Звезда русского балета Ольга Спесивцева. Ее судьба. Великая балерин...
Глина Левина - (0)Художник . Москва. Тишина обители Туман над озером Флоксы в вазе Гв...
Эдуард Мане - (0)ЭДУАРД МАНЕ: РЕВОЛЮЦИОНЕР ПОНЕВОЛЕ + 11 КАРТИН Эдуард Мане (1832-1883). Автопортрет с палитрой...
ДИЕГО ВЕЛАСКЕС - (0): ДИЕГО ВЕЛАСКЕС ДРУГ КОРОЛЯ + 13 КАРТИН Диего Веласкес (1599-1660). Автопортрет, 1640 г., Музе...
Гердт и Горин - (0)«Видеть вас — одно удовольствие, а не видеть — совсем другое» ГОРИН и ГЕРДТ Когда Гердт сме...
Пещерно-храмовый комплекс Аджанты |
Метки: Пещеры храмы памятники |
Сергей Алексеев. Россия: мы и мир |
Я прошу моих друзей прочитать хотя бы первую часть книги Алексеева "Россия: мы и мир (я её разделила на пять частей), которую можно отнести к жанру прозы без вымысла или литературы факта. Мне близка боль автора, рассуждающего о том, что у нас теряется интерес к обретению языковой культуры и предпочитается птичий язык чуждых куцых всхлипов, который не может быть языком речи, приятной и понятной со беседнику. Алексеев зовёт нас к отысканию самости, к нащупыванию своих корней, к воспитанию нас самих и своих детей в любви к месту, в котором родился, к организации живучести как способности сообщества к самоврачеванию трещин (а они есть всегда) во времени этой многотрудной и прекрасной жизни. Чем не национальная идея разобраться: кто мы и куда именно нам, жителям России, следует двигаться. Мне нравится искренность Сергея Трофимовича, его опора на факты нашей древней культуры. И на этой вполне приемлемой основе, к которой можно было бы прибавить соборность сообщений Стефании, обстоятельность подхода Майи Пешковой, интересные материалы All_Is_Blues и других авторов интересных сообщений на подобные темы, можно было бы вести разумное обсуждение (без охаивания и налёта национализма) проблем, имеющихся при нынешнем движении к саморазрушению, не создавая никаких официальных сообществ, просто дружить разнообразием мыслей.
Сергей Трофимович Алексеев
Метки: Осознание себя вектор движения Россия |
Сергей Алексеев. Россия: мы и мир 2 |
Метки: Осознание себя вектор движения |
Сергей Алексеев. Россия: мы и мир 3 |
Метки: Осознание себя вектор движения |
Сергей Алексеев. Россия: мы и мир 4 |
Метки: Осознание себя вектор движения |
Сергей Алексеев. Россия: мы и мир 5 |
Метки: Осознание себя вектор движения |
В Москве презентовали учебник будущего |
|
Праздник хризантем в Японии. |
Метки: Расцвели хризантемы сады |
Высказывания Стива Джобса |
|
Елена Довлатова к юбилею Сергея Довлатова. |
|
Интервью Гениса газете ВЗГЛЯД. О Довлатове |
«Довлатов не был гением»
Писатель Александр Генис в преддверии юбилея друга поделился «американскими воспоминаниями» о нем
Александр Генис признается, что книги Довлатова его сразу же ошеломили 31 августа 2011, 15:58
«Он говорил, что не хочет возвращаться в Россию простым евреем, а хочет – русским писателем. Так, в общем, и случилось. Но уже без него», – рассказал в интервью газете ВЗГЛЯД писатель Александр Генис, много лет проработавший в легендарной газете «Новый Американец» и приехавший в Петербург на Дни Довлатова.
Ближайшие несколько дней в Петербурге пройдут под знаком Довлатова. С 1-го по 3 сентября город примет международную конференцию «Вторые Довлатовские чтения», приуроченную к 70-й годовщине со дня рождения писателя. 3 сентября на Мойке, 12 вручат премию за достижения в современной отечественной прозе имени Довлатова. Также будет открыта выставка и показан фильм, посвященные Сергею Донатовичу.
«Он сочинял утром, пока спали все домочадцы и не звонил телефон. Потому что по телефону он мог говорить часами, годами»
А накануне на пресс-конференцию собрались литераторы, которые знали юбиляра лично. Воспоминаниями об ушедшем друге делились председатель Союза писателей Петербурга Валерий Попов, главный редактор журнала «Звезда» Андрей Арьев, специально прилетел из Нью-Йорка один из главных знатоков творчества знаменитого писателя Александр Генис, вместе с Довлатовым издававший легендарную газету «Новый Американец».
Друзья констатировали, что в Америке Довлатов занял свое место. «Как будто знал, куда ехал», – сказали они. Еще до отъезда в Ленинграде Довлатов увлекался американской прозой и джазом: его любимыми писателями были Фолкнер, Хемингуэй и Сэлинджер. Только переехав в Америку, он стал ценить Толстого и Пушкина.
Друзья рассказали, что в жизни Довлатов был большим спорщиком. Пожалуй, не было ни одного человека из близкого окружения, с кем бы он не поспорил и не поссорился. Однако Довлатов, в отличие от многих, умел признавать свои ошибки. Также друзья признались, что спорить с ним было опасно, потому что он умел «очень сильно высмеять человека». При этом Довлатов ненавидел, когда обижали людей, особенно слабых, женщин, в частности эмигранток, которые не могли найти себе места в новой жизни. В подобных случаях он мог закричать на всю редакцию: «Кто обидел сироту?»
Больше всего в «Новом Американце» Довлатов ценил даже не тексты, которые печатались в газете, а атмосферу в редакции. Обожал огромную печатную машинку, которая там стояла, и, по свидетельству Александра Гениса, вообще «страшно млел от любой техники, всего непонятного, интересного».
Сергей Довлатов на 14-й улице Манхеттена (1981 год) (Фото: Н. Аловерт/sergeidovlatov.com)
Сергей Довлатов на 14-й улице Манхеттена (1981 год) (Фото: Н. Аловерт/sergeidovlatov.com)
Слух о том, что Довлатов имел разряд по боксу, – это всего лишь байка, признались на конференции его друзья. Он действительно боксировал в юности, но только на любительском уровне. А потом, уже живя в Америке, любил смотреть бокс по телевизору, следил за выступлениями Мохаммеда Али. Зато Довлатов бегал по утрам, сам про себя высокорослый (1 м 96 см) писатель говорил, что его тело подходит для любого вида спорта. Но, к сожалению, его жизнь прервалась рано, в 48 лет. Случилось это 24 августа 1990 года.
«Я был среди тех, кто нес гроб Довлатова, – вспоминает Александр Генис. – Нас было шесть человек, но все равно гроб был очень тяжелый. И когда мы понесли его, полил такой сильный дождь, какого я никогда в жизни больше не видел, как будто мы тучу зацепили этим гробом. Я чуть в могилу не упал раньше него, поскользнувшись. И как только мы положили его в яму, дождь моментально закончился...»
После пресс-конференции гость из Америки поделился с газетой ВЗГЛЯД и другими воспоминаниями о Довлатове.
ВЗГЛЯД: Александр Александрович, вы много лет работали вместе и наверняка видели, в какой момент Довлатова посещало вдохновение...
Александр Генис: Он сочинял утром, пока спали все домочадцы и не звонил телефон. Потому что по телефону он мог говорить часами, годами. Ему нужно было время часов около пяти–шести утра, самые ранние-ранние часы, когда его никто не отвлекал.
ВЗГЛЯД: А был у него какой-то ритуал, когда он сочинял? Обязательная чашка кофе или что-то еще?
А. Г.: Да. Как он сам говорил, его рабочий завтрак состоит из кофе и «Голуаза» – это такие французские сигареты. А покурить он выходил на лестничную клетку, потому что дома курить тоже было нельзя. На лестничную клетку он выходил в халате, стоял там, придумывал одно предложение, а потом возвращался и говорил: «Ну все, рабочий день закончился...» Но, конечно, сочинительством он не занимался при мне или при ком-то еще. Чисто технические какие-то дела, редактуру газеты – да, мы делали вместе. А творчество, написание рассказов – это очень интимный момент для любого писателя.
ВЗГЛЯД: Ощущал ли Довлатов себя большим писателем, гением?
А. Г.: Я не думаю, что Довлатов был гением. Порой очень легко пользуются этими словами. Гением был Бродский. Гений – это человек, которого никто не может понять. А Довлатов был человеком, который понятен всем. И в этом заключается огромная разница между ними. Однажды я даже сказал ему: «Ну, ты прямо как Чехов». А он: «Ну и что?» То есть на самом деле Довлатов прекрасно понимал, что он делает. И если бы он прожил еще буквально несколько лет, я думаю, он бы занял то же самое место, какое занимает сейчас, только раньше. С другой стороны, смерть, к несчастью, всегда помогала популярности в России. Кто рано умирал, тот обретал определенный ореол славы.
ВЗГЛЯД: Насколько он был популярен в Америке? Узнавали ли его на улицах? Просили ли автограф?
А. Г.: В «Русской Америке» – да. У него была замечательная фраза на этот счет: «Я удивляюсь, когда меня узнают на улице. Но когда меня не узнают на улице – я еще больше удивляюсь...»
ВЗГЛЯД: Хотел ли он снова посетить Россию, вернее, Советский Союз, вернуться насовсем? Скучал по Ленинграду?
А. Г.: Довлатов вернулся в Россию именно так, как хотел. Вы знаете, когда мы пишем – мы используем лучшую часть себя... Он вернулся сюда лучшей своей частью, своими замечательными произведениями. Другое дело, что он не успел насладиться этим успехом. Ему недодали того, чего он заслуживал. Мне часто снится, что я встречаю Довлатова и рассказываю ему о том, как его все читают и любят после смерти.
Еще он говорил, что не хочет возвращаться в Россию простым евреем, а хочет – русским писателем. Так, в общем, и случилось. Но уже без него. Я не думаю, доживи он до сегодняшнего дня, он насовсем переехал бы в Россию. Тем более что в наше время вопрос так бы и не стоял. Сейчас можно жить везде. Я думаю, он приезжал бы сюда периодически, а потом отбывал обратно в Америку.
Что касается Ленинграда, мне сложно судить о том, как он жил в этом городе, я ведь знал его только по Америке, по эмиграции. Но помню один смешной случай. Однажды мы шли по какому-то району Нью-Йорка, такому далеко не парадному, где-то в простенке между гаражами и стройкой, и он вдруг говорит: «Ну, прямо как в Ленинграде...» А вообще, он очень тепло отзывался о своих ленинградских друзьях, коллегах, литераторах.
ВЗГЛЯД: Вы помните вашу первую встречу? Первое впечатление от знакомства?
А. Г.: Да, безусловно, помню. К тому времени мы уже знали друг о друге. И в первые же дни, когда он приехал в эмиграцию, в Америку (1978 год – прим. ВЗГЛЯД), мы специально собрались, чтобы познакомиться. Довлатова я уже знал по книгам, они произвели на меня ошеломляющее впечатление. И с первого же вечера знакомства мы были с ним на «ты». А потом, несмотря на какие-то размолвки, которые были между нами за 12 лет, мы не могли долго обходиться друг без друга.
ВЗГЛЯД: Насколько сыто он жил в Америке? Некоторые говорят, что жил он там чуть ли не в нищете?
А. Г.: Нет, это полная ерунда. Даже не понимаю, откуда берутся такие разговоры. У него была там, я бы сказал, средняя, нормальная жизнь. В Америке нет такой уж нищеты, но и деньги ему всегда были нужны. Знаете, люди разные бывают: у кого-то есть деньги, а у кого-то долги. Вот у Довлатова были долги. При этом на гонорар от книги, изданной на английском языке, он купил дачу
Метки: Воспоминания Генис |
Высказывания Стива Джобса |
Недавнее сообщение об уходе Стива Джобса с поста генерального директора корпорации Apple вызвало новую волну интереса к его неординарной личности. Будущий бизнес-магнат, в юности побывавший в Индии и вернувшийся оттуда буддистом с бритой головой, экспериментировавший с психоделиками и назвавший свой опыт с ЛСД «одной из двух или трёх самых важных вещей, которые совершал в жизни», когда-то спал на полу в комнатах друзей, жил на деньги за сданные бутылки из-под колы и раз в неделю приходил на бесплатные обеды в местный храм кришнаитов.
Иногда ко мне на улице подходят люди. Они просят денег или просто хотят похлопать по плечу, сообщив, как им нравится iPhone. Если я устал, то обычно вытягиваю шею и пронзительно, не мигая, смотрю им в глаза. Они помнутся пару секунд, а потом быстро переходят на другую сторону улицы.
Мы едим пищу, которую выращивают другие люди. Мы носим одежду, которую сшили другие люди. Мы говорим на языках, которые были придуманы другими людьми. Думаю, пришло время и нам стать полезными человечеству.
Нужно почаще говорить другим о том, что вы сделали. Конечно, не надо навязывать это, быть самодовольным или фанатеть от себя — это лишь отпугнёт людей. И всё-таки не стоит стесняться в подходящий момент сообщить другим о том, что вы сделали.
Я — один из немногих людей, который знает, что такое потерять четверть миллиарда долларов за год. Это очень хорошо формирует личность.
Телевизор отупляет и убивает много времени. Выключите его, и вы сохраните несколько клеток вашего мозга. Однако будьте осторожны — отупеть можно и за компьютером Apple.
Было время, когда я спал на полу в комнатах у друзей и сдавал бутылки, чтобы купить вегетарианский бургер. Сейчас, после получения акций и собственности на несколько миллиардов долларов, моя бытовая жизнь несколько изменилась, но, клянусь, не я сам.
Если вы связаны с угасающей индустрией — быстро бросайте её, до того, как потеряете работу.
Да, я курил марихуану и пробовал LSD. И мне нечего стесняться по этому поводу.
Только наличие цели приносит жизни смысл и удовлетворение. Это способствует не только улучшению здоровья и долголетию, но также даёт вам капельку оптимизма в тяжёлое время.
У меня было много разных женщин, но лучшими всегда оказывались мои собственные жёны.
Если бы мне предложили выбрать между Apple и Pixar — что оставить, а что отдать другим людям, — то я, пожалуй, захотел бы вернуться назад в прошлое и устроить всё так, чтобы владеть и тем и другим без подобного выбора.
Нет такого понятия, как успешный человек, который ни разу не оступился и не допустил ошибки. Есть только успешные люди, которые допустили ошибки, но затем изменили свои планы, основываясь на этих самых ошибках. Я как раз один из таких парней.
Microsoft потратили много миллионов долларов на разработки и развитие собственных продуктов, но все они отчего-то выглядят как копии продуктов Apple. Когда я хочу поднять себе настроение, то сразу вспоминаю этот факт.
Есть только один способ проделать большую работу — полюбить её. Если вы к этому не пришли, подождите. Не бросайтесь за дело.
Память о том, что я скоро умру, — самый важный инструмент, который помогает мне принимать сложные решения в моей жизни.
Я могу уволить человека, а потом позвонить ему, чтобы обсудить какой-то проект или снова нанять его. Прошлое меня не волнует, важно только настоящее.
Если бы у меня была возможность вернуться в прошлое и дать совет себе в 25 лет, то я бы сказал: «Не соглашайся на идиотские интервью — у тебя нет времени на философский бред!»
Метки: Правила жизни бизнесмены |
Цитаты Сергея Довлатова |
3 сентября 1941 года родился Сергей Донатович Довлатов
Довлатов о себе
“Я родился в не очень-то дружной семье. Посредственно учился в школе. Был отчислен из университета. Служил три года в лагерной охране. Писал рассказы, которые не мог опубликовать. Был вынужден покинуть родину. В Америке я так и не стал богатым или преуспевающим человеком. Мои дети неохотно говорят по-русски. Я неохотно говорю по-английски.
В моем родном Ленинграде построили дамбу. В моем любимом Таллине происходит непонятно что.
Жизнь коротка. Человек одинок. Надеюсь, все это достаточно грустно, чтобы я мог продолжать заниматься литературой...”
Цитаты с сайта о Сергее Давлатове
Дед Исаак очень много ел. Батоны разрезал не поперек, а вдоль. В гостях бабка Рая постоянно за него краснела. Прежде чем идти в гости, дед обедал. Это не помогало. Куски хлеба он складывал пополам. Водку пил из бокала для крем-соды. Во время десерта просил не убирать заливное. Вернувшись домой, с облегчением ужинал...
("Наши")
* * *
Познакомили меня с развитой девицей Фридой Штейн.
Мы провели два часа в ресторане. Играла музыка. Фрида читала меню, как Тору, — справа налево. Мы заказали блинчики и кофе.
Фрида сказала:
— Все мы — люди определенного круга. Я кивнул.
— Надеюсь, и вы — человек определенного круга?
— Да, — сказал я.
— Какого именно?
— Четвертого, — говорю, — если вы подразумеваете круги ада.
— Браво! — сказала девушка. Я тотчас же заказал шампанское.
("Хочу быть сильным")
* * *
Я ненавижу кладбищенские церемонии. Не потому, что кто-то умер, ведь близких хоронить мне не доводилось. А к посторонним я равнодушен. И все-таки ненавижу похороны. На фоне чьей-то смерти любое движение кажется безнравственным. Я ненавижу похороны за ощущение красивой убедительной скорби. За слезы чужих, посторонних людей. За подавляемое чувство радости: "Умер не ты, а другой". За тайное беспокойство относительно предстоящей выпивки. За неумеренные комплименты в адрес покойного. (Мне всегда хотелось крикнуть: "Ему наплевать. Будьте снисходительнее к живым. То есть ко мне, например".)
("Компромисс")
* * *
Метки: Писатель память Довлатов |
Сергей Довлатов. Афоризмы |
(1) Наша память избирательна, как урна...
* * *
(2) У Бога добавки не просят.
* * *
(3) Трудно выбрать между дураком и подлецом, особенно если подлец - еще и дурак.
* * *
(4) Хорошо идти, когда зовут. Ужасно — когда не зовут. Однако лучше всего, когда зовут, а ты не идёшь...
* * *
(5) Не так связывают любовь, дружба, уважение, как общая ненависть к чему-нибудь.
* * *
(6) Любовь — это для молодёжи. Для военнослужащих и спортсменов...
* * *
(7) Я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить... читать.
* * *
(8) О вреде спиртного написаны десятки книг. О пользе его — ни единой брошюры. Мне кажется зря...
* * *
(9) Не надо быть как все, потому что мы и есть как все...
* * *
(10) Желание командовать в посторонней для себя области — есть тирания.
* * *
(11) Гений — это бессмертный вариант простого человека.
* * *
(12) Гений противостоит не толпе. Гений противостоит заурядным художникам. Причём как авторитарного, так и демократического направления.
* * *
(13) Всем понятно, что у гения должны быть знакомые. Но кто поверит, что его знакомый — гений?!
* * *
(14) Талант — это как похоть. Трудно утаить. Еще труднее симулировать.
* * *
(15) Окружающие любят не честных, а добрых. Не смелых, а чутких. Не принципиальных, а снисходительных. Иначе говоря — беспринципных.
* * *
(16) Благородство — это готовность действовать наперекор собственным интересам.
* * *
(17) Неподкупность чаще волнует тех, кого не покупают.
* * *
(18) Ясной истине противостоит ложь. Глубокой истине противостоит другая истина, не менее глубокая.
* * *
(19) Непоправима только смерть.
* * *
(20) Ужасней смерти — трусость, малодушие и неминуемое вслед за этим — рабство.
* * *
(21) В Москве "деловыми людьми" называли себя жулики и аферисты. Понятия "маклер" и "бизнесмен" ассоциируются с тюремной решеткой.
* * *
(22) После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов.
* * *
(23) Деньги — это свобода, пространство, капризы... Имея деньги, так легко переносить нищету...
* * *
(24) У меня денег — курвы не клюют.
* * *
(25) Деньги у меня, скажем, быстро кончаются, одиночество — никогда.
* * *
(26) Юмор — инверсия здравого смысла. Улыбка разума.
* * *
(27) Юмор — украшение нации... Пока мы способны шутить, мы остаемся великим народом!
* * *
(28) Ирония — любимое, а главное, единственное оружие беззащитных.
* * *
(29) Я настолько высокий, что мне, чтоб побриться, надо влезть на табурет.
* * *
(30) Не всё то золото, что без тить.
* * *
(31) Лозунг для стрельб: "Выбей, мать твою ети, двадцать пять из тридцати!"
* * *
(32) Когда я творю для газеты, у меня изменяется почерк.
* * *
(33) Критика — часть литературы. Филология — косвенный продукт ее. Критик смотрит на литературу изнутри. Филолог — с ближайшей колокольни.
* * *
(34) Я не интересуюсь, что пишут обо мне. Я обижаюсь, когда не пишут.
* * *
(35) Все талантливые люди пишут разно, все бездарные люди пишут одинаково и даже одним почерком.
* * *
(36) Язык не может быть плохим или хорошим... Ведь язык — это только зеркало. То самое зеркало, на которое глупо пенять.
* * *
(37) В оппозицию девушка провожала бойца.
* * *
(38) Комплексы есть у всех нормальных людей, их нет только у дегенератов и лыжников.
* * *
(39) Снобизм — это единственное растение, которое цветет даже в пустыне.
* * *
(40) Рожденный ползать летать... не хочет.
* * *
(41) Противоположность любви — не отвращение и даже не равнодушие, а ложь.
* * *
(42) Скудность мысли порождает легионы единомышленников.
* * *
(43) Две грубиянки — Сцилла Ефимовна и Харибда Абрамовна.
* * *
(44) Алкоголизм — излечим, пьянство — нет.
* * *
(45) Тигры, например, уважают львов, слонов и гиппопотамов. Мандавошки — никого!
* * *
(46) Мещане — это люди, которые уверены, что им должно быть хорошо.
* * *
(47) Судят за черты характера. Осуждают за свойства натуры.
* * *
(48) Что такое демократия? Может быть, диалог человека с государством?
* * *
(49) Кающийся грешник хотя бы на словах разделяет добро и зло.
* * *
(50) Кто страдает, тот не грешит.
* * *
(51) Не думал я, что самым трудным будет преодоление жизни как таковой.
* * *
(52) Творчество — как борьба со временем. Победа над временем. То есть победа над смертью.
* * *
(53) Убийца пожелал остаться неизвестным.
* * *
(54) Я вас люблю. И даже возможный триппер меня не остановит.
* * *
(55) Уж лучше отсебятина, чем отъеготина.
* * *
(56) Молчание — огромная сила. Надо его запретить, как бактериологическое оружие...
* * *
(57) Когда храбрый молчит, трусливый помалкивает.
* * *
(58) Любая подпись хочет, чтобы ее считали автографом.
* * *
(59) Один из поединков моего деда с Богом закончился вничью.
* * *
(60) В чём разница между трупом и покойником? В одном случае — это мёртвое тело. В другом — мёртвая личность.
* * *
(61) Истинное мужество состоит в том, чтобы любить жизнь, зная о ней всю правду.
* * *
(62) Самое большое несчастье моей жизни — гибель Анны Карениной!
* * *
(63) Удивительно, что даже спички бывают плохие и хорошие.
* * *
(64) Порядочный человек тот, кто делает гадости без удовольствия.
* * *
(65) Он был похож на водолаза. Так же одинок и непроницаем.
* * *
(66) Бескорыстное вранье — это не ложь, это поэзия.
* * *
(67) Я болел три дня, и это прекрасно отразилось на моем здоровье.
* * *
(68) Страсть к неодушевленным предметам раздражает меня. Я думаю, любовь к березам торжествует за счет любви к человеку.
* * *
(69) Можно, рассуждая о гидатопироморфизме, быть при этом круглым дураком. И наоборот, разглогольствуя о жареных грибах, быть весьма умным человеком.
* * *
(70) Лозунг для стрельб: "Выбей, мать твою ети, двадцать пять из тридцати!"
* * *
(71) Когда я творю для газеты, у меня изменяется почерк.
* * *
(72) Критик смотрит на литературу изнутри. Филолог — с ближайшей колокольни.
* * *
(73) Я не интересуюсь, что пишут обо мне. Я обижаюсь, когда не пишут.
* * *
(74) Все талантливые люди пишут разно, все бездарные люди пишут одинаково и даже одним почерком.
* * *
(75) Язык не может быть плохим или хорошим... Ведь язык — это только зеркало. То самое зеркало, на которое глупо пенять.
* * *
(76) Комплексы есть у всех нормальных людей, их нет только у дегенератов и лыжников.
* * *
(77) Снобизм — это единственное растение, которое цветет даже в пустыне.
* * *
(78) Противоположность любви — не отвращение и даже не равнодушие, а ложь.
* * *
(79) Скудность мысли порождает легионы единомышленников.
* * *
(80) Две грубиянки — Сцилла Ефимовна и Харибда Абрамовна.
* * *
(81) Алкоголизм — излечим, пьянство — нет.
* * *
(82) Тигры, например, уважают львов, слонов и гиппопотамов. Мандавошки — никого!
* * *
(83) Мещане — это люди, которые уверены, что им должно быть хорошо.
* * *
(84) Судят за черты характера. Осуждают за свойства натуры.
* * *
(85) Что такое демократия? Может быть, диалог человека с государством?
* * *
(86) Кающийся грешник хотя бы на словах разделяет добро и зло.
* * *
(87) Кто страдает, тот не грешит.
* * *
(88) Не думал я, что самым трудным будет преодоление жизни как таковой.
* * *
(89) Творчество — как борьба со временем. Победа над временем. То есть победа над смертью.
* * *
(90) Убийца пожелал остаться неизвестным.
* * *
(91) Я вас люблю. И даже возможный триппер меня не остановит.
* * *
(92) Уж лучше отсебятина, чем отъеготина.
* * *
(93) Молчание — огромная сила. Надо его запретить, как бактериологическое оружие...
* * *
(94) Когда храбрый молчит, трусливый помалкивает.
* * *
(95) Любая подпись хочет, чтобы ее считали автографом.
* * *
(96) Один из поединков моего деда с Богом закончился вничью.
* * *
(97) В чём разница между трупом и покойником? В одном случае — это мёртвое тело. В другом — мёртвая личность.
* * *
(98) Истинное мужество состоит в том, чтобы любить жизнь, зная о ней всю правду.
* * *
(99) Самое большое несчастье моей жизни — гибель Анны Карениной!
* * *
(100) Удивительно, что даже спички бывают плохие и хорошие.
* * *
(101) Порядочный человек тот, кто делает гадости без удовольствия.
* * *
(102) Он был похож на водолаза. Так же одинок и непроницаем.
* * *
(103) Бескорыстное вранье — это не ложь, это поэзия.
* * *
(104) Я болел три дня, и это прекрасно отразилось на моем здоровье.
* * *
(105) У гениев, конечно, есть соседи, как и у всех прочих, но готовы ли Вы признать, что Ваш сосед — гений?
* * *
(106) Страсть к неодушевленным предметам раздражает меня. Я думаю, любовь к березам торжествует за счет любви к человеку.
* * *
(107) Джаз — это мы сами в лучшие наши часы.
* * *
(108) Туризм — жизнедеятельность праздных.
* * *
(109) Истина далеко не всегда принадлежит большинству. Но меньшинству она принадлежит еще реже.
* * *
(110) Антоним любви — это даже не равнодушие и не отвращение, а банальная Ложь.
* * *
(111) Двое — это больше, чем Ты и Я. Двое — это Мы...
* * *
(112) Человек человеку — всё, что угодно... В зависимости от стечения обстоятельств.
* * *
(113) Семья — это если по звуку угадываешь, кто именно моется в душе.
* * *
(114) Собственнический инстинкт выражается по-разному. Это может быть любовь к собственному добру. А может быть и ненависть к чужому.
* * *
(115) Меркантилизм — это замаскированная бездарность.
Метки: Писатель память Довлатов |
Памяти Марины Цветаевой |
Солнцем жилки налиты — не кровью —
На руке, коричневой уже.
Я одна с моей большой любовью
К собственной моей душе.
Жду кузнечика, считаю до ста,
Стебелёк срываю и жую…
— Странно чувствовать так сильно и так просто
Мимолётность жизни — и свою.
«Чем лучше поэт, тем страшнее его одиночество»...
Иосиф Бродский
- Всю жизнь она вставала рано, обливалась холодной водой, заваривала крепчайший кофе, несмотря ни на что. Войны, трагедии, революции, муж в ГПУ, дочь отбилась от рук, младшая дочь умерла, тьма каких-то проблем - и тем не менее каждое утро… Носила платья-мешки и бутсы. И все, кроме любви и творчества, ей было пресно, безвкусно.
- Так в чем же причина ее самоубийства?
- Во-первых, она устала жить. Вы помните ее «если зубы болят, то один шаг до смерти»… Во-вторых, она апокалиптично относилась к войне. Гитлер шел семимильными шагами, мир рушился. В-третьих, она считала, что сыну при ней будет хуже, ее же воспринимали как белогвардейку. Мур был довольно наглым парнем и тоже считал, что она мешает ему жить и поэзия у нее ненужная: переживания, любовь-морковь никому не нужны. Он однажды так ей и сказал: что кого-то одного из них отсюда, из Елабуги, вынесут вперед ногами.
Но главная и на первый взгляд сумасшедшая версия… Разведчик Хенкин в своей книжке утверждает, что Цветаеву вызывали бесконечно в НКВД, трамбовали, чтобы она стала стукачкой: вращается же среди всех этих писателей. Деваться ей было некуда. Муж, дочь в тюрьме, она повязана, жить не на что... Вот из-за этого она полезла в петлю. Причем глупо как-то. Сын ушел на какие-то полевые работы. Она сначала жарила рыбу, не сняла даже фартука синего…
- Написала: «Нет выхода».
- И вот еще странность. Делом Эфронов занимался сам Берия. Мог бы гораздо сильнее надавить на Марину - но не тронул. Может, из-за отношения к ней Сталина? Сталин сам писал стихи, может, и сказал - ее не трогать. Я так думаю... То есть этот грузин, видимо, все же что-то понимал в литературе.
Цветаева Марина Ивановна родилась 26 сентября 1892 года. Отец ее был профессором Московского университета, основателем Музея изящных искусств на Волхонке. Мать, полуполька, полунемка, была пианисткой, учившейся у Антона Рубинштейна.
Писать стихи начала с 6 лет, печататься с - 16, а в 18, гимназисткой, выпустила первый сборник. При жизни вышло 7 ее книг. Весной 22-го года уехала в эмиграцию. В 1939-м в СССР вернулась, но здесь были арестованы ее муж, дочь и сестра, саму ее не печатали. Пастернак, провожая ее в эвакуацию, дал веревку для чемодана, не подозревая, какую страшную роль этой веревке суждено сыграть. В Чистополе Цветаева пыталась устроиться судомойкой в писательской столовой. В Елабуге она стирала белье местному милиционеру. В августе 41-го покончила с собой.
[d4cc77f.jpg] Памятник Марине Цветаевой в Тарусе
http://kp.ru/daily/25745/2732640/
Любителям творчества Цветаевой рекомендую эту книгу.
Маленький крестьянский домик в центре старой Елабуги стал привлекать внимание отдельных приезжих интеллигентов с начала 1960-х. Первым в эти окна постучался поэт Евгений Евтушенко. Попросил хозяев просто постоять в сенях. Позже написал стихотворение «Елабужский гвоздь». Потом приезжали артисты Театра на Таганке во главе с Владимиром Высоцким. Мало кто из местных тогда знал дорогу. Имя Марины Цветаевой для Елабуги в то время ничего не значило.
«1940-е – 1960-е годы у дома не лучшая слава. Мы периферия, а здесь произошло самоубийство. Предрассудки, даже мифология. У дома не лучшая слава», – отмечает заведующий «Библиотекой Серебряного века» Елабужского государственного музея-заповедника Андрей Иванов
Архивы Марины Цветаевой были закрыты до 2000 года. Так решила ее дочь Ариадна. Поэтому лишь 10 лет назад стали доступны дневники, которые вел сын Георгий. Из этих записок и скудных документов удалось выяснить, что же произошло в последние дни августа 1941 года. Цветаева ездила в Чистополь – там поселились эвакуированные литераторы, семьи Асеевых, Чуковских, Треневых. Цветаева очень хотела быть поближе к ним. Искала работу. Тщетно. Пыталась даже устроиться посудомойкой в Союз писателей.
Все произошло в этом доме, хозяевами его были колхозники Бродельщиковы. Они понятия не имели о том, что неразговорчивая, бедно одетая женщина – великий русский поэт. За ситцевой занавеской они и поселились: мать и сын. В их отсутствие сюда приходили из НКВД, рылись в вещах Марины Ивановны. Когда 31 августа все ушли на работу, Цветаева написала три записки – сыну Георгию, которого называла Муром, поэту Асееву и эвакуированным. И повесилась.
2 сентября Марину Цветаеву похоронили на дальнем Петропавловском кладбище. За гробом шел сын и несколько знакомых. Так получилось, что могилу Цветаевой никто не запомнил. Сын Георгий Эфрон погиб на фронте летом 1944 года. Через 20 лет после гибели сестры в Елабугу приехала сестра Анастасия. Ей показали южную часть кладбища, где хоронили эвакуированных. Анастасия увидела раздвоенную сосну – такие они с Мариной очень любили в детстве. Под ней она и поставила крест, который позже заменили обычным надгробием. Теперь это захоронение называют официальным, но есть еще одна могила, заросшая дикой земляникой. Елабужанка Зоя Матвеева вспоминала, что пришла на могилу сестры в начале сентября 1941 года, и совсем рядом были похороны.
«Она услышала, что хоронили самоубийцу, и рядом стоял высокий красивый человек», – рассказывает Наталия Мухина, старший научный сотрудник Литературного музея Марины Цветаевой.
На месте этой предполагаемой могилы Марины Ивановны установили ограду с буквами «М. Ц». Есть и другие версии, но они менее достоверные. Официальное надгробие, по мнению родственников, также установили не совсем в том месте, что отметила Анастасия.
«Есть высказывания, что надо проводить эксгумацию. Но дочь, сестра и потомки против», – замечает генеральный директор Елабужского государственного музея-заповедника Гульзада Руденко.
В музее-заповеднике говорят: тема поиска истинной могилы Цветаевой не обсуждается. И цитируют знаменитое стихотворение:
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь...
Елабуга стала последней земной точкой в ее судьбе. Навсегда ушли в прошлое те времена, когда само имя поэта было под негласным запретом. Впервые имя Марины Цветаевой в Елабуге было названо в середине 60-х годов, а первый День памяти поэта прошел в сентябре 1968 года.
Тогда преподаватели и студенты Елабужского государственного педагогического института пришли к предполагаемой могиле Цветаевой, чтобы возложить цветы, почитать любимые стихи, послушать рассказ казанского писателя Р.Мустафина о поэтической судьбе М.Цветаевой.
С тех пор отмечать День памяти поэта стало доброй традицией. В последний день лета собираются в Елабуге люди, плененные высокой поэзией Цветаевой, чтобы выразить свое уважение и восхищение гением поэта.
Традиционными стали международные Цветаевские чтения, которые проводятся каждые два года в Елабуге, кроме того, главой города И.Гафуровым была учреждена Литературная премия им.М.Цветаевой.
ПАМЯТИ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
Хмуро тянется день непогожий.
Безутешно струятся ручьи
По крыльцу перед дверью прихожей
И в открытые окна мои.
За оградою вдоль по дороге
Затопляет общественный сад.
Развалившись, как звери в берлоге,
Облака в беспорядке лежат.
Мне в ненастьи мерещится книга
О земле и ее красоте.
Я рисую лесную шишигу
Для тебя на заглавном листе.
Ах, Марина, давно уже время,
Да и труд не такой уж ахти,
Твой заброшенный прах в реквиеме
Из Елабуги перенести.
Торжество твоего переноса
Я задумывал в прошлом году
На снегами пустынного плеса,
Где зимуют баркасы во льду.
------
Мне так же трудно до сих пор
Вообразить тебя умершей,
Как скопидомкой мильонершей
Средь голодающих сестер.
Что сделать мне тебе в угоду?
Дай как-нибудь об этом весть.
В молчаньи твоего ухода
Упрек невысказанный есть.
Всегда загадочны утраты.
В бесплодных розысках в ответ
Я мучаюсь без результата:
У смерти очертаний нет.
Тут все - полуслова и тени,
Обмолвки и самообман,
И только верой в воскресенье
Какой-то указатель дан.
Зима - как пышные поминки:
Наружу выйти из жилья,
Прибавить к сумеркам коринки,
Облить вином - вот и кутья.
Пред домом яблоня в сугробе.
И город в снежной пелене -
Твое огромное надгробье,
Как целый год казалось мне.
Лицом повернутая к Богу,
Ты тянешься к нему с земли,
Как в дни, когда тебе итога
Еще на ней не подвели.
Борис Пастернак. 1943г.
Метки: Поэзия Цветаева память |
Умная ли школа в России? |
Метки: Образование учителя школа |
Фотохудожник Аловерт о Довлатове |
«Сергей Довлатов сполна реализовал себя в Америке»
Фотохудожник Нина Аловерт – о Сергее Довлатове
Олег Сулькин | Нью-Йорк
Нина Аловерт в своей квартире в Джерси-Сити
24 августа почитатели таланта Сергея Довлатова отметили день его памяти - писатель умер в тот день в теперь уже далеком 1990 году в возрасте 48 лет. А 3 сентября будет широко отмечаться 70 лет со дня его рождения – и в России, в в Эстонии, и в США.
Фотохудожник Нина Аловерт дружила с Довлатовым, работала под его началом в газете «Новый Американец» и много его фотографировала. До отъезда в США из Ленинграда в 1977 году работала на кафедре истории средних веков Ленинградского университета, заведующим музеем Театра комедии у Николая Акимова и театральным фотографом. В Америке продолжает специализироваться в сфере балетной и театральной фотографии. Автор нескольких книг и многих статей о балете в русской прессе и в самых престижных американских журналах. Несколько лет выступала с рецензиями на балетные спектакли на радиостанции «Голос Америки». Книги Сергея Довлатова, выходившие в разных странах, оформлены главным образом сделанными ею фотографиями.
В гостях у Нины Аловерт в Джерси-Сити побывал корреспондент «Голоса Америки».
Олег Сулькин: Сергей Донатович любил фотографироваться?
Нина Аловерт: Он принадлежал к тем людям, которые отмахивались от камеры «Не надо! Не надо!», а потом спрашивали: «А где моя фотография?».
О.С.: Его можно было заподозрить в кокетстве?
Н.А.: Может быть. Но скорее просто сказывались нелюбовь к самому процессу фотографирования и нормальный интерес к готовым фотографиям.
О.С.: Какую свою фотографию он больше других ценил?
Н.А.: Я могу говорить только про те, которые я сама делала. Первая – та, где он сидит за пишущей машинкой и которую сейчас бессовестно печатают в России в журналах и книгах без моей подписи. Она висела у Сергея дома, на стенке. И вторая, из поздних, где он говорит в микрофон, выступая перед читателями.
О.С.: Он вам позировал или делал вид, что вас не замечает?
Н.А.: Ни то и ни другое. Я снимала документ. Когда я снимала балет или театр, то стремилась запечатлеть факты и образы искусства. Когда же снимала Довлатова и других людей третьей волны эмиграции, то мне было важно оставить документальные свидетельства об этих личностях. Я снимала их в рабочей и домашней обстановке. Например, сидела на заседании редколлегии «Нового Американца», почему бы не снять своих коллег... Никто на это не реагировал.
О.С.: Вы были в штате «Нового Американца» фотокорреспондентом?
Н.А.: Не только. Я очень много писала как журналист и рецензент.
О.С.: Какая атмосфера была в редакции? Что-то вроде антисоветской «Искры»?
Н.А.: Ни в коем случае. Естественно, газета была антисоветской, но это не было главной задачей при создании «Нового Американца». Всех объединяло ощущение общего дела. Творческое горение. Такие высокопарные слова, но это все правда.
Особенно в отношении Довлатова. Он впервые смог сполна реализовать свою энергию и автора, и редактора, и организатора. Он вкладывал всего себя в газету. Это касалось и его ближайших соратников. Увы, на голом творческом энтузиазме они и прогорели – никто и понятия не имел о коммерческой стороне проекта.
О.С.: Как вел себя Довлатов в редакции? Был ли он тираном? Соглашался ли с критикой?
Фото Нины Аловерт
Сергей Довлатов
Н.А.:Он не был тираном, но будучи главным редактором, несомненно, определял политику редакции. Писал юмористические «колонки редактора», которые не всем нравились. Бытовало мнение, что надо писать серьезно, с солидной миной, а Довлатов позволял себе шутить и писать в передовицах о тараканах. Вообще, «Новый Американец» был содержательной газетой, писал и о политике, и об искусстве, и о повседневной жизни эмигрантов, помогая их скорейшей адаптации к американским реалиям.
О.С.: Какой ваш авторский материал в «Новом Американце» вы сами считаете наиболее удачным?
Н.А.: Репортажную статью из Парижа. Я взяла интервью у самых знаменитых русских эмигрантов Франции – у Максимова, Некрасова, Горбаневской, Синявского, Марамзина. Довлатову материал тоже понравился.
О.С.: В эмиграции, как в любом замкнутом анклаве, самолюбия крайне обострены. В Нью-Йорке как две вершины в те годы высились надо всеми Бродский и Довлатов. Между ними было соперничество?
Н.А.: Нет, Довлатов относился к Бродскому с невероятным пиететом и любовью. Между ними были очень хорошие отношения. Мне довелось вместе с Бродским быть на дне рождения Довлатова. Бродский порекомендовал ему переводчицу для англоязычных публикаций. Отношения между ними были, полагаю, не столь близкие, как в ленинградские годы, когда они были молоды и часто вместе гуляли по городу. Довлатов очень смешно рассказывал, как на перекрестке Пять углов глубокой ночью или, если хотите, ранним утром они стучались к знакомой буфетчице, та открывала им заведение и наливала выпить. Молоденький Бродский говорил ей: «Я великий русский поэт». А она ему: «Да врешь ты, Ося».
О.С.: А у Довлатова было ощущение собственной одаренности?
Н.А.: Наверное. Но так уверенно, как Бродский, он никогда не высказывался. У Довлатова, мне кажется, были комплексы из-за того, что ничего к моменту отъезда из Советского Союза он не смог опубликовать на родине, тогда как многие его знакомые уже публиковались. Но Довлатов смог наверстать упущенное и сполна реализовать себя как писатель в Америке.
О.С.: Изменился ли Довлатов в последние годы жизни?
Н.А.: Мы все меняемся, это нормально. Вспоминаю, как летом 1990 года я побывала в России, где Довлатов уже становился популярен. Вернувшись в Нью-Йорк, я с ним встретилась, рассказала о его растущей славе на родине. Он сказал: «Поздно». Я долго думала по поводу его реплики. И поняла, почему «поздно». В молодости творческой личности так хочется признания, чтобы все о тебе говорили. С годами, видимо, желание внешнего признания несколько притупляется.
О.С.: Может быть, это связано с тем, что он предчувствовал свой внезапный уход?
Н.А.: Нет-нет, это все легенды. Да, он был несколько грустным в последние месяцы жизни, но ни о каких предчувствиях он никому не говорил, насколько я знаю.
О.С.: Посмертная слава Довлатова сопровождается ростом числа «близких друзей», публикующих весьма субъективные воспоминания. Понятно, хочется погреться у чужого костра. Как вы относитесь к такого рода мемуаристике?
Н.А.: В какой-то момент я прекратила читать эти книги. Они сводятся к одной формуле «Я и Довлатов». Думаю, это временное явление. А вообще эта тема мне несимпатична.
О.С.: А вот эта тема вам должна быть более симпатична. В России планируется выход в свет вашего фотоальбома, посвященного Довлатову.
Н.А.: Довольно загадочная история. Договор на этот альбом я подписала с издательством «Азбука» около года тому назад. По договору я должна им представить 137 фотографий, сколько из них выберут, я не знаю. И все это время – молчание, никакого движения. Только сейчас оживились. И я на днях лечу в Петербург со сканированными для альбома фотографиями. Но, конечно, к юбилею альбом не выйдет, не успеет. Вообще-то, я еду по приглашению журнала «Звезда», который устраивает к 70-летию Довлатова конференцию. Везу фотовыставку для юбилейных акций, которые пройдут и в редакции «Звезды», и в музее-квартире Пушкина на Мойке, и в Фонтанном доме, где расположен музей Ахматовой.
О.С.:Позвольте задать наивный вопрос. Почему сейчас в среде эмиграции нет таких крупных писателей и поэтов, как Бродский и Довлатов?
Н.А.: Очень просто – литераторам теперь нет необходимости уезжать из России. В советские годы творческие люди уезжали реализовывать себя на Западе. Сейчас они это могут делать, никуда не уезжая. А вообще – искусство сейчас немножко «отдыхает». Везде.
«Сергей Довлатов сполна реализовал себя в Америке»
Фотохудожник Нина Аловерт – о Сергее Довлатове
Олег Сулькин | Нью-Йорк
Нина Аловерт в своей квартире в Джерси-Сити
24 августа почитатели таланта Сергея Довлатова отметили день его памяти - писатель умер в тот день в теперь уже далеком 1990 году в возрасте 48 лет. А 3 сентября будет широко отмечаться 70 лет со дня его рождения – и в России, в в Эстонии, и в США.
Фотохудожник Нина Аловерт дружила с Довлатовым, работала под его началом в газете «Новый Американец» и много его фотографировала. До отъезда в США из Ленинграда в 1977 году работала на кафедре истории средних веков Ленинградского университета, заведующим музеем Театра комедии у Николая Акимова и театральным фотографом. В Америке продолжает специализироваться в сфере балетной и театральной фотографии. Автор нескольких книг и многих статей о балете в русской прессе и в самых престижных американских журналах. Несколько лет выступала с рецензиями на балетные спектакли на радиостанции «Голос Америки». Книги Сергея Довлатова, выходившие в разных странах, оформлены главным образом сделанными ею фотографиями.
В гостях у Нины Аловерт в Джерси-Сити побывал корреспондент «Голоса Америки».
Олег Сулькин: Сергей Донатович любил фотографироваться?
Нина Аловерт: Он принадлежал к тем людям, которые отмахивались от камеры «Не надо! Не надо!», а потом спрашивали: «А где моя фотография?».
О.С.: Его можно было заподозрить в кокетстве?
Н.А.: Может быть. Но скорее просто сказывались нелюбовь к самому процессу фотографирования и нормальный интерес к готовым фотографиям.
О.С.: Какую свою фотографию он больше других ценил?
Н.А.: Я могу говорить только про те, которые я сама делала. Первая – та, где он сидит за пишущей машинкой и которую сейчас бессовестно печатают в России в журналах и книгах без моей подписи. Она висела у Сергея дома, на стенке. И вторая, из поздних, где он говорит в микрофон, выступая перед читателями.
О.С.: Он вам позировал или делал вид, что вас не замечает?
Н.А.: Ни то и ни другое. Я снимала документ. Когда я снимала балет или театр, то стремилась запечатлеть факты и образы искусства. Когда же снимала Довлатова и других людей третьей волны эмиграции, то мне было важно оставить документальные свидетельства об этих личностях. Я снимала их в рабочей и домашней обстановке. Например, сидела на заседании редколлегии «Нового Американца», почему бы не снять своих коллег... Никто на это не реагировал.
О.С.: Вы были в штате «Нового Американца» фотокорреспондентом?
Н.А.: Не только. Я очень много писала как журналист и рецензент.
О.С.: Какая атмосфера была в редакции? Что-то вроде антисоветской «Искры»?
Н.А.: Ни в коем случае. Естественно, газета была антисоветской, но это не было главной задачей при создании «Нового Американца». Всех объединяло ощущение общего дела. Творческое горение. Такие высокопарные слова, но это все правда.
Особенно в отношении Довлатова. Он впервые смог сполна реализовать свою энергию и автора, и редактора, и организатора. Он вкладывал всего себя в газету. Это касалось и его ближайших соратников. Увы, на голом творческом энтузиазме они и прогорели – никто и понятия не имел о коммерческой стороне проекта.
О.С.: Как вел себя Довлатов в редакции? Был ли он тираном? Соглашался ли с критикой?
Фото Нины Аловерт
Сергей Довлатов
Н.А.:Он не был тираном, но будучи главным редактором, несомненно, определял политику редакции. Писал юмористические «колонки редактора», которые не всем нравились. Бытовало мнение, что надо писать серьезно, с солидной миной, а Довлатов позволял себе шутить и писать в передовицах о тараканах. Вообще, «Новый Американец» был содержательной газетой, писал и о политике, и об искусстве, и о повседневной жизни эмигрантов, помогая их скорейшей адаптации к американским реалиям.
О.С.: Какой ваш авторский материал в «Новом Американце» вы сами считаете наиболее удачным?
Н.А.: Репортажную статью из Парижа. Я взяла интервью у самых знаменитых русских эмигрантов Франции – у Максимова, Некрасова, Горбаневской, Синявского, Марамзина. Довлатову материал тоже понравился.
О.С.: В эмиграции, как в любом замкнутом анклаве, самолюбия крайне обострены. В Нью-Йорке как две вершины в те годы высились надо всеми Бродский и Довлатов. Между ними было соперничество?
Н.А.: Нет, Довлатов относился к Бродскому с невероятным пиететом и любовью. Между ними были очень хорошие отношения. Мне довелось вместе с Бродским быть на дне рождения Довлатова. Бродский порекомендовал ему переводчицу для англоязычных публикаций. Отношения между ними были, полагаю, не столь близкие, как в ленинградские годы, когда они были молоды и часто вместе гуляли по городу. Довлатов очень смешно рассказывал, как на перекрестке Пять углов глубокой ночью или, если хотите, ранним утром они стучались к знакомой буфетчице, та открывала им заведение и наливала выпить. Молоденький Бродский говорил ей: «Я великий русский поэт». А она ему: «Да врешь ты, Ося».
О.С.: А у Довлатова было ощущение собственной одаренности?
Н.А.: Наверное. Но так уверенно, как Бродский, он никогда не высказывался. У Довлатова, мне кажется, были комплексы из-за того, что ничего к моменту отъезда из Советского Союза он не смог опубликовать на родине, тогда как многие его знакомые уже публиковались. Но Довлатов смог наверстать упущенное и сполна реализовать себя как писатель в Америке.
О.С.: Изменился ли Довлатов в последние годы жизни?
Н.А.: Мы все меняемся, это нормально. Вспоминаю, как летом 1990 года я побывала в России, где Довлатов уже становился популярен. Вернувшись в Нью-Йорк, я с ним встретилась, рассказала о его растущей славе на родине. Он сказал: «Поздно». Я долго думала по поводу его реплики. И поняла, почему «поздно». В молодости творческой личности так хочется признания, чтобы все о тебе говорили. С годами, видимо, желание внешнего признания несколько притупляется.
О.С.: Может быть, это связано с тем, что он предчувствовал свой внезапный уход?
Н.А.: Нет-нет, это все легенды. Да, он был несколько грустным в последние месяцы жизни, но ни о каких предчувствиях он никому не говорил, насколько я знаю.
О.С.: Посмертная слава Довлатова сопровождается ростом числа «близких друзей», публикующих весьма субъективные воспоминания. Понятно, хочется погреться у чужого костра. Как вы относитесь к такого рода мемуаристике?
Н.А.: В какой-то момент я прекратила читать эти книги. Они сводятся к одной формуле «Я и Довлатов». Думаю, это временное явление. А вообще эта тема мне несимпатична.
О.С.: А вот эта тема вам должна быть более симпатична. В России планируется выход в свет вашего фотоальбома, посвященного Довлатову.
Н.А.: Довольно загадочная история. Договор на этот альбом я подписала с издательством «Азбука» около года тому назад. По договору я должна им представить 137 фотографий, сколько из них выберут, я не знаю. И все это время – молчание, никакого движения. Только сейчас оживились. И я на днях лечу в Петербург со сканированными для альбома фотографиями. Но, конечно, к юбилею альбом не выйдет, не успеет. Вообще-то, я еду по приглашению журнала «Звезда», который устраивает к 70-летию Довлатова конференцию. Везу фотовыставку для юбилейных акций, которые пройдут и в редакции «Звезды», и в музее-квартире Пушкина на Мойке, и в Фонтанном доме, где расположен музей Ахматовой.
О.С.:Позвольте задать наивный вопрос. Почему сейчас в среде эмиграции нет таких крупных писателей и поэтов, как Бродский и Довлатов?
Н.А.: Очень просто – литераторам теперь нет необходимости уезжать из России. В советские годы творческие люди уезжали реализовывать себя на Западе. Сейчас они это могут делать, никуда не уезжая. А вообще – искусство сейчас немножко «отдыхает». Везде.
Метки: Фотохудожник писатель |
Шмелев *Пути небесные* |
Иван Сергеевич Шмелев *Пути небесные* (аудиокнига в 2-х томах)
История создания. “Голова кружится от бездонности, когда думаю над “Путями небесными”. Захвачен, на порой чувствую трепет – удастся ли одолеть. Столько лиц, столько движения в просторах российских: ведь действия теперь в романе – поля, леса, поместья, городки, обитель, а всего главнее – ищущая, мятущаяся душа юной Дариньки и обуревающие страсти – борьба духа и плоти”. Война ворвалась в парижский дом Шмелева, когда он работал над вторым томом романа “Пути небесные”. Первый том увидел свет в 1937 г. в издательстве “Возрождение”. “Ведь я должен закончить свой путь, - закончить “Пути небесные”, отчитаться перед русскими людьми. Я их завел, повел, вел… надо довести”. “… мне надо завершить главное – Пути, я хотел бы гимн Творцу пропеть в полный голос”. Последний роман должен был стать романом итогов. В “Путях небесных” выразилась определенная художественная эволюция Ивана Сергеевича. “Пути небесные” - это роман, как в старое доброе время, будто и не было XX века: с балами, любовными интригами, цыганами и мстителями, роковыми совпадениями.
Метки: Шмелёв слушать |
Клод Моне |
Портрет жены Моне
Недавно появилась информация о том, что на крупнейшей европейской ярмарке TEFAF в Маастрихте будет выставлена ранняя работа Ренуара «Женщина, собирающая цветы» на которой изображена Камилла Моне, первая жена друга Ренуара художника Клода Моне.
Как сообщает Art Daily картина принадлежит американскому Sterling and Francine Clark Art Institute. Картину было решено продать для того, чтобы появилась возможность развивать другие разделы коллекции.
Метки: Художник картины жена |
Вестсайдская история Бернстайна |
Задумав адаптировать знаменитую трагедию Шекспира "Ромео и Джульетта" для музыкального театра, хореограф и режиссер Джером Роббинс (Jerome Robbins), композитор Леонард Бернстайн и драматург Артур Лорентс собирались сделать современных Ромео и Джульетту юношей-евреем и итальянкой-католичкой, разделенными социальными и религиозными предрассудками. Мюзикл должен был называться "Истсайдская история". Из-за других планов проект был отложен, а затем и вообще похоронен. Вернувшись через шесть лет к своему замыслу, Бернстайн решил передоверить написание текстов песен почти неизвестному тогда либреттисту Стивену Сондхайму.
К тому времени вражда католиков и евреев потеряла актуальность, газеты были полны историй о бандах молодых латиноамериканцев. Лорентс и Бернстайн убедили Роббинса перенести действие в восточную часть Манхеттена и построить сюжет на соперничестве потомков белых эмигрантов — поляков, итальянцев, немцев — и выходцев из Пуэрто-Рико.
К 1956 году на руках у авторов был по-настоящему новаторский, полный реализма и глубокой драматургии материал. Незадолго до начала репетиций выяснилось, что инвесторы не готовы к экспериментам — никто не желал давать на постановку ни пенни. На помощь пришли продюсеры Гарольд Принс и Роберт Гриффит. Они помогли преодолеть финансовые трудности, справились с капризами Роббинса и добились того, чтобы ни один день из двух месяцев, отмеренных на репетицию, не прошел зря.
Премьера "Вестсайдской истории" состоялась 26 сентября 1957 года сентября 1957 года в театре Уинтер Гарден (Winter Garden Theatre). Всего спектакль был показан 732 раза. В главных ролях были заняты Кэрол Лоренс (Carol Lawrence), Ларри Керт (Larry Kert) и Чита Ривера (Chita Rivera). Отзывы прессы были в целом положительными, однако когда пришло время вручения "Тони", шоу, в котором умирали два героя в конце первого действия и один в конце второго — проиграло почти во всех основных номинациях жизнерадостному и сентиментальному мюзиклу Меридита Уилсона (Meredith Willson) "Продавец музыки" (The Music Man), кроме одной — "Лучшая хореография", которая осталась за Роббинсом. Партитура Бернстайна, в которой классическая музыка тесно переплетается с джазовыми и латиноамериканскими ритмами, осталась недооцененной. Лишь в 1961 году, после выхода экранизации Роберта Уайза (Robert Wise), мюзикл обрел статус культового. В фильме снимались Ричард Беймер (Richard Beymer), Натали Вуд (Natalie Wood), Джордж Чакирис (George Chakiris) и Рита Морено (Rita Moreno). Картина получила 10 "Оскаров", два из них достались Уайзу и Роббинсу, а также "Грэмми" за лучший саундтрек.
В 2009 году возобновленная версия мюзикла, поставленная на Бродвее 91-летним Лорентсом, была выдвинута на премию "Тони" в нескольких номинациях, из которых выиграла одну — "Лучшая исполнительница роли второго плана". Она была вручена актрисе Карин Оливо (Karen Olivo) за роль Аниты. Помимо классических танцев от Джерома Роббинса постановка примечательна тем, что либретто частично было переведено на испанский язык. Эту работу выполнил композитор и автор песенных текстов Лин-Мануэль Миранда (Lin-Manuel Miranda).
Сюжет мюзикла повторяет основные коллизии шекспировского первоисточника.
В нью-йоркском Вестcайде, населенном эмигрантами из разных стран, две молодежных группировки — потомки белых эмигрантов "Ракеты (Jets)" и пуэрториканцы "Акулы (Sharks)" — борются за контроль над кварталами. Полиция разгоняет очередную драку (Prologue). Служители порядка лейтенант Шрэнк и сержант Крупке требуют, чтобы молодежь прекратила драку, и преследуют "Акул".
"Ракеты" намерены окончательно закрепить за собой контроль над улицами Вестсайда. Для этого они решают спровоцировать драку с "Акулами". Предводитель "Ракет" Рифф собирается бросить вызов главарю пуэрториканцев Бернардо на танцевальной вечеринке. Рифф хочет, чтобы к нему присоединился его друг и бывший член банды Тони, однако не все его товарищи уверены в преданности Тони (Jet Song).
Рифф навещает Тони в аптеке Дока, где тот работает. Чтобы поддержать друга, Тони соглашается прийти на танцы, однако он не связывает свое будущее с бандой — юноша живет предчувствием, что скоро его жизнь изменится (Something's Coming).
Сестра Бернардо Мария работает в магазине свадебных платьев вместе с Анитой — возлюбленной ее брата. Семья Марии уже нашла для девушки жениха — Чино. Мария лишь недавно приехала из Пуэрто-Рико, и, как и Тони, мечтает о светлом будущем. Анита шьет для подруги платье, в котором она могла бы пойти на танцы.
На вечеринке молодежь продолжает выяснять отношения, на этот раз с помощью танца (Mambo). Тони и Мария, находящиеся в противоположных углах зала, замечают друг друга и не могут отвести взгляда. Они танцуют, и напряженная атмосфера вечера уходит на задний план, уступая место зародившейся между Тони и Марией любви. Разъяренный Бернардо оттаскивает Марию от Тони и отправляет ее домой. Рифф и Бернардо договариваются о встрече на нейтральной территории — в аптеке Дока, чтобы провести военный совет.
Переполненный эмоциями Тони разыскивает дом Марии и поет девушке серенаду (Maria). Влюбленные встречаются на пожарной лестнице и открывают друг другу свои чувства (Tonight).
В это время Анита и ее подружки обсуждают свою американскую жизнь, сравнивая ее с тем, что они оставили в Пуэрто-Рико (América).
"Ракеты" с нетерпением ждут появления "Акул" у Дока в магазине сладостей. Они выпускают пар в полном агрессии танце (Cool). Приходят "Акулы", и начинается обсуждение оружия, которое будет использовано в драке. Тони предлагает "честный бой", в котором противники будут выяснять отношения врукопашную. Главари банд соглашаются. Бернардо собирается драться с Тони, однако ему выпадает другой противник — Дизель.
Лейтенант Шрэнк безуспешно пытается определить, где состоится следующая стычка. А Тони рассказывает Доку о Марии. Док испытывает тревогу за молодых людей, но Тони уверен, что все будет хорошо…
Тони приходит в свадебный салон, где работает Мария. Когда-нибудь и они поженятся — мечтают влюбленные (One Hand, One Heart). Мария просит Тони предотвратить драку, и он соглашается.
Тони, Мария, Анита, Бернардо, Риф и участники банд с нетерпением ждут вечера, который для всех станет решающим (Tonight Quintet).
Тони приходит на место драки и пытается остановить ее. Бернардо высмеивает его и пытается вовлечь молодого человека в драку. Рифф бросается на помощь другу. Бернардо выхватывает нож — но и у Рифа есть при себе оружие (The Rumble).
Тони умоляет друга отступить, но Рифф его не слушает. В самый напряженный момент, когда он уже почти добрался до Бернардо, Тони снова вмешивается в драку, и Бернардо закалывает Риффа. В приступе ярости Тони убивает главаря пуэрториканцев. Участники банд бросаются друг на друга. Слышен вой сирен — это полиция. Все бросаются прочь, кроме Тони, который не может прийти в себя после того, что только что совершил. Его уводит девочка-подросток по кличке Энибодис, которая мечтает стать "Ракетой". О драке напоминают лишь тела Риффа и Бернардо.
В своей комнате Мария мечтает о встрече с Тони. Она делится своими чувствами с подружками Francisca (I Feel Pretty). Чино приносит дурные вести — Тони убил Бернардо. Мария молится, чтобы это оказалось ошибкой. Тони приходит к своей возлюбленной. Мария охвачена гневом — она бросается на Тони с кулаками, но тот успокаивает девушку. Они решают вместе убежать. Ведь где-то есть место, где они смогут укрыться от ужасов жизни (Somewhere).
"Ракеты" никак не могут прийти в себя после смерти своего лидера. Они считают, что это взрослые виноваты в том, какими они стали (Gee, Officer Krupke). Энибодис рассказывает о плане Чино найти и застрелить Тони. "Ракеты" отправляются на поиски Тони, чтобы защитить его.
Анита, оплакивающая смерть своего возлюбленного, приходит к Марии. Там она почти сталкивается с Тони, который договаривается с Марией встретиться у Дока, чтобы вместе покинуть страну. Анита в ужасе от того, что Мария встречается с убийцей брата (A Boy Like That). Мария страстно отвечает, что она не может противостоять любви (I Have a Love), и Анита понимает, что любовь подруги к Тони не уступает по силе ее собственному чувству к Бернардо. Она предупреждает Марию о том, что у Чино есть пистолет и что он поклялся найти Тони.
Лейтенант Шрэнк приходит к Марии, чтобы ее допросить, и та просит Аниту сходить к Доку и попросить Тони подождать. Однако в магазине Дока Анита наталкивается на "Ракет". Они оскорбляют пуэрториканку, а затем набрасываются на нее. К счастью, появляется Док, который предотвращает насилие. Заплаканная Анита говорит "Ракетам", что Бернардо был прав насчет них и добавляет, что Чино узнал о том, что Мария встречалась с Тони, и убил ее.
Док передает печальные новости Тони. Теперь, когда ему незачем жить, Тони отправляется на поиски Чино, чтобы тот убил и его. Однако он находит Марию живой и невредимой. Встреча возлюбленных продолжается недолго — появляется Чинно и стреляет в Тони. Юноша умирает на руках у Марии (Somewhere-Reprise). Разъяренные смертью своего друга, "Ракеты" наступают на "Акул". Мария, у которой в руках оружие Чино, обвиняет участников банд в том, что их ненависть погубила Тони. Она наводит оружие на враждующих, однако не в силах нажать на курок… "Акулы" и "Ракеты" наконец, понимают, что конфликту пришел конец. Вместе они уносят тело Тони. Шрэнк и Крупке уводят Чино. Сидя на земле, Мария оплакивает свою любовь.
" Вестсайдская история" — один из немногих бродвейских мюзиклов, переведенных на русский язык еще в советские времена. В 1965 году в постановке Московского театра оперетты главную роль исполнила Татьяна Шмыга. В 1969 году мюзикл был поставлен Г. Товстоноговым на сцене Ленинградского театра имени Ленинского комсомола. Начиная с 2007 года спектакль идет в России на законных основаниях. После непростых переговоров, длившихся больше года, Новосибирский академический молодежный театр "Глобус" смог приобрести лицензию, по которой российская сторона обязана не только выплачивать обычные в таких случаях проценты со сборов, но и пригласить американского режиссера, музыкального руководителя и хореографа, а также сохранить оригинальную хореографию Джерома Роббинса.
Новосибирский спектакль создавался при непосредственном участии творческой группы из Америки — музыкального руководителя Кейта Кларка (Keith Clark), режиссера Грега Ганакаса (Greg Ganakas) и хореографа Марка Эспозито (Mark Esposito). В 2009 году спектакль был удостоен премии "Музыкальное сердце театра" в номинациях "Лучшая исполнительница роли второго плана" (Юлия Чуракова, Анита) и "Лучший дирижер" (Алексей Людмилин), а с 29 июня по 3 июля был показан московской публике на сцене МДМ. Роль Марии исполнила звезда Stage Entertainment Наталия Быстрова.
Метки: Музыка композитор дирижер |
Cамый влиятельный музыкант послевоенной эпохи - ЛЕОНИД БЕРНСТАЙН |
ЛЕОНАРД БЕРНСТАЙН (1918–1990) - дирижер, композитор, пианист, писатель, профессор, телевизионщик, общественный деятель, продюсер, рассказчик мирового класса — короче говоря, Леонард Бернстайн был самым влиятельным музыкантом в послевоенную эпоху.
На протяжении более чем сорока пяти лет бурной деятельности Бернстайн приобрел такой авторитет и харизму, что после его кончины в некрологах его вспоминали как некого монарха, как Джона Фицджеральда Кеннеди от музыки. Для понимания его влияния необходимо рассмотреть отдельно виды его деятельности.
Учась дирижерскому искусству у Фрица Рейнера и Сергея Кусевицкого (дирижеры Чикагского и Бостонского симфонических оркестров), Бернстайн внезапно прославился в 1943 г., заменив заболевшего Бруно Вальтера — приглашенного дирижера Нью-Йоркского филармонического оркестра, концерт которого передавался по общенациональному радио воскресным вечером. Бернстайну едва исполнилось двадцать пять.
Обстоятельства такого знаменательного события символичны для его карьеры. После учебы в Гарвардском университете и аспирантуры у Рейнера в Музыкальном институте Кертиса в Филадельфии в 1940 г. вооруженный рекомендациями Бернстайн отважился явиться в Тэнглвуд, чтобы учиться дирижировать у Кусевицкого. Тэнглвуд — летний приют Бостонского симфонического оркестра с 1936 г. открыл Бернстайну — через Беркширский музыкальный центр — путь к славе. Скоро став любимым учеником Кусевицкого, Бернстайн соединил в своем исполнении строгую подготовку, полученную у Рейнера, с яркостью и эмоциональностью Кусевицкого. Он получил место помощника дирижера Нью-Йоркского филармонического оркестра подопекой диктаторски настроенного Артура Родзинского.
Предложение стать помощником Родзинского явилось полной неожиданностью. Оставив Тэнглвуд и покровительство Кусевицкого, Бернстайн получил работу за двадцать пять долларов в неделю в издательстве поп-музыки, записывая для Родзинского джазовые импровизации и популярные аранжировки под псевдонимом Ленни Янтарь (Бернстайн — на английском). Вскоре Родзинский вспомнил, что присутствовал на репетиции Бернстайна в Тэнглвуде, и предложил ему место помощника. Последовала неожиданная замена Вальтера, и завершился короткий путь от университета до консерватории, от музыкального фестиваля до «Переулка жестяных кастрюль» (район магазинов грампластинок и музыкальных издательств) и до восходящего американского дирижера.
Всю жизнь Бернстайна отличала способность добиваться хороших должностей и получать признание. Хорейшо Элджер, обеспечивший его прыжок к славе с помощью общенационального радиовещания и аршинных заголовков на первых полосах газет, убедил его в могуществе средств массовой информации, и он помнил об этом, приступив к созданию своей легенды.
Бернстайн стал первым американским дирижером, получившим всемирное признание и открывшим путь более поздним поколениям таких американских маэстро, как Леонард Слаткин, Джеймс Левин, Майкл Тилсон Томас и Леон Боцтайн. В первые годы его популярность среди женщин собирала в концертных залах юных поклонниц, жаждавших хотя бы прикоснуться к его одежде, пока он после выступления добегал до своей машины.
Одновременно с восхождением в качестве звезды-дирижера Бернстайн сочинял музыкальные шоу и симфонические произведения. Во время Второй мировой войны он воспользовался, как и многие другие, патриотическим интересом американцев к отечественным творениям. Симфония «Иеремия» и балет «Беззаботные» (позже поставленный на Бродвее в форме шоу под названием «В вихре светских удовольствий») были написаны в тот же бурный период, когда он так славно дебютировал с филармоническим оркестром. В те годы он поспевал везде.
В конце 1940-х и в 1950-е гг. Бернстайн предпринимал вдохновенные и целеустремленные шаги по укреплению своего положения в американской музыке. После волнующей, но финансово невыгодной работы музыкальным директором Нью-Йоркского симфонического оркестра он преподавал в Тэнглвуде и Университете Брандеса и выступал приглашенным дирижером с ведущими оркестрами и оперными театрами от Нью-Йорка до Милана и Тель-Авива. После еще одного удачного, вдохновленного Нью-Йорком
мюзикла «Чудесный город» Бернстайн попробовал писать музыку к фильмам и преуспел в фильме «В порту». Его атака на маккартизм в форме оперетты «Кандид», написанной по пьесе Лиллиан Хелман, поначалу не принесла кассовых сборов, потом стала культовой и, наконец, стала признанной классикой саркастического остроумия и юмора.
В 1957 г. в сотрудничестве с великим хореографом Джеромом Роббинсом, двадцатисемилетним лириком Стивеном Зондгеймом и автором «Цыганки» Артуром Лоренсом он работал над произведением, которое навсегда преобразует музыкальный театр, инсценировкой «Ромео и Джульетты» с перенесением действия на «дьявольскую кухню» Нью-Йорка — над уникальной «Вестсайдской историей». Этот мюзикл отразил суть Бернстайна как творца, и именно по этому произведению мир будет помнить его. В тридцать девять лет «Бродвейский Ленни» сочинил динамичное лирическое шоу, в котором смешаны социальные комментарии, драматическое движение в революционных балетных па Роббинса, возвышенные мелодии, дробленные этнические ритмы и низкая комедия в противопоставлении высокому катарсису. На следующий год он стал музыкальным директором Филармонического оркестра. С этого поста в оркестре он ушел через двенадцать лет, чтобы стать его увенчанным лаврами дирижером. Освободившись от административных обязанностей, он получил возможность выступать в качестве приглашенного дирижера по всему свету, преимущественно в Вене, Иерусалиме и Лондоне, но почти всегда выкраивал время на сезоны в Нью-Йорке. С течением времени его иступленная и атлетическая манера дирижерства приносила все более прекрасные плоды. Он был первым исполнителем многих произведений американских композиторов и привил постоянно растущей аудитории особый вкус к музыке первого поистине гениального американского композитора — ЧарлзаАйвса и к мировой скорби Густава Малера (еще одного много страдавшего еврейского композитора и дирижера, которому поклонялся Бернстайн и с которым его часто сравнивали).
На фоне названных видов деятельности величайшим вкладом Бернстайна можно считать музыкальное образование. Сначала в телесериале «Антология», а затем в качестве звезды концертов Филармонического оркестра для молодежи он посвятил миллионы зрителей в сложности «Пятой симфонии» Бетховена, джаза и оркестровки. Музыканты, родившиеся в период резкого увеличения рождаемости (в первое послевоенное десятилетие), охотно признаютсегодня первоначальное музыкальное воздействие на них телеуроков Бернстайна.
Его стремление учить часто перерастало в потребность проповедовать. Его деятельность в защиту гражданских прав принесла практические результаты (он нанимал представителей национальных меньшинств в свой оркестр) и плохую рекламу, когда писатель Том Вулф назвал устроенную им для «черных пантер» светскую вечерю «радикальным шиком». Его компания «Эмберсон продакшнс» записывала на видео его выступления и лекции для широкого коммерческого распространения. Такие видеопредставления обычно предварялись музыкальным анализом - Бернстайн продолжил традицию своих концертов
В последние годы жизни он совершал длительные поездки в странны Востока, Европы и Латинской Америки, разъясняя самым увлекательным образом молодым и старым слушателям свое особое, американское видение музыки. Он принимал самое активное участие в кампании против СПИДа в борьбе с несколькими республиканскими
Бернстайн дирижировал оркестром в Иерусалиме во время войны 1967 г. (что было запечатлено в документальном фильме о победе в ней) и исполнял «Оду радости» Бетховена в 1989 г. в Берлине, когда рушилась Стена под хоровые выкрики «Свобода!».
Бернстайн никогда не отказывался сообщить миру с помощью умело управляемых им средств массовой информации и музыкального материала — симфоний и поп-музыки, мелодий к спектаклям и фильмам, что или как он чувствовал. Он был уверен: если он желает что-то сказать нам, то мы захотим это услышать.
Хотя кое-кто находил его посланияслишком пламенными или поверхностными, большинство собирались толпами, чтобы послушать его пророчества. Он не желал просто дирижировать, просто сочинять или просто учить. Он желал, чтобы мы хотели, чтобы он делал все это одновременно, с тем чтобы мы захотели чего-то большего.
Бернстайн учил мир, что музыка — нечто большее, нежели просто ноты. Кровью, потом и часто слезами он обратил орды не обладающих музыкальным слухом неучей в страстных любителей музыки, преобразовав популярные театральные шоу в арену полной значения общественной мысли и детское телевидение в забавную оркестровую игру. Его долгое воздействие на искусство проистекает из его веры в то, что убежденность, экспрессия и любовь необходимы для создания величайшей музыки в этом «лучшем из
возможных миров».
Метки: Музыка композитор дирижер Бернстайн |
Композитор Бернстайн |
"Я не хочу провести свою жизнь, как Тосканини, снова и снова изучая одни и те же 50 произведений. Я бы умер от скуки. Я хочу дирижировать, я хочу играть на фортепиано. Я хочу писать для Голливуда. Я хочу сочинять симфоническую музыку. Я хочу пытаться быть музыкантом в полном смысле этого слова. Еще я хочу преподавать. Я хочу писать книги и стихи. И я полагаю, что могу делать все это наилучшим образом".
Л. Бернстайн
Американский дирижер, композитор и просветитель Леонард Бернстайн родился 25 августа 1918 года в городе Лоуренс, штат Массачусетс, в семье еврейских эмигрантов из Украины Сэмуэля Бернстайна и Дженни Резник Бернстайн. Бабушка Бернстайна по материнской линии настояла на том, чтобы внука назвали Луисом (Louis), однако семья предпочитала называть мальчика Леонардом или Ленни, и в 16 лет, получая водительские права, Леонард официально взял себе это имя.
По сравнению с другими прославленными музыкантами, Бернстайн начала заниматься музыкой довольно поздно. Лишь в десятилетнем возрасте он впервые увидел фортепиано: тетя композитора развелась с мужем и, переезжая из Массачусетса в Нью-Йорк, отдала Берстайнам некоторые свои вещи, среди которых было старое пианино. Леонард Бернстайн вспоминал: "Я помню, как прикоснулся к нему в тот день, когда его привезли… У меня не было сомнений, что вся моя жизнь будет связана с музыкой…"
Ленни влюбился в инструмент и довольно скоро научился подбирать популярные песенки. Сэмуэль Бернстайн, памятуя о нищих бродячих скрипачах, которых он встречал на Украине, был уверен, что у еврейского мальчика не может быть перспектив в серьезной музыке. Он мечтал о том времени, когда сын окончит престижную Бостонскую латинскую школу, которая должна была обеспечить Леонарду достойное образование, и займется семейным бизнесом — торговлей косметическими товарами. Ленни стоило немало усилий уговорить отца позволить ему брать уроки фортепиано у соседки Фриды Карп (Frieda Karp), а позднее у Сюзан Уильямс (Susan Williams) из Консерватории Новой Англии (New England Conservatory of Music). Свою учебу юный Бернстайн сначала частично, а потом полностью оплачивал сам, зарабатывая выступлениями на праздниках.
Когда Ленни исполнилось 13 лет, отец подарил ему рояль и начал водить на концерты классической музыки. В 1932 году Бернстайн отправился на прослушивание к одному из лучших бостонских педагогов по фортепиано — Генриху Гебхарду (Heinrich Gebhard). Тот сразу же обратил внимание на талант юноши, однако заметил, что ему не хватает техники, и порекомендовал учителя — Хелен Коатс (Helen Coates), которая впоследствии станет другом и секретарем Бернстайна.
Юный Бернстайн окунулся в занятия музыкой. К облегчению родителей, его учеба в Латинской школе не страдала, и он продолжал оставаться одним из первых учеников, преуспевая и в науках, в и спорте.
В 17 лет Бернстайн поступил в Гарвард, где в качестве предметов для изучения выбрал литературу, философию и музыку. По его собственному признанию, впервые услышав живой симфонический оркестр только в 16 лет, Ленни наверстывал упущенное, пропадая на репетициях и выступлениях Бостонского симфонического оркестра. Под впечатлением от таланта дирижеров Сергея Кусевицкого и Дмитрия Митропулоса (Dimitri Mitropoulos), Бернстайн решил заняться дирижированием.
Свое обучение Бернстайн продолжил в Институте музыки Кертиса (Curtis Institute of Music), занимаясь у Изабеллы Венгеровой (Isabella Vengerova) по классу фортепиано, у Фрица Райнера (Fritz Reiner) по классу дирижирования и у Рэндалла Томпсона (Randall Thompson) по классу оркестровки. В 1940 году Бернстайн посещал летний институт в Танглвуде (Tanglewood) при Бостонском симфоническом оркестре, где его наставником стал знаменитый дирижер Сергей Кусевицкий. Кусевицкий предложил молодому коллеге контракт приглашенного дирижера Бостонского симфонического оркестра, но Ленни был вынужден отказаться — Американская гильдия музыкантов (AGMA), в рядах которой он состоял, рекомендовала бойкотировать этот коллектив, так как он один из немногих в стране не входил в ее состав и потому не подчинялся профсоюзным правилам.
Чтобы заработать на жизнь, Бернстайн решил давать уроки, однако желающих обучаться у него не нашлось. Леонард решил перебраться в Нью-Йорк, где перед молодым музыкантом открывалось гораздо больше возможностей. Он работал в музыкальном издательстве Harms-Remick, где за 25 долларов в неделю переносил на нотную бумагу популярные джазовые мелодии и делал аранжировки под псевдонимом Ленни Эмбер (Lenny Amber), когда получил предложение от Артура Родзинского — руководителя Нью-йоркского филармонического общества (The Philharmonic Society of New York), впоследствии Нью-йоркского филармонического оркестра (The New York Philharmonic Orchestra). Знаменитый дирижер пригалсил Бернстайна стать его ассистентом, что стало для Ленни полной неожиданностью. Выяснилось, что Родзинский, находясь в Тангелвуде, видел, как дирижирует Бернстайн, и когда возникла необходимость в помощнике, решил его разыскать. 25-летний Леонард Бернстайн занял пост ассистента в августе 1943 года, а уже в ноябре к нему пришла национальная слава.
Случилось это после того, как он заменил приглашенного дирижера Бруно Вальтера (Bruno Walter) на концерте в Карнеги-холле (Carnegie Hall), который транслировался на всю Америку. Динамичная и темпераментная дирижерская манера Бернстайна поразила и аудиторию, и критиков. Уже через несколько недель Бернстайн был завален приглашениями из разных оркестров со всей страны. Благодаря своей энергии, обаянию и таланту Ленни всегда был в центре внимания, однако теперь он стал настоящей знаменитостью.
С 1945 по 1947 год Бернстайн был музыкальным руководителем Нью-йоркского симфонического оркестра (New York City Symphony Orchestra). После смерти Сергея Кусевицкого в 1951 году он возглавил оркестровый и дирижерский факультет в Танглвуде, где преподавал много лет. В начале 50-х Леонард Бернстайн сотрудничал с Фестивалем искусств (Creative Arts Festivals) при университете Brandeis. Тогда же, в 1951 году, он женился на чилийской актрисе и пианистке Фелисии Монтеалегре (Felicia Montealegre), которая впоследствии родила ему троих детей.
Бернстайн много путешествовал по миру. В 1946 году он дирижировал в Лондоне и на международном музыкальном фестивале в Праге. В 1947 году он выступал в Тель-Авиве — это положило начало связи Леонарда с Израилем, продолжавшейся до конца его жизни. В 70-е композитор записал большую часть своей симфонической музыки с именно с Израильским филармоническим оркестром. В 1953 году Леонард Бернстайн стал первым американским дирижером, приглашенным в миланский театр Ла Скала (La Scala). Его дебютом за пультом оркестра прославленной оперной площадки стала "Медея" Керубини с Марией Каллас в заглавной партии.
В 1958 году Бернстайн возглавил Нью-йоркский филармонический оркестр. Он занимал этот пост до 1969 года — дольше, чем кто-либо из его предшественников, но и после того как покинул должность, продолжал сотрудничать с коллективом. Больше половины из четырехсот с лишним записей, сделанных Бернстайном, была осуществлена с Нью-йоркским филармоническим оркестром. Среди них девять симфоний Густава Малера, в то время редко исполняемого автора. Записи имели огромный успех, породив волну увлечения творчеством немецкого композитора как в Америке, так и во всем мире.
Бернстайн был ведущим пропагандистом творчества современных композиторов — Самуэля Барбера (Samuel Barber), Франсиса Пуленка (Francis Poulenc) а также целой плеяды композиторов-авангардистов 60-х — Уильяма Шумана (William Schuman), Роя Харриса (Roy Harris), Пола Боулса (Paul Bowles) и Уоллингфорда Риггера (Wallingford Riegger).
Он много и охотно исполнял и записывал произведения своего близкого друга, американского композитора Аарона Копленда (Aaron Copland). В молодости Леонард так часто играл его "Вариации для фортепиано", что это произведение стало визитной карточкой Бернстайна-пианиста. Композиторский почерк Леонарда Бернстайна также формировался под влиянием творчества Копленда.
Бернстайн — автор трех симфоний, нескольких хоровых, вокальных и фортепианных циклов, трех балетов и двух опер. Однако наибольшую популярность получили его работы для музыкального театра. Всего Леонард Бернстайн сочинил пять мюзиклов и одну оперетту. И здесь он не желал быть таким, как все: он азартно сталкивал классические интонации и современные ритмы, культивируя свой особый, эклектичный стиль. Дочь композитора Джеми так охарактеризовала творчество своего отца: "Он сочинял джазовую музыку для концертных залов и симфоническую музыку для бродвейской сцены".
Еще в Гарварде Бернстайн активно участвовал в театральных постановках как дирижер, композитор и аккомпаниатор. Он написал дополнительную музыку к спектаклю "Птицы" ("The Birds") и принимал в участие в постановке новаторского мюзикла Марка Блицстайна (Marc Blitzstein) "Колыбель будет качаться" ("The Cradle Will Rock"), осуществленной силами студентов Гарварда.
В начале 40-х годов подающий надежды хореограф по имени Джером Роббинс (Jerome Robbins) поделился с Бернстайном своей идеей танцевального спектакля о трех моряках, которые проводят 24 часа в Нью-Йорке. В результате появился балет "Беззаботные" ("Fancy Free"), премьера которого состоялась 18 апреля 1944 года. Этот проект положил начало композиторской карьере Бернстайна и его сотрудничеству с Роббинсом, вместе с которым он создал еще два балета — "Факсимиле" ("Facsimile", 1946) и "Диббук" ("Dybbuk", 1974).
Сюжет "Fancy Free" получил свое развитие в мюзикле "Увольнение в город" ("On the Town"). Соавторами Бернстайна стали режиссер Джордж Эббот (George Abbott), и либреттисты Бетти Комден (Betty Comden) и Адольф Грин (Adolph Green). Как и в балете, действие шоу разворачивалось в Нью-Йорке во время Второй Мировой войны, а его главные герои — моряки Габи, Чип и Оззи — отправлялись в увольнение в Нью-Йорк, где за отведенные им 24 часа переживали романтические приключения. Шоу дышало молодостью и задором и не прошло незамеченным на Бродвее. Сразу же после премьеры 28 декабря 1944 года в театре "Адельфи" ("Adelphi Theater") мюзикл стал хитом, и киностудия МГМ не замедлила приобрести права на экранизацию. В 1949 году вышел фильм с Джином Келли (Gene Kelly) и Френком Синатрой (Frank Sinatra) в главных ролях, однако владельца МГМ Луиса Майера (Louis B. Mayer) по каким-то причинам не устроила музыка Бернстайна, и в результате в картине она практически не звучит.
В 1950 году композитор написал песни и хоровые номера для новой постановки пьесы Барри "Питер Пен".
Во время своего медового месяца в 1951 году Бернстайн приступил к работе над одноактной оперой "Сложности на Таити " ("Trouble in Tahiti"), рассказывающей о молодой паре из пригорода, переживающей кризис отношений. В сюжете оперы отразились проблемы непростой семейной жизни родителей композитора, и, как оказалось впоследствии, самого Бернстайна. Композитор сам написал либретто, в котором задействовал всего несколько персонажей — пару главных героев и трио — своеобразный греческий хор. Партитура Бернстайна содержит все характерные для его музыкального языка черты и представляет собой сплав джаза, мюзикла и оперы. В 1983 году публике было представлено продолжение "Сложностей на Таити" — трехактная опера "Тихий уголок" ("A Quiet Place").
23 февраля 1953 года в театре Winter Garden состоялась премьера второго мюзикла композитора — "Чудесный город" ("Wonderful Town") по сборнику автобиографических рассказов писательницы Рут Маккини (Ruth McKenney) "Моя сестра Айлин". В спектакле рассказывается история двух сестер из Огайо, которые в середине 30-х годов приезжают в Нью-Йорк, чтобы сделать карьеру. Партитура была написана в рекордные сроки — всего за месяц.
Шоу задумывалось в расчете на популярную актрису Розалинд Расселл (Rosalind Russell), для которой "Чудесный город" должен был стать возвращением из Голливуда на театральные подмостки. Расселл не могла похвастаться выдающимися вокальными данными, и Бернстайн создал для нее несколько несложных, но ярких хитов, позволвших Розалинд продемонстрировать ее темперамент характерной актрисы. Спектакль выдержал 559 представлений и был удостоен премии "Тони" в шести номинациях, в том числе как "Лучший мюзикл".
В 1954 году Бернстайн обратил свой взгляд в сторону кинематографа. Он сочинил саундтрек к драме Элиа Казана (Elia Kazan) "В порту" ("On The Waterfront") с Марлоном Брандо (Marlon Brando) в главной роли. И хотя картина имела успех и даже завоевала семь "Оскаров", композитор был разочарован вспомогательной ролью музыки в кино и больше в Голливуд не возвращался.
В год премьеры "Чудесного города" вместе с драматургом Лилиан Хеллман (Lillian Hellman) Бернстайн приступил к работе над музыкальным переложением повести Вольтера "Кандид, или Оптимизм". Творческий процесс тормозили бесконечные споры авторов, преследовавших разные цели. Для Лилиан "Кандид" был прежде всего политическим памфлетом, направленным против разъедавшего американское общество маккартизма, а для Бернстайна европейские корни литературного оригинала стали поводом отдать дань композиторам Старого Света. Результат оказался печальным. Критики и публика не поняли полное намеков и иносказаний либретто и не оценили масштабную — на стыке оперы, мюзикла и оперетты — партитуру. Спектакль был показан на Бродвее всего 73 раза (премьера состоялась 1 декабря 1956 года), после чего бесславно закрылся. Однако Бернстайн не терял надежды довести "Кандида" до совершенства. Мюзикл пережил несколько редакций, и лишь незадолго до смерти композитор записал его в той версии, которая наиболее соответствовала его замыслу.
Параллельно с "Кандидом" Бернстайн работал над современной версией "Ромео и Джульетты", задуманной еще в конце 40-х годов Джеромом Роббинсом. Тогда хореограф поделился с композитором своей идеей мюзикла о возлюбленных, принадлежащих двум враждующим молодежным группировкам — итальянцев-католиков и евреев. Действие должно было разворачиваться в нижнем Ист-Сайде, а сам мюзикл назывался "Истсайдская история" ("East Side Story"). Роббинс и Бернстайн предложили написать пьесу драматургу Артуру Лоурентсу, однако потребовалось шесть лет, прежде чем расписание авторов позволило им вплотную приступить к реализации идеи. К тому времени вражда католиков и евреев потеряла актуальность, и газеты пестрели историями о бандах молодых латиноамериканцев. Лоурентс и Бернстайн убедили Роббинса перенести действие в восточную часть Манхеттена и построить сюжет на соперничестве потомков белых эмигрантов — поляков, итальянцев, немцев — и выходцев из Пуэрто-Рико.
Сперва Бернстайн собирался сам написать поэтические тексты, однако затем пришел к выводу, что эту работу лучше поручить кому-нибудь еще. Так в команде по рекомендации Лоурентса появился Стивен Cондхайм, начинающий композитор и поэт, которого привлекла возможность поработать со своим более знаменитым коллегой.
К 1956 году на руках у авторов был по-настоящему новаторский, полный реализма и глубокой драматургии материал. Незадолго до начала репетиций выяснилось, что инвесторы не готовы к экспериментам — никто не желал давать на постановку ни пенни. На помощь пришли продюсеры Гарольд Принс и Роберт Гриффит. Они помогли преодолеть финансовые трудности, справились с капризами обладавшего непростым характером Роббинса и добились того, чтобы ни один день из двух месяцев, отмеренных на репетиции, не прошел зря.
Премьера "Вестсайдской истории", состоявшаяся 26 сентября 1957 года, была организована с голливудским размахом. Пресса в целом отозвалась о спектакле положительно. Когда же пришло время вручения премий "Тони", мюзикл, в котором умирали два героя в конце первого действия и один в конце второго, проиграл почти во всех основных номинациях жизнерадостному и сентиментальному шоу Меридита Уилсона (Meredith Willson) "Продавец музыки" ("The Music Man"). Лишь одна номинация — "Лучшая хореография" — осталась за Джеромом Роббинсом. Работа Бернстайна осталась недооцененной, и только в 1961 году, после выхода экранизации, мюзикл обрел статус культового.
В 1971 году состоялась премьера очередной театральной работы Бернстайна — "MASS: A Theatre Piece for Singers, Players, and Dancers" ("МЕССА: Театральное произведение для певцов, актеров и танцоров"), созданной по заказу Жаклин Кеннеди. Впервые месса была исполнена 8 сентября 1971 года на открытии Центра исполнительских искусств имени Кеннеди (John F. Kennedy Center for the Performing Arts). Взяв за основу тридентинскую католическую мессу, Бернстайн дополнил литургические тексты стихами Стивена Шварца (Stephen Schwartz) и Пола Саймона (Paul Simon).
Последним мюзиклом Бернстайна стал "Пенсильвания-авеню, 1600" ("1600 Pennsylvania Avenue" (1976)) на либретто и песенные тексты Алана Дж. Лернера (Alan Jay Lerner). Шоу представляло собой набор сцен из жизни президентов США, возглавлявших страну в XIX веке. В либретто затрагивались такие стороны американской жизни, как межрасовые отношения, рабство, гражданская война. Мюзикл был сыгран всего семь раз и вошел в историю Бродвея как один из самых громких провалов. И хотя критика, разгромившая либретто Лернера, музыку Бернстайна оценила высоко, композитор переживал неудачу очень тяжело. Обиженный тем, что во время предварительных показов в его партитуру были внесены изменения, он запретил делать аудиозапись.
Леонард Бернстайн обладал удивительным даром педагога и просветителя. Всю свою жизнь он был одержим жаждой знаний (круг его интересов был невероятно широк) и стремлением поделиться ими с окружающими. С начала 50-х он регулярно появлялся в программе Omnibus телеканала CBS, в которой вел раздел, посвященный классической музыке.
Уже через две недели после своего назначения музыкальным руководителем Нью-йоркского филармонического оркестра Бернстайн провел своей первый концерт из задуманного им цикла "Концерты для молодежи" ("Young People’s Concerts"). За 14 лет существования этой просветительской программы Бернстайн подготовил 53 концерта, в которых в доступной и увлекательной для широкой публики форме затронул самый широкий круг вопросов — от азов музыкальной теории до философии музыки. Бернстайн знакомил свою публику с творчеством современных авторов — Шостаковича, Копленда и др. и приглашал в качестве исполнителей молодых талантливых музыкантов. Концерты транслировались телекомпанией CBS и пользовалась огромным успехом у аудитории, сформировав не одно поколение американских меломанов.
В 1971 году Бернстайн был приглашен на год в Гарвард на почетную должность профессора поэзии имени Чарльза Элиота Нортона (Charles Eliot Norton Professor of Poetry). Среди участников этой программы были не только выдающиеся поэты и литераторы, но и историки искусства, и музыканты, такие как Игорь Стравинский и Аарон Копленд. Бернстайн подготовил для Гарварда цикл из шести лекций, озаглавленный "Вопрос без ответа" ("The Unanswered Question"). В нем, используя актуальный в то время междисциплинарный подход, он анализировал музыку сквозь призму лингвистики, эстетики, философии и музыкальной истории. За год, проведенный в Гарварде, Бернстайн стал кумиром студентов и был признан "человеком года".
Леонард Бернстайн также написал несколько книг, где рассматривались различные аспекты музыкальной культуры: "Радость музыки" ("The Joy of Music", 1959), "Концерты для молодежи" ("Young People’s Concerts"), "Бесконечное разнообразие музыки" ("The Infinite Variety of Music", 1966), "Вопрос без ответа" ("The Unanswered Question", 1976) и "Открытия" ("Findings", 1982).
В 1990 году Леонард Бернстайн был вынужден оставить дирижирование по состоянию здоровья. Это был непростой шаг для человека, привыкшего постоянно быть на виду. Через пять дней после объявления об уходе, Бернстайн скончался. Похоронен композитор на Гринвудском кладище (Green-Wood Cemetery) в Бруклине. Дети Бернстайна положили в гроб отца его дирижерскую палочку, партитуру Пятой симфонии Малера, счастливый пенни и книгу "Алиса в стране чудес".
Метки: Музыка композитор мелодия Бернстайн дирижёр |
Эссе Бродского "О Серёже Довлатове" |
Сергей Донатович Довлатов родился 3 сентября 1941 года в Уфе, в семье театрального режиссера Доната Исааковича Мечика (1909-1995) и литературного корректора Норы Сергеевны Довлатовой (1908-1999). С 1944 года жил в Ленинграде. В 1959 году поступил на филологический факультет Ленинградского университета (финский язык). Из университета был исключён за неуспеваемость. Затем три года армейской службы во внутренних войсках, охрана исправительных колоний в Республике Коми (посёлок Чиньяворык). После демобилизации Довлатов поступил на факультет журналистики ЛГУ, работал журналистом в заводской многотиражке "За кадры верфям", начал писать рассказы. Входил в ленинградскую группу писателей "Горожане", основанную Марамзиным, Ефимовым, Вахтиным. Одно время работал секретарем у В. Пановой. Работал экскурсоводом в Пушкинском заповеднике под Псковом (Михайловское). С конца 60-х Довлатов публикуется в самиздате. Рассказ на производственную тему «Интервью» был опубликован в 1974 году в журнале «Юность».
Метки: Писатель проза память |
Никола Тесла. Параллельные миры |
Вы ошибаетесь, мистер Эйнштейн — эфир существует!
15:20
Неизвестная рукопись Никола Тесла
Эту рукопись дал мне мой знакомый. Он был в США и на уличной распродаже в Нью-Йорке купил себе старый пожарный шлем. Внутри этого шлема, видимо в качестве подкладки, лежала старая тетрадь. Тетрадь была с тонкими обгоревшими обложками и от неё пахло плесенью. Её пожелтевшие листы были исписаны выцвевшими от времеми чернилами.
В некоторых местах чернила так сильно выцвели, что буквы едва угадывались на пожелтевшей бумаге. Кое-где большие участки текста были совершенно испорчены водой и представляли из себя светлые чернильные пятна. К тому же края у всех листов обгорели и некоторые слова исчезли безвозвратно.
Из перевода я сразу понял, что эта рукопись принадлежит известному изобретателю Николе Тесле, который жил и работал в США. Много труда было потрачено на обработку переведённого текста, кто работал с компьютерным переводчиком, тот хорошо поймёт меня. Много проблем было из за потерянных слов и предложений. Много мелких, но может быть очень важных деталей этой рукописи я так и не понял.
Надеюсь, что эта рукопись приоткроет вам некоторые загадки истории и мироздания.
Вы ошибаетесь, мистер Эйнштейн — эфир существует!
Сейчас много говорят о теории Эйнштейна. Этот молодой человек доказывает, что никакого эфира нет, и многие с ним соглашаются. Но, по-моему, это ошибка. Противники эфира в качестве доказательства ссылаются на эксперименты Майкельсона-Морли, которые пытались обнаружить движение Земли относительно неподвижного эфира. Их эксперименты закончились неудачей, но это ещё не означает, что эфира нет. Я в своих работах всегда опирался на существование механического эфира и поэтому добился определённых успехов.
Что представляет из себя эфир и почему его так трудно обнаружить? Я долго думал, над этим вопросом и вот к каким выводам я пришёл: известно, что чем плотнее вещество, тем выше скорость распространения в нём волн. Сравнивая скорость звука в воздухе со скоростью света, я пришёл к выводу, что плотность эфира в несколько тысяч раз больше плотности воздуха.
Но эфир электрически нейтрален и поэтому он очень слабо взаимодействует с нашим материальным миром, к тому же плотность вещества материального мира ничтожна по сравнению с плотностью эфира. Это не эфир бесплотен — это наш материальный мир является бесплотным для эфира.
Несмотря на слабое взаимодействие, мы всё же ощущаем присутствие эфира. Пример такого взаимодействия проявляется в гравитации, а также при резком ускорении или торможении. Я думаю, что звёзды, планеты и весь наш мир возникли из эфира, когда по каким то причинам часть его стала менее плотной. Это можно сравнить с образованием пузырьков воздуха в воде, хотя такое сравнение очень приближенное.
Сжимая наш мир со всех сторон, эфир пытается вернуться в первоначальное состояние, а внутренний электрический заряд в веществе материального мира препятствует этому. Со временем, потеряв внутренний электрический заряд, наш мир будет сжат эфиром и сам превратится в эфир. Из эфира вышел — в эфир и уйдёт.
Каждое материальное тело, будь то Солнце или самая маленькая частица, это область пониженного давления в эфире. Поэтому вокруг материальных тел эфир не может оставаться в неподвижном состоянии. Исходя из этого можно объяснить, почему эксперимент Майкельсона-Морли закончился неудачно.
Что бы понять это, перенесём эксперимент в водную среду. Представьте, что вашу лодку крутит в огромном водовороте. Попробуйте обнаружить движения воды относительно лодки. Вы не обнаружите никакого движения, так как скорость движения лодки будет равна скорости движения воды. Заменив в своём воображении лодку Землёй, а водоворот — эфирным смерчем, который вращается вокруг Солнца, вы поймете, почему эксперимент Майкельсона-Морли окончился неудачно.
В своих исследованиях я всегда придерживаюсь принципа, что все явления в природе, в какой бы физической среде они не происходили, проявляются всегда одинаково. Волны есть в воде, в воздухе… а радиоволны и свет — это волны в эфире. Утверждение Эйнштейна о том, что эфира нет, ошибочно. Трудно представить себе, что радиоволны есть, а эфира — физической среды, которая переносит эти волны, нет.
Эйнштейн пытается объяснить движение света в отсутствии эфира квантовой гипотезой Планка. Интересно, а как Эйнштейн без существования эфира сможет объяснить шаровую молнию? Эйнштейн говорит — эфира нет, а сам фактически доказывает его существование.
Взять хотя бы скорость распространения света. Эйнштейн заявляет — скорость света не зависит от скорости движения источника света. И это правильно. Но это правило может существовать только тогда, когда источник света находится в определённой физической среде (эфире), которая своими свойствами ограничивает скорость света.
Вещество эфира ограничивает скорость света так же, как вещество воздуха ограничивает скорость звука. Если бы эфира не было то скорость света сильно зависела бы от скорости движения источника света.
Поняв, что такое эфир, я стал проводить аналогии между явлениями в воде, в воздухе и в эфире. И тут произошёл случай, который очень помог мне в моих исследованиях. Как-то раз я наблюдал, как один моряк курил трубку. Он выпускал изо рта дым маленькими кольцами. Кольца табачного дыма, прежде чем разрушиться, пролетали довольно значительное расстояние. Потом я провёл исследование этого явления в воде. Взяв металлическую банку, я вырезал с одной стороны небольшое отверстие, а с другой стороны натянул тонкую кожу.
Налив в банку немного чернил, я опустил её в бассейн с водой. Когда я резко ударял пальцами по коже, из банки вылетали чернильные кольца, которые пересекали весь бассейн и столкнувшись с его стенкой — разрушались, вызывая значительные колебания воды у стенки бассейна. Вода в бассейне при этом оставалась совершенно спокойна.
— Да это же передача энергии...- воскликнул я.
Это было как озарение — я вдруг понял, что такое шаровая молния и как передавать энергию без проводов на дальние расстояния.
Опираясь на эти исследования, я создал генератор, который генерировал эфирные вихревые кольца, которые я назвал эфирными вихревыми объектами. Эта была победа. Я находился в эйфории. Мне казалось, что я всё могу. Я много чего наобещал, не исследовав до конца этого явления, и за это жестоко поплатился. Мне перестали давать деньги на мои исследования, а самое страшное — мне перестали верить. Эйфория сменилась глубокой депрессией. И тогда я решился на свой безумный эксперимент.
Тайна моего изобретения умрёт вместе со мной
После своих неудач я стал более сдержанным на обещания… Работая с эфирными вихревыми объектами, я понял, что они ведут себя не совсем так, как я думал раньше. Выяснилось, что при прохождении вихревых объектов вблизи металлических предметов они теряли свою энергию и разрушались, иногда со взрывом. Глубокие слои Земли поглощали их энергию также сильно, как и металл. Поэтому я мог передавать энергию только на небольшие расстояния.
Тогда я обратил внимание на Луну. Если послать эфирные вихревые объекты к Луне, то они, отразившись от её электростатического поля, вернутся обратно на Землю на значительном удалении от передатчика. Так как угол падения равен углу отражения то энергию можно будет передавать на очень большие расстояния, даже на другую сторону Земли.
Я провёл несколько экспериментов, передавая энергию в сторону Луны. В ходе этих экспериментов выяснилось, что Земля окружена электрическим полем. Это поле разрушало слабые вихревые объекты. Эфирные вихревые объекты, обладавшие большой энергией, прорывались через электрическое поле Земли и уходили в межпланетное пространство. И тут мне в голову пришла мысль, что если я смогу создать резонансную систему между Землёй и Луной, то мощность передатчика может быть очень маленькой, а энергию из этой системы можно извлекать очень большую.
Произведя расчёты, какую энергию можно извлечь, я удивился. Из расчёта следовало, что энергия, извлечённая из этой системы, достаточна, чтобы полностью разрушить большой город. Тогда я впервые понял, что моя система может быть опасна для человечества. Но всё же я очень хотел провести свой эксперимент. В тайне от других я начал тщательную подготовку своего безумного эксперимента.
Прежде всего мне надо было выбрать место эксперимента. Для этого лучше всего подходила Арктика. Там не было людей и я никому не причинил бы вреда. Но расчёт показал, что при нынешнем положении Луны эфирный вихревой объект может ударить по Сибири, а там могли жить люди. Я пошёл в библиотеку и стал изучать информацию о Сибири. Информации было очень мало, но всё же я понял, что людей в Сибири почти нет.
Свой эксперимент мне нужно было сохранить в глубокой тайне, иначе последствия для меня и для всего человечества могли оказаться очень неприятными. Меня всегда мучает один вопрос — во благо ли людям будут мои открытия? Ведь давно известно, что все изобретения люди применяли для истребления себе подобных. Для сохранения моей тайны очень помогло то, что многое оборудования в моей лаборатории к этому времени было демонтировано.
Однако то, что мне нужно было для эксперимента я смог сохранить. Из этого оборудования я в одиночку собрал новый передатчик и подключил его к излучателю. Эксперимент с таким количеством энергии мог быть очень опасен. Если я ошибусь в расчётах, то тогда энергия эфирного вихревого объекта ударит в обратном направлении. Поэтому я находился не в лаборатории, а в двух милях от неё. Работой моей установки управлял часовой механизм.
Принцип эксперимента был очень простой. Для того чтобы лучше понять его, необходимо сначала разобраться, что представляет из себя эфирный вихревой объект и шаровая молния. В принципе это одно и тоже. Отличие только в том, что шаровая молния — это эфирный вихревой объект, который видно.
Видимость шаровой молнии обеспечивается большим электростатическим зарядом. Это можно сравнить с подкраской чернилами водяных вихревых колец в моём эксперименте в бассейне. Проходя через электростатическое поле, эфирный вихревой объект захватывает в нём заряженные частицы, которые вызывают свечение шаровой молнии.
Чтобы создать резонансную систему Земля — Луна, необходимо было создать большую концентрацию заряженных частиц между Землёй и Луной. Для этого я использовал свойство эфирных вихревых объектов захватывать и переносить заряженные частицы. Генератором в сторону Луны излучались эфирные вихревые объекты.
Они, проходя через электрическое поле Земли, захватывали в нём заряженные частицы. Так как электростатическое поле Луны имеет ту же полярность, что и электрическое поле Земли, эфирные вихревые объекты отражались от него и опять шли к Земле, но уже под другим углом. Вернувшись к Земле, эфирные вихревые объекты снова отражались электрическим полем Земли обратно к Луне и так далее. Таким образом, производилась накачка заряженными частицами резонансной системы Земля — Луна — электрическое поле Земли.
При достижении в резонансной системе необходимой концентрации заряженных частиц, она самовозбуждалась на своей резонансной частоте. Энергия, усиленная в миллион раз — резонансными свойствами системы, в электрическом поле Земли превращалась в эфирный вихревой объект колоссальной мощности. Но это были только мои предположения, а как будет на самом деле, я не знал.
Я очень хорошо помню день эксперимента. Расчётное время приближалось. Минуты тянулись очень медленно и казались годами. Я думал, что сойду с ума от этого ожидания. Наконец наступило расчётное время и… ничего не произошло! Прошло ещё пять минут, но ничего необычного не происходило. Разные мысли лезли мне в голову: может не сработал часовой механизм, или не сработала система, а может быть ничего и не должно происходить.
Я был на грани безумия. И вдруг… Мне показалось, что свет на мгновение померк, а во всём теле появилось странное ощущение — как будто в меня воткнули тысячи иголок. Скоро всё кончилось, но во рту остался неприятный металлический привкус. Все мои мышцы расслабились, а в голове шумело. Я чувствовал себя совершенно разбитым.
Когда я вернулся в свою лабораторию, то нашёл её практически целой, только в воздухе сильно пахло гарью… Мною опять овладело томительное ожидание, ведь результатов своего эксперимента я не знал. И только потом, прочитав в газетах о необычных явлениях, я понял — какое страшное оружие, я создал. Я, конечно, ожидал, что будет сильный взрыв. Но это, был даже не взрыв — это была катастрофа!
После этого эксперимента я твёрдо решил, что тайна моего изобретения умрёт вместе со мной. Конечно, я понимал, что кто-нибудь другой может легко повторить этот безумный эксперимент. Но для этого, надо было признать существование эфира, а наш научный мир всё дальше уходил в сторону от истины.
Я даже благодарен Эйнштейну и другим за то, что они своими ошибочными теориями увели человечество с этого опасного пути, по которому шёл я. И может быть в этом их главная заслуга. Может быть лет через сто, когда разум у людей возьмет верх над животными инстинктами, моё изобретение послужит на пользу людям. :P.S: Но Разум не взял верх, и учёбнутые придурки, замутили другую бесовщину (БАК), чтобы найти то, чего никогда не было... нет, и никогда не будет... и окончательно убедить весь мир в своей бес-просветной тупости...: http://www.liveinternet.ru/users/massainlo/post134408177/ :
|
Саган. Любите ли вы Брамса? |
Серия сообщений "Аудиокниги":
Часть 1 - Иван Шмелёв. Рождество. Аудиокнига.
Часть 2 - Иван Шмелёв. Святки. Аудиокнига
...
Часть 98 - Ия, для тебя! :) Н. Думбадзе, Г. Лордкипанидзе. Я, БАБУШКА, ИЛИКО, И ИЛЛАРИОН. (радиоспектакль)
Часть 99 - О. Уайлд. Портрет Дориана Грея. (аудиоспектакль)
Часть 100 - М. Горький. Васса Железнова. (аудиоспектакль Малого театра СССР)
|
Шмелёв. чистый понедельник |
Иван Шмелёв. Чистый понедельник. (аудиокнига)
Аудиокниги":
Часть 1 - Иван Шмелёв. Рождество. Аудиокнига.
Часть 2 - Иван Шмелёв. Святки. Аудиокнига
...
Часть 98 - Ия, для тебя! :) Н. Думбадзе, Г. Лордкипанидзе. Я, БАБУШКА, ИЛИКО, И ИЛЛАРИОН. (радиоспектакль)
Часть 99 - О. Уайлд. Портрет Дориана Грея. (аудиоспектакль)
Часть 100 - М. Горький. Васса Железнова. (аудиоспектакль Малого театра СССР)
Метки: Писатель святые праздники |
Арии из опер Вагнер |
Вам что-нибудь из Вагнера?
Серия сообщений "Классическая музыка":
Часть 1 - музыкотерапия
Часть 2 - Спасибо за симпу!Эта музыка для Вас...
...
Часть 98 - Это нужно видеть:В главной роли композитор Родион Щедрин
Часть 99 - Советую послушать:И.С.Бах Концерт для скрипки си минор (Адажио)
Часть 100 - Итоги 14-ого конкурса им.Чайковского...Впереди Гран-при и гала-концерты.Победитель КЧ Даниил Трифонов исполняет Ф.Шопена.
Метки: Музыка композитор мелодия |
Скульпторы Огюст Роден и Камилла Клодель |
Именно такому человеку, как Роден (1840-1917), замечательному французcкому скульптору, было предназначено обобщить и преобразовать многочисленные уроки прошлого. Его мрамор обрел совершенно новую жизнь, он сделался теплым и живым. Роден высвободил форму и заставил ее служить своей цели, как не делал никто до него. Выступив против салонной скульптуры, идеализирующей изображаемый предмет, Роден совершил переворот в пластике. Его искания привели к созданию нового изобразительного языка скульптуры.
“В глине, в мраморе и бронзе – все однотонно, а в природе все красочно. Нам, скульпторам, – говорил он, – не хватает красок! Вот почему мы должны углублять лепку, чтобы та экспрессия, которая в природе достигается цветом, у нас давалась бы глубинами. Надо заставить поверхность играть тенями”.
Личность и творчество Камиллы Клодель едва ли отделимы от личности и творчества Огюста Родена; это рукав могучей реки, чуть отклонившийся от основного русла и иссякший в песках. Будучи более чем на 20 лет моложе своего преподавателя, Камилла полюбила его за силу гения, устремленность и большой размах творческих дарований. Работая до изнеможения, они вкладывали в совместный труд максимум усилий, стараясь передать через пластику душевные движения каждого образа. Так скульптурная композиция “Вечная Весна” стала гимном сотворчеству двух Начал, которые, сливаясь в одно, являют удивительную гармонию Красоты и Совершенства.
Камилла Розали Клодель родилась в городе французской глубинки 8 декабря 1864 года в семье зажиточных буржуа.
«Я чувствую, что избрана для чего-то высокого», – говорила маленькая Камилла своему младшему брату Полю. Она быстро-быстро переминала пальчиками податливую мокрую глину, и тут же в крохотных ручонках рождались поистине великолепные фигурки. Когда они высохнут, их можно будет показать отцу, ведь только он не запрещал любимой дочке «заниматься ерундой». Строгая мать пуританских взглядов лишь в бессилии опускала руки...
Когда Камилле исполнилось 17 лет, мсье Клоделя-старшего дела заставили переехать в Париж. Вот тут девушка и заявила ошарашенным родителям, что намерена уйти из дома, чтобы освоить профессию… скульптора. Впрочем, отец был отчасти «повинен» в таком решении дочери, ведь именно он привел домой известного скульптора Альфреда Буше с целью показать «занимательные» фигурки, которые лепила Камилла. Буше, заинтересованный юным дарованием, берется за ее обучение, а позже приводит ее к своему учителю Полю Дюбуа. Ее маленькие скульптурные группы поразили Дюбуа своей неожиданной оригинальностью. Неожиданно звучит и его замечание: “Вы учились у господина Родена?” Надо сказать, что в его устах сопоставление со скульптором, тогда еще малоизвестным, вызывающим у собратьев скорее недоверие и насмешки, чем восхищение, мало походило на комплимент. До этого Камилла никогда не слыхала имени Родена.
В 1881 году Альфред Буше получает премию Салона – поездку в Италию. Он просит Родена в его отсутствие взять руководство мастерской на Нотр-Дам-де-Шан и рекомендует обратить особое внимание на Камиллу. Так она стала первой женщиной - ученицей сорокалетнего Родена, которому еще только предстояло прославиться на весь мир.
“Судьба свела Родена с существом, казалось, специально избранным для него из тысяч. Как жаль, что лишь теперь он встретил ту, что словно создана была стать его подругой и ученицей. Она была молода и прелестна, в ней чувствовалась порода… ”
Взглянув на сурового мастера один раз, Камилла поняла, что пропала. А голову Родена за показной суровостью одолевали лишь одни мысли – ему хотелось ее лепить. Это юное существо впервые по-настоящему пробудило в нем мужчину. Но он почему-то не мог справиться с неведомым ему чувством робости. «Прекрасный лоб над дивными глазами глубокого густо-синего цвета, как у красавиц на портретах Боттичелли. Большой чувственный рот, густая копна золотисто-каштановых волос, спадающих на плечи. Вид, впечатляющий дерзостью, превосходством и… детской веселостью», – так описывал Роден свою ученицу.
Очень скоро из ученицы она превращается в помощницу. Роден в ту пору полностью поглощен замыслом и исполнением “Врат Ада”, навеянной “Божественной комедией” Данте. Камилла принимает в этой работе двойное участие: она и позирует, и компонует; Роден доверял ей лепить ноги и руки в больших композициях. Зная, какое значение придавал Роден рукам, это можно счесть высокой оценкой. Присутствие Камиллы было радостью еще неизведанной. Она была для него олицетворением всего, что он мечтал встретить в женщине. Он сразу распознал в ней природный талант скульптора, но не ожидал встретить в ней женщину, которую страстно полюбит и с которой сможет делиться помыслами. Камилла была начитанной, хорошо образованной. Ее интеллект был для него загадкой. Она была для него источником вдохновения.
Роман не истощает творческие силы любовников – напротив, стимулирует их. В стиле Родена обнаруживаются лирические мотивы. Он начинает новый цикл, включающий “Вечного кумира”, “Данаиду” – прекрасное произведение, моделью для которого служила Камилла, “Сирен” и “Поцелуй”. Лицо возлюбленной, как и ее тело, преследуют его подобно наваждению; свидетельство тому – “Мысль”, “Аврора” и просто серия ее портретов. На это время приходится взлет популярности Родена.
В это время Камилла Клодель очень решительно вырабатывает и утверждает собственный стиль. Она стала мастером высочайшего класса. Она давно овладела всеми премудростями лепки, но и как форматор не знала себе равных, мрамор же тесала с энергией и точностью, каких никогда не достиг и сам мэтр. Про то, что она талантливый скульптор, Камилла не думала или старалась забыть. А под их общими творениями стояла только одна подпись – «Роден». Публика рукоплескала шедеврам и мастеру, не догадываясь, что в этом есть заслуга помощницы маэстро.
Они прожили вместе уже достаточно долго, когда до Камиллы стали доходить слухи о некой Розе Бере. Сам Роден развеял их – это «всего лишь» старая подруга, от которой у него подрастает сын. Они давно охладели друг к другу, но бросить Розу Огюст не может – гражданская жена очень больна, его уход просто убьет бедняжку.
Не жена, не любовница, не содержанка, не скульптор, а просто помощница великого Родена и сестра Поля Клоделя, ставшего к тому времени известным поэтом, дипломатом, художником и академиком. Ей уже за тридцать, а эти «чины» не делали чести Камилле. За десять лет всепоглощающей любви и работы на обожаемого мастера, она почувствовала себя совершенно опустошенной. В обществе судачили о тяжелой болезни мадемуазель Клодель. И лишь Поль, ее брат и единственный друг, знал, что сестренка отходит после аборта; она не могла больше иметь детей.
С 1892-го по 1893 год между любовниками начался разлад. К этому вело все. Уязвленное творческое самолюбие Камиллы, которая считала, что расчетливый мэтр использует ее в своих интересах. Оскорбленные материнские чувства, а также, разумеется, конфликт с Розой Бере. Но вернее было бы искать причины разлада в неизбежности столкновения двух незаурядных характеров – рано или поздно оно должно было произойти. Можно удивляться другому: что связь двух людей столь бурного и столь несхожего темперамента продлилась около пятнадцати лет.
Те, что общались с Огюстом в пору затяжного разрыва, утверждают: он и не скрывал неисцелимой раны, которая, подобно стигматам, будет терзать его до самой смерти. “Я уверен, в конце концов ее ждет успех, – писал он своему другу, – но бедная художница будет несчастна, еще несчастнее потом, узнав жизнь, сожалея и плача, осознав, может быть слишком поздно, что она стала жертвой собственной творческой гордыни, она – художник, честно работающий, но, может быть, ей придется пожалеть о силах, потраченных на эту борьбу и запоздалую славу, раз за них приходится расплачиваться болезнью”.
Из-за внутренней напряженности в отношениях Роден не женился на Камилле. Однако Камилла считала такой союз возможным и желала его всем своим существом как спасения, которое искупило бы годы компромиссов, неудовлетворенности и затаенных обид. Ибо в то время, женщина одинокая, тем более незамужняя, а уж тем более художница являла собой открытый вызов обществу.
Пережить такое крушение надежд – тут было отчего сойти с ума столь хрупкому созданию. Ведь Камилла потеряла не только любовь, куда важнее для нее было крушение карьеры и ощущение своей ненужности и бессилия. Если истоки ненависти Камиллы Клодель к Родену следует искать в ее безумии, то толчком, спровоцировавшим болезнь, и почвой, питавшей последующие эксцессы, можно считать именно эту обиду. Теряя Родена, Камилла теряла защиту, ту незримую китайскую стену, что ограждает тайные области души. Все рушилось, открывая доступ стихии бессознательного. Депрессивное состояние усугубляется профессиональным кризисом – она словно топчется на месте. Камилле Клодель не удается убедить слепую критику, что она не вечная ученица Родена, что отныне в искусстве она сама по себе. Но пока она, служа своей неукротимой гордыне, искала в полутьме и полунищете новые пути, пренебрегая внешним успехом, на ее глазах буквально расцветала подогреваемая светским тщеславием и использующая политические связи слава Родена.
На самом деле Камилла Клодель самосжигалась . Разрушив свои творения, потом внутренние источники творчества, любовные и дружеские отношения, она ничего не оставила от себя, кроме загнанной тени в темной мастерской, ищущей безмолвия и забвения. Ее рассудок не выдержал. С 1905 года страхи и подозрения превращаются в навязчивые идеи и в психоз. Брат Поль, с ужасом наблюдавший за любимой сестрой, решает, что без врачебной помощи здесь не обойтись.
Роден вернулся к своей гражданской жене и официально женился на ней, чтобы после его смерти у той не возникло проблем с оформлением наследства… Мастер страдал провалами в памяти, перенеся инсульт. Находясь в бреду, он спрашивал, где его жена. Когда же Роза припадала к нему, он ее отталкивал: «Нет, не эта, другая».
А Камилла пережила всех – Родена, Розу, к которой старалась не ревновать мастера. Она провела в больнице для умалишенных тридцать лет и умерла в 80-ти лет.
В 1899 Генрик Ибсен опубликовал свою последнюю пьесу “Когда мы, мертвые, пробуждаемся”. Эта пьеса – нечто вроде прозаической версии “Обмена”. Это пылкое выступление в защиту истины как единственного источника счастья и необходимого условия творчества. Отречься от своего истинного призвания, оттолкнуть человека, который помогал реализовать это призвание, – значит отказаться от счастья и обречь себя на бесплодие и рутину или безумие, ведь оно, возможно, и есть оборотная сторона того и другого. Никто никогда не определит долю реальных фактов, какова – гениальной интуиции в пьесе “Когда мы, мертвые, пробуждаемся”. Это и не важно. Пьеса – такая, как она есть, – впечатляющий документ эпохи: история Камиллы Клодель и Родена, которые расставшись, утратили и главную часть собственного “я”.
Метки: Скульптор любовь творчество |
Гимнастика поясницы |
Целевая тренировка поясницы
В очередной программе из серии "Elastic Steel" Пол демонстрирует последовательность простых упражнений для оздоровления поясничного отдела позвоночника, укрепления спины и пресса, вытяжения и позвоночника. Он объясняет, что все эти составляющие необходимы для травмобезопасной работы, требующей ударов ногами. С виду самые простые упражнения, которые сопровождаются простыми инструкциями по их выполнению, оказываются очень эффективными при их регулярном и качественном выполнении. Программа полезна для тех из вас, кто уже страдает от болей в спине при выполнении физической нагрузки, а также для тех, кто хочет растянуть и укрепить спину для сохранения здорового позвоночника, чтобы предотвратить возможные проблемы со спиной в будущем. Программа позволяет понять, как укреплять мышцы, чтобы они защищали поясницу и контролировали поясничный прогиб. В программе также рассказывается, как нужно правильно дышать и концентрировать внимание, чтобы вы оставались спокойными, справляясь с ежедневными задачами при любых уровнях умственных и физических нагрузок.
http://video.yandex.ru/users/olegantnyj/view/141/
Серия сообщений "ПОЛЕЗНАЯ ГИМНАСТИКА":
Часть 1 - Комплекс упражнений для предплечий
Часть 2 - Идеальное тело за одну неделю!!!! Видео
...
Часть 27 - Дыхательная гимнастика для похудения - Oxycise!
Часть 28 - Упражнения для улучшения пищеварения/ Видео
Часть 29 - Целевая тренировка поясницы
Часть 30 - Секреты кинезитерапии или 20 незаменимых упражнений
Часть 31 - Антицеллюлитный комплекс! Видео
|
Дневник Тамара_Овсянниковп |
|