Вероника Михайловна Тушнова родилась 27 марта 1915 года в Казани в семье профессора медицины Казанского Университета Михаила Тушнова. Свои первые стихи написала в возрасте 9-10 лет.

В 1928 Вероника окончила в Казани одну из лучших школ города - № 14 им. А. Н. Радищева с углублённым изучением иностранных языков, хорошо говорила по-английски и по-французски. Первым заметил литературную одарённость Вероники Тушновой её школьный учитель литературы Борис Николаевич Скворцов, нередко читавший её сочинения вслух как образцовые. Большим событием в жизни казанской молодежи были приезды Маяковского и Есенина. Так два больших поэта стали близки Тушновой с юношеских лет и оказали в дальнейшем немалое влияние на ее поэзию.

По настоянию отца Вероника поступила учиться на медицинское отделение Казанского университета. Затем училась в медицинском институте в Ленинграде, куда к тому времени перебралась семья, однако институт не окончила, хотя и проучилась четыре года. Занялась живописью, тогда же началось серьёзное увлечение поэзией.

В 1936 Вероника Тушнова  вышла замуж за врача – психиатра Юрия Розинского. Их дочь Наталья об отце: «Отец очень красивый, высокий, интеллигентный, талантливый человек. Все на него обращали внимание. Им нельзя было не гордиться».

  Муж оставил Веронику, но подрастала зеленоглазая дочь, и она надеялась, что отец вернется. И Розинский действительно пришел, но совсем не так, как Тушнова себе представляла долгие годы, мечтая о его возвращении. Пришел, когда заболел, когда ему стало совсем плохо. И  Вероника Михайловна не отреклась, она выходила его. Позже они все - таки расстались, но всю жизнь оставались близкими друзьями.

   В 1941 по совету Веры Инбер Вероника Тушнова поступает в Московский Литературный институт им. Горького. Но началась война. Отец Тушновой к тому времени скончался, на ее руках остались больная мать и маленькая дочь. Используя медицинские познания Тушнова почти все годы войны проработала в госпиталях врачом - выхаживала раненых. И продолжала писать стихи...

Вероника Михайловна работала палатным врачом нейрохирургического госпиталя. Перед ее глазами проходили судьбы многих людей.

Я за годы войны
Побывала во всех городах,
Потому что вот тот
Из Тбилиси, а тот из Орла,
Потому что у этого мать
В Бухаре умерла.
Кто-то пишет в Москву,
У кого-то в Армении дочь.
И чужую тоску
Я баюкала каждую ночь.

Веселая, остроумная, благожелательная к людям и в то же время правдивая до резкости – такой была Вероника в жизни, такова она и в поэзии.

Вчера я в просеке лесной
случайно встретилась с весной.
Румяная колхозная девчонка
с веснушками на вздернутом носу.
она прошла и засмеялась звонко,
и сразу таять начало в лесу.
Запело, зашумело, зашуршало,
запрыгали веселые щеглы…
Весна ручонкой трогала шершавой
осин зеленоватые стволы.
И вдоль обочин, вербою поросших,
меж кочек с прошлогоднею травой
следы ее резиновых калошек
небесной наливались синевой.
Она опушку обошла сторонкой
и за кустами скрылась вдалеке.
На вид совсем обычная девчонка
с потертой школьной сумкой на руке.
Не спорьте! Я убеждена,
что это именно она.

За военные годы в Казани напечатано только одно стихотворение. Но приметы времени и детали быта в ее стихах убеждают, что казанские впечатления дали жизнь целому ряду ее стихотворений. Среди них такие прекрасные стихи, как «Яблоки», «Салют», «Мать».

Она совсем немного опоздала,
спеша с вокзала с пёстрым узелком…
Ещё в распахнутые окна зала
виднелось знамя с золотым древком,
ещё на лестнице лежала хвоя,
и звук литавр, казалось, не погас…
Она прошла с дрожащей головою,
в глухом платке, надвинутом до глаз.
Она прошла походкою незрячей,
водя по стенам сморщенной рукой.
И было страшно, что она не плачет,
что взгляд такой горячий и сухой.
Ещё при входе где-то, у калитки
узнала, верно, обо всём она.
Ей отдали нехитрые пожитки
и славные сыновьи ордена.
Потом старуха поднялась в палату, -
Мне до сих пор слышны её шаги, -
И молчаливо раздала солдатам
домашние ржаные пироги.

В 1945 издательство «Молодая гвардия» выпустило первый поэтический сборник Тушновой , который она так и назвала «Первая книга». Это был сравнительно поздний дебют - Веронике Михайловне было уже 29 лет - и прошел он как - то незаметно, тихо... Вторая книга Вероники Тушновой «Пути - дороги» увидит свет только через десять лет, в 1954. В основу этой книги легли стихотворения, написанные часто в дороге и навеянные дорожными встречами и впечатлениями, знакомствами с новыми людьми и новыми местами. «Азербайджанская весна» - так называется один из поэтических циклов Тушновой.

В промежутке между двумя книгами Тушнова много и упорно работала: рецензентом в издательстве «Художественная Литература», очеркистом в газете, переводила с подстрочников Рабиндраната Тагора, причем великолепно делала это, поскольку была лириком, «по самой своей строчечной сути», как говорила она сама. Она искала свой собственный путь в поэзии. Искала тяжело, мучительно,часто сбиваясь с такта и много теряя и для сердца и для таланта.

tushnova.ouc.ru

«Не отрекаются любя…» После этих строк, выученных и переписанных сотнями читательниц в тетради к Веронике Михайловне пришла известность. Ее поэтический голос набрал силу и высоту. Выпущенная в 1958 году книга "Память сердца" была уже чисто лирической. Главная тема поэтессы вышла на первый план, потеснив все остальное: Любовь на свете есть!

Единственная - в счастье и в печали,
В болезни и здоровии - одна,
Такая же в конце, как и в начале,
Которой даже старость не страшна.
Не на песке построенное зданье,
Не выдумка досужая, она
Пожизненное первое свиданье,
Безветрие и гроз чередование!
Сто тысяч раз встающая волна!

Любовь Вероники Тушновой к поэту Александру Яшину оказала сильное влияние на её лирику. По свидетельствам, первые читатели этих стихов не могли избавиться от ощущения, что у них на ладони лежит «пульсирующее и окровавленное сердце, нежное, трепещет в руке и своим теплом пытается согреть ладони».

...Я перестану ждать тебя,

А ты придешь совсем внезапно.

А ты придешь, когда темно,

Когда в стекло ударит вьюга...

Когда припомнишь, как давно

Не согревали мы друг друга!"

  Яшин не смог оставить семью (у него было четверо детей) и после мучительных колебаний решился выпустить грешное счастье из рук.

"Вера Тушновой в извечную приговоренность влюбленных друг к другу со временем под влиянием жизненных обстоятельств, размолвок с любимым и возрастанием его отчужденности ослабевает, но не исчезает совсем. «Бывало все: и счастье, и печали, / и разговоры длинные вдвоем. / Но мы о самом главном промолчали, / а может, и не думали о нем. / Нас разделило смутных дней теченье — / сперва ручей, потом, глядишь, река... / Но долго оставалось ощущенье: / Не навсегда, ненадолго, пока... / Давно исчез, уплыл далекий берег, / и нет тебя, и свет в душе погас, / и только я одна еще не верю, / что жизнь навечно разлучила нас». Однако и после того, как повседневная жизнь привела к иссякновению высокой любви, Тушнова сохранила благодарную память о ней как о бытийном идеале, позволившем ей реально пережить творческое, одухотворенное восприятие мира и запечатлеть это восприятие в своей лирике. А высокое поэтическое слово, напечатанное в книгах, становится эстафетой вечной жизни. Философски размышляя об этом, Тушнова писала: «Человек живет совсем немного — / несколько десятков лет и зим, / каждый шаг отмеривая строго / сердцем человеческим своим. / Льются реки, плещут волны света, / облака похожи на ягнят... / Травы, шелестящие от ветра, / полчищами поймы полонят. / Выбегает из побегов хилых / сильная, блестящая листва, / плачут и смеются на могилах / новые живые существа. / Вспыхивают и сгорают маки, / истлевает дочерна трава... / В мертвых книгах / крохотные знаки / собраны в бессмертные слова»."

М. Ф. Пьяных

  Последняя книга Тушновой «Сто часов счастья» (1965) - дневник этой любви.

Прощание Вероники Михайловны Тушновой с жизнью светло и мудро:

А стоит ли уж так печалиться,
Прощаясь с миром дорогим.
Ничто на свете не кончается,
Лишь поручается другим.
Другим любовь моя завещана,
В других печаль моя горька…

Сколько раз я мечтала

в долгой жизни своей

постоять, как бывало,

возле этих дверей.

В эти стены вглядеться,

в этот тополь сухой,

отыскать свое детство

за чердачной стрехой.

Но стою и не верю

многолетней мечте:

просто двери как двери.

Неужели же те?

Просто чье-то жилище,

старый розовый дом.

Больше, лучше и чище

то, что знаю о нем.

Вот ведь что оказалось:

на родной стороне

ничего не осталось, —

все со мной и во мне.

Зря стою я у окон

в тихой улочке той:

дом — покинутый кокон,

дом — навеки пустой.