Когда мама опаздывает на работу, она очень быстро собирается и быстро разговаривает. И немножко злится.
Я сижу на кухне и пью молоко. Ну, не пью, а так… оно остыло, и там пенка.
Соседка вчера говорила, что самое страшное – это одиночество. И я теперь всё утро об этом думаю, но до конца додумать не могу. Сейчас мама уйдёт на работу, и я буду совсем-совсем одинокая.
Одиночество... один-ночество... Это когда ты ночью совсем один. А если днём?
Мама говорит:
- Я побежала. Потом позвоню, веди себя хорошо. Молоко пей, давай!
И побежала.
И я тогда встаю и выливаю молоко в умывальник. А никто меня не ругает! И я думаю, что одиноким быть не так уж и плохо, потому что делаешь, что хочешь. Это почти, как быть взрослым!

Моя подружка во дворе задирает голову и кричит:
- Полина, Полина! Выходи!
- Я не могу, - говорю, – у меня одиночество!
- Что у тебя?
- О-ди-но-че-ство! Понимаешь? - и задёргиваю штору.

Когда я совсем-совсем одинокая, я могу примерять мамины босоножки и не убирать постель, могу смотреть телевизор, сколько захочу, и есть сливы из компота без всякого компота. Ещё я могу выдумывать телефонные номера, звонить по ним и слушать, как там отвечают: «Алло! Алло! Кто это? Говорите громче, вас не слышно! Алло!»
Одиночество – это совсем не скучно.
А потом я уже всё переделала - и походила уже, и полежала, и посидела. И посмотрела телевизор, и помыла чашку, и порисовала. И завязала себе бант, и развязала. И накрасила губы маминой помадой, и поела слив из компота.
А одиночество всё никак не кончается и не кончается.
Тогда я ещё посмотрела телевизор, и ещё полежала, и постояла у окна, и раздела всех кукол, и опять одела…
И подумала, что одиночество – это когда всё одинаковое. Когда можно по кругу делать всё, что захочешь, а ничего не хочется.
И тогда я пошла на кухню, налила себе молока и стала ждать маму.