СОН

Застонал я от сна дурного
И проснулся, тяжко скорбя;
Снилось мне – ты любишь другого,
И что он обидел тебя.

Я бежал от моей постели,
Как убийца от плахи своей,
И смотрел, как тускло блестели
Фонари глазами зверей.

Ах, наверно, таким бездомным
Не блуждал ни один человек
В эту ночь по улицам темным,
Как по руслам высохших рек.

Вот стою перед дверью твоею,
Не дано мне иного пути,
Хоть и знаю, что не посмею
Никогда в эту дверь войти.

Он обидел тебя, я знаю,
Хоть и было это лишь сном,
Но я все-таки умираю
Пред твоим закрытым окном.

    1918

Ангел лёг у края небосклона.
Наклонившись, удивлялся безднам.
Новый мир был синим и беззвездным.
Ад молчал, не слышалось ни стона.

Алой крови робкое биение,
Хрупких рук испуг и содроганье.
Миру снов досталось в обладанье
Ангела святое отраженье.

Тесно в мире! Пусть живет, мечтая
О любви, о грусти и о тени,
В сумраке предвечном открывая
Азбуку своих же откровений.


Николай Гумилев

Картина - Летящий ангел - художник К.Брюлов

Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слов,
Живет в таинственном мерцаньи
Ее расширенных зрачков.

Ее душа открыта жадно
Лишь медной музыке стиха,
Пред жизнью дольней и отрадной
Высокомерна и глуха.

Неслышный и неторопливый,
Так странно плавен шаг ее,
Назвать нельзя ее красивой,
Но в ней все счастие мое.

Когда я жажду своеволий
И смел и горд - я к ней иду
Учиться мудрой сладкой боли
В ее истоме и бреду.

Она светла в часы томлений
И держит молнии в руке,
И четки сны ее, как тени
На райском огненном песке.

                                 Н.Гумилев

Поэзия Моханга Сингха в переводе русского поэта Гумилева

Зеленые листья
Мы только листья и ничьи
Глаза красой не тронем.
Мы тихо спим среди цветов,
Сложив свои ладони.
Когда цветы в рассветный час
В букет пойдут гурьбою,
Они, быть может, вспомнят нас
И пригласят с собою.

Человеком быть прекрасно.
Все же лучше, если Бог
Дал бы мне судьбу другую,
Превратив меня в цветок
От грехов мирских далеко
Протекала б жизнь моя,
Я бы рос, смеялся солнцу,
И в молчаньи б умер я.

Как-то раз я одиноко
Шел через цветник,
Вдруг впились шипы в одежду-.
«Задержись на миг»,
И в лицо мне тихо шепчет
Куст багряных роз:
«Я хочу, чтоб нежный запах
Ты с собой унес».

Соловей нарциссу молвил;
«Почему, дружок,
Ты любим на свете всеми,
Я же одинок?»
Тот ответил: «Ты не можешь
Свой унять язык,
Я же скромен и секреты
Сохранять привык».

Как ты, цветок беспечный,
Радостно расцветаешь!
В радости скрыта гибель,
Ты же о том не знаешь.
«Путник, иди отсюда
К грешным земным просторам.
Час я живу на свете.
Глух я к твоим укорам!»

Бог, чтоб зреть свое подобье,
Мир наполнил красотой,
А любовь, ее увидев,
Потеряла свой покой.
От любви очарований
Обезумели сердца,
Страсть забилась в них, как песня
Без начала и конца.

Мать мне всегда казалась
Деревом густолистым, —
Бог из тени от древа
Рай сотворил лучистый.
Все другие деревья
Сохнут вслед за корнями.
Это дерево вянет,
Если беда с цветами.

Как ни склоняйся индус пред святыми местами,
Как ни гордись мусульманин пророков гробами,
Как ни диви окружающих йог чудесами,
Как ни бросай мертвецов в погребальное пламя,
Лучше ребенка на свете сокровища нет,
Люди стремятся, чтоб новый явился на свет.
Будь это нежная пери из светлого рая,
Что появляется, ясной улыбкой играя,
Или прелестница царская, в шелк увитая,
Что улыбается, нитью жемчужной блистая, —
Их красота к совершенству вовек не придет.
Если младенец, как лал, на груди не блеснет.
Если у мужа с женой загораются ссоры,
Мальчик улыбкой своей разгоняет раздоры,
Если забот повседневных несносны укоры,
Сгонит усталость, наполнит он радостью взоры.
Равным плодом никакой не похвалится сад, —
Чем он свежее, тем лучше его аромат.
С радостью все выполняют младенца желанья —
Шах и бедняк его слушают смех и рыданья,
Закон охраняет ребенка железною дланью,
Старец святой с ним играет, как с тигром и ланью.
Ясные глазки младенца светлы и нежны,
Как маяки на утесах гористой страны.
Алые губы — как книги священных преданий,
Кто не читал их — поэтом вовеки не станет.

Я долго внимательным взглядом искал,
Где в рубище нищей скрывается лал.
Замотано пыльною тряпкой чело,
Дырявое сари на плечи легло,
Но ветер гуляет под ним без помех,
А тело мелькает в зияньи прорех,
И кажется, прелести нет никакой
В лохмотьях, прилаженных слабой рукой.
Но нет! Это след от старинных обид, —
Судьба беспощадная все сокрушит.
Не горцами выжжены эти места —
Жестокая вторглась сюда нищета...
О, как описать мне ее красоту!
Пьянею, поймав ее взгляд на лету.
А шея красавицы так хороша,
Что сразу моя замирает душа.
На шее оранжевых бус череда —
Мне кажется, слились огонь и вода.
В глазах ее чары неведомых стран,
В них вечно бушует любви океан,
Как чаша, лазурный таящая свет,
Там прелести море укрыто от бед.
Ее распустившихся кос пелена,
Как вечная полночь, густа и черна.
Псы лают. Ты, Мохан, не можешь помочь:
Ведь кажется псам, что надвинулась ночь.
Где ныне жестоко царит нищета,
Когда-то в довольстве цвела красота.

Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слов,
Живет в таинственном мерцанье
Ее расширенных зрачков.

Ее душа открыта жадно
Лишь медной музыке стиха,
Пред жизнью, дольней и отрадной
Высокомерна и глуха.

Неслышный и неторопливый,
Так странно плавен шаг ее,
Назвать нельзя ее красивой,
Но в ней все счастие мое.

Когда я жажду своеволий
И смел и горд - я к ней иду
Учиться мудрой сладкой боли
В ее истоме и бреду.

Она светла в часы томлений
И держит молнии в руке,
И четки сны ее, как тени
На райском огненном песке.