Будущий нобелевский лауреат родился 130 лет

В 1912 году, после окончания реального училища, Пётр Капица поступает в Петербургский политехнический институт, и вместо «благородных» университетских наук типа юриспруденции или филологии, ему пришлось заниматься электромеханикой. Электромеханика и сегодня одна из интереснейших дисциплин: станки и поезда, электролёты и электробусы, сервомоторы и дроны, и новые устройства и машины появляются чуть не каждый день. А представляете, какое огромное поле для деятельности открывалось, когда только предстояло придумать тысячи машин — от электробритвы до плазменного двигателя!

Преподававший в институте Абрам Фёдорович Иоффе сразу приметил талантливого студента и привлёк его к работе в своей лаборатории. Иоффе — ученик Рентгена, убеждённый марксист и патриот России, отклонивший ряд предложений ведущих физиков мира работать за границей.

Начало Первой мировой войны петербургский студент-второкурсник Пётр Капица встречает в Шотландии. Неожиданно? Но всё легко объяснимо. Первый русский ледокол «Ермак» строился в Ньюкасле, где его первый капитан Михаил Петрович Васильев контролировал ход строительства. Инженер-полковник Леонид Капица был близко знаком с ним по морским кронштадтским делам, и они дружили семьями. М.П. Васильев погиб вместе с адмиралом Макаровым на броненосце «Петропавловск» во время Русско-японской войны. А его вдова, у которой сохранились дружеские отношения со строителем «Ермака» Т. Милларом, посоветовала студенту для освоения языка провести каникулы у своих английских друзей. Причём бесплатно, студент платил только учителям английского языка.

А ещё одна причина: в это время на другом конце Англии гостила Надя Черносвитова, милая девушка, которая очень нравилась Петру, и они переписывались, собираясь встретиться в Лондоне. Но грянула война, и Пётр рванулся в Россию.

Время военное, на море идёт война, и до Петербурга (уже переименованного в Петроград) он добирается только в середине ноября. В конце декабря вместе с братом Леонидом он отправился на Западный фронт в составе санитарного отряда Союза городов. Пётр стал водителем санитарной машины, его брат Леонид — санитаром. Но на фронте началось затишье, работы стало мало, и Пётр с мая 1915 года продолжает учёбу в Политехническом институте.

А летом 1916-го, в разгар войны, он оказывается в Китае, приезжает за своей невестой Надей Черносвитовой. В Шанхае, в конторе Русско-Азиатского банка, служил её брат Кирилл, а она отправилась к нему помогать в семейных делах. Пётр привозит Надю из Китая, и 6 августа они сыграли свадьбу в имении отца невесты в Ярославской губернии.

А потом — революции, сначала Февральская, затем Великая Октябрьская, потом эпидемия гриппа-«испанки», которая зимой 1919-20 года убила больше людей, чем война… И в течение одного месяца от «испанки» гибнет вся семья Петра Капицы — его сын Иероним двух с половиной лет, жена и новорождённая дочь Надежда. Умирает и его отец.

Можно только представить состояние молодого человека, внезапно потерявшего отца, любимую жену и двоих детей. Его учитель, академик А.Ф. Иоффе, понимает, что спасти его может только работа, — и включает его в состав делегации учёных, которая направляется в Западную Европу для восстановления разрушенных связей и приобретения приборов и научной литературы. Делегация прибывает в Ревель (ныне Таллин) и полтора месяца ждёт визы в Англию к Резерфорду или в Германию к Рентгену.

Первой приходит английская виза, и стрелки судьбы переводятся на английскую колею. 12 июля 1921 года Капица и Иоффе прибывают в Кембридж, и мэтры договариваются о стажировке Капицы у Резерфорда в Кавендишской лаборатории. Поначалу Резерфорд не хотел принимать Капицу: «У меня занимаются наукой, а не подготовкой революции».

Существует легенда, что в ответ Капица спросил: «А какова точность Ваших научных опытов?» «Где-то в районе десяти процентов», — ответил удивлённый Резерфорд. «Стало быть, при количестве сотрудников в вашей лаборатории в тридцать человек, Вы меня и не заметите», — сделал вывод Капица. То ли оценив находчивость и нахальство стажёра, то ли взвесив, сколько платит за его стажировку Советское правительство, Резерфорд соглашается.

И с 22 июля Пётр Капица начинает работать у Резерфорда. Работает с «остервенением», как он пишет в одном из писем своей матери. А год спустя неприязненно начавшееся знакомство переходит в дружбу. Резерфорд считает Капицу «экспериментатором от бога», а Капица «приклеивает» ему прозвище «Крокодил» — потому что крокодилы пятиться не умеют, движутся только вперёд, — и Резерфорд гордится этим прозвищем.

Сентябрь 1922 года, и два известия застают его на отдыхе во Франции. Советская торговая делегация сообщает, что оплачивать стажировку более не может: нет кредитов. А Резерфорд пишет: «Думаю, что мне, по всей вероятности, удастся решить вопрос с финансами и дать Вам ещё один год в Кембридже». Этот «год» растянется на тринадцать лет и выведет Капицу на орбиту звёзд мировой науки.

А пока он сидит в гостинице в Ницце и пишет матери: «Мамочка, пожалей меня! Ты знаешь, я почти плачу сейчас. Отчего, не знаю. Знаю одно, что всё, всё отдал бы, только вернись Нимка и Надя ко мне. У меня теперь достаточно денег, я путешествую в первом классе, сижу в Ницце в отеле, у меня номер на море, все удобства, ванна и пр. Смотрю в окно — пальмы, бесконечная синь Средиземного моря. Всё есть у меня, а я так одинок, как вот тот корабль в море. Он знает, когда причалит к берегу, я же не причалю ещё долго. Много мне придётся бороться с бурей и непогодой...»

Но жизнь постепенно налаживалась. Он изучал английскую литературу и историю, купил земельный участок на Хантингтон-Роуд и начал строить там дом по собственному проекту. Он был инженером и говорил, что инженер должен быть на 25% художником и свои работы не проектировать, а рисовать. Как принято у джентльменов, он организовал так называемый Капица-клуб — семинары для научной общественности Кембриджского университета. И на этих семинарах побывали все те, чьи имена мы сегодня видим в вузовских учебниках: Альберт Эйнштейн, Нильс Бор, Вольфганг Паули, Вернер Гейзенберг, Поль Дирак и многие другие. Причём обсуждались вопросы не только науки, но и литературы, и искусства.

Налаживалась и личная жизнь. В 1926 году в Кембридж приехал Алексей Николаевич Крылов, знаменитый русский кораблестроитель и математик, при царе — генерал для особых поручений при морском министре Российской империи, а при Советской власти — Герой Социалистического Труда и лауреат Сталинской премии. С ним была и его дочь, Анна Алексеевна, которая жила с матерью в Париже.

Она вспоминала: «Петя сажал меня в автомобиль, и мы ездили по музеям всей Англии. Всегда в пути мы были вдвоём, и, вообще-то говоря, я ждала от него каких-нибудь личных признаний…. День проходил за днём, но ничего не менялось. Так и не сказав ничего личного, Петя пришёл на вокзал проводить нас. Однако через день он появился у нас в Париже, снова посадил меня в автомобиль, и снова начались нескончаемые показы теперь уже французских достопримечательностей. И я осознала — НИКОГДА этот человек не предложит мне стать его женой. Это должна была сделать я. И я сделала это…»

Они поженились в 1927 году, у них было двое сыновей: Сергей и Андрей. Впоследствии оба стали учёными. Сергей был известен всему СССР не только как учёный, но и как ведущий телепередачи «Очевидное — невероятное». А Андрею принадлежит последнее географическое открытие XX века: огромное подлёдное озеро в Антарктиде.

В «доброй старой Англии» в 1934 году всё было тихо и спокойно. А в мире всё явственнее пахло порохом. В январе подписан договор между Германией и Польшей — никто особо не скрывает, что дружат против России. Февраль: профашистская организация «Боевые кресты» во Франции атакует парламент. В ответ коммунисты проводят забастовку с участием 4,5 миллиона человек и 150-тысячную демонстрацию в Париже. В Австрии начинается гражданская война между профашистскими группировками и социал-демократами: гибнет более полутора тысяч человек, победители отменяют Конституцию и запрещают все партии. В Эстонии и Латвии — профашистские перевороты, Пятс и Ульманис запрещают все партии, приостанавливают действие Конституции, вводят жёсткую цензуру. В Болгарии — тоже переворот. В Испании — вспышка гражданской войны, гибнет полторы тысячи человек. В Германии — «ночь длинных ножей», Гитлер провозглашается «вождём и рейхсканцлером Германии». В СССР — участившиеся диверсии на железных дорогах вызывают ответные меры: задержанным дают срок до 6 месяцев, вдоль дорог создают полосу отчуждения.

А в английской компании Виккерс уже разрабатывают дальний бомбардировщик «Уэлсли» — его абсолютный рекорд дальности полёта 3600 км при полной бомбовой загрузке продержался до 1945 года. И его первым боевым применением должна была стать бомбардировка Баку — Англия и Франция готовили нападение на СССР. По иронии судьбы нападение Германии на Францию опередило нападение англичан и французов на СССР...

И в такой атмосфере в 1934 году великому учёному, который беспрепятственно ездил по миру, в том числе ежегодно приезжал из Англии в Россию, не выдали выездную визу из СССР.

В 1935 году П.Л. Капица пишет В.М. Молотову: «...Я твёрдо верю в интернациональность науки и верю в то, что настоящая наука должна быть вне всяких политических страстей и борьбы, как бы её туда ни стремились вовлечь, и я верю, что та научная работа, которую я делал всю жизнь, есть достояние всего человечества, где бы я её ни творил...»

Тема старая, если не сказать — древняя. Учёный Архимед стоил целой армии, его зеркала поджигали корабли, его машины отбивали любые штурмы. Легенда гласит: «Нередко взору открывалось ужасное зрелище: поднятый высоко над морем корабль раскачивался в разные стороны до тех пор, пока все до последнего человека не оказывались сброшенными за борт или разнесёнными в клочья, а опустевшее судно разбивалось о стену или снова падало на воду, когда железные челюсти разжимались». В 2005 году был проведён эксперимент: он показал полную работоспособность машин Архимеда.

В 1896 году выходит роман Жюля Верна «Флаг родины», моделирующий эту проблему.

Как раз в 1934 году выходит пьеса М.А. Булгакова «Иван Васильевич». Помните, кто приходит в восторг от изобретения инженера Тимофеева? Жорж Милославский, которого не интересует история, но очень интересуют возможности проходить сквозь стены.

Из собственного опыта: казалось бы, что может быть общего у нанесения рисунка на стекло или увеличения яркости неоновой рекламы с ракетными технологиями? Но устройство, которое конструировали для простой продукции, повысило качество и снизило себестоимость производства межконтинентальных и космических ракет.

В первые месяцы Пётр Леонидович привыкал жить в новых условиях. Чтобы работать, ему потребовалась Мондовская лаборатория, которая была у него в Кембридже. А если перевезти невозможно — приобрести дубликаты уникальных приборов. И Политбюро тут же выделило 30000 фунтов стерлингов на закупку оборудования.

А потом В.М. Молотов подписывает постановление о создании в составе Академии наук Института физических проблем и назначении П.Л. Капицы его директором. Новому директору предоставляют номер в гостинице «Метрополь» и личный автомобиль. С наступлением тепла начинается строительство институтского лабораторного корпуса на Ленинских горах. После сложных переговоров наших дипломатов с Резерфордом удалось договориться о передаче лаборатории. Бюрократические процедуры заняли ещё почти полтора года, но в 1937 году оборудование и два опытных инженера-монтажника прибыли в Москву.

В 1936 году Анна Алексеевна с детьми приезжает из Англии в Москву. Семья получает коттедж, построенный прямо на территории института. К марту 1937 года строительство института заканчивается, большая часть приборов смонтирована, пересадку с английской почвы на русский чернозём можно считать законченной. При институте начинает работать «капичник» — знаменитый семинар Петра Леонидовича, аналог «Капица-клуба».

В начале 1938 года Капица публикует в журнале «Нейчур» статью о фундаментальном открытии — сверхтекучести жидкого гелия. А институт работает над созданием воздухоразделительных установок для получения кислорода из воздуха на основе криогенного оборудования. В следующем году П.Л. Капица единодушно принимается в действительные члены Академии наук СССР.

С началом войны институт переводится в Казань. Кто догадается, зачем во время войны нужны сугубо мирные воздухоразделительные установки? А нужен кислород — важнейший компонент при производстве взрывчатки. Говорят, что нет ничего практичнее хорошей теории, и в 1942 году начинает работать «Объект №1» — созданная под руководством П.Л. Капицы турбокислородная установка ТК-200 производительностью 200 килограмм жидкого кислорода в час!

Вопрос настолько серьёзный, что в мае 1943 года по его предложению постановлением Государственного комитета обороны создаётся Главное управление по кислороду — Главкислород под руководством Петра Леонидовича, и он получает широчайшие полномочия.

А в 1945-м запускается установка ТК-2000 — это две тонны кислорода, добываемые из воздуха каждые 60 минут! Пётр Леонидович получает звание Героя Социалистического Труда, его институт награждается орденом Трудового Красного Знамени, дополнительно создаётся специальный НИИ кислородного машиностроения.

В 1945—1946 годах разворачивается дискуссия между Капицей и ведущими специалистами по криогенной технике. И вдруг оказывается, что процесс получения жидкого кислорода, разработанный академиком, уступает по эффективности классическим установкам высокого давления. Гром среди ясного неба, но точные цифры неоспоримы. Проект останавливают, установки Капицы разбирают. Но потом гром грянул обратно: для ожижения кислорода процесс Капицы действительно малопригоден, но он очень эффективен для получения газообразного кислорода, а это важнейший продукт уже не для взрывчатки, а для кислородного дутья при производстве стали. Традиционная проблема изобретателей: мало изобрести хорошую технологию, надо ещё найти, где она наиболее эффективна. Так неудачное лекарство от малярии превратилось в очень удачный краситель, неудачное средство для чистки обоев стало пластилином, а не нашедшая спроса пузырчатая плёнка для обоев стала прекрасным упаковочным материалом.

Вечернее сообщение Совинформбюро 12 октября 1941 года: «В течение 12 октября наши войска вели бои с противником на всём фронте, особенно ожесточённые на Вяземском и Брянском направлениях. После упорных многодневных боёв наши войска оставили г. Брянск...»

А в Москве, в Колонном зале, в этот день проходил антифашистский митинг учёных. Выступал и П.Л. Капица, и он сказал, что последние достижения науки в исследовании внутриатомной энергии дали огромные результаты: «Мы ставим вопрос об использовании атомных бомб, которые обладают огромной разрушительной силой».

Это выступление было опубликовано в «Правде» и «Вестнике АН СССР». «Правда» привела более полный текст выступления: «... Атомная бомба, даже небольшого размера, если она осуществима, с лёгкостью могла бы уничтожить крупный столичный город с несколькими миллионами населения». С митинга ведётся репортаж в радиоэфир, о выступлении узнают во всём мире. И когда последовали Хиросима и Нагасаки, и взрыв на полигоне советской атомной бомбы, на Западе сопоставили исчезновение начиная с 1946 года имени Капицы из СМИ, его учёбу у «отца ядерной физики» Резерфорда — и нарекли «отцом советской атомной бомбы», «атомным тузом России», и даже «атомным царём», потому что только он мог дать России атомную бомбу.

 20 августа 1945 года был создан атомный Спецкомитет при Совнаркоме СССР. Не поздно ли спохватились — через две недели после Хиросимы и 11 дней после Нагасаки? Нет, не поздно. Уже давно работала наша разведка в Ок-Ридже, но любые действия по атомным исследованиям в СССР могли поставить под удар и людей, и дело, которым они занимались. А уж после использования американцами бомб можно было не скрываться.

Во главе комитета стали трое: председатель — Лаврентий Павлович Берия, Игорь Васильевич Курчатов был назначен руководителем всех научных работ, Пётр Леонидович Капица отвечал за низкотемпературную технологию разделения изотопов урана.

Сразу скажем, отношения у Берии и Капицы не сложились. И почему — можно понять. Берия не очень доверял Капице: сложись его судьба чуть иначе, он вполне мог бы работать среди английских учёных в Ок-Ридже или Лос-Аламосе, где работал его друг по Кембриджу мистер Ротблат.

И надо вспомнить слова Капицы:

«Я учёный, а учёные подобны артистам: любят, чтобы об их работе говорили, писали, показывали их в кино, военная же тематика секретна. Связаться с ней означает изолироваться, похоронить себя в стенах института…» И его письмо к Сталину: «Я ведь с самого начала просил, чтобы меня не привлекали к этому делу...»

Можно ли было хотя бы намекнуть ему о том, что уже знал Курчатов, — о деталях добытых разведкой американских атомных исследований? Капица предлагал свой проект создания атомной бомбы, но он не совпадал с тем путём, по которому уже прошли собранные американцами со всего мира ведущие учёные. В любом случае Капица был выведен из состава Спецкомитета и не только: его снимают с должности директора Института физических проблем.

Капица обосновался на своей даче в посёлке Николина Гора и создал там домашнюю лабораторию «Изба физических проблем». Как говорится, можно отлучить Капицу от науки, но нельзя отлучить науку от Капицы. Блестящий теоретик, практик и инженер, он не оставляет исследования даже в таких примитивных условиях. От президента Академии наук С.И. Вавилова он получает минимальный комплект лабораторного оборудования и монтирует его на даче. Неожиданно, но он пишет: «Я уверен, что не ошибусь, если скажу, что нигде в мире не было подобной физической лаборатории, какая была у нас тогда на Николиной Горе. Несмотря на скромное оборудование, небольшое количество кадров и на ту хату, где помещалась наша лаборатория, мне никогда так хорошо и плодотворно не работалось, как в этих необычайных условиях».

Но, тем не менее, учёный обращается с письмами к Маленкову и Молотову, описывает проведённые им эксперименты и просит о возможности вернуться к нормальной работе. Но это получилось только после «разоблачения культа личности», а главное, ареста и расстрела Хрущёвым Л.П. Берии. Капица был возвращён на пост директора ИФП, назначен заведовать кафедрой физики и техники низких температур Московского физико-технического института, стал главным редактором «Журнала экспериментальной и теоретической физики».

Он продолжает вести свой семинар, «капичник», где выступают с докладами ведущие физики страны — и не только физики, но и деятели культуры и искусства, учёные из других областей науки, химики, биологи, математики.

В 1978 году академику Капице была присуждена Нобелевская премия по физике «за фундаментальные открытия в области физики низких температур». Но свою нобелевскую речь он посвятил не тем работам, за которые была вручена премия, а новому увлечению — плазме и управляемой термоядерной реакции.

До конца дней Пётр Леонидович не оставлял интереса к научной деятельности и оставался на посту директора Института физических проблем. Скончался от инсульта 8 апреля 1984 года, чуть-чуть не дожив до 90 лет...

А.К. ТРУБИЦЫН

Источник: «Правда»