Прародитель хайку как известно, танка — а конкретнее ее первое трехстишие.
Удивительно рано началось это разделение танка на трех и двухстишия. Оказывается, уже великий поэт танка Сайгё принимал участие в нанизывании строф — а это ХII век.

Танка («короткая песня») — лирическое стихотворение, состоящее из 31 слога с чередованием пятисложных и семисложных метрических единиц (5–7–5–7–7). Поэтика танка, сложившаяся в эпоху раннего средневековья, наиболее законченное выражение имеет в произведениях, вошедших в антологию «Кокин(вака)сю». Как жанр высокой поэзии танка продолжает жить и в современной литературе Японии.

   Один поэт писал первые три строки, другой добавлял две строки, чтобы образовалась танка, но при этом и двустишье и трехстишье должны были читаться и как отдельные стихи. Затем первый поэт или третий писал следующее трехстишье которое бы с предыдущим двустишьем образовывало бы "обратную" танку — то есть сначала читалось новое трехстишье и к нему добавлялись предыдущие две строки для полной танка. Далее новое двустишье и так далее. И за отдельными строфами в коллективном труде поэтов закреплялись отдельные темы.

Известна история, когда к Сайге пришли его знакомые поэты и пожаловались, что никто не знал как продолжить цепочку строф после этой строфы, посвященной войне, известной поэтессы того времени Хеэ-но Цубоне:

Озарено поле сраженья
Месяц — туго натянутый лук.

Тут сам Сайге написал новую строфу:

Сердце в себе умертвил.
Подружилась рука с "ледяным клинком",
Или он — единственный свет?

Чем не хайку? Почитайте теперь эту строфу, добавив за ней двустишье
поэтессы. Вот и танка...

В течение нескольких последующих веков такое нанизывание строф становилось все популярнее и где-то к 16 веку стало любимым развлечением грамотного населения городов Японии. Но чем оно становилось популярнее, тем меньше в нем оставалось поэзии — написание ренга стало забавой, где ценились юмор, насмешки, различные словесные выкрутасы. Потому этот вид поэзии стал называться хайкай —  юмористическая смесь.

Рэнга (ренга) (нанизанные строфы), жанр японской поэзии, был в моде в 15—16 вв. В создании Рэнга участвовало несколько поэтов (чаще трое), каждый по очереди сочинял по строфе в соответствии с образами только предыдущей строфы. Получалась цепь строф по форме танка, но длиннее, до 100 и 1000 строф. Классическая Рэнга чаще всего — пейзажная лирика; её сочинение, как и танка, подчинялось строгим правилам. Рядом с ней развивалась шуточная Рэнга (хайкай рэнга), свободная в выборе тем и образов.

В начале 17 века появляется и термин хайку (комичное стихотворение), потом, правда, забытый на пару сот лет. В это время уже пишутся и отдельные трехстишия — не в составе ренга. Устраиваются даже соревнования, кто больше напишет хайку за определенный промежуток времени — например, за сутки. Результаты были феноменальные, но о качестве таких стихов никто особенно не пекся.

ХОККУ

Затем появился Басе возвеличивший "комические стишки" до уровня глубокой поэзии. И здесь начинают появляться отличия между хокку и остальными видами трехстиший.

Хокку — это начальный стих ренга, к которому применялись довольно строгие правила. Он обязательно должен был быть связян с сезоном — потому что ренга делились по сезонам. Он обязательно должен был быть "объективным", т.е. основанном на наблюдении природы и не должен был быть "личностным" — ибо это не была ренга Басе или Рансэцу — а коллективный труд поэтов. Усложняющие элементы — метафоры, аллюзии, сравнения, антропоморфизм здесь тоже не допускались. И т.д. Как раз все то, что специалисты по хайку на Западе считают незыблемыми правилами хайку. Отсюда и начинается путаница по поводу хайку и хокку.

При всем этом, хокку должна была нести мощный эстетический заряд — задавать тон всей цепочке нанизанных строф. Их писали заранее для всяких возможных сезонов. Хорошие хокку очень ценились, поскольку их трудно было написать — требовалось настоящее мастерство, а писать-то ренга хотелось так многим.

Тогда и появляются первые сборники хокку — специально для удовлетворения массового спроса на начальные строфы. Сборники внутренних трехстиший ренга просто не могли писаться заранее — они создавались только в ответ на предыдущую строфу в реальной ренге и поэтому сборников этих строф никогда не было, кроме как в самих ренга.

Но вот тут надо понять, что все великие мастера хайку принимали участие в создании ренга и писали не только хокку но и внутренние стихи ренга — которые невероятно расширяли возможности трехстиший — были трехстишия, которые поэт был обязан писать от первого лица, были стихи о человеческих делах, а не о природе, допускались и использовались и метафоры, и нтропоморфизация, необязательным становились во многих строфах киго и киредзи. Кроме того, хайку сочинялись и как дневниковые записи, и как подарок от поэта знакомому или другу, и как отклики на разные события.

Тут могли использоваться и хокку-подобные стихи но и простые строфы. И все это объединялось общим понятием поэзия хайкай — которую через пару веков Сики заменит на возрожденный им термин хайку. Уж никак не запишешь в хокку это трехстишие, написанное Басе при посещении выставки рисунков своего друга:

Художник ты так себе,
но этот твой вьюнок — он, право, как живой!

НА ХАЙКУ НАДЕВАЮТ СМИРИТЕЛЬНУЮ РУБАШКУ

Поскольку первые западные исследователи имели дело только со сборниками хокку, они проигнорировали все остальные виды трехстиший и утвердили таким образом правила хокку как правила хайку. Отсюда и пошли те нелепые ограничения, налагаемые и по сей день на хайку многими авторитетами на Западе. Ведь там некоторые до сих пор считают Исса неуравновешенным бунтарем, чьи отклонения от "норм хайку" только подтверждают их правоту, как исключения подтверждают правила.

А Исса никаким бунтарем не был, он просто выходил по временам за рамки хокку но не за рамки поэзии хайкай — или хайку по-новой терминологии. Кстати, в его знаменитом "Улитка на склоне Фудзи" он, конечно, не смотрит на реальную улитку на склоне реальной Фудзи а на улитку на макете Фудзи — священной горы — установленном во многих японских храмах — это опять-таки не какое-то глубокомысленное сюрреалистическое стихотворение — а милая шутка великого мастера хайку. Впрочем, каждый волен видеть в стихе, что ему захочется, таковы правила игры в хайку.

Тихо, тихо ползи,
Улитка, по склону Фудзи
Вверх, до самых высот!

Знаменитое хайку «Улитка» дало название повести братьев Стругацких «Улитка на склоне».

В России мы в несравненно более выгодном положении чем на Западе — во всех наших сборниках хайку великих мастеров, присутствуют не только хокку, но и стихи из дневников, стихотворные подношения, трехстишия из ренга. Потому у нас никогда не создавались эти своды законов для хайку.

Единственное, что у нас путают это хайку и хокку — до сих пор на сайтах наших энтузиастов можно прочитать "Мои Хокку", где может не оказаться вообще ни одного стихотворения, которое имело бы право именоваться хокку (отсутствуют сезонные слова, нет киредзи, но есть метафора и ...). Я бы вообще отказался от термина хокку, как запутывающего мозги и оставил бы один термин — хайку.
Хокку же пригодится только для написания ренга. А там все должно быть по правилам, если мы сами не придумаем новые!

БАСЁ (1644–1694)

Вечерним вьюнком
Я в плен захвачен… Недвижно
Стою в забытьи.
 

В небе такая луна,
Словно дерево спилено под корень:
Белеет свежий срез.

Желтый лист плывет.
У какого берега, цикада,
Вдруг проснешься ты?

Ива склонилась и спит.
И, кажется мне, соловей на ветке…
Это ее душа.

Как свищет ветер осенний!
Тогда лишь поймёте мои стихи,
Когда заночуете в поле.



И осенью хочется жить
Этой бабочке: пьёт торопливо
С хризантемы росу.

О, проснись, проснись!
Стань товарищем моим,
Спящий мотылёк!

С треском лопнул кувшин:
Ночью вода в нем замёрзла.
Я пробудился вдруг.

Аиста гнездо на ветру.
А под ним – за пределами бури –
Вишен спокойный цвет.

Долгий день напролёт
Поёт – и не напоётся
Жаворонок весной.

Над простором полей –
Ничем к земле не привязан –
Жаворонок звенит.



Майские льют дожди.
Что это? Лопнул на бочке обод?
Звук неясный ночной.

Чистый родник!
Вверх побежал по моей ноге
Маленький краб.

Нынче выпал ясный день.
Но откуда брызжут капли?
В небе облака клочок.

В похвалу поэту Рика

Будто в руки взял
Молнию, когда во мраке
Ты зажёг свечу.


 

Как быстро летит луна!
На неподвижных ветках
Повисли капли дождя.

О нет, готовых
Я для тебя сравнений не найду,
Трёхдневный месяц!

Неподвижно висит
Тёмная туча в полнеба…
Видно, молнию ждёт.

О, сколько их на полях!
Но каждый цветёт по-своему –
В этом высший подвиг цветка!

Жизнь свою обвил
Вкруг висячего моста
Этот дикий плющ.


 

Весна уходит.
Плачут птицы. Глаза у рыб
Полны слезами.

Сад и гора вдали
Дрогнули, движутся, входят
В летний раскрытый дом.

Майские дожди
Водопад похоронили –
Залили водой.

На старом поле битвы

Летние травы
Там, где исчезли герои,
Как сновиденье.

Островки… Островки…
И на сотни осколков дробится
Море летнего дня.


 

Тишина кругом.
Проникают в сердце скал
Голоса цикад.

Ворота Прилива.
Омывает цаплю по самую грудь
Прохладное море.

Сушатся мелкие окуньки
На ветках ивы… Какая прохлада!
Рыбачьи хижины на берегу.

Намокший, идёт под дождём,
Но песни достоин и этот путник,
Не только хаги в цвету.


      

Расставаясь с другом

Прощальные стихи
На веере хотел я написать –
В руке сломался он.

В бухте Цуруга, где некогда затонул колокол

Где ты, луна, теперь?
Как затонувший колокол,
Скрылась на дне морском.

Домик в уединенье.
Луна… Хризантемы… В придачу к ним
Клочок небольшого поля.

В горной деревне

Монахини рассказ
О прежней службе при дворе…
Кругом глубокий снег.

Замшелый могильный камень.
Под ним – наяву это или во сне? –
Голос шепчет молитвы.


 

Все кружится стрекоза…
Никак зацепиться не может
За стебли гибкой травы.

Колокол смолк вдалеке,
Но ароматом вечерних цветов
Отзвук его плывет.

Падает с листком…
Нет, смотри! На полдороге
Светлячок вспорхнул.

Хижина рыбака.
Замешался в груду креветок
Одинокий сверчок.

Больной опустился гусь
На поле холодной ночью.
Сон одинокий в пути.


 

Печального, меня
Сильнее грустью напои,
Кукушки дальний зов!

Белый грибок в лесу.
Какой-то лист незнакомый
К шляпке его прилип.

Опала листва.
Весь мир одноцветен.
Лишь ветер гудит.

Посадили деревья в саду.
Тихо, тихо, чтоб их ободрить,
Шепчет осенний дождь.

Чтоб холодный вихрь
Ароматом напоить, опять раскрылись
Поздней осенью цветы.

Посадка риса

Не успела отнять руки,
Как уже ветерок весенний
Поселился в зеленом ростке.

Все волнения, всю печаль
Твоего смятенного сердца
Гибкой иве отдай.

Кукушка вдаль летит,
А голос долго стелется
За нею по воде.

Памяти поэта Тодзюна

Погостила и ушла
Светлая луна… Остался
Стол о четырех углах.

Увидев выставленную на продажу картину
              работы Кано Мотонобу

…Кисти самого Мотонобу!
Как печальна судьба хозяев твоих!
Близятся сумерки года.

 

Прозрачный Водопад…
Упала в светлую волну
Сосновая игла.

Прядка волос покойной матери

Если в руки ее возьму,
Растает – так слезы мой горячи! –
Осенний иней волос.

Весеннее утро.
Над каждым холмом безымянным
Прозрачная дымка.

По горной тропинке иду.
Вдруг стало мне отчего-то легко.
Фиалки в густой траве.

Ей только девять дней.
Но знают и поля и горы:
Весна опять пришла.

Там, где когда-то высилась статуя Будды

Паутинки в вышине.
Снова образ Будды вижу
На подножии пустом.

 

Парящих жаворонков выше
Я в небе отдохнуть присел –
На самом гребне перевала.

Посещая город Нара

В день рождения Будды
Он родился на свет,
Маленький олененок.

Там, куда улетает
Крик предрассветный кукушки,
Что там? – Далекий остров.

Флейта Санэмори

Храм Сумадэра.
Слышу, флейта играет сама собой
В темной гуще деревьев.