КОЗИМА ФОН БЮЛОВ И РИХАРД ВАГНЕР

"мы будем вместе"-ИМЕННО ЭТИ СЛОВА КОГДА-ТО СКАЗАЛ КОМПОЗИТОР РИХАРД ВАГНЕР СВОЕЙ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ КОЗИМЕ. ОНИ ПЕРЕЖИЛИ ГОДЫ РАЗЛУКИ И ОСУЖДЕНИЕ СО СТОРОНЫ БЛИЗКИХ ЛЮДЕЙ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ЭТО ПРОРОЧЕСТВО СБЫЛОСЬ. =Мария Залеская=

Их любовь не была прекрасной роман­тической сказкой. Ее называли «раз­вратом», «позором», «преступлением против морали», а сами влюбленные подвер­гались всяческим оскорблениям и унижени­ям. Рихарду Вагнеру и Козиме пришлось пе­режить безоговорочное осуждение со стороны общества и самых близких и родных людей. Почти 10 лет они мучительно шли к своему счастью, но самый беспристрастный суд ис­тории в конце концов признал их правоту. Вильгельм Рихард Вагнер родился 22 мая 1813 года в Лейпциге и был младшим ребенком в семье. Отца своего он не помнил – тот умер от тифа спустя ровно полгода после рождения Ри­харда. Мать Вагнера вторично вышла замуж за старого друга семьи, актера и живописца Люд­вига Гейера, который своей заботой и любовью фактически заменил Вагнеру отца. Влияние Гейера на формирование личности мальчика было очень велико, несмотря на то что их обще­ние длилось не долго – в 1821 году отчим Вагне­ра скончался. Его слова, сказанные на смерт­ном одре: «Нет ли у него, в самом деле, таланта к музыке?» – оказались пророческими.

Но мы не будем говорить здесь о компози­торском гении Вагнера: мы будем рассказы­вать исключительно о человеке и об испыта­ниях, выпавших на его долю. А жизнь была подчас очень жестока к творцу «Лоэнгрина» и «Тристана и Изольды».

В ноябре 1836 года Вагнер женился на актри­се Минне Планер, с которой его уже давно свя­зывала искренняя дружба (они познакомились еще в 1832 году). Трудно было найти для компо­зитора более неподходящую спутницу жизни. Идеалы Минны сводились к мещанско-благо-получной. тихой, а главное, материально обес­печенной жизни. Но как раз этого-то и не мог дать ей Вагнер. Он совершенно неумел зараба­тывать деньги, его вечно преследовали креди­торы, и кроме своего искусства его порывистую и эмоциональную натуру мало что интересова­ло. Подчиняясь требованиям жены и не полу­чая достаточного дохода за свои музыкальные драмы, он был вынужден всячески изыскивать средства к существованию. И драмы разыгрывались уже не только на сцене. Материаль­ные трудности и различие во взглядах на жизнь приводили к многочисленным скандалам в се мье Вагнера. Приходилось, не брезгуя ничем, заниматься пе­реложением и аранжировками модных опер, одновременно сотрудничая с различными га­зетами и журналами в качес­тве музыкального рецензен­та и критика. Но денег все рав­но катастрофически не хвата­ло. Самым печальным итогом бедственного положения Ваг­нера стало его заключение в долговую яму.

Но и этого было мало. На­ступил роковой 1849 год. Ваг­нер был обвинен в участии в Дрезденском восстании. Уз­нав, что отдан приказ о его аресте, он был вынужден как можно скорее бежать из Гер­мании с помощью своего дру­га и покровителя Ференца Листа. Достав паспорт на имя профессора Видмана. Ваг­нер, не теряя времени, отбыл в спокойную Швейцарию. Минна в изгнание за мужем не последовала…

Между тем у Листа под­растала дочь Козима Франческа Гаэтана. Ее ма­терью была светская львица графиня Мари д’Агу, с кото­рой Листа связывал давний и бурный роман. В начале сентября 1837 года влюблен­ные, путешествуя по Ита­лии, поселились в горной де­ревушке Белладжо у озера Комо. Это был самый счаст­ливый и романтичный пери­од их любви. Здесь 25 декабря родилась девочка, названная Козимой в память о прове­денных у Комо днях. Она вос­питывалась не столько ма терью-писательницеи и отцом, гениальным композитором и пианистом, занятым своей карьерой и путешествиями, сколько нянями, гувернантками и бабушкой – матерью Лис­та Марией Анной, урожденной Лагер. Боль­шую часть детства и юности Козима провела в Париже, лишь изредка видясь с родителями, кстати, не состоящими в законном браке. Ве­роятно, именно тогда, тоскуя от отсутствия ро­дительской ласки. Козима твердо решила, что у нее обязательно будет настоящая креп­кая семья.

Осенью 1853 года Лист вместе со своим дру­гом Рихардом Вагнером отправился навес­тить детей – сына и двух дочерей. Впоследс­твии Вагнер вспоминал тот день, 10 октября: «Впервые я видел своего друга, окруженного де­тьми, подростками-девушками и мальчиком-сыном, переходившим в возраст юноши… До­чери его произвели на меня впечатление чрез­вычайно застенчивых девушек». Эти скупые строки описывают первую встречу Вагнера с той, кто станет ему истинной женой. Но тогда он даже предположить не мог ничего подобно­го и не обратил особо­го внимания на вы­сокую худощавую шестнадцатилет­нюю Козиму. Для нее личность соро­калетнего Вагнера также не имела ни­какого значения -она была влюбле­на лишь в его музы­ку. Тем более что сам Лист прочил в мужья дочери своего любимого ученика, двадцатитрехлет­него пианиста и дирижера Хан­са Гвидо фон Бюлова, бывшего также и другом Вагнера.

Более близкое знакомство Рихарда с Козимой состо­ялось лишь в 1857 году. В сен­тябре в Цюрих, где тогда проживал Вагнер, при­ехал Ханс фон Бюлов со своей молодой женой. Совсем недавно, 18 августа, они заключили брак и отправились в свадебное путешествие – к Ваг­неру, любовь и преклонение перед музыкой ко­торого фактически «поженили» их. Ханс и Кози­ма обручились еще двумя годами раньше, пос­ле печально известного берлинского концерта, в котором фон Бюлов дирижировал увертюрой к вагнеровскому «Тангейзеру». Публика грубо освистала про­изведение Вагнера; во время концерта от нервного напря­жения фон Бюлов потерял сознание. В ту же ночь, уте­шая Ханса, Козима согласи­лась стать его женой.

Рихард предложил моло­доженам поселиться у себя. Он только что полностью за­кончил поэтический текст «Тристана и Изольды» и про­читал его в присутствии Ханса и Козимы. Трагическое содер­жание последнего акта особен­но взволновало всех собрав­шихся. Вагнер сказал тогда, что серьезные драмы всегда заканчиваются именно так. как «Тристан», с чем Козима была абсолютно согласна.

В конце сентября супруги фон Бюлов поки-тгули гостеприимный дом Вагнера и переехали в Берлин, где собрались обустраивать свой се­мейный очаг. 12 октября 1860 года у них родил­ся первенец – дочь Даниэла-Зента.

Вагнер остался фактически один – его от­ношения с Минной окончательно расстрои­лись, и в памяти все чаще стал появляться об­раз Козимы…

Постепенно Рихард стал замечать, что и отношение Козимы к нему меняется. Совершенно исчезли былые робость и застен­чивость, а когда однажды Вагнер спел в ее присутствии «Прощание Вотана», на лице мо­лодой женщины появилось выражение вос­торга. Вспоминая тот далекий эпизод. Ваг­нер писал в мемуарах: «Только на этот раз экстаз ее имел радостно просветленный ха­рактер. Здесь все было молчание и тайна. Но уверенность, что между нами существу­ет неразрывная связь, охватила меня с такой определенностью, что я не в силах был вла­деть собственным возбуждением. И оно выли­валось у меня в самой необузданной веселости». Отныне зарождающееся чувство только крепло, что­бы найти выход в будущей драме, участниками кото­рой окажутся все самые близкие Вагнеру люди.

В 1863 году Рихард при­нял приглашение Петер­бургского Филармоничес­кого общества и отправил­ся в концертное турне в Рос­сию. Насладившись триумфом в Санкт-Петербурге, он прибыл в Москву и разместился в гос­тинице «Билло» по адресу Боль шая Лубянка. 9. Он еще не знал, что в этот же день в Берлине Козима родила свою вторую дочь Бландину-Елизавету.

Лишь в конце ноября Вагнер вновь оказался проездом в Берлине. 28 ноября Ханс и Козима фон Бюлов встретили его на вокзале и уговорили остаться у них на день, чтобы присутствовать на кот юрте, на котором должен был дирижировать Ханс. Эта встреча во многом расставила все точ­ки над «i» в отношениях Рихарда и Козимы. «Так как Бюлов был занят приготовлениями к концер­ту, мы с Козимой поехали в прекрасном экипа­же кататься. На этот раз нам было не до шуток: мы молча глядели друг другу в глаза, и страстная потребность признания овладела нами. Но слова оказывались лишними. Сознание тяготеющего над нами безграничного несчастья выступило с полной отчетливостью… Проведя ночь у Козимы и Ханса, я наутро пустился в дальнейший путь. Прощаясь, я невольно вспомнил первое расста­вание с Козимой в Цюрихе, странно меня взвол­новавшее, и протекшие годы показались мне смутным сном, разделившим два жизненных мо­мента величайшего значения. Если тогда не осоз­нанные, но полные предчувствий ощущения за­ставляли нас молчать, то не менее невозможным казалось теперь найти выражения для того, что ощущалось и понималось без помощи слов».

Когда композитора обвиняют в «черной не­благодарности к своему ближайшему дру­гу», когда говорят о его «разнузданности нра­вов», о «разрушении чужих семейных очагов» и так далее, постоянно забывают о том, что от­ношения Вагнера и Козимы были не капризом, а настоящей высокой любовью, которой ни он. ни она просто не в силах были противостоять. А они старались. Более трех лет, что уже само по себе отвергает любую «теорию о разнузданнос­ти нравов», Рихард и Козима отчаянно боролись со своим чувством, не желая предавать идеалы семьи и дружбы. В конце концов. Вагнер и Ханс фон Бюлов были старыми друзьями, и чувство вины Рихарда было глубоким и мучительным. Переписка Вагнера и Козимы того периода луч­ше всяких «теорий» свидетельствует о том, что и он. и она прошли через очищение страданием.

При этом не следует забывать и о том, что сам брак Ханса и Козимы не был безоблачно счастливым. Ханс женился на дочери своего учителя Листа, во многом подчиняясь его во­ле и из благодарности за все, что тот для него сделал. Козима же испытывала к мужу лишь уважение – любви в их отношениях изначаль­но не было. Что же удивительного в том, что, когда это чувство наконец посетило моло­дую женщину, она оказалась не в силах ему сопротивляться?

Со временем это понял и сам Ханс фон Бюлов. Он благородно принес себя в жертву на алтарь этой Любви и простил, хотя единственный имел полное право осудить.

«Версия» же о том, что якобы из-за «комплекса неполноценности» Вагнера тянуло исключитель­но к замужним женщинам и что их ответные чувства и страдания обманутых мужей всего-на­всего повышали его самооценку, вообще не вы­держивает критики. Во-первых. Вагнера можно обвинить в чем угодно, но только не в комплексе неполноценности. Это при его-то полной убеж­денности в собственной гениальности и непогре­шимости. Если в ранней молодости еще можно было заметить у Вагнера переживания по поводу недостатков своей внешности, то, после того как он осознал свой исключительный талант, все это отошло даже не на второй, а на десятый план. В отношении Вагнера речь может идти скорее уж о мании величия, а не о комплексе неполно­ценности. А во-вторых, вряд ли человек созна­тельно обрекал себя на те сердечные муки, кото­рые вынес сам Вагнер.

С новым, 1864 годом дела мои стали прини­мать все более серьезный оборот. Я заболел катаром желудка… 11ока же не оставалось ниче­го другого, как подписывать новые векселя для погашения старых, выданных на короткие сро­ки. Такая система очевидно и неудержимо вела к полному разорению, и выход из нее могла дать только своевременно предложенная, основатель­ная помощь». Столь безрадостным, а главное, бесперспективным положение Вагнера не было уже давно. Никакой «своевременной и основа­тельной» помощи ждать ни от кого не приходи­лось. Болезнь, нужда и иссушающая тоска по Козиме довели композитора до отчаяния. «В начале 1864 года я понял, что мне больше нет возмож­ности избежать краха. Все то отвратительное и недостойное, что случалось со мной, я предви­дел; без поддержки, с мужеством отчаяния всему смотрел я прямо в глаза… я выпил чашу до дна».

И тут словно по мановению волшебной палочки пришла помощь, причем отту­да, откуда Вагнер ее никак не ожидал. Форту­на неожиданно стала благоволить к компози­тору в лице только что вступившего на пре­стол баварского короля Людвига II. Он был горячим поклонником творчества Вагнера и пригласил его в столицу Баварии Мюнхен, где оказал ему поистине королевские почес­ти: уплатил все долги, предоставил Мюнхен­ский придворный театр для постановок его опер и наконец обещал осуществить давнюю мечту Вагнера – построить для него собствен­ный театр.

Но для начала Людвиг ре­шил собрать вокруг себя и Вагнера лучшие исполни­тельские силы Германии. Поч­ти никогда не удовлетворен-

ныи певцами и музыкантами, находящимися в его распоряжении, Вагнер долго об этом меч­тал. В первую очередь он пригласил приехать в Мюнхен Ханса фон Бюлова, ставшего к тому времени одним из лучших дирижеров Герма­нии. Конечно, это было сделано не только ради искусства. Рихард рассчитывал, что Ханс при­едет вместе с Козимой… Так и вышло.

Третья дочь Козимы Изольда, родившаяся 10 апреля 1865 года, долгое время носила фа­милию фон Бюлов. Но на самом деле была пер­вым ребенком Вагнера. Значит, именно в сере­дине лета 1864 года Козима и Рихард перешли грань платонических отношений.

Все это не помешало Вагнеру до последне­го отрицать перед Людвигом II свою связь с за­мужней женщиной. Чтобы «сохранить лицо» перед целомудренным королем, безоговорочно и наивно верящим в чистоту и непорочность своего кумира. Рихард объяснял свое частое времяпрепровождение с Козимой «производс­твенной необходимостью»: король сам просил Вагнера написать мемуары, так вот- компо­зитор, выполняя эту просьбу, начал работать над автобиографией, и Козима записывает текст под его диктовку. Впоследствии Людвиг так и не смог до конца простить ему этот об­ман: ведь Вагнер заставил его лично подде­рживать перед придворными заведомую ложь и опровергать «клевету» в газетах.

А скандал вокруг семьи фон Бюлов и Вагне­ра постепенно разгорался. Вагнеру не мог­ли простить его явного влияния на Людвига II. того, что король тратит на композитора слиш­ком большие средства. А тут еще и супружеская измена. И это в строгой католической Баварии. Мюнхенские газеты на все лады обсуждали скандальные новости, не стесняясь преувели­чивать и приукрашивать их. Слухи дошли и до Листа, готовившегося в то время к принятию духовного сана. Его возмущению не было пре­дела: он словно забыл, что его собственная час­тная жизнь была далеко не безупречна. Лист решительно встал на сторону Ханса фон Бю-лова. В августе 1864 года он писал: «В пятни­цу ко мне приехала Козима. Я сдержался… так как мне i ie совсем ясно положение Хан­са в Мюнхене и ее отношения с Вагнером». Лист очень пере­живал по поводу незаконной связи своей дочери с другом и единомышлен­ником и всеми силами старался оттянуть неиз­бежную развязку. В 1865 году, будучи в Венг­рии. Лист пригласил к себе Козиму с фон Бюло-вом. Там они вместе провели пять недель. Лист надеялся, что длительная разлука отдалит дочь от Вагнера. Но напрасно.

Между тем в Мюнхене общественное возму­щение вынудило Людвига II просить Вагнера покинуть столицу Баварии. Во время оче­редного скитания в поисках нового места жи­тельства Рихарда настигло трагическое извес­тие: 25 января 1866 года в Дрездене умерла его жена Минна. Вагнера давно уже практи­чески ничего не связывало с ней. кроме обя­зательных ежемесячных денежных выплат. Несмотря на то. что его сердцем владела дру­гая, этот «супружеский долг» Вагнер исполнял регулярно, даже тогда, когда сам едва сводил концы с концами. Почувствовал ли он теперь освобождение от всех своих обязательств? По­няла ли Козима. что ее счастье с Вагнером отныне находится в ее руках? Сама того не сознавая. Минна лишь фактом своего сущес­твования находилась по одну сторону барри­кад с Хансом фон Бюловом. оставшимся с ее смертью в меньшинстве. Любовный «четы­рехугольник» распался: препятствием для не­избежной развязки оставались пока лишь ка­толический брак четы фон Бюлов. не пре­дусматривающий разводов, и придворная служба Ханса, требующая соблюдения опре­деленных моральных правил.

26 января Вагнер писал: «Мера моих стра­даний переполнена. 11рирода предназначила меня творить и создавать все новые и новые художественные образы среди тихой жизни, ограждаемой любящим человеком. А между тем мне приходилось идти такими неверны­ми, фальшивыми путями, что могу взирать на мир только с улыбкой, которая должна казаться безумной… Моя бедная жена погибла от того, что она от природы не была рождена для борьбы… О. теперь можно ей завидовать: борьба прекратилась для нее без всякой боли! Когда же. когда обрету и я свой покой?..»

Значат ли эти слова, что Вагнер до сих пор не верил в то. что для него еще возможна «ти­хая жизнь, ограждаемая любящим челове­ком»? Другими словами, что счастье с Козимой еще ждет его впереди? Во всяком случае, сама Козима в это верила безоговорочно и бо­ролась до конца.

В конце марта она. отбросив все условности и «договоренности о соблюдении приличий», одна приехала к Вагнеру, уже снявшему к тому времени квартиру в Женеве. После «баварско­го скандала», после нападок прессы, после обвинении чуть ли не во всех преступлениях против морали и наконец после невыносимой для обо­их вынужденной разлуки влюбленные воспри­нимали встречу друг с другом как подарок небес. Они отправились в романтическое путешест­вие по Швейцарии, посетив Лозанну. Берн, Лю­церн. Идиллически красивый пригород послед­него -Трибшен – особенно привлек их внимание. 30 марта, гуляя поТрибшену, они облюбовали одиноко стоящую среди парка старинную виллу. Идея снять ее пришла к Вагнеру и Козиме одновременно. Козима утверж­дала, что Рихарду здесь будет удобно и спокойно работать, а она обязательно приедет к нему, как только представится очеред­ная возможность. Пока же ей необходимо вновь уехать в Мюнхен, к мужу и детям, чтобы не воз­ник новый виток скандала. К тому же она решила откровенно поговорить с Хансом, так как более была не в состоянии жить в атмосфере обмана.

После отъезда Козимы Вагнер еще раз посе­тил Трибшен и снял приглянувшуюся виллу, интуитивно чувствуя, что этому дому предстоит стать его новым убежищем. И самое главное -он наконец поверил, что именно здесь вскоре обретет настоящую семью.

Уже 12 мая в Трибшен вновь приехала Кози­ма. На этот раз вместе с дочерьми Даниэлой, Бландиной и малышкой Изольдой – радостью своего отца. В окружении родных людей и пре­красной швейцарской природы Вагнер был счастлив как никогда прежде.

Тем временем 6 июня 1866 года Ханс фон Бюлов подал Людвигу II прошение об от­ставке с поста королевского капельмейстера. Находиться на официальной службе, не имея безупречной репутации, было неслыханной де­рзостью. В католической Баварии, при като­лическом королевском дворе никто не разре­шил бы ему развод с Козимой, которая, кстати, и сама была католичкой. А значит, оставаясь в Баварии, вновь пришлось бы изворачивать­ся, соблюдать видимость приличий и бесконеч­но врать общественности, прекрасно знающей правду. Это было бессмысленно. Ханс разры­вался между долгом служения высокому искус­ству и собственными чувствами, с которыми, похоже, никто не собирался считаться. Кроме того, после откровенного объяснения с Козимой и ее отъезда к Вагнеру Ханс понял, что для него будет лучше уехать из мест, слишком болезнен­но напоминающих ему о его позоре и предатель­стве самых близких людей. Король холодно принял эту отставку.

Бюлов собрался уехать в Базель и занять­ся там преподавательской деятельностью, но предварительно решил сам съездить в Три-бшен. чтобы нанести визит Вагнеру и расста­вить все точки над «i». 10 июня между ними со­стоялся серьезный разговор. И. чтобы не да­вать дальнейшую пишу сплетням. Вагнер сно­ва, как это уже было перед Людвигом II, призвал «ложь во спасение» и написал открытое письмо для публикации в прессе, в котором защищал Козиму от всех «клеветнических нападок». Пос­ле чего уже в который раз во имя пресловутого соблюдения внешних приличий чета фон Бю­лов вместе с детьми покинула Трибшен и вновь вернулась в Мюнхен для улаживания последних неотложных дел перед отъездом Ханса в Базель.

Воспользовавшись тем. что военный конф­ликт – Австро-прусская война – отвлек внима­ние мюнхенской публики от перипетий взаи­моотношений между Вагнером и семейством фон Бюлов. Козима решила попытаться сама наконец разрубить этот гордиев узел. Во имя чего продолжать мучить себя, мужа и возлюб­ленного? Все уже и так решено. Обратной до­роги нет. Жить с Хансом она не будет. А обще­ственное мнение? Нет ничего более продаж­ного и ничтожного, чем мнение бездушной и ханжеской толпы. 15 сентября Ханс уехал в Базель один. И 28 сентября Козима фон Бю­лов уже в который раз демонстративно пере­ехала в Трибшен к Вагнеру и стала ожидать того момента, когда она, наконец, сможет гор­до называть себя Козимой Вагнер. Тем более что в это время она находилась на четвертом месяце беременности, и не было сомнений, что отец этого ребенка – Рихард.

Осень и два месяца зимы прошли в счастли­вом и тревожном ожидании. 17 февраля 1867 года в Трибшене Козима родила свою четвер­тую дочь – второго ребенка Вагнера. Все пос­леднее время композитор усиленно работал над «Нюрнбергскими мейстерзингерами». Искусст­во и любовь слились для Вагнера воедино. Де­вочка получила имя Ева – в честь красавицы Евы Погнер, героини «Мейстерзингеров».

Остаток зимы и весну Рихард и Козима на­слаждались покоем и семейным счастьем в Три­бшене. Он работал, диктовал мемуары; она за­нималась детьми и вела домашнее хозяйство. Время летело незаметно.

С отъездом Вагнера из Баварии антивагне-ровские настроения среди мюнхенской публи­ки постепенно улеглись, и постановки его про­изведений перестали представлять собой уг­розу публичного скандала и бунта. Более того, мюнхенцы внезапно возгордились, что явля­ются современниками великого композито­ра, и пожелали видеть его творения на сцене родного города.

  5          апреля 1867 года Вагнер приехал в Мюн­хен для аудиенции у Людвига II. Он убеждал
короля, что есть только один человек, способ­ный наилучшим образом поставить в Мюн­хене его произведения. И этот человек – Ханс фон Бюлов, «вагнеровский идеальный дири­жер», как называл его сам Вагнер. Людвиг не мог не понимать, что Бюлов действительно является одним из лучших дирижеров своего времени и может составить гордость баварс­кого театрального искусства. Семейный «вагнеровско-бюловский» скандал уже был отод­винут на второй план; о нем достаточно под­ забыли. Поэтому Хансу фон Бюлову отныне возвращался пост королевского капельмей­стера. И более того – он назначался руково­дителем открывшейся в Мюнхене Королевс­кой музыкальной школы. Вагнер поспешил в Базель, чтобы лично сообщить об этом Хан­су. По крайней мере, на людях оба делали вид. что их интересует одно лишь искусство, а вза­имоотношения носят по-прежнему дружеско-деловой характер. Вскоре фон Бюлов прибыл в Мюнхен и заступил на старую и новую долж­ности. Козиме вновь пришлось, несмотря на принятые ею ранее решения, вернуться к му­жу, чтобы не подрывать ненужными сплетня­ми великое театральное предприятие.

В течение 1867-1868 годов на мюнхенской сцене прошел целый ряд вагнеровских постановок. Надо отдать должное мужеству и таланту Ханса фон Бюлова: ради торжест­ва искусства он был способен забывать причи­ненную ему боль и с полной самоотдачей вы­кладывался как на репетициях, так и на самих спектаклях. Во многом успех, сопутствовав­ший на этот раз Вагнеру в Мюнхене, являлся заслугой и Ханса фон Бюлова.

16 ноября 1868 года, не дожидаясь официаль­ного развода, Козима приняла решение окон­чательно переехать к Вагнеру в Трибшен. Она вновь ожидала ребенка. Рождество и новый, 1869 год. они встретили в атмосфере любви и надежды на будущее.

6          июня 1869 года свершилось величайшее со­бытие в жизни Вагнера – у него родился долгожданный сын, назван­ий именем героя Зигфрида. С рождением сына в Трибшене наступили поистине счастливые дни.

Летом следующего года в Трибшен пришло иззвестие о расторжении брака Ханса и Козимы. 25 августа, (день рождения царственного покровителя Людвига II, состоялось бракосочетание Рихарда и Козимы. Лист на свадьбу не приехал: он вообще порвал всяческие отношения не только с Вагнером, но и с дочерью. Об их свадьбе он знал лишь из газет… В 1872 году Вагнер написал Листу теплое и трогательное приглашение приехать в Байрейт на закладку первого камня вагнеровского театра: «Козима утверждает, что ты не приедешь, даже если я тебя позову. Выходит, нам. так много пе­ренесшим, придется пережить и это! Но все же я зову тебя. И ты знаешь, что значит, если я го­ворю тебе: приди! Ты вошел в мою жизнь как ве­личайший человек, к которому я когда-либо об­ращался с дружескими словами. Ты оторвался от меня, быть может, потому, что меньше верил в меня, чем я в тебя… Ты первый облагородил меня своей любовью. Теперь с той, которая ста­ла моей женой, я готовлюсь к другой, более воз­вышенной жизни и смогу осуществить то. что был бы не в силах выполнить один…».

Лист не приехал. Однако в ответном пись­ме написал: «Мой благородный, любимый друг! Не нахожу слов, чтобы поблагодарить тебя за твое письмо, которое глубоко потрясло меня. 11о я горячо надеюсь, что раз­деляющие нас. держащие меня вдали от вас тени и об­стоятельства исчезнут, и вско­ре мы увидимся…»

В октябре 1872 года Лист посетил Козиму и Вагнера. С момента этой встречи их родствен­ная, во всех смыслах этого слова, дружба уже не прерывалась никогда. Лист признавался: «Ко-зима превосходит саму себя. Пусть ее осуждают или проклинают другие; для меня она остается великой душой… И она до удивления моя дочь».

13 февраля 1883 года Вагнер начал писать статью под названием «О женственном и человеческом». Последним пред­ложением в этой незакончен­ной работе стала фраза: «Лю­бовь-трагизм». Сердечный приступ прервал его труд. Ко-зима, находившаяся в это вре­мя в соседней комнате и иг­равшая на фортепьяно «Хвалу слезам» Франца Шуберта, ус­лышав шум, вбежала к Рихар­ду, но спасти его было уже не­льзя. Вагнер умер от инфарк­та на руках любимой женщи­ны, как и предсказывал еще в 1878 году. Русский художник и друг семьи 11авел Василье­вич Жуковский вспоминал: «Она была наедине с ним весь первый день и первую ночь. Затем доктору удалось про­водить ее в другую комнату. С тех пор я больше не видел ее и не увижу более...»

После смерти мужа Козима Вагнер, пережившая Рихарда на 37 лет, занималась его на­следием: воспитывала детей, внуков и руководила театром в Байрейте, построенным по замыслу Рихарда. Одно вре­мя Козима выступала в роли антрепренера, финансового директора и режиссера и. не­смотря на скептическое от­ношение общественности, устраивала довольно успеш­ные постановки. Роворят. вдо­ва Вагнера легко могла на­нять для этого специально обученных и опыт­ных людей, но не делала этого, поскольку хо­тела посвятить себя затее покойного мужа. Жуковский писал: «Так как ее самое страст­ное желание умереть вместе с Рихардом не осуществилось, то по меньшей мере она бу­дет мертва для всех остальных и станет вести жизнь, которая кажется единственно возмож­ной, жизнь монахини».