кстати, всюду намеки не на злоключения, а на незаинтересованность в дамах; все его раны как-то неспроста.
2. «Эквитан» – что-то вроде фарса с грозным юмором, а имя героя сообщает о том, что он был, натурально, весьма совестлив, не труслив, а вот именно стыдлив, для короля это незаурядно. Похоже, имя Эквитан происходит от «уравновешенный, компромиссный». Ну, плюс Аквитания, плюс «аква», любителю средневековья хорошо знаком «Фарс о лохани».
3. «Ясень» – это классическая история о близнецах. В литературе предание прирастает и «Беляночкой и Розочкой», и «Легендой о близнецах» Цвейга, и «Двенадцатая ночь» Шекспира тоже тут.
4. «Бисклаврэ» – насколько можно расшифровать, это причудливое для нашего слуха имя означает «двуликий» или, по-русски, именно «оборотень». Наверное, излишне указывать на «Аленький цветочек» Аксакова, на все вариации «Красавиц и Чудовищ», – это очевидно. Вервольфы и гару изобильны во всех мифологиях. Проспер Мериме написал своего «Локиса» будто на материале литовской сказки. «Бисклаврэ» – оригинальный сюжет мелюзинного рода, правда, двойную жизнь ведет мужчина, а не дама-фея. И он не погибнет от руки человеческой, как это было с Мелюзиной. Предателей накажут, герой уцелеет. А тайны свои надо охранять; все уж очень хрупко, между нами говоря.
5. «Ланваль» – единственная повесть из артуровского времени. Герой присутствует за Круглым столом, его следы обнаруживаются и в списке рыцарей, и в реальной Бретани. Рыцарь попадает в обольстительный плен царицы иных миров. Пушкинская «Сказка о Золотом Петушке» приветствует нас, да и Шехерезада тоже. Лояльности верноподданической тут нет никакой: Артур глуп и жесток, а Гиневра отвратительно, не по-королевски коварна. Зато появляется Авалон – туда-то Ланваля и эвакуируют, от беды подальше.
6. «Влюбленные» – вневременная универсальная история о тех, кто шел, да не дошел, был слишком простодушен и чист. Чтобы выжить и остаться с выигрышем, следовало схитрить. Оказывается, не все на это способны. Кстати, юноша командируется в Салерно, а это тогда – нормандский городок с развитой собственной фармакологией, оттуда и тонизирующий напиток в кувшинчике...
Это единственная нормандская повесть у Марии Французской. Похоже, этот холм, неподалеку от города Эвре, существует. К тому же, сказку Ш. Перро «Гризельда» считают происходящей от этой повести. Овдовевший король влюбляется в дочку – довольно скоро сказители закроют эту небезупречную тему, появятся «Белоснежка», «Мертвая царевна с семью богатырями». Промежуточная фигура злой мачехи прикроет исторический грех короля-отца.
7. «Йонек» – это бретонское имя. Яник, Янник вообще часты, а это, возможно, вариант Иоанна. Рыцарь-птица и в «Финисте-ясном соколе» рыцарь. А героя повести зовут иначе – Мулдумарек. Он тоже существо, живущее в двух мирах, а все же сказание о нем – не мелюзинного цикла. Он не стремится жить среди людей, знает, что они опасны. Его мир четко очерчен, выписан с деталями, и это «нижний мир». Похоже, из судьбы и имени его исходя, что он из падших ангелов. Сказочница XVII века Мадам д’Онуа написала свою «Синюю птицу» по мотивам «Йонека».
8. «Соловей» начинается с трогательного разъяснения автора того, что бретонское слово «аостик» она не променяет на французское «россиньоль» или английское «найтингэйл». Чуть помедлив, поэтесса возвращается к нежному «аостик». Это маленькая поэма о нравах жизни города, где дома – вот беда-то! – стоят стена к стене. Поэмка проста, да не очень, и в ней вновь отсыл к Тристану и Изольде.
9. «Милон» – это имя встречается среди рыцарей Круглого Стола. История младенца, отданного на воспитание, пущенного «по волнам», отодвинутого отцом и матерью до лучших времен – этих сюжетов не счесть: от Моисея, через Мольера, Шекспира, да и пушкинская «Сказка о царе Салтане» встроится, хоть дитя отправили не в одиночку, а с мамой. Как зовут юного рыцаря, так и не выясняется, а Милон – имя героического отца. Между прочим, отец Роланда тоже звался Милоном и был родич Карлу Великому.
Имя премудрой матери, отправившей младенца в ссылку на 20 лет, тоже остается неизвестным, по прихоти автора. Присутствует волшебный лебедь, который носит любовникам почту эти самые 20 лет, жалкая участь птицы из баллады «Соловей» его минует. Вообще, у этой странной семьи все будет хорошо.
10. «Несчастный» – это курьезный средневековый (а может, и актуальный?) эпизод о невольном дезертирстве, о человеке, попавшем в неловкое положение. Мне кажется, скорее так, чем считать это повестью о капризной красавице, возможно, королеве Альенор, или о графине Шампанской. Чуть анекдот, чуть поклон рыцарству с его догматами. Не с чем, пожалуй, и параллель провести, это какой-то капитан Тушин из «Войны и мира».
11. «Жимолость» – единственная вещь Марии Французской, представленная во всех антологиях, хрестоматиях средневековой литературы. Это изолированный фрагмент из «Тристана и Изольды», извлеченный поэтессой, по ее словам из рукописей, из старых книг. Отчего-то именно встреча влюбленных в лесу, кульминация их отчаяния привлекла внимание автора. Возможно, собранная в этом эпизоде пороховая энергия боли и безвыходности впрыснула в строки «Жимолости» нечто, что многих и многих притягивает к этим стихам по сей день. Автор терпеливо разъясняет слово «шеврофей» – козий листик по-русски, приводит английские «готлиф», перевод тот же, а нам достается загадочное ботаническое «жимолость».
12. «Элидюк» – это даже небольшой стихотворный роман, полифонический вполне: внутри него есть и «Гижмар» с таинственными плаваниями, и «Влюбленные», где король-отец неравнодушен к дочке, и Милон с его воинскими заслугами, и «Жимолость» с лесным колдовством. Но это абсолютно самостоятельный сюжет. Множество мужчин всех эпох примут эту историю близко к сердцу. А имя Элидюк вновь подает нам знак: это, пожалуй что, «избранный» и «изгнанный» в одном лице.
Что-то из моих комментариев покажется наивным, что-то забавным.
* * *
Для меня нет сомнений в том, что сказочные повести в стихах Марии Французской – одно из первых подлинно литературных событий старинной, очень старой Европы. Обольстительная складность, мед для переводчика. Я даже взламывала эту чуть монотонную музыку синкопами и секвенциями.
Ее усмешка, твердая рука драматурга, простоватые с виду «входы и выходы» каждой из баллад, ее доверительные отношения с высшим и низшим миром – все это было вне поля зрения тех, кто читает только по-русски.
Магическая реальность – так издавна это называется, и поэтесса была не сказочница, не фольклорист, а рассказчица. Пересказчица даже: она ведь перевела с латыни эти старые бретонские сюжеты, выбрав их из старых книг, потрудившись, видимо, в скрипториях. Так она пишет. Перевела она их на свой старофранцузский язык. Отчего? Я не знаю. Возможно, нуждалась в поддержке магией. Какой магией?
Настоящей, литературной, рифмованной.
Есть в мире Европа. Есть в Европе Франция. Там есть Бретань. Множество сказок там лежит, где их положили очень давно. Корабли там заходят в бухты; контур побережья таков, чтобы спрятаться, как кораблик Гижмара.
А люди там живут, дети ходят в школы, по некоторым признакам.
В книжных магазинах продают карты местности – для тех, кто...
* * *
Моя пожизненная спутница, моя Мари де Франс кое-что завещала нам и, как всегда, сделала это тихим голосом, гибко, между сказочными строчками:
* читать и почитать старые книги;
* литературную работу делать тщательно и упорно;
* выбирать лучшее из того, что предлагает реальность, для высшей цели;
* обрабатывать и пересказывать, рифмовать и импровизировать, осваивать старинный сюжет как свой собственный, быть его хранителем.
Литературное изделие живет неправдоподобно долго, в некоторых странах особенно; в десятки раз дольше каждого из нас.
Полюбит ли мой современник, говорящий и читающий по-русски, этих героев, их приключения?
Кое-что рискованно, кое-что очень по-моему.
Дело в том, что давно уж «нет в мире короля, которому смогу все песни перепеть, что в сердце берегу».
Вот они – эти двенадцать.
Вероника Долина
~ ПРОЛОГ ~
Уж если дал Господь
Таланта и ума –
Не стоит избегать
Ни чтенья, ни письма.
Увидел – записал.
И смотришь – семена
Уже взошли, цветут,
Прошли сквозь времена.
Услышал – повтори.
А тот, кто рядом был,
Не слышал ничего.
Что помнил – все забыл.
А ты-то видел знак –
Луч солнца, например.
Вергилий делал так
И старенький Гомер.
Для тех, кто слаб умом,
Приходится творить.
Им надобно сказать
И трижды повторить.
И ключик повернуть
В заржавленном замке –
Чтоб звякнул бубенец
На самом языке.
Взяла – перевела
Я все на тот язык,
Который вам знаком,
И всяк к нему привык.
Пусть многие брались –
Иных давно уж нет…
Слова еще нашлись,
Да потеряли цвет.
И вот я принялась
За сказочки в стихах –
Чтоб не перевелась
История в веках.
Чтоб шел за ночью день,
Чтоб миром Бог владел,
Чтоб знала место тень,
А демон – свой предел.
Нет в мире короля,
Которому смогу
Все песни перепеть,
Что в сердце берегу.
А если уж найду
Мужчину без грехов,
Тотчас ему отдам
Тетрадь своих стихов.
…Кому ж не дал Господь
Таланта и ума –
Пусть избегает хоть
И чтенья, и письма.
~ ЙОНЕК ~
Уж раз принялась я баллады плести –
И эту тоже мне не обойти.
А вы, дорогие, послушать должны
Все старые сказки моей страны.
Будет вам время, чтоб петь и плясать.
Но пора и о Йонеке рассказать.
О том, как родился и от кого,
О тех, что были и до него.
Причудливы нашей судьбы пути:
Мать должна отца нам найти,
Прежде чем нам появиться на свет…
Еще найдет ли, а вдруг и нет?
Отцом ему стал не имярек,
А таинственный рыцарь Мулдумарек.
* * *
Жил в Бретани один сеньор.
Правил в Кэрване он с давних пор.
Город стоял у края земли,
Где корабли величавые шли.
Правитель был уже очень стар,
Но кое о чем подумывать стал.
Он вдруг заметил, кругом поглядев,
Множество юных прекрасных дев.
А что же девицам без дела бродить,
Когда наследника можно родить?
Будет кому оставить страну,
Будет кому вести войну.
Хоть вроде война-то еще не близка…
Но надо невесту найти пока.
Чтобы девица была умна.
Чтобы подруг превзошла она
Нежной изысканной красотой…
В общем, чтоб дева была святой.
Нашли такую и привели:
В том небольшом уголке Земли,
Между Ирландией и Бретанью,
Лучшую, что отыскать могли.
Господи Боже! Зачем? Отчего
Отдали девушку за него?
Что понимает он в юных красотках?
Всем же известно, что ничего.
И вот уже в башне заточена,
Живой души и не видит она,
Со старой и вдовой, на все готовой,
Сестрою мужа, не знающей сна.
Может, служанок там был целый полк.
Ну, и какой от этого толк?
Вместо веселых и славных подружек –
Вредная баба, седая, как волк.
* * *
Так и живут они целых семь лет.
Впрочем, наследника нет и нет –
Из башни проклятой не выходя,
Солнца не зная, не видя дождя.
А также никто не видит, чтоб муж
Женушку навещал. К тому ж
Она все бледнее, все холоднее –
Чахнет живое среди мертвых душ.
…В начале апреля каждый год
Птицы поют и жасмин цветет.
Старый сеньор на охоту отправился –
Может, хоть что-нибудь произойдет?
Плачет несчастнейшая госпожа:
В чем я повинна, простая душа?
Хищник не выпустит мышь беззащитную…
Как же мне, мышке, и жить не дыша?
Мать и отец, дорогие мои,
Как же вы сделать такое могли?
Как же вы отдали душу безвинную
Злыдню зловредному из-под земли?
Те, кому выпало злыдня крестить!
Что б вам в огонь его не опустить,
Чтобы не жил он между живыми –
Тот, кого Бог не желает простить?
С детства я слышала между людей
Сказку, где рыцарь сильней, чем злодей.
Где ж эта сказка волшебная, детская?
Рыцарь не едет к даме своей!
* * *
Только окончила плакать она –
Там, где с решеткой сомкнулась стена,
Черная птица, огромная, мощная,
Крыльями бьет у задвижки окна.
Ястреб влетает и пал перед ней.
Машет крылами сильней и сильней,
Тонким ремнем его лапы опутаны,
Желтые очи глядят все ясней.
Дивное диво приходит в твой дом –
Будь же готова участвовать в нем.
Это не ястреб в окошко колотится,
Прибыл твой рыцарь, нашелся с трудом.
Милая дама, взгляните сюда!
Ястреб влетел – небольшая беда.
Рыцарь ворвался – вот это событие.
Этот едва ли уйдет без следа.
Милая дама, давно я смотрю,
Как вы встречаете в башне зарю.
Будем же вместе встречать ее до смерти!
Это как рыцарь я вам говорю.
Друг дорогой, ты не птица уже.
Сядь-ка поближе к своей госпоже.
Примешь ли, друг мой, святое причастие,
Как полагается божьей душе?
Добрая дама, скажу без стыда:
Сердцем Создателя знал я всегда.
Если приму я немедля причастие,
Станешь мне милой подругою? – Да.
Да – говорю и еще повторю.
Вместе, мой ястреб, мы встретим зарю.
Тетушка! – кличет. – Зовите священника.
Кашляю я, в лихорадке горю.
Тетка испугана: Милая дочь!
Где тут священник? На улице ночь.
Но неужели вы так заболели,
Что лишь молитвою можно помочь?
Тетушка, я задыхаюсь уже…
Холодно сердцу и смутно душе.
Ах, приведите скорее священника
Вашей измученной госпоже!
Тетка, от страха меняясь лицом,
Все ж за святым посылает отцом.
Тот появился со всем, что положено –
Рыцарь все принял, и дело с концом.
Господи Боже! Ну что за игра?
Если уж даме открыться пора –
Что за охота выдумывать что-то,
Чтобы себя не стыдиться с утра?..
* * *
…Милая, вся ты подобна лучу.
Я расставаться с тобой не хочу.
Даже без имени, только зови меня –
Кликни, я тотчас к тебе прилечу.
– Страшная тетка сидит и сидит.
Страшная тетка глядит и глядит.
Верит моей лихорадке, проклятая,
Или же все же за нами следит?
Слова не скажет, вечно молчит,
Палкой своей суковатой стучит.
Как я боюсь ее, ведьму носатую –
Выследит, выдаст нас, разоблачит…
Ну, вот уже и улетел кавалер молодой.
Дама, плеснувши в лицо себе чистой водой,
Веселая, свежая, красивее прежнего,
Учится жить между радостью и бедой.
Часто к ней друг прилетает, стучит в окно.
Прочее время она читает, мечтает – не все ль равно,
Что у тебя за дела, если есть уговор с судьбой.
Впрочем, краса ее вновь расцвела, сама собой…
Эту красу замечает, однако, старенький муж.
Что за причина? Он ищет знака. Сестру, к тому ж,
Расспрашивает: что, если она скрывает невидимые следы
Того, кто в его саду бывает, срывает его плоды?..
Сидят старик со старухой,
Гадают два старика…
А над башней, любви порукой –
Полет, полет ястребка.
* * *
Двух дней еще не проходит, но с этой самой поры
Муж ищет, и муж находит ключ для своей игры.
Будто бы едет в столицу, где при смерти его мать.
Но оставляет сестрицу – слушать и понимать.
Ставит он ногу в стремя – старый, хитрый дракон.
А у жены – свое время, собственный свой закон.
Все увидала старуха, спрятавшись в уголке:
Как ворковали глухо они на своем языке,
Как, разорвавши тучи, он проникал в ее плен –
Трогательный, могучий, как спал у ее колен.
И маленькие причуды, что каждый изобретал,
Как прилетал, откуда, и как потом улетал.
И вот он растаял в далях, а дама тихо спала…
Старуха все-все в деталях брату преподнесла.
Все ясно! Тут всем не спится. У каждого свой каприз.
Но, видимо, нашей птице – будет сегодня сюрприз…
Заметил ревнивый старец, расседлывая коня.
Еще мы станцуем танец с женой на закате дня!
Во имя души и тела, во славу моей жены –
Мастера оружейного дела кое-что мне должны…
Не ведаю всех последствий, не все могу рассказать –
Но тысячу острых лезвий желаю им заказать.
Тысяча лезвий острых – для каждого из окон.
Все-таки это мой остров, и мой на нем будет закон.
А тот, кто нарушил грубо покой наших милых жен –
Тот встретит открытою грудью все то, чего стоит он.
* * *
Сегодня пасмурно что-то. Без свиты, совсем один,
Будто бы на охоту отправился господин.
А в башне – и не ложились. И женщина ждет, бледна.
Нет мужа – и осветились два маленькие окна.
Лети ко мне, моя птица! Весь день у нас впереди.
И ничего не случится с тобой на моей груди.
Он слышит и разумеет любви своей пряный зов,
В каждом окне он умеет открыть старинный засов.
Летит – и не хочет битвы. Но люди сегодня мстят –
И лезвия, будто бритвы, на каждом окне блестят.
Он как человек, руками, хватается за ножи,
И не рассказать стихами все раны его души.
Сто раз пронзен, кровоточит, но людям простить готов.
И вот, напоследок, хочет сказать им несколько слов:
Я знал, что это случится со мною в недобрый час.
А все ж нельзя научиться чему-нибудь, не учась.
Любовь моя, ты не будешь скучать обо мне тайком,
Ты скоро меня забудешь с нашим кудрявым сынком.
Как птица и как мужчина хочу, чтоб ты поняла:
Желаю я, чтобы сына ты, милая, родила.
Назвать его следует Йонек – так принцев зовут порой,
И многих чудесных хроник он будет главный герой.
И, вскрикнув, он улетает. Вся в темной крови стена.
И в полный голос рыдает женщина у окна.
…Идет как вдова, бедняжка, по берегу, у воды.
На ней лишь одна рубашка, идет и ищет следы.
По каплям горячей крови, сверкающей будто нож,
По каплям своей любови – ты так далеко зайдешь.
Идет себе понемножку, терзает себя саму,
И капельная дорожка ее приведет к холму.
И шахту насквозь проходит, и тайный огромный склеп.
И выход наверх находит – на ощупь, как тот, кто слеп.
Что там? Городские стены, летящие в высоту,
И рынка веселые сцены, и корабли в порту…
Дальше дорога уводит из красного янтаря –
Страдалица в храм заходит, доходит до алтаря.
А за алтарем буквально – дверь тонкая на петле.
Там дивная опочивальня, вся в шелке и хрустале.
И что же нашла бедняжка? Рыцарь, едва живой.
Он дышит часто и тяжко, но ей кивнул головой.
Ты тут… – говорит. – Ты та же. Но все же, мой друг, беги!
Семейство мое на страже. Господь тебе помоги…
Вернешься обратно к людям и вырастишь нам дитя.
Так часто те, кого любим, уходят от нас, грустя…
Мой милый! Да как вернуться? Там ненависть, ложь, разбой.
Уснуть бы и не проснуться. Позволь умереть с тобой!
Кто перстень мой древний носит,
Найдет потайную дверь.
Твой муж ни о чем не спросит.
Он все позабыл теперь.
А ты нам вырастишь сына,
Красавца и молодца.
Он станет совсем мужчина –
Отдашь ему меч отца.
Случится это не сразу –
Как сон о добре и зле.
Но вы попадете на праздник
В одной далекой земле.
Вас отведут на могилу
Правителя их, мудреца…
И сын мой покажет силу –
Не ниже силы отца.
Теперь уходи, дорогая.
Вот перстень, вот верный меч.
Какая жена другая
Решилась бы пересечь
Свой мир и подземный тоже,
И выстоять как скала?
Сказал – и упал на ложе…
И грянули колокола.
* * *
Как, мой читатель, тут слезы сдержать?
Дама, рыдая, пустилась бежать –
Через долины, через холмы –
Туда, где жили они и мы.
И вправду, муж обо всем забыл.
Любезен с нею, заботлив был.
И небольшое время спустя
Там родилось дитя.
Мальчика Йонеком люди зовут.
В мире сеньор и сеньора живут.
Все же сеньора чувствует: скоро
Тонкую ткань шипы разорвут!
Йонек уже, будто воин, подрос.
Чудно красив, а во взгляде – вопрос.
Будто бы знает: уж в этот-то год
Главное произойдет.
Праздник приходит – Святой Аарон!
Пляшет Бретань и поет Карлеон.
Юный и старый, пара за парой –
Все прибывают с разных сторон.
Наше семейство там тоже нашлось.
Вроде бы вместе, а вроде бы врозь.
Рядом, но с робким потерянным взглядом –
Как бы чего-нибудь вдруг не стряслось!
Их приглашают в аббатство одно –
То, что от города удалено.
Там почитают такого святого,
Что даже имени знать не дано.
Гости туда приезжают верхом,
Старый сеньор и сеньора с сынком.
Господи Боже! Вроде похоже,
Что ей ландшафт этот чем-то знаком.
Вот их приводят в часовню одну.
Надо спуститься, как будто ко дну.
Дама трепещет, сеньор хорохорится,
Юноша бледен, сродни полотну.
Там золотое надгробье, пред ним
Тихо струится светильников дым,
Свет аметистовый… Рыцарь неистовый
Тут упокоился, непобедим.
Шепотом люди расскажут, что кровь
Пролил их гордый король за любовь.
Умер как мученик или святой –
Жертва коварства и злобы пустой.
Так и живут они множество лет:
Нет короля и наследника нет.
Дама зовет к себе сына кудрявого:
Видишь, дитя, сочетанье примет?
Я полюбила отца твоего,
Не понимая почти ничего.
Крепки оковы, укромны альковы –
Так я любила его одного.
Тот, кто сегодня как будто отец –
Он не отец, а ревнивец и льстец.
Он же убийца. Бери же оружие,
Сын. Положи злодеянью конец!
Вот и открылось. И бедная мать
Падает наземь – чтоб больше не встать.
Сколько же лет все скрывала несчастная,
Как же пришлось ей в молчаньи страдать?
Надо ли мне говорить, господа,
Что приключилось со всеми тогда?..
Взмах – и казнен вероломный сеньор,
Тот, кого звал он отцом до сих пор.
Йонек отныне – правитель земли,
Где некогда старые короли
Жили, мечтали, стихи лепетали
И – превращаться в птицу могли.
…Причудливы нашей судьбы пути:
Мать должна отца нам найти,
Прежде чем нам появиться на свет.
Еще найдет ли, а вдруг и нет?..
Отец был у Йонека не имярек –
А рыцарь-ястреб, Мулдумарек.
~ СОЛОВЕЙ ~
Придется рассказать все до одной
Вам сказочки, что были под луной
Придуманы на родине моей.
Но нет нежней, чем эта – «Соловей».
Начну немедля, время уж пришло.
Все знают славный город Сен-Мало.
Чуть меньше городок стоит вдали –
Там жили два сеньора той земли.
Два рыцаря, два истинных бойца.
Один другому заменял отца,
Он был постарше, это не пустяк.
Он был женат, а младший холостяк.
Кто хочет – тратит молодость свою.
А тот, кто старше, пестовал семью,
Ласкал жену, пыхтел, как голубок –
Но это все. Детей им не дал Бог.
Совсем не мелочь – кто с тобой сосед.
Быть может, зелен, а быть может, сед.
В Бретани город – чуть ли не тюрьма,
Так тесно расположены дома.
Да-да, дома, бретонские дома –
Они стоят как книжные тома.
Лишь руку протяни, когда рассвет,
А там соседка или же сосед.
Так вот, о чем я? Ах, о чем – о чем…
Сосед соседкой страстно увлечен.
Все слишком близко: шейка, локоток.
Летит записка, яблочко, цветок.
Да разве можно? Перстенек, чулок…
Ведь муж – таможня, надобен налог…
Муж смотрит хмуро, видит глубоко.
Он муж де-юрэ, это нелегко.
Летят в окошко каждый божий день
Заколка, брошка – им бросать не лень.
Летает почта из окна в окно.
Все оттого, что им не суждено
Касаться тела, родинки считать.
Судьба хотела слабых испытать.
Чуть полночь грянет, только тьма кругом,
Она привстанет – и к окну бегом.
Там, как обычно, милый, в полусне
Горит привычно, как свеча в окне.
* * *
Вот так и бывает: собака лает, ветер носит, спит караул.
Муж изнывает – сидит, зевает, давно бы уснул.
Молчит, не дышит. И что ж он слышит? Свою жену.
Она украдкой, как в лихорадке, бежит к окну.
Вот это дело! Чего ж ты хотела, душа моя?
Я тут потихонечку, у подоконничка жду соловья.
Какой соловей? Здесь, между ветвей – и нет никого!
Он тут, говорю. Я будто горю, не слыша его.
Так ты с соловьем проводишь вдвоем часы у окна?
О да, провожу. Тихонько сижу, где песня слышна…
* * *
Все это не очень мудро и не смешно.
Хмурый муж приходит наутро, глядит в окно:
Не думаю, что соловей тут мог бы петь,
Но надо ловушек между ветвей подвесить успеть.
Смотри, садовник! Вот тут каштаны, вот здесь орех.
Поймай-ка птичек, мой друг-добытчик, поймай их всех.
Смотри, брат, в оба. Мы тут, в Бретани – одна семья.
Но есть особо тебе заданье, насчет соловья.
А что садовник? Подвесил ловушку – поймал уже.
И господин говорит на ушко своей госпоже:
Смотри, дорогая! Я, оберегая тебя от зол,
Поймал эту крошку, что звал к окошку, его я нашел.
Прощай, мучитель. Твой слушатель-зритель был начеку.
А знатная дама – как вечер, так прямо бегом к муженьку!
Чего же он хочет? Он все понимает.
Колотится жилка на потном виске…
А бедная птичка уж не поднимает
Головку в могучем его кулаке.
* * *
Что соловей? Мы совсем забыли
О том, кто жил в соседнем дому.
И бедная дама, убитая прямо,
Крохотный труп посылает ему.
…Рыдала, но выжила и золотом вышила
Иголочкой тонкою по полотну:
Как жили, любили и вместе убили
Созданье невинное, птичку одну.
А что ж молодой человек, влюбленный сосед?
С тоскою глядит он теперь каждой птице вслед.
В последний дар получил бедняга от дамы своей
Шкатулку, где были ни плащ, ни шпага –
а задушенный соловей.
Все это было когда-то в Бретани.
Все это было очень давно.
Но в каждом доме не перестанет
Светиться маленькое окно. Источник:
http://www.vodoleybooks.ru/home/item/978-5-91763-072-4.html