Меня крестила бабушка. Мы жили в Севастополе. Отец был военным, коммунистом. И об этом не могло быть и речи. Но бабушка завернула меня в одеяло и повезла на катере в Балаклаву, где и крестила в Морском соборе.

Мама была москвичка, а папа — петербуржец. Он умер перед самой войной. И мама переехала в Ленинград к сестре. Тут же началась война, эвакуация. После снятия блокады мы сразу вернулись. Жили на Петроградской, напротив зоопарка. Меня очень рано начал вывозить в свет дядюшка.

Театр в моей жизни проходил через все мои юношеские увлечения: академическая гребля, кружок в зоопарке (у меня был Яша — верблюд, который очень любил «Вальс цветов» из Щелкунчика, начинал сразу приплясывать), ансамбль сольного пения. Еще я занималась живописью и ходила на занятия в Эрмитаж. Там организовали театрализованный экзамен. Я сыграла кусочек пьесы Лопе де Вега «Девушка с кувшином». Это выступление на подмостках Эрмитажного театра имело успех. Многие подходили и говорили: «Девочка, ты, наверное, будешь артисткой». А я хотела быть искусствоведкой.

Закончила техникум зеленого строительства и отработала по специальности три года.

В институте как-то поделилась с подругой с режиссерского факультета Аськой: «Ты понимаешь, я везде чужая». А она так спокойно отвечает: «Научись это ценить и сделай это своим достоинством».

Мой педагог Татьяна Григорьевна Сойникова говорила: «Дружочек, начать громко очень и очень несложно. Гамбургский счет — десять лет. Если за эти десять лет вы больше ничего не сделаете — вам нужно уходить из профессии».

Педагог театрального института выпустила девочку-отличницу, а Зиновий Яковлевич Корогодский сделал из меня актрису.

Корогодский говорил: «Актер — это не профессия, это нация. Вы — цыгане».

В ТЮЗ я пришла после института, а Хочинский — после студии при театре. Это произошло одновременно. Меня сразу взяли в их дипломный спектакль «Конек-Горбунок».

                                                                                               Александр  Хочинский

После ухода Корогодского мы просили Управление культуры, чтобы нам позволили поработать хотя бы год без главного режиссера. У нас было очень много интересных задумок. Саша работал над мюзиклом «Каштанка». Я работала с молодежью над спектаклем «Салемские колдуньи». Но новому худ. руководству это было не нужно.

А потом несколько бывших тюзовцев и артистов из других театров организовали театр «Интерателье». Он просуществовал два года.

Первым моим учителем в кино был А. П. Кторов на съемках фильма «Война и мир». Я играла княжну Марью, его дочь. Он говорил: «Барышня Тоня, этим бандитам не надо показывать все!»

Вспоминая не очень длинный ряд своих киноработ, я понимаю, что их объединяет именно личная неустроенность. Очевидно, секрет тут в том, что мне нравятся женщины жертвенного характера, которые заняты не собой, а кого-то сильно любят, чему-то служат…

Я человек будней, репетиций; работа для меня праздник. Для меня существование на сцене — это поиск истины. Самое интересное в решении роли — найти парадоксальные ходы от противного, обратного.

Я всегда влюбляюсь в своих партнеров. Это провоцирует, подманивает искреннее, подлинное чувство, без которого не представляю себе театра.

Человек — сочетание таких противоположных необъяснимых качеств. Пусть их будет как можно больше, потом разберемся…

В жизни жестокие люди подчас кажутся мягкими и сердечными, тем страшнее обнаружить в них порок.

«Васса Железнова» — первый вариант из задуманной нами трилогии о воздаянии. Второй — «Призраки». В основе I варианта «Вассы» мысль о том, что зло самонаказуемо и несет в себе механизм возмездия.

Васса выше всех. Ахмат говорил мне: «Не влезай в дрязги. Она как орлица над гнездом. Она с Богом беседует. И с совестью в конфликте».

Из всех режиссеров мира мне больше всех нравился Феллини. Фантастический режиссер.

Ну и конечно, мне хотелось быть похожей на Анну Маньяни.

Анна Маньяни

Я просто шалела от нее, от этой безудержности! Если хохотать — то открыв рот вовсю, так, чтобы горло было видно! Я смотрела «Волчицу» в ДК Ленсовета. С мокрым лицом, с прилипшими к шее волосами, все еще вибрировавшая после спектакля, она встала перед микрофоном, открыла рот и — а-а! —  сама себя передразнивала. Это было потрясающе!

Моя мечта — сыграть большую и серьезную трагикомическую роль, где будут смех и слезы, как на еврейской свадьбе...